***
— Признавайся, куда ушел вчера? — Билл нагоняет его, когда они, уже обратившись, возвращаются к лагерю. Сегодня вылазка оказалась неудачной. Не удалось даже напасть на след. Было ощущение, что кто-то специально путал их, так как в один момент, они вообще три раза прибегали на одно и тоже место. Плохой знак. Возможно, сопротивление уже знает о их планах наперед. — Отлить ходил, — Ричи очень старается контролировать тон своего голоса, придавая ему максимум непринужденности. — Аха, конечно. Заливай, — Денбро машет рукой и подходит ещё чуть ближе, — ну честно скажи, девок до деревни ходил смотреть? Да? Видел кого? Девок… Девок, конечно… В голове Тозиера возникают воспоминания о фигуре среди вод шумной реки, освещенной светом звезд, он сглатывает и даже чуть шаг замедляет. — Ооо, ясно, как день. Ну, теперь меня в следующий раз возьмешь. Тоже хочу так впечатлиться, — Билл лыбится во всё лицо, рот, кажется, сейчас треснет. — Ты своим видом безумным там всех распугаешь, — пытается отшутиться Ричи. — Нет, очарую. Надо и радоваться учиться в период службы тяжелой. — У тебя же невеста вроде, — пробует последний аргумент. Кажется, весомый. Но похоже, так только ему кажется. — Она тут, я здесь. В чем проблема? — Билл продолжает улыбаться. Ничего его не пронимает. Жалко Ричи отчего-то становится малознакомую девушку. Всю эту грязь он терпеть не мог. Любовь, по его мнению, одна только и на всю жизнь бывала. С ней и только постель делить и надо. Но не все так как он думали. В лагере уже было шумно. Пахло мясом и жженными травами. Тозиер обошел толпу и подошел к коню, который дремал. Повесил на него сумку, оставив при себе лишь небольшой ножик и подошел ближе к кострищу. Сегодня оратором был Моррисон. Старый, битый волчара. Ну как старый. Для таких походов старый. Но семьей он не обзавелся, поэтому до сих пор служил, возвращаться же некуда. Слушать его было интересно, за долгую службу осталось у него немало веселых и не особо историй. Да и повествовал он так, что дух захватывало. — А мы тогда все-таки решили в тот дом заглянуть. Хотя тихо там было, будто и, правда, все кодло их перебили. Крики с вечера до утра не утихали. И вся земля почти телами была их усыпана, — Морисон глаза широко распахивает и руками вокруг себя водит, будто масштаб своих подвигов наглядно показывая. Ричи сглатывает и невольно тоже оборачивается вокруг не сильно заметно, — Да и дом тот смотрели до этого, но казалось мне, что успел туда забежать кто-то. И среди нас трое только отозвались, считая меня пойти проведать. Если бы там их больше шести было, то нам бы точно несдобровать. Но, нет. В подвале только упыриха с упыренком маленьким сидела. Как подошли мы к ней, она завизжала, стала умолять, кричала, пощадить просила и выблядка своего к груди прижимала, — Морис останавливается и смачно сплевывает, будто о мерзости невиданно речь ведет, а не о об обезумевшей матери с ребенком, — но, мы не дураки. Уже знали, что нельзя их речи слушать. Мой товарищ Невис, хороший был парень, быстро ее сапогом по лицу успокоил. Она только вскрикнуть успела и на пол завалилась. А упыреныш мелкий заплакал, да так громко, что хотели и его успокоить, но упыриха подскочила. Не понятно как вообще смогла. И на нас побежала. Когтями своими длиннющими в Невиса вцепилась, повисла на шее его, не давала даже хватку ослабить. Мы кинулись разнимать их, оттягивали ее, били, она рычала, ногами лягалась. Мы тоже получили хорошенько, но Невис. Когда эту тварь удалось все-таки навсегда успокоить, он уже замертво упал. Взгляд остекленевший был. Тогда я впервые друга потерял. А все из-за упырей. Даже те, кто из них слабыми кажутся, могут в глотку вцепиться и прибить тебя, моргнуть не успеешь, поэтому никому из них верить нельзя, — Моррисон осматривает их всех и кривится, — ни одной твари. Их круг погружается в молчание. Каждый, видимо, о чем то своем задумывается. Ричи в костер пялиться, но перед глазами его не блики пламени сейчас, а он плачущий над телом мертвого отца. Упыри, видимо, его тогда специально пощадили, чтобы он страдал больше. — А с упыренышем то, что было? — раздается чей-то голос, нарушающий общую тоску, — убили его? — Упыреныша? Нет… Пока мамку мы его добивали, этот мелкий выблядок сбежать успел. Мы потом все обшарили, но след его простыл, будто не было его здесь вовсе. Радует, что, скорее всего, он погиб где-то в лесах. Не выжить ему тогда точно было. Тозиер, после этих слов, взгляд отводит, а потом к небу его поднимает. Странно, почему, рассказ у него этот никакой гордости и восхищения не вызвал. Только горький осадок, где-то внутри. Возможно, потому что ситуация эта откликалась ему. Очень сильно откликалась. Только его отца убили твари, это было плохо. А мать этого упыреныша — храбрые войны. Это было хорошо, правильно. Они еще долго сидели у костра и слушали походные истории. Ричи делал это ни сколько из желания, сколько из-за нежелания уснуть раньше всех. Следующим вечером, они снова должны были пойти на вылазку. Только его часть отряда в город ближайший смогут отправиться, пособирать сведения. Это радовало. Когда все к отбою собрались, он сделал вид, что тоже спать ложиться. Дежурным остался самый молодой из их отряда, поэтому не удивительно, что вскоре он тоже уснул, привалившись к мечу своему. Ричи выскользнул из палатки и тихо прошел к выходу из лагеря, там где его не было видно под светом факелов. Ночь была холодная и темная. Он пробирался лишь на запах и звук, так как обратиться сейчас было слишком рискованно. У речки он нашел то самое место. Только, конечно, там никого не было. Опоздал или пришел рано, он не знал. Возможно, его вовсе здесь быть не должно было сегодня. Ричи разделся, вошел в холодную воду и поморщился. В ней не то, чтобы купаться, даже стоять рядом холодно было, особенно нагим. У берега напротив не было ничего необычного. Даже запаха стороннего не было. Но упырь ему не чудился вчера. Точно не чудился. Тозиер упал на колени и принюхался еще раз. А затем его как отшатнуло, и глаза даже немного заслезились. На снегу был перец рассыпан. Чтобы нюх им сбить. Возможно, это стало причиной, почему они и сегодня ничего не нашли. Хитрые твари. Руки уже тряслись от холода. Начинало знобить. Ричи поднялся с колен и посмотрел вглубь леса. Даже следов не видно. Упырь этот обо всем подумал. Если бы он сейчас снова пришел, и они столкнулись, Тозиер, возможно, бы ему шею сразу же бы свернул. Хотелось верить. Ну или сначала, наверное, разговорить того стоило. Узнать, из сопротивления ли он или так беглец. Он слышал про методы, которыми таким язык развязывают. Ричи облизал губы, невольно вспоминая, как однажды проходил через подземелья, где обреченных держали и в одной из камер, где лишь две свечи горело, видел, как исполнитель последней воли покрывал упыреныша собой. Пацан уже не кричал, только тихо хрипел, вцепившись пальцами в стол. Пугающе тогда в унисон резкими движениями было слышно пение из одной из камер — женским нежным голосом. Колыбельная. Тозиер тогда побежал как ошпаренный оттуда. И долго потом уснуть не мог. А сейчас только и думал. Что было бы, подойди он вчера? Можно было резко схватить за волосы сзади, резко на колени поставить. А дальше что? Что бы он дальше сделал. Сердце бы вырвал наверное. А так удобно было бы? Упырь же бы на коленях стоял. Нет. Он бы тогда не на колени его поставил, а наоборот бы назад откинул. А потом бы схватил. Нет, не за колени эти же. Черт. И тому упыренышу, что в его воспоминаниях распластан был, воображение стало черты лица иные подрисовывать, ресницы трепещущие, улыбку зачем-то. Только он уже не страдал, а просил, просил… не останавливаться. А в покрывающем к ужасу своему и желанию, Тозиер себя увидел. И он тоже улыбался, нежно. Руками по спине бледной проводил и шептал что-то, а потом поцелуи короткие оставлял. Это прелесть была. Это не его мысли. Ричи по настоящему запаниковал. Быстро оделся и к лагерю обратно побежал. Это место могло быть очаровано просто. Точно. Вот и лезло в голову всякое.***
— Нет, меня послушай сначала, — Бен, взял друга за руку, призывая к молчанию. В принципе это и словами можно было сделать. Но не суть, — теперь давай выходить реже отсюда. А еще, помимо зелья, будешь мазями себя покрывать. Они уж точно твою сущность скроют, пока не помоешься снова. Хэнском достает баночку. — Только на лицо все не наноси, на щеки достаточно. Он рукой около лица машет, будто показывая наглядно, куда там наносить. — Бен…- Эдди берет мазь, а потом кидается в объятия друга, — спасибо! Спасибо! На его лице снова улыбка и какой-то детский восторг, будто Хэнском ему жизнь уже спас, а не просто предотвратил возможность возникновения такой необходимости. — Значит, я сегодня все-таки могу в город выйти? Не сидеть же дома. Вдруг новости какие услышу. — Можешь, но все равно аккуратней буть. Помни про ищеек с острым носом. — С защитой от тебя, меня ни одна, даже самая обученная псина не учует. А если и будет так, то я ей этот самый нос, — Каспбрак смеется и бьет кулаком об ладонь. Бен его самоуверенности, конечно, не разделяет, но не улыбнуться не может, видя лицо такое счастливое у Эдди. Хочется вообще его никуда не пускать. Самому ходить. Только нельзя. Свой фиолетовый цвет глаз ему скрыть невозможно, в отличие от сущности Эдди. Так он только быстрее их к эшафоту приведет. — Ладно, пойду собираться, — Каспбрак встает, подбирая свою выходную сумку, заполненную всякими безделушками — типо ведьмачих амулетов, которые он делает вид, что продает, собирая сплетни жителей. Через час Бен остается один. Он пытается снова разложить камни, но они не хотят общаться с ним: постоянно рассыпаются или складываются в какую-то несуразицу. Эдди они просто не видят. Хэнском в конце концов не выдерживает и стол переворачивает. Свечи, книги, камни и все остальное, что лежало на нем, падает и расходится по разным углам. Бен не бросается ничего собирать, только с досадой сам падает на пол. Его трясет, ему страшно. Он зол на Стэна. Тот снова интриги крутит. Нашел послушную игрушку в лице Каспбрака и теперь готов его в расход пустить, скорее всего. А Эдди, наивный Эдди. Влюбленный. Ничего он не видит. И любовь эта погубит его. Бена любовь уже губит.***
К сумеркам на улицах города только многолюдней становится. Те, кто целый день в поте лица работал, разбредаются на поиск того, чем поживиться можно, хлебом или зрелищами- не важно. Билл его в харчевню зовет, уверяет, что там разболтать кого проще. Но, Тозиер знает, какие на самом деле «разговоры» там будут. Получат еще от командира и их отлучат от выхода в город. А этого не хотелось. Он поэтому просто по улицам решает прогуляться, в толпе разговоры послушать, так вероятнее всего что-то узнать было. Народ городской любил сплетни не меньше, чем зрелища. Ричи стоял, прислушиваясь к разговору двух старух, что странности происходящие в последнее время в лесах обсуждали. Как туши животных полностью иссушенные находили, но мясо не тронутым. Так и брошены были посреди тропы ближе к Западу. Он уже хотел вмешаться в разговор, может побольше порасспрашивать. Но внезапно на глаза ему попалась фигура в плаще, с кем-то разговаривающая. Капеллан? Ричи отошел от сплетниц и направился в сторону загадочного прохожего. Если это и, правда, местный служитель церкви, то можно было довольно, много интересного узнать. Но, когда почти на расстояние двух вытянутых рук подошел, понял, что не капеллан это. Торговец. — Этот амулет для охоты полезен, а этот больше для охраны дома. Камни внутри него имеют больше природу оседлую, — послышался тихий, вкрадчивый голос, — его можно на стену повесить над порогом. — Да, мне это вроде и нужно было, — его девушка собеседница быстро закивала и еще раз осмотрев амулет, потянулась к мешочку и протянула несколько монет, забирая покупку. — Благодарю Вас, — голос того, кто еще оставался инкогнито, сменился на немного заискивающий, будто патока. Ричи скривился, но отходить не стал. Ждал пока в его сторону повернуться. Это и произошло, когда торговец деньги себе в карман положил и обернулся, видимо, ища следующую «жертву». Обернулся и носом в широкую грудь почти уткнулся, оторопел и сразу на два шага отошел, понимая на кого напал. Тозиер, увидев лицо чужое, промелькнувшее из-под капюшона, не меньше растерялся. Даже на несколько секунд дар речи потерял, но выправка военная позволила быстро прийти в себя, да так, что он даже успел схватить ткань чужого плаща, чтобы упыреныш точно не убежал. Он знал точно, что это упыреныш, несмотря на чары его. Узнал. — Амулетами торгуешь? — Тозиер старался сохранять хладнокровие, кивнул в сторону сумки, заполненной безделушками, изображая интерес. Парень напротив него тоже отмер, даже лицо поднял, в глаза позволил себе заглянуть чужие, без тени страха посмотрел. — Верно. Купить хотите, господин? — и улыбнулся лукаво, кажется. А Ричи улыбка эта… Дорого далась улыбка спокойствию его. — А что предложить мне можешь? — он не понимал, почему продолжает болтать, если уже все знает. Надо схватить мерзавца за руку и раскрыть. Прямо сейчас. — Вы же воин? Могу тогда с аметистом предложить. Как Вам? — парень достает небольшое украшение на веревке — в виде солнца, а посредине камень встроен, — изображение лучей усиляет его энергию. А сам камень… — От негативных мыслей спасает, да? — зачем-то решается блеснуть знаниями в ведьмачьем ремесле Ричи. — Да, — спокойно отзывается собеседник и взгляд опускает, прикрываясь ресницами длинными. Тозиер губы облизывает, вспоминает, как вода на них светилась под звездами и вниз стекала, — у вас же негатива много, думаю. Служба тяжелая. Вы не подумайте, я имею в виду… — Я понял. Не надо оправдываться тут. Беру, — Ричи и впрямь к кошельку тянется, монеты достает и протягивает парню этому. Он руку ему в ответ подставляет и ощутив вес, убирает добычу в кошелек, а потом амулет Тозиеру протягивает. Но, тот его внезапно за запястье хватает и сжимает крепко. Будь оно девичьим, мог сломать даже. У упыреныша, видимо, вся жизнь перед глазами в этот момент пролетает, он нерешительно тянет руку обратно, и рот приоткрывает, чтобы что-то сказать, но сначала вдыхает глубоко. Ричи отчего-то даже жалко его становится. Как зверек в капкан пойманый. Так и рассыпется сейчас в руках его. — Надень его сам мне. Не умею я правильно, — говорит он спокойно, как может. У парня напротив плечи опускается и взгляд даже уверенней снова становится, постепенно. Он медленно кивает и за спину воина медленно заходит. Руки протягивает и цепочку держа рискованно для Ричи, кто мешал сейчас его удавить попытаться, возится сзади. А потом снова спереди появляется. — Готово, господин. Тозиер опять смотрит на него и амулета на груди касается. — Часто торгуешь здесь? — Нет. Приезжий я. — Понятно, — Ричи кивает, и что-то для себя решив, отходит на пару шагов от упыря. Если он где-то здесь рядом торгует, то встретятся они. Судьба сама сведет. Чувствует он это интуитивно. А сегодня пусть живет еще. Теперь он уверен, что тот из сопротивления. Небось в город выходит, чтобы тоже новости собрать. И Ричи ловить таких должен и давить, как букашек, но отходит в сторону и позволяет уйти. Парень из сообразительных оказывается и быстрым шагом среди толпы исчезает. От него лишь легкий шлейф боли и крови остается. В сердце отдает. Тозиер руку от груди так не убрал, еще крепче амулет сжимает, чувствуя как концы лучей ему в кожу впиваются и режут, как бумагу. Больно. Густая темная кровь одежду его пачкает, а он дышит глубоко и уговаривает себя успокоиться и в след за «зайцем» не погнаться, шею не свернуть, не прижаться, не в лес затащить, чтобы на снегу белом разложить и удивиться, как цвет кожи сливается с ним, а потом самому упасть и пропасть. Навсегда.