Завтра начнётся Апокалипсис.

      Чарльз ненавидит Генри до белеющих от того, насколько сильно он сжимает кулаки при единой мысли об этом аморальном ублюдке, костяшек, до зубной боли, когда он с силой стискивает челюсти, заставляя клыки гадко скрежетать друг об друга. Потом он, конечно, жалеет об этом, ибо ни суставы в ладонях, ни эмаль не говоря ему спасибо за такие проявления эмоций.       Оптимально: Стикмин напыщенный, циничный, эгоистичный, нет, даже абсолютно эгоцентричный и безо всякой минимальной морали! Совсем! Чарли мог бы продолжить, но вот когда каждый раз, вылетая на очередную миссию, — в конце концов, он всё ещё один из лучших в стране и вообще кто, если не он, — против рейдов клана или для устранения их последствий, он поминает вора нелестным словом, рано или поздно они у него кончаются. Да-да, даже у трещётки в лице пилота нет на него слов, одни эмоции. Генри просто амбассадор проблем для банков, ювелирный, правительства и бедных гражданских, оказывающихся не в том месте не в то время. Кэлвин уже сбился со счёту, сколько раз из-за клана и, в особенности, Генри его работа удваивалась, а временами и утраивалась! Нет, он, конечно, безмерно любит свою работу, с детства чётко знал, что будет военным пилотом, и трудоголизма ему не занимать, но от любого дела рано или поздно устанешь. Особенно когда ты, занимаясь им, осознаёшь свою беспомощность и букашечность. Пилот только каждый раз смеряет взглядом гаснущий телепортационный луч, за которым скрывается несколько пёстрых шляп с мешками и всем этим дорогущим дерьмом, и уже ничему не удивляется. Сначала бесновался, да, жаловался и ругался, даже пару раз стучал по вертолётной панели, — настоящий профессионал своего дела во всей его красе, — но потом гнев сменяет наседающее на широкие плечи отчаяние и неуверенность в нужности его работы. И, видя то, что даже Чарльз медленно гаснет, его сослуживцы не на шутку пугаются. Во что они погрязли, если даже их солнечный товарищ не вывозит?       Иногда ему хочется простого человеческого ухватить лидера клана за его пафосный красный плащ с мехом на плечах, прям как у самого пилота на капюшоне куртки, но значительно дороже на вид и ощупь, дёрнуть, чтобы чужая спина в районе лопаток шлёпнулась о подтянутую грудь военного, а затем сдавить чужое горло, чтобы ноги подкосились а из обычно немой глотки вырвался болезненный хрип. Чарли не садист, просто вор заслужил. И Кэлвин даже пытался несколько раз, однако Генри всегда высказывает из его рук и, глумясь, удирает, не оставляя оппоненту и шанса снова догнать. Нет, шанс-то даёт, но потом с огромным удовольствием снова выдирает его обратно. И Чарльз закипает, как масло на сковородке. От гнева, стало быть, да? Но нет. От восхищения.       Чарли искренне восхищается тем, что в комплекте к эгоцентричности и прочим качествам, которые перечислялись выше и изо дня в день в его голове, у Стикмина всё же недюжинный ум. Этот сын собаки женского пола сделал клан абсолютно недосягаемым не только для правительства, но и в принципе для кого бы то ни было. Топпаты буквально творят всё, что придёт в их, очевидно, не самые здоровые головы, ибо у эмпатичного, — что не есть хорошим для военного качеством, — рыжика даже догадок нет, кто может грабить и убивать в таком объёме и спокойно спать по ночам. А спит ли Генри ночами?... Кхм, уже не о том думает. Генри каждый раз находит способ увильнуть от Чарльза, да не абы как, а прямо перед тем, как его наконец поймают и затем, находясь в поле зрения, но не досягаемости, врага, с весельем наблюдает за тем, как радость от наконец-то достигнутой цели сменяется очередной волной гнева. И, по правде говоря, даже всякий раз, когда тот язвит огорчённому пилоту, нелестно отзываясь о чём угодно в нём, будь то ум, физическая подготовка или ещё что-то, Чарльз всё чаще замечает, что чашу весов с гневом и обидой перевешивает, мать его, восхищение чужим остроумием. Кэлвин никогда не был силён в обидных комментариях, ибо позиционирует себя как добродушного, — но способного переломать кому-то рёбра, — человека, с пацифистскими взглядами на мир и прочим-прочим. А Генри знает, как залезть под кожу кому угодно и откровенно наслаждается этим навыком.       Но не сказать, что Стикмин недолюбливает Чарльза, скорее он просто гад, а его оппонент — лёгкая мишень и просто правительственный мальчик на побегушках, за что легко цепляться. Но, справедливости ради, и он ко второму отнюдь не равнодушен. Знает о репутации военного в армии, о навыках пилотирования и, чего уж там, о моральных качествах, абсолютно параллельных Стикминским, тоже в курсе. И казалось бы, просто дурак, загнанный в рамки законом и свято чтящий его и нормы общества, как священные писания, даже близко не притрагивавшийся к тому, чем живёт и жил лидер клана, но до чего же прелестный дурак. Может быть именно чего-то такого, чего-то светлого и абсолютно нового ему и не хватало всё это время рядом с собой?

* * *

— ... И именно поэтому, Чарли, — не ясно, как в Генри находятся силы говорить чётко и внятно, обращаясь к собственному врагу, особенно учитывая то, как сильно он нервничает, стоя перед ним лицом к лицу, чего он мастерски не показывает и держит Чарльза в убеждении, что у него, как всегда, всё под контролем. Ну, "не ясно" это не совсем правдиво... Да, Генри репетировал эту речь перед зеркалом, как неуверенный в себе подросток перед выступлением, — я предлагаю тебе присоединиться к моему клану.       Одна рука вора театрально лежит на его груди, а вторую он протягивает прямо к Кэлвину в зазывающем жесте, заставив его тот час попятиться в опаске. Генри даже гордость берёт, когда он видит, что заставляет страшиться даже сильного крупного военного.       Гримаса Чарли просто не поддаётся описанию, его брови сведены в одну точку, слегка подрагивая в раздражении и недоумении, а челюсти плотно сжаты, когда он глядит в самодовольное лицо собеседника и пытается переварить смысл его слов. В какой-то мере это снова воспринимается как оскорбление его чести и благородства, он ведь совсем не такой, как эти ваши Топпаты и Стикмин в частности. — Да ты!... — Не успев током начать говорить пилот осекается, так как не может чётко сформулировать предложение для отказа, чтобы снова не перейти на агрессию и не подпитать внутреннего тролля преступника. Он прокашливается и старается сделать свой голос как можно твёрже, — да чтобы я и уподобился кому-то вроде тебя? За кого ты меня-... — стоит ему заговорить и сделать пару угрожающих шагов в сторону Генри, как солдаты и члены клана возобновляют на короткое время прекращённую перестрелку, игра в кошки-мышки начинается заново.       Череда выстрелов, очевидно, спугивает лидера клана, ибо, стоит Кэлвину отойти от оцепенения, он видит только скрывающийся уже не менее как в десятке метров развивающийся алый плащ, за который он уже и не видит смысла хвастаться. Разве что отсутствие едкого комментария и фирменной насмешливой улыбки даже как-то огорчает. Нет, правда обидно, и уже даже не от того, что Стикмин снова удрал.       И в головах у обоих мелькает лишь одна мысль. "А ведь почти поймал". У Чарльза — когда он погружается в свой Блэк Хавк с очередным поражением, не только рабочим, но и в какой-то степени личным, у Генри — когда уже на орбитальной станции он отходит от радиуса действия телепортационного луча, слушая, но не наблюдая за тем, как его подопечные разбираются с награбленным, и вот его поражение только личное, но отдаётся неприятнее, чем профессиональное.