Иероглифы на теле

Цзян Чэну вмиг кажется, что руки и ноги отяжелели — сдвинуться невозможно. Но через некоторое время злость на самого себя хлещет не хуже Цзыдяня. Он не беспомощная дева, чтоб краснеть и упираться. Цзэу-цзюнь хочет обнаженное тело? Пусть так. Пальцы справляются с поясом не сразу, но Лань Сичэнь никак не комментирует, хоть и не отводит взгляда. Цзян Чэн прикусывает язык, чтобы молчать. Молчать, пока это возможно. Верхние одежды падают к ногам. Он берется за нижнее ханьфу. И не думать, пожалуйста, не думать, что сейчас происходит. Потому что, если хоть на секунду остановиться, замедлиться, то есть риск что вся уверенность сойдет на нет. Молчание в комнате кажется каким-то вязким, обволакивающим. Оно охватывает со всех сторон, не дает расслабиться. Цзян Чэн делает резкий вдох — больше на теле ничего нет. Сичэнь смотрит на него спокойно, словно ничего из ряда вон выходящего не происходит. Изучает. Но не понять, с каким настроением. Наверное, странно ждать одобрения или насмешки в этой ситуации. Цзян Чэн не знает, что делать дальше. Но стоит только их взглядам пересечься, как собственное упрямство не дает показать нерешительность, заставляя смотреть прямо и с вызовом. Лань Сичэнь ничего не говорит, только едва заметно кивает и указывает в сторону циновки в углу. — Садись. Цзян Чэн немного медлит, наблюдая, как тот гасит все фонари, кроме одного, маленького с мягким белым светом. Потом подходит к столу и что-то берет. Когда расстояние между ними сокращается, он с удивлением видит шёлковую коробку, в которых обычно хранятся наборы для каллиграфии. Наверное, на его лице отражается искренние удивление, потому что всего на короткое мгновение на губах Лань Сичэня появляется призрак улыбки. Но тут же исчезает, и Цзян Чэн осознает, что так и стоит. Он спешно хочет сесть, но его внезапно останавливают. Чужие пальцы горячие, на обнаженной коже ощущаются просто невероятно. Проклятые Лани… Почему так? Если раньше рядом с ними была горная свежесть и еле ощутимая утренняя прохлада, то после всего — жар раскаленной ночи, когда всё замирает и нет даже намека на ветерок. Это тёмная энергия? — Повернись спиной ко мне. — Это звучит спокойно, но чувствуется приказ, которому лучше не сопротивляться. Хочется брякнуть что-то вроде: «Вырубишь меня сзади?», но это совершенно неуместно. Цзян Чэн выполняет приказ и вдруг сглатывает. Он нервничает куда больше, чем позволяет себе показать. Лань Сичэнь надавливает на его плечо. — Опустись. На колени. Цзян Чэн может только скрипнуть зубами. В интонации Сичэня ни намека на желание унизить, но… Остается втянуть воздух и сделать, как говорят. Слышится, как коробка ставится с тихим стуком, после чего открывается. Некоторое время ничего не происходит. В какой-то момент Цзян Чэн хмурится и хочет обернуться, чтобы выяснить, почему, но ему не дают этого сделать. — Не оборачиваться, — звучит жестко, уверено. А потом запястья вдруг стягивают веревкой. Цзян Чэн дёргается. — Тш-ш-ш, — обжигает шепот на ухо. — Спокойно. Это только предосторожность, чтобы вы не навредили себе, господин Цзян. — Мы так не договаривались, — практически шипит он. — Расслабься. — Его внезапно успокаивающе гладят по щеке. — Тише. Всё хорошо. Мысли в полном смятении. Какое, мать его, хорошо? Но прикосновение странным образом переключает внимание. Уже поздно спрашивать, как именно будет проходить ритуал. Лань Сичэнь сказал, что это не навредит. Однако ничего не должно мешать. Однако дальше буквально накрывает волна паники, потому что на глаза вдруг ложится тёмная ткань. Если бы Цзыдянь обвивал запястье, то фиолетовые искры с треском рассыпались бы по полу. — Это техника принадлежит клану Лань. Её нельзя видеть кому-то другому. Обещаю, что это не причинит ни неудобства, ни вреда. Лани никогда не лгут. Это Цзян Чэн запомнил ещё с обучения в Облачных Глубинах. И пока что у него не было ни единой причины не верить. Только вот чувствовать себя абсолютно беспомощным и дезориентированным было страшно. Он всегда старался контролировать ситуацию, а сейчас происходило нечто, к чему совсем не привык. Цзян Чэн чувствует, как ладонь Лань Сичэня ложится на его горло, прижимает местечко, под которым бешено стучит пульс. — Доверься мне, — выдыхает он. — Ритуал поможет тебе принять нашу связь. Так я тебя защищу. Твоя семья будет в порядке. Мысли в голове путаются. То ли от того, что полностью одетый мужчина прижимается к его обнаженной спине, то ли потому, что каждое слово внутри робко пробуждает надежду. У него из семьи сейчас только Яньли и Вэй Усянь. Он не может их потерять. И сделает всё, чтобы им ничего не грозило. Сейчас не стоит думать о том, что на Пристань Лотосов не проникнуть. Что вместо родных причалов — погибельные огни. Что души младших учеников в плену у призраков. Что кольцо черного пламени, безумного и жадного, слизывает плоть прямо с костей, стоит только приблизиться. Ногти до боли впиваются в ладони. Выдох получается резче, чем хотелось бы. Ему нужна помощь Ланей. И он сделает всё, чтобы её получить. Ладонь Лань Сичэня находится на прежнем месте. Этому нет никаких объяснений, но почему-то, если сосредоточиться именно на ней, то страх отпускает. — Вот так. Ты здесь и сейчас. Думай только об этом. — Пальцы проводят по щеке, очерчивают скулу. — Думай только обо мне. Это звучит столь странно и интимно, что Цзян Чэн чувствует, как от смущения пылают кончики ушей. Разве можно такое говорить? Нет, у них договоренность, но… Так сразу? Цзян Чэн отчетливо осознает, что хоть и согласился на всё, но совершенно к этому не готов. Однако думать об этом уже поздно. Он чувствует, как с шеи отводят его волосы, гладят её. Поначалу осторожно и даже нежно, но потом все ощутимее. Спускаются ниже вдоль позвоночника, и от этого вдоль него проносится теплая молния. Пальцы Лань Сичэня вырисовывают узоры под лопаткой, и Цзян Чэн шумно выдыхает. Ему кажется или кровь стала циркулировать быстрее? Да и с ци что-то не так. Или же все дело в завязанных глазах, отчего все прикосновения кажутся в разы острее? Он теряется во времени, лишь ощущает, как его невесомо гладят, как… кого? Подходящее слово просто не находится. Прикосновения не требовательны, они очень приятны. Только вот не получается понять, с какой целью. — Ты красивый, — вдруг шепчет Лань Сичэнь. Цзян Чэн замирает, забывая дышать. Это сейчас послышалась? «Обычный, — само рвётся с языка. — Тебе больше делать нечего, Цзэу-цзюнь?» Прикосновения исчезают. Окатывает каким-то холодом и разочарованием. А в следующую секунду поясницы касается что-то мокрое и обжигающе ледяное.