Весна в Игл-лейк, округ Арустук, штат Мэн

      Сарай Олдона Кентона       02.20.2024 Утро       Если честно, никаких планов на будущее у меня нет. Я поспал (так себе — бок и локоть болят, полка очень жесткая), я замерз (ночью в сарае было холодно, даже в куртке) и я очень хочу есть.       Что теперь делать, не знаю.       Если вы ни разу не ночевали в феврале в чужом сарае, то вот вам мой журналистский обзор: тут пахнет навозом; ни черта не видно, и все время обо что-нибудь ударяешься; спать на дощатой полке ужасно жестко; из стен торчат гвозди в самых неожиданных местах, я порвал об проволоку птичьей клетки штанину и поцарапал до крови ногу выше носка; хоть зима и кончается, а ночью дико холодно, и этот гребаный сарай продувается насквозь! Не представляю, как тут жили перепелки. Вот они и несли свои противные яйца от такой паршивой жизни!       Сейчас уже светло, но я понятия не имею, сколько времени. Вместо часов у меня фитнес-браслет, но я забыл его зарядить, и теперь он показывает только грустный смайлик. Если подумать, это очень символично.       Вот я сижу тут, пишу дневник и жду непонятно чего. Завтрак мне точно никто не принесет. Надо двигаться в город. Я решил, что мне нужно добираться к бабушке, но не так-то это просто — через весь континент из штата Мэн в Калифорнию.       Кажется, этот Кентон вышел из дома и возится теперь во дворе. Мне не выбраться из сарая, понимаете? Вчера вечером я залез сюда под покровом ночи, — как говорим мы, писатели, — или попросту — в темноте, а теперь мне надо выйти через дверь и пройти мимо чужого дома как ни в чем не бывало. Я боюсь. Вдруг он решит, что я грабитель, и выстрелит в меня? Мой старик говорит, что Олдон Кентон живет тем, что варит самогон, и в голове у него уже давно ноет ветер. Или воет? Мало мне, можно подумать, синяков на заднице, не хватало еще одну дырку в теле получить! Нет уж, я посижу немного здесь. Расскажу вам пока, что было вчера вечером.       Короче, я убежал к себе. Настроение у меня было ужасное, и я решил поиграть в ГТА, я так всегда делаю, когда на душе паршиво. Играю, играю, а сам все время мыслями возвращаюсь к тому, что случилось. Мне и не хочется папу видеть, потому что глаза бы на него не смотрели, и хочется ему сказать, что это нечестно по отношению ко мне — портить мне жизнь ни с того ни сего! Полная хрень, в общем! Что это, — думаю, — значит? Мы теперь втроем жить будем? Может быть, мне Джину Голдсмит теперь мамой называть или типа того?       В моей спальне обычно слышно, что происходит внизу, и я еще сделал телек потише, чтобы лучше слышать. А они там сидят и смеются, представляете?! Я страдаю в своей комнате, а им смешно! Меня такая обида взяла и злость, что просто ужас! Что мне было делать? Я стал сильно топать и включил телек погромче…       Кажется, этот старый самогонщик собирается куда-то ехать. Свалил бы он уже поскорее, мне дико надоело сидеть в этом вонючем сарае! Есть хочется так, что был бы тут хоть корм для перепелок, я бы съел горсточку…       Олдон Кентон свою машину заводит. Ладно, я подожду для верности еще минут десять.       Короче, сижу я (точнее, бегаю) в своей спальне, телек у меня орет, топочу. Они там внизу вроде смеяться перестали. Потом включился свет на крыльце и Джина уехала (это я видел в окно). Тут мне стало почему-то не по себе, я решил, что папа может неправильно истолковать мое поведение, понимаете? Взрослые же тупые! Я решил, что надо мне взять инициативу в свои руки и первому все ему высказать. Но это я сейчас сижу тут, потираю задницу, и мне есть, что сказать, очень даже хорошо слова складываются — и про то, что надо было заранее предупреждать о гостях, и о том, что я не готов к таким крутым поворотам в своей судьбе, и все такое, а вчера дома я только пыхтел и делал страшное лицо, до того меня эмоции переполняли, понимаете? Что толку, что я разозлился и обиделся, если я об этом никак рассказать не могу? А мой старик как на зло пришел ко мне в комнату весь такой спокойный и строгий и говорит: «Давай поговорим, Чарли, я очень расстроен твоим поведением». Представляете? Он расстроен! МОИМ поведением! И вообще! Будто не понятно, что такое «давай поговорим»!       Нет, вы не подумайте, что он чуть что сразу за ремень берется, хотя мне этой радости тоже хватает, но тут другое — это значит, что он будет меня стыдить, а я должен оправдываться и просить прощения, понимаете? Я к такому разговору не был готов, мягко говоря. Меня прям затрясло от негодования и обиды. Я на него уставился таким свирепым взглядом, что если бы из моих глаз стрелял лазер, то полдома бы уже не было! А он мне:       — Что это была за выходка? Ты себя за столом вести не умеешь?       А я ему (пыхтя):       — Какого черта ты ее к нам пригласил? Ты что совсем чокнулся?       (Признаю, это было грубовато, но какого черта, действительно).       А он мне (рыча):       — Выбирай выражения!       Короче, знаете, как это бывает. Я ему слово — он мне слово, я ему два — он мне пять, я ему пять, а он меня берет за шиворот и ставит носом в угол:       — Если ты ведешь себя как маленький, тогда и я буду с тобой разговаривать как с маленьким!       Вы не представляете, что со мной тогда началось! У меня от злости аж в глазах потемнело (фигурально выражаясь)! В углу я, ясное дело, не остался — что я ребенок, что ли. Выскочил я оттуда и чуть не кинулся на своего старика с кулаками! Первый раз в жизни такое было.       — Ты, — кричу, — ты! Предатель!       А что «ты» сам не знаю. Почему предатель, не объяснить! Короче, чего я вам буду рассказывать, что такое скандал — уж наверное, хоть раз сами видели. Я опомниться не успел, а уже лежу животом на подлокотнике дивана и штаны с меня вниз спущены. Тут мистер Ремень и пришел. День сплошных неприятных визитов, короче…       Погодите, Олдон Кентон уехал. Надо мне выбираться, а то я подохну в чужом сарае, никто об этом и не узнает, а у меня другие творческие планы!       Игл-лейк, округ Арустук.       02.20.2024 5.35 AM       Я сижу на ступеньках местной церкви и ем хот-дог. Я нашел в кармане куртки один доллар — хорошо, что он там завалялся. На вывеске заправки есть часы, так что я знаю, сколько времени.       Если честно, я ужасно разочарован! Нет, хот-дог вкусный (особенно с голодухи), просто пока я шел в город, я думал о том, что меня все будут искать, что повсюду будут расклеены объявления с моим портретом, в которых за мое возвращение будет обещано вознаграждение, и все такое. Я надеялся, что все ко мне кинутся, что меня тут же вернут домой, а тут всем как будто вообще пофиг! Никто не сказал «Погодите-ка, это же Чарли Паркер! Он пропал из дома, а его старик с ума сходит! Эй, Чарли, погоди». Все себя ведут так, будто ничего не случилось!       Я специально несколько раз прошел мимо парикмахерской, чтобы меня все рассмотрели — и ничего. Специально постоял с минуту перед витриной продавца хот-догов, а тот только сказал:       — Чарли, передай своему папаше, что Скиннер повесил в баре мишень, и мы по пятницам собираемся, чтобы поиграть в дартс. Помню, Хэнк в молодости неплохо кидал дротики!       А я ему:       — Вряд ли это возможно, сэр. Мы с отцом больше не разговариваем друг с другом и никогда больше не будем общаться впредь. Мы с ним чужие люди. Да и вряд ли он захочет с вами играть, после того как потерял единственного сына по своей вине!       А тот в ответ только пожал плечами и спросил, с кетчупом мне или с горчицей. По-моему, он ничего не понял. Люди удивительно черствые создания!       Хот-дог я уже съел. Все хорошее быстро кончается. Счастье и радость в жизни мимолетны… Я погулял по улицам чужого мне города (чужого — как теперь выяснилось, раз всем на меня плевать). Поглядел на чужие дома и чужие машины. Чужие деревья вдоль Первой улицы равнодушно махали мне голыми ветками, чужие лужи на чужом тротуаре промочили мои кроссовки. Чужой ветер вероломно дул мне в уши. Чужая радость обходила меня стороной, чужие глаза равнодушно смотрели мне вслед. Ну вы поняли, короче.       Проболтался я до самого вечера, пока не стало темнеть. Устал как собака и замерз. Одинокий хот-дог едва утолил мой голод после ужасной ночи в сарае у Олдона Кентона и изматывающего дня.       Я чувствую себя несчастным оборванцем. Бездомный, побитый, голодный, никому не нужный. Слезы струились из моих глаз, как весенние реки, пробудившиеся после зимней спячки. Мое ослабевшее, израненное тело едва держало в себе мой ослабевший и израненный дух. На подкашивающихся ногах я доплелся до церкви, и теперь сижу тут, на каменных ступенях, как старый, нищий бродяга. Мои озябшие пальцы с трудом удерживают карандаш, который выводит печальные строки. Мои замерзшие веки готовы навсегда закрыть мои глаза, которые устали от…       Стойте, там Джина Голдсмит! Черт, она бежит ко мне!       Дом Джины Голдсмит       02.20.2024 7.12 PM       Хватка у нее что надо! Она так крепко сцапала меня за руку, что нипочем было не вырваться. Или, должно быть, я так ослабел за время своих скитаний…       Она спросила:       — Какого черта ты творишь, Чарли? Где ты ночевал? Где тебя черти носят? Твой папа чуть с ума не сошел!       Честное слово, она в тот момент совсем не была похожа на диснеевскую принцессу! Я даже пикнуть не успел, а она поволокла меня к своей машине с таким свирепым видом, будто собиралась похитить! Вообще-то мне понравилось, что мой старик все-таки волнуется, а то я уж думал ему тоже на меня наплевать. Я думал, она повезет меня домой, и уже готовился выскочить из машины на ходу — не знаю, получилось бы у меня это или нет, но гордость подсказывала, что так надо сделать, — а мы поехали к ней на Вторую улицу. У нее в гостиной я сказал, что зайду, пожалуй, только на минутку — погреться, а она сказала: «Ну конечно, только на минутку. Торопишься куда-то?» — честное слово, я не думал, что она умеет говорить с таким ядовитым сарказмом! А казалось, такая милая.       Я ответил, что поеду, наверное, к бабушке, раз такое дело. А она мне: «Какое дело, Чарли? И далеко ли до бабушки?»       Ну что, честное слово, не рассказывать же ей было про порку? Я сказал, что с папой у нас испортились отношения навсегда, и я никогда больше не вернусь домой, а бабушка живет в Калифорнии. Сказал, что если она одолжит мне денег на билет в Калифорнию, то я отдам ей с первого же гонорара за первую же опубликованную книгу, и если она хочет, то могу даже с процентами. А она спросила:       — Чем это от тебя пахнет? — и такое добавила слово, которое я никак не ожидал от нее услышать, понимаете?       Короче, она заставила меня пойти в душ, чему я вообще-то был очень рад, потому что замерз, промочил ноги и провонял насквозь перепелками, а когда я вышел, она всю мою одежду куда-то дела. Я хотел было возмутиться, но, по правде сказать, возмущение выглядит не слишком впечатляюще, когда вы стоите в чужом доме голым и у вас только полотенце вокруг живота обмотано. Она и слушать не стала, завернула меня в розовый пушистый халат (наверное, свой) и повела на кухню кормить.       Боже, как я ел! Я съел все, что было — сосиски, остатки мясного рагу, консервированную кукурузу и даже кусок тыквенного пирога сверху! Какая удача, что Джина Голдсмит не веган!       Я ел и ел. Она налила мне молока, а потом сама высушила полотенцем мне голову, пока я отъедался после бродяжничества. Раньше я такого не позволил бы, но жизнь на улице, знаете ли, учит смирению!       Наконец, когда я наелся, она спросила:       — Вы с отцом из-за меня поссорились?       Ну как на такой вопрос можно было ответить честно? Мне было неловко сказать «да», потому что вдруг она бы рассердилась и выставила меня за дверь, а на мне под ее халатом ничего не было. Это раз. А во-вторых, она вдруг снова показалась мне милой, и стало не по себе. Я сказал:       — Нет, мы поругались из-за лазаньи.       Она покачала головой и сказала:       — Ну да, конечно. Вот что, Чарли. Придется нам с тобой как-то договариваться.       Я говорю:       — О чем?       А она:       — О том, как мы будем его делить!       Я говорю:       — Кого?       А она:       — Твоего старика, кого же еще!       Короче, я сижу на диване в ее гостиной, на мне ее халат, я пишу свой дневник (тетрадку и карандаш она мне вернула). Ее противную собачку зовут Джевз, а безглазую кошку — просто Кошка. Мне кажется, у нее есть чувство юмора (у Джины, не у кошки).       Она позвонила моему папе и сказала, что я переночую у нее, потому что я совсем не хотел его видеть (на самом деле, я хотел, просто не был готов к серьезному разговору, который неизбежен). Я буду спать тут на диване, а она с собачкой на втором этаже в спальне, потому что мы с Джевз друг другу не нравимся.       Мне кажется, эта Джина Голдсмит не промах!