Зима повсюду

Путь к пещере был еще более тихим, чем от места Бифроста до Утгарда, и сопровождал их только старый жрец Удр. Он также была тем, кто поднял в воздух ладью изо льда, в которой лежал Локи. Сыновья Лауфея решили остаться, поскольку едва познакомились со своим младшим братом, прежде чем его похитили. Фригг знала, что возвращение на лед было чрезвычайно интимным делом. Помимо священника, присутствовали только те, кто имел самую близкую эмоциональную связь с мертвыми, и часто даже большинство из них оставались в стороне. Приходили родители, супруги, в некоторых случаях братья и сестры, дети или очень близкие друзья. - Из-за природы нашей связи со льдом для нашего народа это тяжелый опыт, — сказал Удр Фригге очень давно. Во время одного из визитов королевской семье ванов было разрешено навестить спящих во льду старейшин, - На один момент, когда лед захватывает их, мы подходим… близко… к мертвым так, что… это может быть утешением, но также и большим источником боли. Такая перспектива заставит колебаться любого, кто не был очень близок с покойным при жизни. - Но ты должен быть там каждый раз, — заметила Фригг. Священник склонил голову. - Сопровождение возвращения на лед — это мое бремя, моя привилегия и мой долг, - сказала он. Позже отец сказал ей, что священники типа Удра были очень редки. - Это требует довольно специфического подхода, — сказал он, - И независимо от того, приносит ли их услуги пользу лично нам, они заслуживают нашего высочайшего уважения за бремя, которое они несут, за работу, которую они выполняют. Удр, очевидно, все еще выполнял ту же обязанность, и Фригг увидела в глазах собеседника признание, хотя и не заметила никакой другой заметной реакции. За бесчисленные столетия с тех пор, как Фригг видела его в последний раз, Удр отрастил длинную бороду, и она волочилась по земле. Поскольку он был (как и все жрецы) магом, то всегда был довольно маленьким, а теперь, когда его спина немного согнулась от возраста, он был почти одного роста с Фриггой. Но его ноги были твердыми и быстрыми, пока они шли к огромной пещере, где вечно отдыхали павшие. Между ними двигалась ладья Локи. К небольшому удивлению Фригги, йотуны не переодели Локи. Она подготовилась к такой возможности, прекрасно зная, что Лауфей, как мать Локи, имел полное право распоряжаться его телом и одевать его в соответствующую одежду. И все же, к ее тайному облегчению, Локи остался таким же, как и был, казалось бы, совершенно нетронутым – в своих доспехах, в шлеме, с мечом в сложенных руках. На его неподвижном лице было все и то же выражение печали и усталости. Она задавалась вопросом, почему они приняли такое решение – было ли это уступкой монархам Асгарда или определялось неоднозначной личностью Локи. Ибо Йотунхейм был местом его рождения, но Асгард был царством, давшим ему имя. Поскольку детям-йотунам давали имя только после того, как солнце взошло и зашло тысячу раз, Фригга сомневалась, что с Локи у них когда-либо был такой шанс. Вот почему Лауфей почти всегда говорил о «своем сыне». Ребенок, которого он родил, еще был безымянным. Ребенок «Локи», напротив, был Одинсоном. Удр заставил их остановиться перед широким входом в пещеру и с помощью своего посоха установил обереги так, чтобы они позволили Фригге войти. И, как она помнила, пещера, казалось, поглотила их целиком, как только они вошли в нее, и они как будто одновременно вошли в другой мир под другим небом. Здесь лед все еще светился чуждым светом, мерцал и пульсировал, как она помнила с юности. Ледяная равнина была совершенно плоской, и Фригге вновь показалось, что она может расширяться вечно во всех направлениях. Потолок пещеры был скрыт во тьме, но пульсация льда заставляла мерцать маленькие точки отражающего света и таким образом создавала иллюзию звездного неба. Они пошли вперед, и Фригг увидела их подо льдом: тела спящих йотунов. Кто-то ближе к поверхности, кто-то погрузился в глубину и уже почти не виден. Лед поглощает и ассимилирует тех, кого забирает обратно, - так гласили легенды. Но некоторые из умерших вместо этого впадают в вечный сон и остаются рядом с живыми, охраняя Йотунхейм и его народ даже после смерти. Некоторые из старейшин остались близко к поверхности даже спустя бесчисленные тысячелетия. Фригга наблюдала за ними в юности, за их гигантскими спящими лицами, их еще более огромными телами, раскинувшимися у ее ног. Они были предками не только йотунов, но также асов и ванов. Некоторые из последующих поколений тоже остались. Фригг знала, что Бестла, мать Одина, лежала где-то здесь – лед не поглотил ее. Удр вел их все дальше и дальше в пещеру, старательно огибая участки, где лежали спящие: наступать на место их отдыха считалось неуважением. Фригг сразу поняла, когда они прибыли, еще до того, как Удр остановился. Она увидела тело так ясно, даже спустя более девяти столетий. Вот она. Фарбаути. Отец Локи. Сходство было поразительное, даже большее, чем между Локи и Лауфеем. Может быть, еще и потому, что, как и Локи, Фарбаути была магом. Ниже своей сестры Гердр, ниже даже Локи. Глаза, нос, форма лица. Эти элегантные и очень выразительные брови. Однако волосы огненно-рыжие и вьющиеся, как у ее сестры. Фригга вспомнила ее. Она помнила их обеих – сестер-близняшек, свирепые вихри льда и пламени. Она восхищалась ими. Они с Фреем обсуждали их красоту, и хотя Фрей вскоре сосредоточился на Гердре, Фригг не могла бы сказать, кто из сестер внушает ей больший трепет. Гердр была широкоплечей, молниеносной, но массивной. Ее взгляды всегда были невысказанным вызовом. Фарбаути была изящной и проницательной, игривой и уклончивой мечтательницей с горящими глазами. Танцуя вокруг Фригг на ринге, как пламя, сражаясь почти небрежено, словно часть ее была безразлична к результату, она оставалась такой же смертоносной, как и ее сестра. Фригга выучила немало своих наиболее эффективных боевых приемов у Фарбаути. А затем, в свою очередь, научила им Локи, ни разу не задумываясь о том, чьи уроки она повторяет. И Локи, конечно, перенял боевой стиль Фарбаути – у него было такое же телосложение, такие же рефлексы. Фригга гордилась им, гордилась своим учением, не желая видеть, что она... Это она… Фарбаути погибла в последние дни войны. Фригга всегда предполагала, что именно рождение Локи и привело к ее гибели, но ведь этого не могло быть, не так ли? Не тогда, когда Лауфей был матерью. Вероятно, тогда ее сразили. Кто? Один? Неужели он солгал даже об этом? Ваша маленькая семья убийц. Удр шагнул вперед, произнес слова, похожие на треск льда и сдвиг ледников, а затем вонзил свой посох в землю рядом со спящим телом Фарбаути. Лед тут же поддался, рассыпался, и открылась пещера, которая быстро образовалась, чтобы вместить тело размером с Локи. Дно разгладилось. - Йотуны не могут принести с собой на лед ни сапоги, ни шлемы, ни оружие, — сказал тогда Удр. — Надеюсь, ты понимаешь. Да, Фригга помнила и эту деталь, да и босые ноги и непокрытая голова Фарбаути в любом случае напомнили бы ей об этом. Она все еще оцепенело наблюдала, как Лауфей повернулся к ладье, а затем осторожно, очень осторожно, расшнуровал и снял ботинки Локи, снял с него шлем, осторожно переместил руки, чтобы вытащить меч. Она наблюдала, как он поправлял ноги, голову и руки Локи (помещая руки рядом с телом Локи ладонями вниз, и он должен был заметить, насколько ужасно была изуродована правая рука и насколько она отказывалась сгибаться). Она наблюдала, как Лауфей убирал волосы Локи на место. Когда король Йотунхейма подошел к ней и предложил ей все – шлем, меч и сапоги – она молча приняла предметы и прижала их к груди. Было чудом (нет, уважением к ее горю), что они позволили Локи зайти так далеко с одеждой и предметами, не подходящими для мертвых в этом месте. И они вернули ей все эти предметы (они знали, что они значат для асов или ванов). Они… Тогда Фригга поняла, что сейчас произойдет. Она, конечно, знала. Рационально она знала. Но это не помешало ее сердцу учащенно биться, когда она действительно поняла. Ладья, в которой лежало тело Локи, прошла мимо нее, двигаясь вперед, пока не остановилось над ямой во льду. Нет. Лауфей шагнул вперед и положил руку на руку Локи. - Спи спокойно, дитя мое, — сказал он, - Пусть твои сны будут сладкими. Помните, что вас любят вечно. Он отступил. Ладья опустилась. Нет. Она остановилась на дне пещеры. Локи лежал там. Выражение его лица такое измученное и грустное. Нет. По бокам пещеры лед с треском сломался, хлынула вода (нет-нет-нет, он утонет, нет !). Она услышала грохот, когда шлем, меч и ботинки упали на землю. Вода уже покрывала тело, продолжала подниматься. Нет! А потом она достигло поверхности, и в следующий момент уже кристаллизовалась, твердела, превращалась в гладкий лед перед ее глазами, заключив там ее сына, закрывая его (НЕТ!), и следующее, что она поняла: она стоит на коленях и царапает лед голыми руками, «нет, нет, нет, нет, нет», кто-то говорил с ней, но она не может дышать, «нет, пожалуйста, он утонет , пожалуйста , нет, нет, нет», и она плачет, она заметила, она рыдает, но там был Локи, она видела его, его грустное усталое лицо, закрытые глаза, ей нужно было добраться до него, он нуждался в ней , он нуждалась в ней, если бы только она могла добраться до него. Нет! Она слышит свой плач, она стучит по льду, впиваясь в него ногтями, вопит, НЕТ. Боль охватывает ее, крушит кости, и она не может сдержать хриплый, долгий, мучительный крик. Локи был там, он был там, он собирался утонуть, если бы она только могла, он был там ... Это пронзило ее, как припадок, и она почувствовала, как ее свело судорогой, и заплакала. Она свернулась калачиком, затем положила лоб на лед, и в течение нескольких мгновений ничего больше не существовало, ничего, кроме нее самой, ее внутренней, всеобъемлющей, невыносимой боли и того, как она выражала ее. Наконец-то, наконец, озвучьте это. Наконец-то, наконец-то выпустите это наружу. Она не знала, как долго это продолжалось. Она только знала, что они оставили ее в покое. Они позволили этому случиться. Они не остановили ее и не сделали выговор. Они позволили ей существовать в этом приступе боли, вопля, криков и рыдания, которые выходили из нее, как рвота или как вода после прорыва плотины. После этого она мало что помнила. Она помнила, что так устала, что едва могла думать, а тем более чувствовать. Она вспомнила, как кто-то поддерживал ее при ходьбе. Она вспомнила, как где-то отдыхала, и гигантская фигура Лауфея сидела рядом, глядя на нее своими красными глазами. Она вспомнила, как вернулась в обсерваторию Асгарда. Потом в спальню. Она вспомнила, как Один пытался убедить ее снять плащ, снять ботинки и переодеться в ночную рубашку. Она помнила, как вставала снова и снова, потому что внезапно вспомнила, что Локи был во льду, и она ему нужна, и ей пришлось… Один пытается убедить ее вернуться в постель. Она вспомнила Эйр и зелье. А потом. А потом… Один обеспокоенно смотрит на нее сверху вниз, его пальцы перебирают ее волосы. — Ты можешь отдохнуть, любовь моя. Теперь ты можешь отдохнуть.