В лазарете пахло пластиком и дезинфицирующим средством.
Саймон лежал на кровати. Голова его была слегка наклонена в сторону. Лицо его было мертвенно бледным, синяки под глазами стали лишь больше с момента, как 141 ОТГ спасла его от КорТак. Его тело было сильно повреждено, но заметить это Саймон смог лишь покинув чужую базу. На бедрах и груди остались розовые и красные следы в форме молний. Порезы покрывали руки от запястий до плеч. На шее, что не удивительно, остались синяки от пальцев Кёнига. Полковник душил его так сильно, что едва не сломал трахею. Гоуст солгал бы, скажи, что ему было легко дышать после такого.
Но физические травмы были последней из его проблем. Он прошел через вещи хуже этих, так что Гоуст знал, что рано или поздно непременно справится с произошедшим. Реальная проблема крылась в вине, волнами накатывавшей на него. В некоторые дни он испытывал особенно сильную паранойю. Он боялся, что кто-то из 141 ворвется в его комнату и снова начнет выпытывать информацию о предательстве. В другие же – был привычным стойким собой. Тем не менее, Саймон был уверен, что после того, как он покинет госпиталь, жизнь пойдет своим чередом.
Реабилитация заняла недели. Никакого тяжелого урона не было нанесено его телу. А вот его рассудку… нельзя было сказать наверняка. Психологическая оценка все еще была проблемой для Саймона. Он не любил, когда люди копались в нем, не говоря уже о тех, кому за это платили деньги. Даже он сам ненавидел собственные мысли, психиатру же рассказывать о них не собирался и подавно.
Однако некоторые проблемы необходимо было решить. Гоуст изменился.
Тревожные, испорченные мысли он превратил во что-то другое. Всякий раз, когда он ложился отдохнуть, приглушенные крики отравляли его разум. Каждую ночь ему приходилось распахивать глаза от очередного кошмара во влажной от пота кровати. Все его тело болело от вздрагиваний, но он не мог понять, трясется ли он от страха или боли.
Ему часто снился Кёниг. Австриец делал с лейтенантом непроизносимые вещи. Он ощущал, как ножи стремительно распарывают плоть, ударяя в уже кровоточащие раны. Затем полковник обрабатывал их, дезинфицируя и накладывая бинты специально, чтобы Гоуст не умер из-за кровопотери. Нежные касания оставляли отвратительное ощущение в желудке лейтенанта. Затем холодное лезвие снова врезалось в плоть. А Кёниг снова обрабатывал свежие раны. И еще одни, и еще, снова и снова.
Гоуста рвало каждое утро. Каждый его сон заканчивался тем, что Кёниг залечивал его старые раны, чтобы уже на следующий день нанести новые.
Правда заключалась в том, что Гоуст был не против остаться в лазарете. Пребывание там казалось Раем. Врачи с трудом допускали визиты, особенно со стороны незнакомцев. Правда заключалась в том, что Гоуст сторонился Кёнига. Нет, не просто сторонился… Он был ужасно напуган. Он знал, что, покинув лазарет, непременно станет добычей. А преследующий его хищник ни за что не сдастся. Кёниг никогда не сдастся в своей одержимости Гоустом.
Иногда ОТГ 141 посещало его. Обычно он ощущал бы хотя бы каплю удовлетворения, но произошедшее в комнате для допросов сделало эту невозможным. Все, что он ощущал – тяжесть вины, давящую на его плечи. Он с трудом смотрел им в глаза, и все полагали, это было из-за того, что Гоуста недавно травмировали. Они думали, ему нужно времени, чтобы восстановиться после произошедшего.
Джонни был самым настойчивым. Было очевидно, что сержант приглядывал за своим лейтенантом, словно он был его братом. Он делал все, что было в его силах, чтобы заставить Саймона почувствовать себя легче. Сержант даже не подозревал, что этим делает лишь хуже.
Сегодняшний день не стал исключением. Джонни сидел на стуле, лейтенант лежал на кровати. Вдвоем в одной комнате. Соуп иногда говорил о том, как проходили их дни, но в его рассказах не было ничего интересного. До сегодняшнего дня.
— Он умер, знаешь, — та фраза, зацепившая внимание Гоуста. Полузакрытые голубые глаза распахнулись, мужчина резко вскинул голову в сторону Соупа. Это было неожиданное предложение для начала разговора.
— Кто? — незамедлительно спросил он. Это был кто-то из своих? Может, Прайс или Газ?
Джонни потребовалось несколько секунд, чтобы ответить. Он выглядел так, словно не знал, как правильно сообщить о случившемся. Колебания сержанта заставили Гоуста нахмуриться и зарычать:
— Выкладывай, Джонни, кто?
— Кёниг, — тихо ответил Соуп. Его предплечья лежали на его коленях, взгляд был устремлен в пол. Он бросил скорый взгляд на Гоуста. Глаза лейтенанта расширились после того, как он услышал это имя. Он снова ощутил себя сидящим в комнате, из которой недавно так мечтал сбежать.
Запах крови.
Низкая температура.
Высокая, крепкая фигура, стоявшая на его пути и блокирующаяся своим силуэтом единственный источник света в комнате.
Гоуст ощутил напряжение. Он постарался пошевелить лежащими на одеяле руками, но те отказались слушаться, словно запястья снова связали. Он ощутил стекающую по лицу кровь и постарался стереть ее, но не смог. Его губы кровоточили, и вскоре одеяло бы тоже окрасилось красным. Внезапно он ощутил, как кто-то коснулся его подбородка. Сильные руки заставили его поднять глаза, и он снова, блять, увидел их.
Глаза Дьявола.
Он замер. Пустой взгляд впился в белый потолок, руки сжимали одеяло так сильно, что костяшки стали одного цвета с простынями. Соуп заметил это, но побоялся что-либо предпринять. Было очевидно, что Гоуста накрыли воспоминания, но проблема заключалась в том, что МакТавиш не знал, как правильно с ними справляться. Касания бы причинили лишь вред. Соуп открыл было рот, но был перебит.
— Откуда ты узнал? — спросил блондин, медленно повернув голову в сторону Джонни. Их глаза встретились на мгновение, но взгляд лейтенанта продолжил бегать из стороны в сторону. Словно он находился не в той комнате, в которой сейчас был сержант.
Джонни толкнул руку в карман и достал из него армейский жетон. Пару секунд он сжимал его в руках, затем швырнул на кровать лейтенанта. Гоуст заколебался. Он сделал глубокий вдох, плотно сжав губы в тонкую полоску, и наконец осмелился взять его в руки. Жетон был покрыт высохшей кровью, но лейтенант мог точно сказать, что Джонни постарался стереть большую ее часть.
Выгравированное на небольшом кусочке металла имя напоминало по происхождению немецкое. Ниже было указано подразделение владельца, группа крови и выбранная религия. Поднимая жетон с кровати, Гоуст был настроен скептично. В конце концов, никто не знал реального имени полковника. Но затем он заметил знакомый всем позывной на последней строчке.
“Кёниг”
Даже когда в его собственных руках находились прямые доказательства смерти австрийца, Гоуст не мог побороть свои сомнения.
— Откуда это у тебя? — спросил он, не сводя с жетона глаз.
— Газ нашел его рядом с его телом, — ответил Джонни, заметно удивленный реакции лейтенанта. Он никогда не видел Гоуста таким. Таким… слабым и уязвимым. Это был не тот лейтенант, с которым он сражался на поле боя или против которого никто не осмеливался пойти. Казалось, что он смотрел не на Гоуста, а на Саймона.
— Ты уверен, что он мертв? — голубые радужки наконец впились в Джонни. Необъяснимые эмоции сверкнули в его глазах, и Соуп не смог найти им объяснения. Он заметил намек на гнев и грусть, но по большей части лейтенант был невероятно напуган. Это были те эмоции, которые выдавал его голос, дрожащий сильнее, чем привык Джонни.
— Ну, в него выстрелили трижды. Он истек кровью… сильно, — ответ, казалось, слегка успокоил Гоуста, но он все еще не мог ощутить себя свободным и беззаботным. Как они могли быть уверены в том, что Кёниг умер? Гоуст знал, что он выживал даже после вещей хуже… гораздо, гораздо хуже, чем несколько выстрелов.
Он вздрогнул мысли о врезавшемся меж ребер крюке.
Все еще была велика вероятность того, что австриец жив. Словно зная, о чем думает лейтенант, Джонни сказал:
— Даже если он жив, в чем я сомневаюсь, — начал он, — он не будет проблемой. КорТак не убивает кого-то, если им за это хорошенько не заплатят, — легкий вздох сорвался с губ Джонни.
Было очевидно, что он был глубоко не согласен с мотивами КорТак. Они были наемниками, меняющими свою сторону в пользу той, которая больше платит. Они не придерживались ни норм морали, ни совести.
— Тебе не о чем волноваться, ЭлТи.
Гоуст согласно кивнул. Рациональная его часть знала, что Кёниг не сможет просто прийти и убить его средь бела дня.
— Ты прав, Джонни, — сказал он, подняв глаза на сержанта. Он сжал жетон Кёнига в руке, пытаясь убедить себя в правдивости слов Соупа. Что ему не стоит волноваться, когда он покинет госпиталь. — Спасибо.
— Без “б”, ЭлТи, — сказал Джонни, поднявшись. Он кивнул и направился в сторону двери. — Дам тебе отдохнуть.
Глядя на закрывающуюся дверь, Гоуст ощутил знакомое чувство, прогнавшее табуны мурашек по позвоночнику. Он так привык работать в одиночку, но теперь задыхался, оставшись один в небольшой комнате. Словно кислорода внутри осталось совсем мало. Голос Кёнига эхом раздался в его ушах.
“Ты понятия не имеешь, что тебя теперь ждет.”
Возможно, он был прав. Возможно, лейтенант не знал, что ждет его, но накатившая усталость позволила только закрыть глаза в надежде не увидеть ночью очередной кошмар.
Гоуста выписали из больницы примерно через месяц. Тело его было в первозданном виде, но ему все еще было необходимо пройти психологическую проверку прежде, чем он бы смог вернуться на активную службу. Как сказал Прайс, это было “ради его же блага”. Гоуст, тем не менее, с этим не был согласен. Он хорошо осознавал свои пределы и мог сдерживать темные, жестокие мысли, которые терзали его разум каждый день. По крайней мере, так считал он сам. Тем не менее, капитан был настойчив в необходимости проверки.
Именно так он оказался в офисе военного психолога тем холодным утром.
Весь путь был ему знаком. Он однажды прошел через это, и теперь тяжелые воспоминания снова возвращались. Гоуст тихо сидел снаружи офиса на стуле, казавшемся ему слишком большим. Он откинулся на его спинку и сплел пальцы на животе, казалось бы, расслабившись. Вдруг спинка стула за его спиной показалась ему слишком мягкой.
Он снова вспомнил, как его толкнули в гроб. Как он приземлился на гниющее мертвое тело. Сколько бы он не кричал и не бил по крышке, ее продолжали забивать гвоздями. Он помнил панику от заключения в тесном ящике с разлагающимся трупом. Запах, личинки, ползающие по его коже… это случилось много лет назад, но он все еще помнил каждую деталь.
Гоуст не заметил стоящую в дверях, ожидающую его психолога. Его глаза были устремлены в пол, тело напряглось, когда он сел прямо, чтобы избежать ощущения слишком мягкой спинки.
— Мистер Райли, — позвала его психолог, — Давайте приступать, — небольшая улыбка коснулась ее губ, когда она поглядел на Гоуста.
Тот поднялся и быстро зашел в небольшую комнату. Психолог закрыла дверь позади него и усадила в один из двух стульев. После того, как оба сели, она представилась. На самом деле Гоуст все еще не избавился от навязчивого воспоминания. Он все еще держал дыхание в себе, напуганный, что, если сделает вдох, непременно снова учует запах гниющего тела.
Он был зол на Кёнига. Ему удалось почти избавиться от травмирующих воспоминаний на несколько месяцев, после чего он был похищен КорТак, и все снова вернулось на круги своя, но в несколько раз хуже. И это касалось не только его юношества, но и детства. Эти образы отравляли его рассудок и в худшие времена. Внезапные вспышки воспоминаний, которые он хотел бы забыть.
Мертвая проститутка в туалете.
Труп Вернона в гробу.
Томми, Бэт, Джозеф… Мама.
Всех их застрелили в гостиной их старого дома.
Гоуст ощутил смех, расползающийся в груди. Губы его задрожали, когда он постарался заглушить смешок. Все, что он мог сделать со смертью – посмеяться над ней. Словно отец продолжал шептать ему что-то, держа руку на плече сына. Небольшая улыбка мелькнула на его губах, когда он посмотрел на психолога.
— Что ж, Мистер Райли… Джон предоставил мне отчет об инциденте. Я просмотрела его перед нашей встречей, — сказала женщина, но на коленях у нее все еще лежали листы бумаги. Она быстро пролистала их и уже через пару секунд заглянула в глаза Гоуста.
— Как вы себя чувствуете?
Вопрос оставил странное чувство в груди мужчины. Весь последний месяц он испытывал целый вихрь эмоций. Ярость, тоска, опустошение, страх… он ощущал их все, постоянно. Он не мог выпрямить голову. Словно призрак Кёнига преследовал его день и ночь.
— Уставше, — все, что сказал Гоуст.
Психолог вскинула брови. Это был не тот ответ, который она ожидала, и по эмоциям на ее лице можно было это понять. Тем не менее, она не стала наседать. Ну, по крайней мере решила не спрашивать его повторно.
— После получения серьезной травмы наш рассудок иногда блокирует болезненное воспоминание, чтобы мы могли продолжать жить. В этом случае мы не ломаемся под весом наших страданий, — объяснила она, бросая взгляд на свои записи. — Вы впервые испытывали нечто подобное?
Вопрос застал Гоуста врасплох. Бровь поползла вверх, он легко качнул головой… очевидно, он не ожидал такого вопроса. Пустой взгляд его с психолога переместился на пол.
— Нет.
Психолог сочувственно кивнула и взяла ручку, чтобы что-то записать. Гоуст ощутил, словно готов вырвать эту самую ручку и пырнуть ее ей. Между ними возникло молчание. Женщина наверняка думала, что Гоуст начнет говорить о прошлых пытках, через которые ему пришлось пройти. Но он хранил молчание.
— Как вы себя чувствовали после этого?
Вопросы продолжали поступать, но он понятия не имел, как на них отвечать. Что это вообще, блять, значит? Как он, сука, чувствовал себя после того, как был подвешен за ребра? После того, как был похоронен с гниющим трупом? После того, как ему промывали мозг бесконечное количество часов, а под конец заставили изнасиловать женщину? Как он ощущал, как кто-то облизывает его кровоточащие раны?
Хороший, блядь, вопрос.
— Я… Я не знаю, — вздохнул Саймон, судя по всему, раздраженный тем, с какой простотой психиатр задавала такие вопросы. — Слегка обеспокоенно? — ответил он вопросом на вопрос.
Психолог кивнула и снова что-то записала. Это сводило Гоуста с ума. Он ненавидел, когда его анализировали, да и выглядело это все так, словно она и не понимала его вовсе.
Кёниг был единственным, кто понимал Гоуста. Он не только понимал лейтенанта, но читал его как открытую книгу. Словно мог читать его мысли. Это было нестерпимо, но и по-странному комфортно. Полковник против воли забрал у Гоуста все способы самоконтроля, и каким-то причудливым образом это освободило лейтенанта.
Неважно, насколько поехавшим был Кёниг. Он заставлял Гоуста чувствовать себя так, словно Гоуст был не одинок. Безумное поведение, несомненно, было в каком-то смысле очаровательным, потому что Гоуст поймал себя на мысли, что он испытывал что-то к полковнику. После того, как Гоуст попал в госпиталь, он много думал о Кёниге. Особенно о той самой ночи на крыше.
***
— Обещание еще в силе? — спросил он Кёнига, делая последнюю затяжку. Повернув голову, он взглянул на закрывшего глаза полковника. Иногда его светло-коричневые ресницы трепетали. Гоуст мог глядеть на него часами. Глаза Кёнига распахнулись, устремившись на лейтенанта.
— Какое обещание?
— Что я могу ударить тебя, если захочу, — ответил Гоуст, кажется, заинтересованный предложением. Кёниг спрятал за капюшоном ухмылку, мелкие искры заплясали в его зеленых глазах. Он был рад, что в Гоусте еще остались силы сражаться. Сломить его оказалось сложнее, чем он ожидал, но он был уверен, что добьется цели. Рано или поздно.
— Если хочешь, — выдохнул австриец, руки его медленно соскользнули с талии Гоуста, когда тот сел.
Однако Гоуст не просто встал на колени на бетоне рядом с Кёнигом, он сел ему на бедра, как они делали раньше. Кёниг ощутил себя достаточно комфортно, чтобы положить руки на бедра лейтенанта. Блондин снял с руки перчатку и сжал ее в кулаке. Без какого-либо предупреждения, он вбил костяшки в лицо полковника. Тот на мгновение увидел звезды перед глазами, и его охватило знакомое чувство тошноты. Он впил ногти в бедра Гоуста, попытавшись поскорее избавиться от боли. Желудок лейтенанта перевернулся, под маской и худи стало невыносимо жарко.
Нос Кёнига начал кровоточить, наполняя заднюю стенку глотки алой жидкостью. Небольшая усмешка сорвалась с его губ, напомнив больше предсмертный хрип. Плечи его все еще сотрясал смех, даже когда кровь начала пропитывать капюшон. Металлический привкус был его героином. Он сводил его с ума, заставлял желать большего.
Гоуст ощутил себя на седьмом небе от счастья. Руки полковника все еще твердо сжимали его бедра. Невозможно описать, насколько приятно было ударить австрийца, пусть это и было ложным ощущением контроля. Если бы Кёниг не хотел, чтобы его ударили – он бы просто оттолкнул от себя лейтенанта. Какая-то его поехавшая часть желала, чтобы Гоуст это сделал. Чтобы выпустил свою ярость. Он хотел, чтобы его подвергли такому насилию. Кровь из носа начала стекать к губам, подбородку и, наконец, к шее.
Лейтенант медленно провел рукой по яремной вене Кёнига. Он ощутил липкую кровь на голой коже, но она не отпугнула его. Его рука поднялась до рта Кёнига, и он медленно провел большим пальцем по его нижней губе. Щетина колола его пальцы. Гоуст почувствовал себя опьяненным и захотел большего, поэтому он немного приподнял нижнюю часть снайперского капюшона. Кениг быстро схватил Саймона за запястье, крепко обхватив его пальцами.
— Нет. Не делай этого, — мягко прошептал Кёниг, но не ослабил сильной хватки. — Ты играешь с огнем, лейтенант, — сказал он, слегка наклонив голову. Небольшая улыбка коснулась губ Гоуста.
— Я не против обжечься.
Кёниг в ответ фыркнул от смеха. Так наивно, но, о, как идеально.
— О, ты точно против. Просто еще этого не осознал.
***
Гоуст тихо вздохнул. Теперь уже ничего не имело смысла. Кёниг мертв.
Остальная часть сеанса прошла без происшествий, если так можно сказать. Психиатр отбросила попытки узнать у Гоуста что-то необычное и ограничилась обязательными вопросами, необходимыми ему для возвращения на активную службу. Через неделю он получил зеленый свет.
Тем не менее, все равно все не стало полностью нормальным. Он чувствовал себя… не в себе. Кошмары все еще преследовали его, и он часто просыпался по ночам. Это означало, что он чувствовал себя разбитым во время тренировок, что приводило к снижению его производительности. Его внимание, сосредоточенность и выносливость… все стало хуже. Новобранцы наверняка ничего не заметили, но Джонни и Прайс – точно. Никто из них не поднимал эту тему, потому что они часто видели небольшой блеск ярости в глазах Гоуста. Он был слишком близок к тому, чтобы потерять контроль над собой.
Единственное, что помогало Гоусту ощутить себя лучше – вести себя жестче с новобранцами. Слова его были грубее, взгляд холоднее, поведение – злее. Многие были удивлены, но никто не решался сказать ему ни слова. Реальность была в том, что Гоуст снова мог ощутить контроль. Неважно, командовал ли он целой ротой или лишь отрядом. Что действительно играло роль – ощущение того, что он снова владеет своей жизнью.
Когда дневные тренировки заканчивались и наступала ночь, он снова становился собой. Воспоминания снова издевались над его рассудком, и алкоголь стал его единственным доступным способом облегчить страдания. Он стал постоянным посетителем местных баров, которые посещали солдаты. Было стыдно, и он с этим боролся. Шепот заполнял уши, стоило ему коснуться стакана виски.
“Ты прямо как твой отец.”
Но голоса никогда не были громкими настолько, чтобы заставить его остановиться.
И сегодня ничего не изменилось. Он заставил себя подняться со своего места в углу, едва не упав. Гоусту пришлось опереться на стену, чтобы восстановить баланс и выйти покурить. Из-за головокружения было трудно увидеть дорогу, но он уже довольно хорошо знал это место.
Ему было отвратительно от самого себя. Это не было поведением солдата, особенно элитного. Но он не мог перестать. Каждый раз, когда он напивался, он ощущал, как Саймон Райли внутри него умирает. Это было именно то, чего он желал. Слабейшая его часть должна была навечно пропасть. И если ему нужно было ежедневно пить, чтобы этого добиться, он был готов.
Холодный ветер ударил в лицо, стоило ему выйти на улицу. Лишь тогда он заметил, насколько прелым и горячим был воздух внутри. Капля пота скатилась по виску, так что он был вынужден снять с себя маску и убрать ее в карман куртки. Похожим движением он достал сигареты и вынул одну из пачки, зажав ее между губ. Он собирался достать зажигалку, но кто-то позади схватил его за шею.
Даже в настолько пьяном состоянии его рефлексы остались остры. Гоуст живо схватил за руку нападающего, готовый бросить неизвестного через плечо, но не смог сделать задуманного, когда его пнули по сгибу ноги. Конечности слушались с трудом, и Райли живо оказался на коленях. Одна рука продолжала сжимать его шею, другая со спины закрыла его рот, чтобы он не мог позвать на помощь.
— Даже не пытайся сбежать, лейтенант, — шепот Кёнига опалил ухо Гоуста. Полковник склонился над ним.
— Я ведь сказал, что не отпущу тебя, — сказал он и притянул лейтенанта ближе. Гоуст уперся спиной в грудь Кёнига.
Ногти впились в чужие руки. Слезы наполнили прекрасные, широко распахнутые голубые глаза Гоуста, когда он понял, что не сможет вырваться из хватки австрийца. Особенно потому что он помнил.
Он помнил, когда пальцы Кёнига впервые сжались на его шее и насколько горячим было тогда его тело. Он помнил запах пороха и сигарет, исходивший от полковника.
И теперь он испытал это снова.
Веки Гоуста слегка опустились, когда он ослабил бдительность. Кёниг медленно убрал руку с губ лейтенанта и ласково провел ей по груди и животу блондина. Гоуст ощущал жжение везде, где бы Кёниг его не коснулся. Полковник все еще не отпускал его шею, его хватка становилась со временем лишь крепче. Снова становилось тяжело дышать.
— Разве это не то, чего ты хотел? Пришел кто-то гораздо хуже, — Кениг наклонился к нему ближе, его губы коснулись уха лейтенанта, — И напомнил тебе, где твое ебаное место. В грязи, где ты и должен быть, — рука полковника скользнула на бедро, и лейтенант вздрогнул от такого прикосновения.
— Так будь по твоему. Твоё желание для меня закон. Но не жалуйся, когда я закончу, — прошептал Кёниг бархатисто, прежде чем укусил шею лейтенанта.
Гоуст проснулся ото сна. Он потянулся за ножом, лежавшим на тумбочке. В ту же секунду, как он схватил его, он оглядел комнату. Все его тело было мокрым от пота, тело била крупная дрожь. Через пару секунд он понял, что с ним в комнате никого нет. Его грудь быстро вздымалась вверх и вниз, когда он так сильно сжал рукоятку ножа, что костяшки пальцев побелели.
Это был просто кошмар. Очередной кошмар.
Он быстро провел рукой по шее. Все казалось чертовски реальным. Гоуст ощущал, словно мог точно указать на то место, куда Кёниг укусил его во сне. Он даже ощущал часть фантомной боли, сидя на кровати и пытаясь привести в порядок мысли.
— Черт возьми… — пробормотал он, тяжело дыша и возвращая на место нож.
Он лег обратно через пару секунд, но вскоре понял, что будет невероятно сложно уснуть со стояком. Сначала необходимо было решить эту проблему.
И лишь после этого он мог бы помолиться на спокойную ночь без появления Кёнига в своих кошмарах.
