***
Они находились на крыше около часа после мелтдауна Гоуста. Поначалу Гоуст хотел уйти, но Кёниг не позволил ему. Они лежали на плоской крыше, и холодный бетон заставлял тела подрагивать, но ни один не двинулся. Австриец твердо держал лейтенанта, положившего голову на его грудь к самому сердцу, за талию. По какой-то причине слышать чужое сердцебиение было некомфортно. Гоуст не видел в Кёниге человека, он больше напоминал ему машину для убийства, бессердечного упыря или бездушного монстра. Но полковник был человеком таким же, как он сам. Человеком, даже если он это не ощущал. Голос Кёнига разрушил повисшую тишину. — Можешь ударить меня, если хочешь. Или же мы можем остаться лежать так, — сказал он тихо, одной рукой ведя от талии Гоуста до его лица. Он проверял кое что. Хотел увидеть, остались ли у лейтенанта силы бороться или же он был полностью сломлен. Гоуст выпустил тихий вздох, и одна из его рук устремилась в карман. — Может, позже. Сейчас я просто хочу сигарету, — ответил он, уже доставая одну и зажимая меж губ.***
Его любовь к сигаретам теперь кусала за самую задницу. Гоуст медленно поднял глаза, встретившись взглядами с Кёнигом. Зеленые радужки сияли в тусклом освещении комнаты, хотя было что-то глубоко тревожное в том, как Кениг наблюдал за Гоустом. Взгляд хищника, преследующего свою добычу и готового разорвать ее на куски. — Хорошо, — сказал Кёниг, отпустив Гоуста на долю секунды, чтобы затянуться. Он повернулся в сторону, чтобы связанный лейтенант не мог увидеть большую часть его лица. Выдыхая дым, он снова наклонился над лейтенантом. Руки в перчатках вновь нашли свое место на покрытых шрамами скулах Гоуста. — Позор – портить такое чудесное лицо очередным шрамом, — шепнул он, и пальцы его крепче сжались на челюсти Гоуста. Он повернул голову Райли в сторону, нацеливаясь на кожу, соединяющую ухо и челюсть лейтенанта, — Но я все еще хочу оставить на тебе свой след. С этими словами Кёниг притушил сигарету о голую кожу Гоуста. Первые несколько секунд это было мучительно. Ужасное жжение и боль электрическим током прошли по телу лейтенанта. Глаза Гоуста наполнились слезами, когда он зажмурил их. Каждый мускул его тела напрягся, и лишь мысль о том, что скоро все закончится, утешала. Все его тело тряслось от изнеможения и боли, но он все еще был далек от того, чтобы сдаться. Даже если Кениг одной рукой прижимал сигарету к коже, а другой нежно ласкал его лицо. Одновременные пытки и ласки можно было сравнить с Адом и Раем. — Ш-ш-ш, — мягко тянет Кёниг. Из-за бурлящей ненависти Гоусту хотелось содрать с него кожу. Это и была тактика Кёнига? Сломить его любовью? Это сработало однажды, значит, сработает и снова, полагал австриец. Он ощущал, как лейтенант 141 трясется под его рукой, и это было лучше всякого оргазма. — Знаю, что больно, — сказал он, медленно отстраняя сигарету от чужой кожи, на которой теперь остался уродливый, красно-черный ожог, — Но тебе не придется это терпеть, если ты просто скажешь, где находятся остальные из 141. Гоуст ощутил себя опьяненным. Жжение от сигареты, липкое ощущение крови на коже и то, как Кёниг наклонился к его уху, шепча ласковые слова. Он мог ощущать его запах, чувствовать жар его тела и то, как рука заботливо водила по шрамированной коже. Он бы солгал, скажи, что это не сводило с ума. — Тебе придется придумать что-то похуже, чтобы заставить меня говорить, — сказал Гоуст тихим, дрожащим голосом. Казалось, что его собственный голос больше ему не принадлежал. Это был не тот тон, которым он рявкал команды новобранцам или рассказывал Джонни истории. Глаза Кёнига расширились от этих слов. Это было первое, что сказал Гоуст за все время заточения здесь. Прогресс пошел. Тем не менее, Гоуст был не единственный, кому было проблематично выдерживать эту странную симпатию между ними. Кёниг ощутил, как его грудь начала вздыматься чаще от слов лейтенанта. Он закусил губу так сильно, что едва не ощутил кровь на языке. Сделав шаг назад, он поглядел на потолок и разразился смехом. — Боже мой, лейтенант, — выдохнул он, подходя обратно, — Не искушай меня. Правда была в том, что Кёниг был готов совершить самые разные ужасные вещи с Гоустом. Он бы солгал, если бы сказал, что пытал бы его не ради чистого наслаждения. Полковнику нравилось видеть, как люди ломались по его желанию, разрушались на его глазах и жили своими тенями. Тому не было конкретной причины, это была просто часть Кёнига. То, каким он всегда был. Но было кое что зрелищное в том, чтобы уничтожать сильных людей. Людей, сильнее него самого. Вот почему Гоуст был превосходной целью. У него было холодное сердце и стальная, кажущаяся несломимой, воля. Вот почему Кёнига так сильно заинтересовал лейтенант 141. Неломаемые люди всегда ломаются с особенно громким треском. — Знаешь, что? — спросил Кёниг, оборачиваясь и пожимая плечами. — Я бы с радостью сделал это, не будь мои руки связаны. Знаю, на меня это не похоже, но я действительно следую правилам. Как иначе, думаешь, я так высоко забрался? — с губ его сорвался небольшой снисходительный смешок. Он прошел к столу, где лежало различное оружие для пыток над Гоустом. Его глаза приземлились на нож бабочку – что-то, что он уже давненько не держал в руках. Он взял ее и покрутил на пальцах несколько раз. — Реальность в том, — нож замер в его руках на пару секунд. Он уже был запачкан кровью, — Что я хочу увидеть, как ты ломаешься. Я хочу сломать тебя так, чтобы ты проклинал небесам мое имя каждый день. Чтобы каждый раз, встречая меня, ты бы желал, чтобы мы никогда не встречались. Я хочу свести тебя с ума способами, которые ты не мог бы и представить себе, — шептал Кёниг, медленно ведя ножом по груди Гоуста и останавливаясь на области сердца. Жестокие кадры того, как он вонзил бы нож в кожу блондина, вспыхнули перед глазами, но он устоял перед таким искушением. — Я хочу, чтобы ты ненавидел меня настолько, чтобы желал убить, — нож скользнул выше по телу лейтенанта. Острие ножа оставило небольшие царапины на его ключице, крохотные капли крови показались на светлой коже, — Но я все равно не сделаю этого. Нож медленно достиг горла лейтенанта. Кёниг провел острием по чужому кадыку, ощутив, как Гоусту перехватило дыхание от этого движения. — Больно? — спросил он, шагнув чуть ближе. Кёниг держал челюсть лейтенанта одной рукой, второй медленно надавливая ножом на его кожу. Глаза Гоуста расширились из-за обилия чувств. Было больно, давление на горло заставляло задыхаться. Но когда Кёниг начал вести нож ниже, медленно выпуская линию крови по телу Райли, пульс блондина заметно участился. Может быть потому, что это делал Кёниг. Держал его грубо, так, что двигаться было почти невозможно. Вел нож по его коже, точно дразня, а не пытая. Австриец заметил небольшую разницу в поведении Гоуста. То, как его грудь поднималась и опускалась, как его брови хмурились от боли или, скорее, наслаждения, как его дыхание вмиг стало тяжелым. — Больно быть не должно, — мягко шепнул Кёниг. Он коротко кивнул и взял Гоуста за подбородок. — Я знаю, о чем ты думаешь. Что скоро они придут и вызволят тебя отсюда, — начал он медленно, нежно стирая кровь с губ Гоуста большим пальцем. Кёниг начал отрицательно качать головой. Медленными, четкими движениями. — Никто не придет. Гоуст избегал зрительного контакта. Он упрямо смотрел в правую сторону, но Кениг не спустил это блондину с рук. Он дал Гоусту пощечину, отчего тот на мгновение увидел звезды перед глазами. Австриец был силен и применил огромную силу, чтобы ударить его. — Посмотри мне в глаза, Гоуст, — мягкие слова снова на него подействовали. Гоуст ощутил себя виноватым из-за этого. Будь это кто-то другой, а не Кёниг, он бы мог выдержать еще пощечину. И еще одну. И еще. Нос его снова начал кровоточить. Кёниг нежно коснулся щеки, по которой только что ударил, и стер прочь кровь с чужого лица. Светлые голубые глаза вновь нашли путь до принадлежащих полковнику зеленых. — Никто не придет. Они бросили тебя, ты теперь один, слышишь? И выхода больше нет, — сказал он тихо, прорычав каждую “р” со свойственным ему немецким акцентом, — Но ты можешь облегчить свои страдания. Я просто хочу знать, где они находятся. Мысли в голове Гоуста становились туманнее. Он знал, что человек, стоящий напротив – враг. Кёниг был врагом, но измученный рассудок лейтенанта продолжал играть с ним. Стал бы враг медленно стирать с него кровь? Стал бы кто-то действительно плохой ласково касаться его лица, по которому ударили более тысячи раз? Гоуст уже не был в этом так уверен. — Я… Я не знаю, где они, — ответил он. Несколько секунд Кёниг пытался понять, говорит ли Гоуст правду. Он выглядел избитым, но недостаточно. Он казался сломанным, но не разрушенным. Ему было трудно понять, говорит ли лейтенант правду или нет. Небольшая улыбка наплыла на лицо полковника, но Гоуст смог определить это лишь по небольшим искоркам в его глазах. — Конечно, ты был заперт здесь более двадцати часов. Как ты можешь знать? — игриво спросил он. — Так что вместо того, чтобы сказать мне, где они прямо сейчас, лучше скажи, где они могут быть, — поправил он себя. — Есть ли какая-то конспиративная квартира или фургон? — теперь его голос был мягким. Он понял, что бесполезной тратой времени будет использовать грубую силу для получения информации из Гоуста. Пусть и было весело наблюдать за тем, как его пытали, это оказывалось не слишком эффективно. Вот, что заставило бы его говорить. Его рука медленно прокралась к шее Гоуста, туда, где ранее красную полосу оставил его нож. Кожа оказалась влажной от пота и покрытой кровью. Любое касание заставляло лейтенанта вздрагивать от боли. Он медленно надавил на его горло, перекрывая доступ к кислороду. Первые несколько секунд Кёниг прекрасно себя контролировал. Однако контроль покинул полковника сразу, стоило ему заметить, как Гоуст извивается под его натиском в попытке ослабить хватку. Он начал сжимать все сильнее и сильнее. — Так ты так хочешь поиграть? — шипел он каждое отдельное слово сквозь хищный оскал. Руки его начали трястись. Было бы преуменьшением сказать, что он был зол. Теперь он был способен видеть только красные вспышки. — Будь по-твоему. Но если я узнаю, что ты солгал… — он на мгновение посмотрел на Гоуста. Тот быстро затухал, из глаз его испарялась жизнь, — Ты будешь сожалеть, что не сказал мне ебаную правду, — прорычал Кёниг, отпустив чужую шею. Что-то поменялось в Гоусте. Кёниг показал ему часть своей силы и злобы, а эти два показателя в совокупности рождали опаснейшую комбинацию. Гоуст был частично защищен правилами до тех самых пор, пока они находились в комнате для допросов, но они бы не остались в ней навечно. Он знал, что, стоит им покинуть ее, Кёниг придет за ним. И что он с ним тогда сделает… Боже, пощади. Что-то в нем сдалось. — П-подожди… — Гоуст остро втянул воздух, зовя идущего к двери Кёнига. Тот медленно остановился, не глядя на лейтенанта. Но он слушал. Гоуст ощутил подступающий к горлу ком. Его мысли все еще были подобны облакам после удушения, и он пытался собрать их в кучу так быстро, как только мог. Он не хотел, чтобы Кёниг ушел прежде, чем он бы смог говорить. Как бы то ни было, когда голубые глаза нашли полковника, тот уже смотрел на него. Нет, вернее сказать, пялился на лейтенанта. Глаза Кёнига были широкими, и он почти не двигался, ожидая, пока Гоуст начнет говорить. Взгляд его был болезненно жутким. — В пятнадцати кликах к юго-западу от Вране есть убежище, — сказал он хриплым голосом. Гоуст ощутил себя одновременно легче и в то же время невероятно виноватым. Он предал свою команду. Кёниг стоял неподвижно еще несколько секунд, не моргая следя за Гоустом. Ощущалось, словно он даже не смотрел на лейтенанта в тусклом свете. Сказать наверняка Гоуст не мог. Полковник подошел к нему. Он не наклонился и даже не тронул Райли. Почему? Почему Гоуст думал о том, как Кёнигу даже не пришлось хватать его подбородок или челюсть, чтобы заставить взглянуть в свои глаза? Что важнее, почему он это ему позволял? Желудок свел спазм из-за таких мыслей. — Ты солгал мне, — сказал Кёниг. Гоусту было бы спокойнее, услышь он хотя бы каплю злости в голосе австрийца. Но ее там не оказалось. Тон голоса его был абсолютно ровным, без недовольства или ярости, которую он обрушил на лейтенанта минутой ранее. Гоуст отстранился, стоило Кёнигу протянуть к нему руку. Непостоянство поведения Кёнига делало его слишком непредсказуемым. Сначала он по-доброму касался твоего лица, смахивая с губ капли крови, но уже в следующую секунду мог душить до тех пор, пока ты не оказывался на грани смерти. Это сводило Гоуста с ума. Рука полковника вновь коснулась лица лейтенанта, мягко, но твердо его удерживая. Слова были излишни, в этот раз Гоуст беспрекословно подчинился. Он взглянул в глаза Кёнига. — Ты понятия не имеешь, что тебя теперь ждет, — сказал австриец. Голос его был весьма тих, но это был не шепот. — Я знаю, ты думаешь, что знаешь, но это не так, — сказал он лейтенанту, наклоняясь ближе. Теперь между их губами с трудом оставался жалкий дюйм. — Каждую ебаную секунду происходящего ты будешь жалеть о содеянном. Гоуст сделал глубокий вдох. Он ощутил вес всего, что натворил. Сначала ложь, сказанная Кёнигу, а теперь и факт того, что он сам толкнул свой отряд на верную смерть. То, как быстро Охотники Кёнига найдут 141 оперативно-тактическую группировку и убьют их, теперь было лишь делом времени. Или того хуже… Он понял, что не сможет сбежать от происходящего. Конечно, он мог бы покинуть эту комнату когда-нибудь… если не через пару дней, то через пару недель. Не недель – месяцев. Но из паутины Кёнига он больше не смог бы сбежать. Гоуст навсегда застрял с полковником, хотел он этого или нет. Кёниг вылетел из комнаты, в спешке оставив дверь открытой. Гоуст понятия не имел, куда тот направился. Одна его часть была рада получить небольшую передышку от всех пыток, но другая – паниковала. Он не хотел оставаться один на один со своими мыслями и чувством вины. Гоуст плотно сжал окровавленные губы и глубоко вдохнул, пытаясь немного отрезвить рассудок. Он услышал отдаленные шаги из коридора, но не уделил им внимания до тех пор, пока не понял, что они становились все ближе и ближе. Вскоре кто-то в униформе КорТак вошел в комнату для допросов и закрыл за собой дверь. Неизвестная фигура приблизилась к лейтенанту, вздрогнувшему сразу, как незнакомец попытался его коснуться. Он, в свою очередь, слегка отступил, словно реакция лейтенанта шокировала его. — Хей, ЭлТи? — Гоуст мгновенно узнал этот голос. Даже когда его тело едва функционировало, а рассудок почти не подчинялся. — Джонни..? — Мы здесь, чтобы вытащить тебя, — шепнул Соуп, вызволяя канцелярский нож из кармана и быстро перерезая кабельную стяжку, удерживавшую запястья Гоуста за его спиной. — Приготовься, скоро здесь будет грязно. Другие пробивают путь с другой стороны, — Джонни вкратце описал план побега. Гоуст почувствовал, как его чувство вины зашкаливает, когда он кивнул и сжал пистолет сильнее. Он был готов покинуть это проклятое место.