...
2012
Люди приходят и уходят, пока официанты наворачивают тридцатый круг по залу, а щёки уже болят от постоянных натянутых улыбок. Но заведение требует, репутация заведения приказывает вести себя дружелюбно и вежливо с клиентами. Место может быть и не известное всей Корее звёздами Мишлен, однако подкупает людей вкусной пищей и дорогой, действительно комфортной атмосферой. Ресторан семьи Со открыт уже десятый год и активно распускает свои сети ресторанов в самое сердце Кореи – Сеул. Мечта многих поколений Со скоро будет исполнена. А Чан не устаёт удивляться, как его четырнадцатилетнего взяли на работу в это место и не уволили даже спустя год! Хотя... Нет, возможно, он знает ответ на этот вопрос. Со Чанбин. Сын четы Со. Наверняка всё дело в нём. Но он отбрасывает эти мысли, идя к недавно освободившемуся столику. Пролетают ещё кругов двадцать по залу с кучами пустых тарелок и смятых салфеток, и вот она – свободная минутка. Чан открывает телефон, читая одно единственное сообщение: «Он снова не ест». Он шумно вздыхает, захлопывая телефон-раскладушку. А ведь он не хотел сегодня никуда идти и думал остаться ночевать здесь, чтобы его снова не ловил Чанбин с предложением зайти к нему. Ведь знал, Чан не откажет. Останется на ужин, пробуя домашнюю еду матери Чанбина, поговорит немного с его отцом, а потом пойдёт играть с Бином в приставку. В общем, будет обычным подростком, что, поддаваясь хорошей атмосфере, останется у семьи Со на ночь, ведь дома его не ждут... Но чем больше эта атмосфера дома пропитывалась в его тело, чем чаще его волосы начинали пахнуть шампунем и кондиционером Чанбина, тем сложнее было держать своё сердце в узде. Как заманчиво было бы забыть о своих проблемах и просто раствориться в тёплой обстановке этого дома, где каждый жест и слово напоминали о том, что он здесь как дома. Но гордость и страх снова оставить его в одиночестве держали его в стороне, не позволяя расслабиться и открыть своё сердце для поддержки и понимания, которые так нужны ему сейчас....
Ночной город освещают надежды на будущее, но и они же рисуют самые тёмные углы в собственных мыслях. Табачный дым скребёт горло и при попадании в глаза вызывает слёзы. Наблюдатель пейзажа в заброшенном летнем кинотеатре ещё не знает, что злой, разочарованный старший друг поднимается по лестнице с другой стороны. – Вместо еды ты тратишь деньги на эту дрянь? Сигарета из юных тонких пальцев выскальзывает и летит вниз к пеплу. – Спокойно, пап. – Он серьёзно так его назвал, да? – Я ничего такого не покупал, это мне Чосо всучил, предложив попробовать. Чану хочется спросить, какого он вообще взял эту дрянь и кто такой Чосо, но он задаёт лишь вопрос, ради которого пришёл, надеясь, что «всучили» младшему только одну штуку, а не пачку. Он стоит перед Чонсу, его брови склонены в знак беспокойства, а глаза выражают глубокую тревогу. В глазах Бана видна сложная смесь чувств: обеспокоенности, недоумения и стремления помочь. – Тогда почему ты не ешь? Почему не тратишь деньги? Что происходить в конце концов? – его голос звучит тихо, но навязчиво, словно он пытается проникнуть сквозь барьеры молчания и понять, что творится в душе Чонсу. – Ты нас бросишь... – начинает Чонсу, но его слова прерываются, когда Чан вступает в разговор. – Почему я должен вас бросить? – голос Чана звучит устало, словно он уже много раз отвечал на этот вопрос. Его взгляд скользит по окружающей обстановке, словно он ищет ответы на свои собственные вопросы в мельчайших деталях окружающего мира. Сцена со стороны будто в тумане, такая нечётная и мрачная, а лица собеседника Бан ещё не видел. Почему-то кажется, что как только Чонсу повернётся, заглянув ему в глаза, он разобьётся. Рассыпется на десятки звёзд да так и останется лежать, на пыльном бетоне, самосветящимся небесным телом. – Чан, тебе скоро шестнадцать. Ты правда думаешь, мы не понимаем, что рано или поздно тебе нужно будет сбросить этот дурацкий героический плащ и уехать учиться? – летает в ушах голос. Это точно тот Ким Чонсу, которого он знал, или он повернётся, и вместо глаз на него посмотрят две чёрные дыры? – Я не брошу вас. От этих слов глаза обжигаются слезами, а внезапно лопнувшие капилляры, точно трещины на фарфоре. Это же сон, да? – Ха, а ты себе веришь? Ты должен жить своей жизнью, а не подбирать бедных детей и покупать им еду... – молчит, но в конце добавляет: – Прости. – Чонсу, на что ты собираешь деньги? Чан слушает Чонсу с печалью в глазах, понимая тяжесть его слов. Он чувствует, как сердце сжимается от горя, видя страдания молодого парня перед собой. – Вы не останетесь одни, – произносит Чан, его голос дрожит от сильных эмоций, а взгляд наполняется состраданием к Чонсу и его ситуации. – На камеру. Хочу быть журналистом, но не думаю, что у родителей удастся оплатить обучение, а для гранта я слишком глуп, да и не покроет он всё, – рассказывает Чонсу. Снова тот сон. – Чан, а чем ты хочешь заниматься? – Не уверен, что могу... – Вопрос был не о том, а про то, чего ты хочешь. Чего ты хочешь, Чан? Самый страшный сон Бан Чана — это обычный разговор, где каждое слово выдавливается под прессом ответственности и усталости. Чего он хочет? Чан хочет, чтобы никто не переживал за него; он стремится быть сильным и независимым, чтобы не беспокоить окружающих своими проблемами. Он также желает дарить людям веру, надежду и уверенность в своих силах, стараясь быть опорой для тех, кто в ней нуждается. И хорошие наушники. – Хочу музыку людям дарить. – Чонсу мотает головой, и старший замечает, как у того напрягаются щёки. Значит, знал, что так ответит? Ну и ладно. – Но я даже гитары в руках не держал, не думаю, что... – Ты мог попросить у Чанбина купить её тебе на день рождение. На этом моменте вся злость, сидевшая и ожидавшая повода вырваться наружу, взрывается: – О чём ты? – Ты не замечаешь очевидного. Парень уже какой месяц бегает, у всех спрашивает, что тебе подарить. А я уверен, что одно твоё слово и он купит всё, чтобы ты не попросил. Поднимая голову к, хотелось бы сказать, небу, но, к сожалению, к потолку с прожжёнными некультурными словами, он хочет убежать, но ноги, будто приваренные к полу, не дают сделать и шагу. И ему только остаётся слушать младшего друга, что отчитывает его до красных ушей. Но как он может бросить пятнадцатилетнего Чонсу, что раньше днями не ел из-за банального отсутствия денег, потому что те всё шли на лекарства больным родителям? А тринадцатилетнюю Юну, с постоянно пьющим отчимом? А одиннадцатилетнего Минхёка, что гуляет ночью по парку, пока его не пускают домой? Как их оставить? – Чан, живи своей жизнью, не отдавай последние деньги кому-то на куртку, когда сам ходишь в старых кроссовках. Ешь не тогда, когда Чжоу тебя ловит в голодном обмороке, а каждый день. Не возвращайся домой через не хочу, оставайся, если тебе предлагают. – Но как я могу? Чан не может просто уйти, не объяснив своей маленькой, сотканной из звёздной пыли семье, почему он чувствует, что должен покинуть их. Он не может подойти и сказать им: «Я должен идти», потому что он сам ещё ребёнок и ему не дано понять, куда именно ему стоит идти. У него нет дороги, пути, пункта назначения. Есть только сегодня и завтра... – Ты должен, ради нас. Чан чувствует, как сердце сжимается от боли и понимания. Если он исчезнет, не сказав ни слова, кто же позаботится о младших? – Если я исчезну, никому ничего не сказав... Ты позаботишься о младших..? – шепчет он, боясь услышать ответ. Он не сможет сказать им ничего в глаза. – Тебе нужно забыть о нас. Чонсу поворачивается, его лицо пропитано слезами. Открыв глаза, перед мужчиной смеётся темнота. Он проводит рукой по постели рядом с собой и вспоминает о том, что он один. Чан смотрит на холодную пустующую другую сторону кровати, на идеально ровные простыни, не смятые чужим, но таким родным телом. Он вспоминает, как ночевал здесь неделями, как это место заменило ему дом. Года шли, не отставая, но даже сейчас подушки пахнут, как и тогда. Да что тут говорить, весь дом остался таким же, как и одиннадцать лет назад. Большие богатые люстры и высокие потолки с непонятными картинками. А из комнаты Бина, кажись, так вообще ничего с места не сдвинулось. Только вот хозяина комнаты нет. Чан испытывает благодарность к родителям Чанбина за возможность остаться здесь временно, ведь именно здесь, рядом с семьей Чанбина, он находит некое утешение, хотя город напоминает ему о страшных воспоминаниях. Он ощущает себя слишком одиноким здесь, даже несмотря на часовые разговоры по телефону и сообщения, приходящие каждые 20 минут. Вместе с тем каждый раз, когда он заглядывает в пустующую комнату Бина, сердце его сжимается от грусти. Он чувствует невыразимую тоску по своему другу и партнёру по жизни, которого уже нет рядом. На улице, в каждом здании звучат отголоски прошлого, вызывающие мучительные воспоминания. И эти непрочитанные письма, забытые в старом рюкзаке, стали свидетелями времени, оставшись навсегда связанными с прошлым, которое нельзя изменить. Эти письма принадлежали его друзьям – Чонсу, Юне и Минхёку. Для Чана они стали символом несказанных слов, невысказанных чувств и упущенных возможностей. В то время, когда они оставались без внимания, жизнь продолжала свой путь, развиваясь и меняясь, но те письма оставались неизменными, как свидетельства прошлого. Чан задаётся вопросами, находясь в раздумьях о своих действиях. Он понимает, что некоторые поступки в жизни можно рассматривать с разных сторон и это не всегда делает их неправильными. Он чувствует себя виноватым за то, что не смог остаться рядом с ними и помочь им в трудной ситуации. Чан всё ещё сомневается в эгоистичности своего решения оставить семью, особенно учитывая, что его родители отвергли его ещё при его рождении. Он осознаёт, что его каминг-аут был скорее удобной возможностью для него, чем причиной конфликта с семьёй. В этой ситуации он скорее реагировал на отвержение, а не проявлял эгоизм, пытаясь защитить себя. Чан понимает, что невозможно изменить отношение своих родителей и то, как они приняли его личные решения. Он не чувствует себя виноватым за то, что они вынудили его уйти, так как понимает, что это было нечто, что он сделал для своего собственного блага. История Чана, Дахён и Джихо пример того, как разные люди реагируют на одни и те же обстоятельства в своей жизни. Джихо выбрал путь избегания, стремясь забыть прошлое и скрыть свои эмоции, хотя внутри него боролись смешанные чувства. Их брат при возможности избегал каждого члена семьи, получал стабильно зарплату и забывал прошлое, ворошил его только по воскресеньям у психотерапевта. Дахён, столкнувшись с жестокостью мира, решила ответить ему той же мерой. Её опыт закалил её душу, и она пришла к выводу, что у неё есть право отвечать миру так же жестоко, как он обращается с ней. Этот жесткий стиль выживания стал её защитным механизмом, помогая выжить в мире, где она чувствовала себя одинокой и уязвимой. Чан, напротив, нашёл свой собственный способ преодоления вызовов мира. Его сила воли и решимость помогли ему стать сильнее и развиваться, несмотря на давление обстоятельств. Он видел дружбу, любовь и понимание, он прошёл через всё это — в тёмных парках, в ресторане с коллегами официантами и в чужих городах. В то время как Дахён продолжала общаться с семьей, выражая свои эмоции и чувства через крики и матерные слова, она оставалась частью этой семьи, даже если её выражение любви было нестандартным. С другой стороны, Чан, в среде жестокости и трудностей, обращал внимание на человечность. Он видел ценность взаимопонимания и поддержки, которые могли дать ему окружающие люди, и стремился к тому, чтобы распространять эти качества среди своих близких и в своём окружении. Частый наблюдатель дешёвых концертов на заднем ряду внимательно следил за тем, как зал наполняется друзьями юных артистов. В то время как некоторые могли считать, что подростки жестоки и неспособны к настоящей дружбе, он видел, как они выключали свои телефоны, наблюдая за сценой. Так-то Чан и решил, раз жизнь так жестока, он постарается сделать всё, чтобы люди вокруг него не знали, что такое зло, какие мрази иногда ходят среди людей. Так и получилось, что ломало всех вместе, а вот сломало по-разному. «Ты тогда так неожиданно уехал, никому и слова не сказал, малыши за тебя так переживали. А потом и злились, ведь года шли, они выросли, а тебе никто спасибо сказать так и не смог», – неужели это всё, на что они злятся? Пятнадцатилетний Чан, работающий официантом и отдающий половину своей зарплаты на помощь детям, ради которых он годами боролся и не сдавался, вероятно, с трудом мог поверить, что когда-нибудь забудет их лица. Его приверженность и забота о них были столь велики, что трудно представить, чтобы эти дети и их лица могли когда-либо исчезнуть из его памяти. Или мог ли он поверить, что тогда, одиннадцать лет назад, после того разговора, Чонсу расскажет о его желании заниматься музыкой Чанбину, человеку, что ночами сбегал на ночные незаконные рэп рейвы? Человеку, что мечтал посвятить себя ритму? Но всё с чего-то начинается. Вот только вернувшись в этот родной, жёсткий на воспоминания город, всё резко возвратило Чану всё, что он ему задолжал....
Мерзкий писк будильника — это то, что ежедневно заставляет просыпаться Чонина от страха. Почему он так боится простого будильника? Возможно, потому что будильник – это единственная вещь, что каждый раз выдергивает его из мучительных снов в жестокий реальный мир, как кондуктор в поезде каждый раз проверяет на наличие билета. Нет проездного? Будь добр сойти, покинуть этот маршрут забытья. Ян смотрит на свои звёзды, как и всегда считая удары своего учащённого сердцебиения. Парень совершенно не помнит, что ему снилось, и ему снова хочется впасть в ту дрему. Однако Чонин не может, ему не понять многих подростков, что не слышат своих семи будильников по утрам, что способны разбудить весь дом, но не рядом лежащего человека. Чонин просыпается от щелчка дверного замка, от слишком близких шагов. Даже если он решится накрыться одеялом с головой, он не заснет под слишком громкую дрожь своего сердца. Поэтому он встаёт, не утруждая себя болезнями сонных: не тупит в стену, прежде чем встать с кровати, в ванной не держит руки под струей тёплой воды, что так напоминает уютом кровать. Через двадцать три часа он встанет на весы и увидит страшные цифры, так что сегодняшним завтраком ему служит вода. Перед выходом он кидает взгляд в зеркало. Его острые скулы, что, казалось бы, способны выколоть глаза, кажутся ему слишком по-детски пухлыми щеками, а тёмные круги под глазами будто пророчат будущее. Когда Чонин шагает размеренным шагом к школе, он думает, как и большинство подростков, о расписании, и первый урок геометрии кажется ему несмешной шуткой. Внутренняя усталость и истощение ощущаются в каждом его движении. Шаги Чонина становятся тяжёлыми, а взгляд устало скользит по окружающим фигурам, словно он ищет опоры в этой суете. Все вокруг куда-то спешат, обгоняют его с рюкзаками и сумками на плечах, идут, громко болтая о чём-то с друзьями. Он же не спеша подходит ко входу школы, словно чужой. Чонин тень этого места. Никто не заметит его отсутствия, пока не начнётся перекличка. На последнем уроке Чонин каждые две минуты смотрит на часы, пока борется со сном. Каждая минута урока кажется бесконечно долгой, и его ум медленно теряет остроту, словно он пытается разглядеть что-то сквозь туман. Его мысли переплетаются с чувством безысходности, когда он пытается удержаться на поверхности среди потока информации и требований учителя. Он пытается вслушаться в задание, что должен сделать за пятнадцать минут и сдать учителю, но стоит только моргнуть, как Ян будто слышит всё из-под воды. Он парень неглупый, вот только ленивый, его мозг отказывается запоминать тысячи формул и теорем. Периодически ему кажется, что все просто коллективно над ним шутят: не могут же все знать эти правила наизусть? Как только звучит звонок, парень сразу же встаёт, закидывая все свои вещи не глядя прямо в рюкзак. Он не знает, почему так взвинчен и так раздражён, хотя буквально мгновение назад был, как мороженое под солнцем, но он вылетает со школы и несётся к бывшей пекарне. Когда он оказывается там, он чувствует, как неизвестные ему чувства, словно стекло, бьются о бетон под ногами. Кого он ожидал увидеть? И что от него услышать? Он не уверен. Но понимающая улыбка появляется перед глазами слишком очевидно, чтобы понять, что он стал слишком доверчивым....
День убегает от Чонина, не позволяя парню схватить солнце за руку, когда тот возвращается домой. Его мать сидит на кухне, закинув босые ноги на стол, качаясь на задних ножках стула, говорит по телефону: – ...Слушание почти через неделю! Этот обмудок уже Джихо на свою сторону перетянул. Что?! Нет! Я проконсультировалась с каким-то дорогостоящим хреном... – она задумчиво дёргает уже засохший букет цветов на столе, от одного её касания тот осыпается ещё больше, покрывая нежно-фиолетовыми лепестками красные яблоки. – Я хочу оспорить его отказ! Как? Единственное, что я поняла, так это лишь в случае совершения отказа недееспособным лицом или ограниченно дееспособным лицом без согласия попечителя возможно оспорить его решение... Пока Чан заявляет о каких-то добрых намерениях, Чонин становится свидетелем его войны с Дахён. Даже тот факт, что они не связываются, не даёт закрыть глаза на злую мать. Он между двумя линиями фронта не знает, кому верить, ведь ошибка может означать предательство родины или обычный расстрел. Когда Чан зовёт его на прогулку, Чонин задается вопросами о его настоящих намерениях. Его дядя хочет подобраться поближе, чтобы выиграть на слушании против сестры? Неужели всё так? Сил у Чонина нет даже стоять, аукается морем в ушах, а голос матери провоцирует шторм. На часах только семь вечера, но ему так сильно хочется спать, что спустя два часа он окончательно сдаётся, выпивает таблетку обезбола, дабы спина не побеспокоила его во сне. А наушники в ушах, больно давящие на хрящи, спящему хрупкому телу безразличны....
Утренний приход отца в комнату Чонина был быстрым и неожиданным, словно натиск внезапного шторма. Он ощущал, как его тело встряхивает пробуждение, и уже успел встать с кровати, когда отец вошёл. Тем не менее, он старался сохранить видимость спокойствия, чтобы не выдать своего внутреннего беспокойства. Отцу не нужно было говорить, что его сын только что проснулся. С осторожной ноткой подозрения в его взгляде, он внимательно осматривал комнату и своего сына. Несмотря на сладкую улыбку на лице отца, его глаза ощущались придирчивыми, словно он искал что-то необычное. Он ловил каждую маленькую деталь в комнате, цепляясь за таблетки и наушники, которые лежали у подушки. Чонин стоял там, чувствуя себя подверженным взгляду отца, и старался не показать своё беспокойство. Он знал, что его отец не просто заглянул, чтобы пожелать доброго утра. – Уже проснулся? Думаю, ты помнишь, какой сегодня день. Приводи себя в порядок, а то ты как будто по деревьям прыгал всю ночь, а не спал. И иди на кухню. Мужчина выходит так же быстро, как и появился, оставляя Чонина с грохотом в сердце и ватными ногами. В ванной он надеется смыть с себя лишние граммы, чистит зубы и расчёсывает тёмные запутанные волосы. Одежду не меняет, остаётся в домашних шортах и футболке, а когда понимает, что нужно выходить, долго смотрит на ручку двери. Чонин медленно приближается к весам, ощущая, как напряжение нарастает с каждым шагом. Он знает, что результат этого взвешивания может повлиять на его настроение и день в целом. Время замедляется, словно весы становятся центром вселенной, вокруг которого кружатся его мысли и ожидания. Аромат кофе, заполняющий кухню, становится для него как зловещее напоминание о реальности, о том, что его ещё ждет целый день, независимо от того, что скажут весы. Тошнота в горле лишь усиливается, отражая его внутреннее напряжение и тревогу. – Вставай. И он встаёт и опускает голову, пялясь под ноги там, где должны появиться цифры, борясь с внутренним страхом. Этот момент кажется слишком долгим, момент, когда цифры крутятся вокруг результата его веса. – 46, – тихо объявляет его отец, и его маниакальная улыбка исчезает, а глаза скрываются за бликом на очках. Чонину словно молнией пронзает сердце от слов отца. "46" — это всего лишь цифра, но она кажется тяжёлым ударом, разбивающим его уязвимое самолюбие. Он чувствует, как воздух выталкивается из его лёгких, оставляя за собой пустоту и беспомощность. В тот момент он ищет оправдание, пытаясь переложить вину на внешние обстоятельства или других людей. Но внутри он знает, что истинная вина лежит на нём самом. Он не смог справиться с собой, не смог контролировать свои желания и поэтому стал жертвой своих собственных слабостей. Удар отца, физический и эмоциональный, только усиливает его боль и самоосуждение. Он чувствует себя униженным и неполноценным, в то время как отец, кажется, пытается его "привести в чувство", но на самом деле лишь усугубляет его страдания. Чонин остаётся один на один со своими демонами, стараясь найти выход из этого круга самоубийственных мыслей и чувств. – Я тебя спрашиваю, почему 46? Ты ел где-то, кроме дома?! Какой хернёй ты себя пичкал? Посмотри на себя! Как ты выглядишь! Почему ты молчишь?! Его недавно сваренный кофе оказывается в руках так же быстро, как содержимое чашки выплёскивается на руках его родного сына, что вскрикивает из-за боли от появляющихся ожогов через сжатые губы. Кипяток обжигает пальцы, ладони, немного кисти, льётся кофейными дорожками до самых локтей. Чонин почувствовал, как каждая капля раскаленного кофе прижигает его кожу, вызывая острую боль. Слова отца резали воздух и проникали сквозь его бессильное молчание, оставляя после себя лишь горечь и разочарование. Боль кофейного ожога напоминала ему о его неполноценности. – Куда ты собрался?! – мужчина хватает Чонина, что испуганно прижимается к стене, игнорируя мокрый пол, за дрожащую руку, заставляя его вскрикнуть от боли. Стены квартиры мелькали перед глазами Чонина, а боль от растягивающейся кожи и ушибов казалась невыносимой. Отец тащил его с силой, лишённой сострадания, словно он был лишь безжалостным предметом, который нужно перетащить в другое место. Чонину не хватало сил сопротивляться, его тело ослабло под напором боли и усталости. Он чувствовал, как его сердце бьётся в унисон с каждым шагом отца, словно отражая его внутреннюю борьбу и страдания. Спальня отца становилась местом новой пытки, где Чонин был заперт среди стен, наполненных страхом и отчаянием. В этой комнате он чувствовал себя пленником своего прошлого, лишённым надежды на свободу и счастье. – На колени, — кидает он настолько быстро, что Чонин не в силах разобрать, прежде чем исчезнуть на балконе. Его отец выходит с непонятным мешком и старой газетой. Стелит газету, на неё содержимое мешка. – Вставай. Чонин медленно опускается на колени, каждое движение сопровождается острыми уколами боли, словно тысячи игл пронзают его кожу. Он чувствует, как гранулы кошачьего наполнителя проникают, пронзают мягкую кожу коленей. Мусор скрежещет под его весом, и он мог бы поклясться, что ощущает каждый осколок стекла, каждую острую кромку. Когда его отец нажимает ему на плечо, Чонин чувствует, как горячая волна стыда и унижения заливает его. Он сжимает зубы, чтобы сдержать крик боли, который хочет вырваться из его горла, но он молчит, затаив дыхание, в то время как слезы обжигают его глаза. Мусор перед ним напоминает калейдоскоп его страданий, и Чонин не может оторвать взгляд от беспорядка, который стал отражением его собственной разрушенной жизни. Он видит канцелярские кнопки, мерцающие среди мусора, словно звезды на небе над его убогим миром; и он не может не задаться вопросом, почему так мало осталось от его детства, от его надежд и мечтаний. Стоя на коленях, ему больно даже плакать, одно маленькое движение провоцирует новою волну боли. И сейчас он ещё не видит свои сочащиеся кровью колени, покрытые пылью и грязью, но чувствует всё это. Каждый чёртов миллиметр заставляет взвыть от острой боли, что, кажется, отдаёт в пояснице. – Подними голову, Чонин. Парень, заходящийся своими слезами, плачет от того, как становится невыносимо с каждой секундой просто дышать, не слышит. Но старшему всё равно, он хватает подбородок сына, заставляя посмотреть в свои глаза через слёзы. – Три часа, – рычит в его глаза отец и уходит, вот так просто, будто перед работой не бил сына, а выгуливал собачку или готовил завтрак. В момент, когда отец приказывает ему поднять голову, Чонин чувствует, как паника охватывает его сильнее. Его глаза заполняются слезами, и сердце бьется так сильно, что кажется, оно готово выбиться из груди. Он тяжело дышит, словно воздуха не хватает, и его мысли заполняются страхом и беспомощностью. Но, несмотря на все его страдания, отец продолжает настаивать, заставляя встретить его взгляд через слёзы. Рык его отца только усиливает его чувство беспомощности и одиночества, оставляя его поглощённым страхом и отчаянием. Чонина охватывает чувство полного и абсолютного изнеможения. Тихие всхлипы и слёзы, которые бесконтрольно текут по его щекам, становятся неотъемлемой частью его страдания. Он чувствует, как каждая капля падает на мусор перед ним, будто отражение его собственного бессилия и отчаяния. Его тело трясётся от эмоциональной и физической боли, и он буквально не в силах удержаться на ногах. Холодная испарина на его лбу придает ему ощущение, будто он окунулся в холодную пучину безысходности. Пытаясь закрыть руками своё изуродованное слезами лицо, он вдыхает пропитавшийся в кожу аромат кофе.