Куда иголочка, туда и ниточка

Прошло 15 лет. Дашенька была похожа в равной степени на маму и на папу, но больше всего — на себя. По мнению Кащея, она была красавицей, самой лучшей из всех. Хорошей, умной, смешливой зажигалочкой, но немножко врединой. Высокой, уже понятно, что ростом пойдет в папу, карими миндалевидными глазами в маму. Сейчас она была на каникулах в Казани у бабушки, под присмотром кучи родни и дяди Марата. Не нравилось Кащею, что Марат уже успел развестись, а Даша, похоже, ему симпатизировала. И дело было не только в том, что Маратка был вдвое старше нее. Скорее, в его околокриминальном роде деятельности. Хотя с виду так и не скажешь, работал он помощником чиновника местного разлива — Дениса Сергеевича Коневича. Тот из коммерсантов что-то быстро переключился на рост в рамках официальной карьерной лестницы. А вот сам Кащей коммерсантом и остался. На пару с Желтым да Вовой и дружками мутили бизнес. И все шло, вроде бы, хорошо. Ну как хорошо — деньги капали, покушений было-то всего два. Первое еще давно произошло, Дашуне два годика было. Нафиса тогда была с ними, в машине ехали. Чудом отстрелялись. С того самого момента жена стала тоже продвигаться вверх по служебке. Сразу, как Даше четыре исполнилось, получила погоны. И научилась очень метко стрелять. Тогда же совместно и придумали ей легенду о том, что она не просто лицо фсбшное и неприкосновенное, так еще и киллер. Смеху-то… Однако кому надо — закинули эту удочку. Сработало в какой-то мере, следующее покушение произошло относительно недавно, два года назад. И то, только на самого Кащея. Обошлось, к счастью. Но семью его больше не трогал никто — боялся. А Кащей уже перестал бояться. Жить стало легко. Он уже два года как снимал только сливки, получал все, что хочет, и даже больше. Дочка умничка, жена — скорее боевой верный товарищ, но это же и хорошо. Вместе они уже давно, куда им разыгрывать друг перед другом вспыхивающую внезапно страсть или нежность. Сам тоже хоть куда в свои 45 — зрение, конечно, сильно стало подводить, без очков уже никак, да и печенка побаливает, пить, что ли, надо меньше. Сердце пошаливает, опять же, но это все из-за нервов. Зато внешне — красавец-мужчина! А после того покушения… остановить надо было нелюдей. Нафиса предлагала, как это сделать относительно гуманно и очень законно. Способы для этого у нее имелись. Но Кащей решил по-своему. Не гуманности он хотел. На эту тему они никогда не говорили. Он мастерски округлил глаза и вскинул брови, когда в сводках новостей промелькнуло о коротком замыкании и взрыве в ресторане «Ежик». Фиса-то наверняка догадалась, но ничего не выясняла. Спросила только сухо и как будто равнодушно, были ли там дети. Кащей ответил, что нет. И правда, откуда? Но они были. Был. Костя узнал об этом после. Тогда он впервые за много лет почувствовал, что совесть у него все еще есть — так и сидит в груди и рвет душу на части. Странно, что жена не попыталась поговорить с ним по душам. Они вообще стали постепенно отдаляться друг от друга — сначала Кащей списал это на ее работу, ведь он тоже особо не расспрашивал. Потом на привычки. Так и не заметил, что с ним рядом уже давно живет скорее равный по силе партнер, но не соперник. Женщина, которая постоянно отвешивает комплименты, чем тешит его мужское самолюбие, но, возможно, просто льстит. Просто чтобы не мешал жить. В небольшой новенький, только что построенный храм в одном из спальных районов Москвы днем въехало три черных джипа с тонированными стеклами. Припарковались на почтительном, насколько позволяли габариты, расстоянии от входа. Двое бритоголовых в костюмах сразу зашли в храм и купили по десять самых дорогих и толстых свечей. Потом еще зашли. И, наконец, размашисто крестясь, последний — самый главный, видимо. В малиновом пиджаке, с золотой цепью, толщиной в палец, при часах. Кивнул знакомому священнику, встал на колени. — Пресвятая Богородица, прости меня, — и он склонился, спрятав лицо в руках. *** Кащей не любил, когда кто-то подкрадывался к нему со спины. Точнее, он этого не переносил, мог бы и выстрелить, а уж потом разбираться. Ствол-то всегда с собой носил, и заряженный уж явно не холостыми. Но шаги жены определил еще от входа, а также ее дурную, с его точки зрения, привычку, подходить со спины. — Салам, мать, — шепотом сказал он, не оглядываясь. Прохладная рука легла ему на плечо. — Думаешь, она простит? А Он… простит нас? Кащей в последний раз взглянул на лик Богородицы и быстро поднялся с колен. — Он — простит. Обязательно. А ты мне что-то хочешь предъявить? — не было у Кащея желания начинать ругаться, но уж больно неподходящее Нафиса выбрала место для того, чтобы читать нотации. Как будто перестала замечать, что и когда стоит говорить. А точнее, перестала хотеть это подмечать. С другой стороны, может, оно и правильно — она теперь настоящая львица, кто ей скажет слово поперек? Найдутся, конечно, желающие. Но их будет ой как мало. — Что ты. Просто пообщаться хочу. Давно не сидели вместе. Домой хоть зайди сегодня вечерком, — Нафиса улыбнулась почти так же светло, как во времена их молодости. — Зайду, — изогнул губы в улыбке Костя. К счастью, изображать искреннюю улыбку глазами ему больше не требовалось. Нафиса кивнула и, перекрестившись, вышла из храма. Домой он в самом деле пришел. Не то, чтобы Кащей любил ночевать где-то еще, хотя и такое бывало, просто дел было очень много. Но выделить часа два, а может, даже три на простое общение он сегодня мог бы. Только какой смысл в разговорах? Ужин был вкусный, правда, слишком экзотический на его вкус. Это Нафиса любила эксперименты, а вот ему была по нраву русская кухня — ну конечно, с икрой и красной рыбкой, не без этого. Не для того он вышел из народа, чтобы туда возвращаться. Только признаваться в этом было трудно даже самому себе, не то, чтобы еще кому-то. Нафиса смотрела на то, как он ест, и в ее взгляде Кащей впервые за долгое время увидел в ее глазах тепло, а не вежливую заинтересованность. Их брак был крепким, да. Вот только душевности давно уже не было. Кащей занимался криминальными делами разной степени незаконности, но без мокрухи. Кроме той мести двухлетней давности ничего больше и не было. Нафиса сотрудничала с фсбшниками, в основном сливала им нужную информацию. Кащей даже подозревал, что, возможно, что-то про его бизнес. Хотя его это уже мало волновало, потому что бизнес по сути был у Желтого, а он имел только свою долю. А раз Желтый, по-прежнему умный мужик, не возражал, значит, не это Нафиса им сливала. А формально — числилась там у них техником второй категории. — У тебя какая категория? Вторая? — Обижаешь, до первой доросла, — усмехнулась Нафиса. С возрастом, конечно, женщины меняются. В целом жена выглядела вполне хорошо. После родов не расплылась, конечно, вес немного набрала, но совсем некритично. Морщинки тонкие на лбу появились, но что еще он ожидал в ее 46? Так и не увидишь, если внимательно не приглядываться. Руки были мягкие и нежные, это Кащею очень нравилось. Только вот ногти она теперь стригла очень коротко и лаком никогда не покрывала. Стрелять с длинными неудобно. И прическу она поэтому носила такую… ну как сказать? Функциональную. Все красиво, дорого-богато, как и полагается жене авторитета, но при этом минималистично. Изменилось в ней что-то, короче. — Ну, молодец, — флегматично отозвался Кащей. Нафиса смотрела на него до того открыто и искренне, что становилось понятно — нет искренности в ней ни на грамм. Ни рубашка в нежный мелкий цветочек, ни нежный румянец, ни нарочито простые джинсы не могли скрыть главного — жена уже давно была опасным хищником. Под стать своему мужу. Какое-то время Кащей этим гордился. Вот у меня — жена так жена! Не то, что некоторые бабы с нарисованными губами и глазами. А она у меня не только умная, но и красоту свою не сильно-то растеряла к пятому десятку. — Кость, все зашло слишком далеко, — сразу, без прелюдий и расшаркиваний на ненужный сейчас этикет, начала Нафиса. — Что именно? Кащей не представлял, что он там мог прохлопать за последние несколько дней. Вроде как все было нормально. И к жене он хорошо относится, ласково всегда — пусть и так, как умеет. Что случиться-то могло? — Лапоть с Сивым давно зуб точат. И потом, тот случай в «Ежике»… сам знаешь, — Нафиса не поморщилась, но все же сделала паузу, — тебя искали. И ведь будут дальше. — Доказательств у них не имеется. — Их нет, потому что я за тобой все подчистила! Эта тема тяжелым могильным камнем упала на плечи. Было больно. Настолько, что Кащею, как из давно забытого прошлого, захотелось ответить тем же. Ответить шпилькой не потому, что целесообразно, а потому что хотелось скинуть часть своей вины. — И многих ты убрала? Губы Нафисы сжались в узкую ниточку. А глаза нехорошо так блеснули. Но она ничего не ответила, вздохнула даже, будто признавая его правоту, убрала со стола тарелки. Осталось только вино да фруктовая нарезка. — Ты упрекнуть меня хотел. Мол, сама меня не лучше. Но ты и так знаешь — лично ни разу на курок не нажимала. Только взрыв тот в офисе Дрейкова. — Дрейков был подонком, — привычно повторил Кащей. — Знаю. Но это не оправдание. — Я знаю, что ты бы поступила по-другому, если бы могла, — Кащей мог бы этого не говорить, но зачем-то сказал, просто чтобы нарушить гнетущую тишину. — Нет, — впервые ответила на эту его реплику Нафиса. Это было что-то новенькое. — Что — нет? — Теперь бы не поступила иначе. Ты слишком много ошибок наделал, Костя. Ладно Сивый со своим лаптем недоделанным, — змеей прошипела она, — но твои косяки всем остальным боком выходят. Понимаю, ты не специально. Просто привык снимать сливки, а отвечать за последствия поступков не хочешь. Моим нужна информация. — Фсбшникам твоим? — сплюнул Кащей презрительно. — Да. Но ты же не поделишься. — И не подумаю! Мы же договорились по поводу распределения ролей! Ты своим делом занимаешься, ну а я уж — своим. — Ты неаккуратен, Кащей, — давненько она так его не называла, — оставляешь следы. А значит, опасен. Если бы речь шла только о тебе или только обо мне… я вообще привыкла за тебя впрягаться. Не то, чтобы это было легко и приятно, но привыкла. Но речь идет о нашей дочери. — Да что не так-то?! — Да то, что я не смогу ее защитить, если ты и дальше будешь продолжать в том же духе. — Дай мне самому разбираться в том, в каком духе мне продолжать! Я о Даше не меньше твоего забочусь! Я за нее стою! За тебя стою, между прочим! Ну дадим на лапу Сивому, что там еще надо… — Нет, — упрямо повторила Нафиса. Села близко-близко, посмотрела ему прямо в глаза. Нехорошо так, внимательно, но без намека на тепло. Опасный взгляд. Интуиция Кащея вопила: беги!!! Но разум с насмешкой отбрасывал нехорошие предчувствия. — А что ты задумала? Против меня пойти, что ли, не понимаю? — Если б я хотела тебя убрать, я бы с тобой не разговаривала. Так проще убивать, — это прозвучало настолько буднично, что по спине Кащея пробежал жуткий холодок. — Ч-что? — Я слышала, что, если заговоришь, уже не сможешь выстрелить. А ведь мне даже предлагали тебя… ты понимаешь, — ее голос даже не дрожал, а взгляд был твердым и уверенным, — но я нашла другой выход. — Да ты что попутала! — Кащей резко встал, отвернулся, а потом схватил ее за плечи, встряхнул слегка. — Никакие это не косяки! Исправить все можно! А потом, что ты там говорила? Куда ниточка, туда и иголочка? — Снайперы на крыше, — тихо сказала Нафиса, — убери руки. И Кащей послушно убрал, даже не дослушав до конца. — Ты что… в самом деле.? — Да нет. Не убьет тебя никто, не бойся. Много раз уже могли бы, если бы не мы с Желтым, — она села, достала сигарету, щелкнула зажигалкой и выпустила облачко дыма, — теперь меня послушай, дорогой. Ты ОЧЕНЬ неосторожен. Наделал много шума. «Елочку» эту опять же… расследование не утихает и вряд ли так быстро все закончится. Я была с тобой все это время, и дальше тоже останусь с тобой. Но правила игры поменялись. Прошлые уже неактуальны. — И какие теперь актуальны? — Кащей тоже сел, но курить не стал. Он искал, искал в ней прежние черты и не находил. — Просто теперь я тоже знаю, что такое власть. И она пьянит не хуже, — Нафиса кивнула в сторону декантера, — вина. Ты тут мне хочешь предъявить, что я не держу свое слово. Но я держу. В отличие от вас, пацанов, которые на слово свое кладут известный орган, я его держу. Я все еще люблю тебя, если хочешь знать. Но и власть я тоже люблю. Эти слова страхом отзывались в висках. Ведь и вправду Нафиса не предавала его — она стала другим человеком. Кащей внезапно вспомнил тот заснеженный февраль или, кажется, было уже начало марта, когда они с Адидасом притащили в квартиру раненого в ногу Желтого. Нафиса еще тогда читала какую-то книжку, про Наполеона вроде. И тогда Кащею показалось, что он видит в жене особую чистоту, за которую и полюбил. Нафиса обещала его оберегать и защищать, если это будет нужно — то есть, в тех моментах, где он не сможет уберечь и укрыть ее саму. Да, слово она сдержала. Вот только, защищая, она превратилась в такую же хищницу, как и сам Кащей. А любила его та, другая Нафиса. Эта, новая женщина, возможно, любила его тоже. Дочку свою любила, стала для нее волчицей, которая клыками разорвет любого, кто приблизится с недобрыми намерениями. Вот только врага она увидела теперь в муже. А еще новая Нафиса любила власть. Изменившись, она просто не могла ее не полюбить. Кащей знал, что это тот наркотик, с которого не слезть, попробовав хотя бы один раз. — Приятное чувство, не так ли, — зло сказал Кащей. Ситуация до боли напоминала ему давнишний, почти забытый разговор с Адидасом, когда тот отшил Костю, а потом просил вернуться назад, — не забывай, кто тебя в люди вывел, кто защищал! И теперь ты хочешь подвинуть меня?! — А что, у меня был прекрасный учитель, — Нафиса даже не возражала в ответ на его упреки и не желала оправдываться, — или, скажешь, это не ты каждую неделю в церкви каешься? — А ты у нас заняла место Бога? — Кащей пытался иронизировать, смеяться, пытался вернуться ускользающий рыбкой контроль ситуации. Ему некстати вспомнился эксперимент, о котором лучше и не говорить — как он попробовал наручники на себе. С одной стороны, ну что тут такого, с законной женой, к тому же. С другой стороны — вроде для мужчины позорно в такой-то роли. Повторять не хотелось, но было это по-своему привлекательно. Контроль над своим телом он полностью отдал другому человеку, но в постели это было не страшно. А сейчас отсутствие контроля его пугало. Его душили гнев и обида — ему казалось, что его предали. Потому что Нафиса всегда должна была оставаться доброй и понимающей и не становиться такой, как он. Он не хотел терять то, что считал по праву своим. А теперь он понял, что потерял это уже давно. И от этого становилось больно. — Нет. Твое место, — ее грустные и серьезные интонации пугали больше всего. Нафиса заглянула Косте в глаза — внимательно, без наигранного тепла, которое он долгое время принимал за искреннее, но уже и безо льда. Она встала, единым плавным движением оказалась за его спиной. Внутри все напряглось от иррационального чувства опасности, когда он вновь почувствовал руку на своем плече. Не ласково Нафиса его держала — фиксирующе, как жертву, мгновенно пронеслось в его голове. Он уже почти обернулся к жене, но в одну сотую долю секунды почувствовал быстрый и острый укол в шею. И перед глазами — одна темнота. Очнулся Кащей в незнакомом кабинете лежащим на жесткой кушетке. Да, Нафиса сдержала свое слово. Она смогла защитить его от самой же себя — от своей защиты, от своего гнева, даже от своей любви. Но, конечно, в первую очередь от всех тех, кто хотел получить его голову. Это все Кащей узнал потом, когда Нафиса пришла к нему на Лубянку. Выбор у него был невелик — или сотрудничать, или отправиться в колонию, а уж статей на него можно было насобирать лет на двадцать пять. Как раз к 70 годам и выйдет на свободу. Понятно, что он согласится сотрудничать, куда денется. Вопросов ни у кого даже не возникало. Горько делалось только от того, что, даже если бы он отправился по этапу, Нафиса все равно выстрелила бы в него снотворным. Она верно подметила — она уже другой человек. Слишком полюбила власть. И Кащей мог ее в этом горячем желании понять. И мог, наверное, даже ее ненавидеть. Но почему-то не хотелось. Они оба знали и даже кратко обсудили, чем закончится его история — уж точно не особо строгим режимом. Просто теперь Кащей был точно не опасен. Его переиграла… нет, даже не новая Нафиса, а та хрупкая девушка у него на кухне в далеком 89-м, когда сказала, что сможет защитить его любой ценой. Они оба любили свою семью. И ради нее приносили огромные жертвы. Ради своей семьи они легко и без сомнений принесли в жертву друг друга. Ради дочери, которой даже не придется объяснять, где папа, ведь, когда Даша приедет, Кащей уже точно пойдет на сделку и вернется домой. Возможно, они с женой по-другому и не умели. Но почему-то именно лежа в одиночке, закинув руки за голову, Кащей вновь и вновь прокручивал тот момент, когда Нафиса пришла к нему зимой в первый раз. А как бы сложилась его жизнь, если бы она обратилась за помощью… ну ладно, пусть не к Чайникам, раз уж они казались ей совсем отбитыми, а к тому же Желтому? Что случилось бы с самим Кащеем? Лежал бы он в самом деле с перерезанным горлом, как предполагала Нафиса, или бы наоборот неплохо устроился в жизни? А может, если бы она вышла не за него, то и сейчас бы осталась прежней? Все эти вопросы не требовали срочного ответа. Об этом можно было поразмыслить потом. А пока — надо было что-то решать со своим положением.