Марионетка

Майкл Эванс не обязан присутствовать на допросе Аманды Гласс — коллеги из калифорнийского отделения несколько раз предлагали ему вернуться в Вашингтон и следить за ходом расследования из штаб-квартиры, особенно после того, как Веласкес нашла Джейка Болдера в южном полицейском участке — парень загремел туда еще вечером, устроив потасовку в баре. Но разве мог Майкл оставить все как есть? Девчонка — единственная, кто вышел из логова Художника живым, и она едва-едва вписывается в портрет жертвы. Да, волосы светлые, глаза тоже, но ей всего четырнадцать. Она совсем еще ребенок, а возраст жертв долгое время считался частью почерка убийцы. Не вписывалась в портрет и Эвелин Гласс. Что заставило его передумать? Майкл поглядывает на дрожащую девчонку за столом. Рядом с ней стоит штатный психиатр, держит ее за плечо, будто показывает, что все будет хорошо. Снова врет. Все они врут ей из раза в раз, но Майкл не смеет и слова против сказать. Мать Аманды убили у нее на глазах, ее собственное тело на всю жизнь изуродовано шрамами, не говоря уже о психике. Уж сколько Майкл видел жертв — ни одна из них не живет спокойно. Тратят годы на психотерапию, уходят в ремиссию, а потом вновь с головой погружаются в ужасы прошлого. И Аманда Гласс исключением не станет. — Давайте еще раз, мисс Гласс, — говорит агент Веласкес спокойным голосом, глядит на девочку с теплотой — ей так наверняка кажется, хотя взгляд ее выглядит мрачным. Веласкес не привыкла работать с детьми, пусть и подростками. — Что случилось в субботу вечером? — Я… Аманда запинается, мнется на стуле и вжимает голову в плечи. Пытается спрятаться, потому что боится их ничуть не меньше, чем когда-то убийцу. Роудса, так ведь? Майкл уверен в его виновности на пятьдесят пять процентов, не меньше. Остальные сорок пять все еще принадлежат Болдеру. — Мы с мамой собирались к ее подруге. Папа отказался с нами ехать, потому что у него полно работы. Ларри попросил маму уехать на выходные, и мы с ним договорились встретиться по пути к такси. Он предупреждал, что маме об этом знать не нужно. Мы хотели сделать ей сюрприз. В комнате для допросов повисает неловкая пауза. Молчит агент Веласкес, молчит психиатр — доктор Сандерс, помалкивает и Майкл. Про Ларри девчонка говорит далеко не впервые, только вот Веласкес про него еще не слышала. — Кто такой Ларри? — Мой лучший друг. Веласкес поднимает взгляд на доктора Сандерса — пусть объяснит, что значит «лучший друг» на языке Аманды. Нет, все-таки девочку с посттравматическим синдромом, да еще и психически нездоровую должен был допрашивать кто-то другой. Может, стоило бы доверить это дело кому-то из врачей. Вызвать из Вашингтона профессионала, да только времени в обрез. Да, за домами Роудса и Болдера приглядывают, но это вовсе не значит, что кто-то из них добровольно бросится в объятия полиции или ФБР. Можно залечь на дно, нелегально пересечь границу и скрыться в другой стране, пока они тут копаются. — У мисс Гласс проблемы с социализацией, — безразлично поясняет доктор Сандерс. — Судя по истории болезни, она склонна воображать друзей, один из самых ярких образов — Ларри. Только из-за этого они с матерью и попали в центральный медицинский центр. — Ларри настоящий! — Конечно, Аманда, — произносит доктор совсем другим голосом, поглаживая ее по плечу. — И ты его видела, так? — Да! Он стоял в переулке… — В каком? — Я не знаю, это в паре кварталов от нашего дома. — Что он делал в переулке? — Ларри звал меня к себе. — Аманда хмурится и вздрагивает. — Я же говорила, мы собирались устроить маме сюрприз. Доказать, что Ларри настоящий. И тогда он остался бы со мной навсегда. Четырнадцать лет, а мыслит совсем как ребенок. Тем страшнее думать, что станет с ней спустя пару месяцев, да что там — недель. Считать убийцу воплощением своего воображаемого друга — еще половина беды, жить со всем этим куда страшнее. И Майкл склонен согласится с доктором Сандерсом — в лучшем случае это кончится посттравматическим синдромом, в худшем — стокгольмским. Аманда уже сейчас проявляет его задатки. Убийца — не преступник, а ее лучший друг. Он не желал им с матерью ничего плохого. — Но он… На нем снова были перчатки. — Она поднимает взгляд на агента Веласкес, крепко стискивает пальцами потрепанную блузку, застегнутую не на те пуговицы. — И Ларри решил рисовать на маме, хотя обещал, что это буду я. — Хорошо. — Веласкес шумно чиркает в блокноте. — Что было потом? — Темнота. Я не помню, — качает головой Аманда. — Потом только уколы и мамины стоны. Она не сказала ни слова, но Ларри… Ларри сказал, что нам нужно еще многое сделать… И… В глазах девчонки вспыхивает ужас, она закрывает голову руками и съезжает вниз, едва не падая на пол. Майкл инстинктивно бросается вперед, но Веласкес и доктор Сандерс быстро подхватывают Аманду под руки. На лбу у нее выступил пот, она побледнела, дыхание участилось. Кажется, будто ее сотрясают рвотные позывы — настолько дергаными выглядят движения, так странно сжимается горло. Но девчонка держится. Что же он с ней сотворил? И где? — Все хорошо, Аманда, — вполголоса произносит доктор Сандерсон. Опускается перед ней на колени и доверительно берет за руки. — Не обязательно об этом вспоминать. — Но… — Давлением вы ничего не добьетесь, — раздраженно бросает он Веласкес. — Она просто закроется или впадет в истерику. Вы вообще понимаете, что беседуете с ребенком? Представляете, через что она прошла? — А вы хотите, чтобы по ее стопам пошли еще десять таких же? Он все еще на свободе, между прочим, а, кроме нее, его логова никто не видел! Может, он до сих пор там отсиживается, а мы тут сопли жуем. Довольно. Майкл делает шаг вперед, садится за стол по правую руку от агента Веласкес и бросает на Аманду продолжительный, спокойный взгляд. Представляет на ее месте погибшую Мелиссу, а следом — Кортни. Кортни, которая сейчас наверняка заперлась в комнате и не находит себе места. Переживает за своего психолога. Вы когда-нибудь проверяли заброшенную станцию на Никлаус-Драйв? Майкл замирает на мгновение. Вот же черт. — Ларри накачивал вас препаратами, мисс Гласс? — спрашивает он, приняв правила этой маленькой игры. Они допрашивают ребенка, — травмированного, покалеченного — а не случайного свидетеля. Но даже зная это, ему сложно держать себя в руках и не перейти к нужному вопросу сразу же. — Вы упоминали уколы. Аманда молча кивает. Ее до сих пор потряхивает, и кажется, будто она не до конца осознает, где находится. Накинутый на плечи красный плед сполз вниз и теперь свисает почти до пола. — Но я знала, что так будет. Ларри все мне рассказал. Господи, сколько же работы он провел с этой девчонкой? И стоит только расколоть ее, заставить точно сказать, кто это был, как победа в суде им обеспечена. От прямых показаний не поможет отвертеться даже самый знаменитый адвокат. Да что там адвокат, от прямых показаний не спасет даже протекция президента. — Вы помните, где пришли в себя? Где Ларри делал вам уколы? — В подвале. Там темно, пыльно и пахнет лекарствами. Много коридоров. В подвале. Чем заброшенная, недостроенная станция метро не подвал? Коридоров там уж точно хватает. — А как вы оттуда выбрались — помните? В допросной комнате на несколько секунд устанавливается тишина. Тиканье часов кажется оглушительным, собственное дыхание — непозволительно громким, а редкие всхлипы Аманды — почти истерическими рыданиями. — Нет. Ларри не разрешал мне смотреть, пока мы не вышли у кафе. Кто бы сомневался. Художник явно не собирается за решетку. Уж точно не так быстро. Потому что если бы не собирался вовсе — никогда не отпустил бы Аманду живой. — Полагаю, вы ехали на машине? Девчонка качает головой, отвечать явно не спешит. Доктор Сандерсон недовольно хмурит брови — еще немного, и бросит очередную колкость. Что ж, хорошо. — А вашу мать вы видели? Когда находились в подвале. — Только частями, — с трудом выдавливает Аманда. Прикрывает рот ладонью. — Твою мать, — еле слышно ругается Веласкес. Майкл вскидывает брови, но не позволяет отвращению отразиться на лице. Ничего другого он от Художника и не ждал — возможно, он даже получал удовольствие, когда уродовал мать на глазах у дочери. Может быть, пытался ее запугать или добиться реакции. Кто знает, что взбрело ему в голову, когда он решил разобраться не с одной, а сразу с двумя жертвами. — Не будем об этом, — улыбается Майкл, но улыбка выходит кривой и неискренней. — Вы уже виделись с Ларри, правда? До встречи в том переулке. Где-то ведь вы договорились устроить маме сюрприз. Аманда молчит, поджав тонкие губы. Из-под ворота липкой, заляпанной кровью блузки выступают тугие повязки. Врачи заключили, что угрозы для жизни девочки нет — она и впрямь отделалась всего лишь порезами, пусть и глубокими. Взгляд ее бегает от мрачной, недовольной Веласкес к спокойному как удав Майклу, на доктора Сандерсона девчонка больше не смотрит. Знала бы она, чего стоит Майклу это спокойствие. — Мы познакомились, когда Ларри покупал побрякушки напротив нашего дома. Тогда он показал мне шрамы, — говорит Аманда после минутной паузы. — А договаривались мы в клинике. Мама ходила туда на консультации. Бинго! Вот оно — пусть и косвенное, но доказательство вины Роудса. С Эвелин Гласс работал именно он, и там же наверняка выяснил, чем она живет, куда ходит, с кем общается. Разузнал все о ее семье, о привычках. Только с его записями в блокноте это никак не сходится — там говорилось, что Гласс собирается уехать на следующие выходные. Не мог же он предугадать, что они заглянут в его кабинет с обыском. Или мог, когда познакомился с Лесли Страйк. Впрочем, кое-что Майкл об убийце давно уяснил: он плетет паутину с умом, зная, где расположить ту или иную нить. И план у него наверняка был. Не мог он на полном серьезе считать, будто на него никогда не выйдут. Обмануть соседей — одно дело, но обмануть Бюро — совсем другое. Годами он казался всем вокруг заурядным психологом. Честным, примерным гражданином — жил от звонка до звонка, никогда не опаздывал на работу и всегда оплачивал штрафы по парковке. Идеальная картинка, за которой скрывалось полотно совсем другое — мрачное, уродливое, насквозь пропитанное кровью. — Ларри — это доктор Роудс? — Нет! Ларри — это Ларри, — вдруг надувает губы Аманда. — И он не хотел ничего плохого. Он просто… На глаза Аманды наворачиваются слезы, она закрывает лицо руками и содрогается в рыданиях. Неловко тянет на себя плед, но не может в него закутаться — доктор Сандерсон заботливо накидывает его на плечи девочки. Он тут единственный, кто умеет работать с детьми. А может, просто привык, что жертвы все равно что хрусталь — стоит хоть чуть-чуть надавить, как тут же треснут. Вот и Аманда наконец надломилась. Ничего не хотел, как же. Как и предупреждал Сандерсон, она до последнего будет защищать своего друга, что бы он ни сотворил. Осознание придет к ней гораздо позже. — Мы понимаем, мисс Гласс, — с натяжкой произносит Веласкес, хотя Майкл догадывается, что на языке у нее вертится совсем другое. — У Ларри в голове помутилось. — Ларри всегда нравились картины, — голос Аманды звучит сипло, сдавленно. — Иногда мы рисовали их на заднем дворе соседского дома. Там, где я прятала свой дневник. — То есть вы виделись с ним не только в клинике? — Иногда Ларри приходил ко мне, когда родители ссорились, а я убегала из дома. — Аманда качает головой. — Ларри никогда не оставлял меня одну. У меня никого нет, кроме Ларри. Ее отца — Рейнарда Гласса — уже вызвали на опознание тела жены, ему сообщили о том, что дочь жива и находится в полицейском участке, а он до сих пор не приехал. Пообещал прислать адвоката, когда с ним связался Дэвид, но все на этом закончилось. Не удивительно, что девочка чувствовала себя одинокой в семье, с таким-то папашей. А ты разве намного лучше? Голос совести до противного напоминает голос Кортни, но Майкл гонит его прочь. Не ему об этом судить. А вот разбираться с Глассом, который наверняка устроит из допроса скандал, потому что адвокат в участок так и не явился, — ему. — Ничего страшного, мисс Гласс, мы найдем Ларри. И вы с ним обязательно увидитесь, скорее всего, на суде. — Его же не накажут, правда? За маму. Он же… — Аманда набирает полную грудь воздуха, прежде чем продолжить: — Он хотел создать шедевр, но у нее тоже мертвые глаза. На ее месте должна была быть я. Майкл переглядывается с агентом Веласкес, но та лишь неопределенно пожимает плечами. Доктор Сандерсон едва заметно качает головой, поглаживая девчонку по плечу. — Вы понимаете, что произошло, мисс Гласс? — спрашивает Веласкес. — Ларри написал картину, — сбивчиво отвечает Аманда, то и дело глотая слезы. — Распустил у мамы на груди цветок. Он с самого начала об этом говорил. Бедный ребенок. Майкл нарочито шумно хлопает блокнотом по столу. Она вздрагивает и крепче прижимается к спинке стула. — Думаю, хватит на сегодня. Доктор Сандерсон отведет вас в приемную. Скоро приедет ваш отец, думаю, вы сможете поехать домой. Вы же хотите вернуться домой, правда, мисс Гласс? Но Аманда молча кутается в плед плотнее, отводит взгляд и с надеждой смотрит на доктора Сандерсона: — Можно мне поговорить с Ларри? — К сожалению, нет, мисс Гласс, — отвечает вместо него Майкл. — Но мы сделаем все возможное, чтобы вы побеседовали с ним на суде. Вы же сможете рассказать там то же, что рассказали сегодня нам? — Да, — кивает она неуверенно. — Но я знаю, что Ларри никто не накажет. Он знает, что делает. Когда Сандерсон уводит девчонку из допросной комнаты, Майкл Эванс с облегчением выдыхает и откидывается на спинку стула. Щелкает кнопкой стоящего на столе диктофона. Роудс уже не выкрутится — пусть они не нашли никаких улик в его квартире, а в его кабинете в медицинском центре не было ничего, кроме символичных рисунков в блокноте; пусть раньше у них на руках были лишь домыслы и догадки; но показания Аманды Гласс — совсем другое дело. Впрочем, адвокаты без проблем могут надавить на ее болезнь. Мол, показания сумасшедшей девчонки яйца выеденного не стоят. Да и ничего стоящего она все-таки не сказала: до последнего отрицала, что ее друг Ларри и Лоуренс Роудс — один и тот же человек. И все же Роудс совершил ошибку, позволив девчонке уйти живой. Что бы ни щелкнуло у него в голове в тот момент, он сам себя обрек на смерть. И Майкл Эванс уверен, что Роудса приговорят к смертной казни. Он лично об этом позаботится.