Марионетка

В одном из светлых кабинетов городского центра заключения на удивление тихо. Кортни с трудом добилась разрешения на встречу с Лоуренсом — за несколько часов до того, как его выпустят на свободу. Кто бы сомневался, что он наймет одного из самых именитых адвокатов штата — Уильям Дарси известен и далеко за пределами Калифорнии, на его счету сотни выигранных дел, зачастую казавшихся безнадежными. Он все знал, правда? Поэтому сейчас и сидит за столом, сложив руки перед собой, самодовольно ухмыляется. Будто не заслужил нескольких дней заключения. Будто произошла какая-то ошибка. Но по его спокойному, уверенному взгляду видно — никакой ошибки здесь нет. Лоуренс Роудс — дипломированный психолог, самый спокойный и терпеливый человек, каких только знала Кортни Эванс, — серийный убийца. Ненормальный, что преследовал девушек в течение семи лет. Сумасшедший, державший в страхе весь город. Отвратительное существо, оборвавшее жизнь Мелиссы ради… Ради чего? Кортни не решается сделать шаг вперед и сесть на стул напротив. Не решается оглянуться и взглянуть на мистера Дарси — как неподвижная каменная статуя, как верный страж, он стоит у дверей и нетерпеливо поглядывает на часы. Никаких полицейских, никаких агентов ФБР, никаких прослушивающих устройств или камер — такие условия объявил адвокат Лоуренса, когда один из офицеров проводил ее к кабинету. До суда еще несколько недель, и ей хотелось поговорить с Лоуренсом, прежде чем его казнят. Иначе быть не может, правда? Его обязательно приговорят к смертной казни, и никогда больше он не поднимет ни на кого руку. И плевать, насколько известного адвоката он нанял. Вот только даже сейчас, стоя в городском центре заключения, — в мрачном, но едва ли не стерильном кабинете, больше похожем на фойе медицинского центра — Кортни не верит, что все так сложилось. Всматривается в поблескивающие глаза Лоуренса за пластиковой перегородкой и нервно сглатывает. Все это время она улыбалась убийце. Изливала ему душу, считала его одним из самых близких своих друзей. Что он чувствовал? Чего добивался? Не может быть, чтобы все это было игрой. И она садится на неудобный стул напротив, дышит часто и тяжело, но произнести не может ни слова. — Здравствуй, Кортни, — улыбается он — криво, ядовито, совсем не как доктор Роудс. — Соскучилась? — Почему? — только и срывается с ее губ. Кортни держится, но чувствует, как все внутри сжимается от боли и ужаса — еще немного, и последние надежды вдребезги разобьются о суровую реальность. Никогда еще ей не было так страшно, так противно. Сколько раз они с Лоуренсом сидели друг напротив друга? И тогда она видела перед собой совсем другого человека. — А ты сама еще не поняла? — спрашивает он снисходительно, будто у несмышленого ребенка. — Мне было интересно, Кортни. Только представь, как забавно ты выглядела: ввалилась ко мне в кабинет и заявила, будто хочешь работать со мной, потому что мой коллега слишком уж напоминает серийного убийцу. И эта ярость в твоих глазах… Ты не представляешь, дорогая, как сильно мне хотелось тебя надломить. И у меня получилось, не так ли? Вот так просто? В глазах стоят слезы, но она до боли кусает нижнюю губу — только бы успокоиться. Нельзя показывать свою слабость. Он же только этого от нее и ждет. С него словно слетела маска правильного, отзывчивого человека, и теперь Кортни видит, каков Лоуренс на самом деле. Жестокий, отвратительный человек, не знающий цену человеческой жизни. Он как дикое животное, по ошибке выросшее среди людей. Научился повторять за ними, вписался в общество и сделал вид, будто ничем не отличается от окружающих. И она привязалась к нему. Привязалась к несуществующему на самом деле мужчине, который… Никакая боль не заполнит образовавшуюся внутри пустоту. Ее — зияющую пустоту на месте Мелиссы — Кортни старательно заполняла симпатией к Лоуренсу, а теперь ей кажется, будто она никогда его оттуда не выжжет. Недостаточно будет вывернуться наизнанку. Как тяжелая, заразная болезнь, как поганый герпес, он будет просыпаться где-то глубоко внутри снова и снова, чтобы напомнить, какая она немощная. Бесполезная. Глупая. Забавная. — Какая же ты тварь, — произносит она на выдохе, старается вложить в эти слова всю свою злость, но звучит все равно жалко. — Зачем ты их убил? Зачем ты убил Мелиссу? Конечно же, он не ответит, да Кортни и так все понимает. За последние дни она столько раз задавала этот вопрос отцу, что выучила ответ наизусть: понять таких людей невозможно. Они получают от убийств извращенное удовольствие и думают, будто совершают нечто великое. А может, всего лишь потакают желаниям. Лоуренсу захотелось прикончить с десяток девушек, похожих на его мать. Вот так вот запросто.        Из-за его желаний Мелисса и погибла, а вместе с ней — Роуз Смит, Дженнифер Морган, Эвелин Гласс и девушки, имена которых вылетели из головы. Все, на кого он положил глаз, кроме Аманды Гласс.        — Ты торопишься с выводами, дорогая. С чего ты взяла, что это я? Но у твоей сестры был чудесный взгляд, хоть ему и не хватало яркости, — пожимает плечами Лоуренс, откидываясь поглубже на спинку металлического стула. — Однажды она обратилась ко мне, потому что бедолага Терренс ничем не мог ей помочь. Я же мог подарить ей свободу, Кортни. Возможность стать частью настоящего искусства. Ты же знала, как дорогая Мелисса увлекалась искусством. В отличие от тебя, она бы поняла, что такого особенного было в той постановке «Гамлета». Мелисса была чудесной девушкой, но этого недостаточно. Я всегда стремился к совершенству.        Какую же ерунду он несет, черт бы его побрал. И наверняка каждое слово выверено и десять раз проверено проклятым мистером Дарси. Он бы не позволил подзащитному сболтнуть лишнего, пусть даже не под запись. Хочется вскочить на ноги, с грохотом оттолкнуть стул в сторону и выйти из кабинета. Нет, Кортни выдержит. Ей нужно знать, что творилось в его голове. Нужно понять. Только на душе скребут кошки, а к горлу подступает ком, и проглотить его она не может. По другую сторону стола сидит настоящий монстр — сумасшедший, возомнивший себя богом.        И все-таки девчонку он пожалел, так? Где-то там, в глубине души, еще осталось что-то человеческое. Ты и правда в это веришь? Он просто издевается над тобой. Ты-то для него пустое место.        — Заткни пасть, — произносит Кортни жестко. — И никогда больше не говори так о Мелиссе. Если ты так ее ненавидел, какого черта прицепился ко мне? Повеселиться хотелось, да?        — Мне нравилась Мелисса, дорогая. В отличие от тебя, — удивительно, какой спокойный и уравновешенный у него тон. Он словно заявился в книжный клуб, и теперь со скучающим видом рассказывает о книге, которая пришлась ему не по душе. — Но знаешь что? Я все гадал, как далеко ты зайдешь. Как много расскажешь мне о своем маленьком расследовании, о своем отце, как быстро интерес в твоих пустых глазах сменится симпатией. Ты так хотела поймать убийцу, что приняла бы любую помощь, Кортни. Тебе понравился мой подарок, правда?        Кортни хватается за запястье, но браслета там уже неделю как нет. Она выбросила его в тот же день, когда узнала, что нашли тело Эвелин Гласс. Еще до ареста, еще до громкой новости, поставившей на уши редакцию «Лос-Анджелес Таймс», она все поняла. И полевые цветы, тут и там украшающие серебряный браслет, вдруг превратились в уродливые лилии. Лоуренс знал. Он сделал это специально, чтобы сердце ее сжималось каждый раз, когда она случайно бросала взгляд на украшение. Когда любовалась подарком любимого человека.        Но он никогда ее не любил. Для Лоуренса Кортни была очередной игрушкой, с той лишь разницей, что он не собирался изуродовать ее тело, не считал ее своим «холстом».        — Конечно, понравился. Ты носила его не снимая, и ни разу с тех пор не надела свой любимый пиджак. — В нем нет ни капли от доктора Роудса, но он все равно читает ее, как открытую книгу. — Ты хотела, чтобы я видел — ты оценила. Спасибо, дорогая.        Благодарность оседает на коже липкой пеленой, ее бы смахнуть или рвануть в уборную и смыть под холодной водой, но Кортни лишь кривит губы в отвращении. И вот это омерзительное существо она впустила в свое сердце? Это из-за него не может найти себе места? Он и мизинца Мелиссы не стоит. Монстр. Тварь. Чудовище.        — Я ничего не знала о настоящем расследовании.        — Ты вела свое, дорогая, разве этого недостаточно? Уверен, ты обо всем докладывала отцу, а может, и вашему другу-детективу. Джейк Болдер, наверное, места себе не находил, когда Алисию нашли на бульваре. Впрочем, представление это было посредственное.        — Это люди, Лоуренс! — Кортни срывается на крик. — У них была своя жизнь!        — Чего стоит жизнь, Кортни? Пустая, лишенная красок, бессмысленная. Куда дороже свобода, возможность взглянуть на искусство под другим углом, — произносит Лоуренс все так же безразлично, с едва заметной ухмылкой на губах. Никогда и ни в чем не признается, но она не дура и все понимает. — Это дорогого стоит для таких, как они. В такие моменты их искры особенно яркие. Ты разве не заметила, когда увидела Мелиссу? В то утро ее взгляд еще сверкал.        Перед глазами вновь встает злополучное утро в парке Гриффит. Изуродованное тело Мелиссы в окровавленном платье, десятки алых лилий вокруг, тошнотворный запах человеческой плоти, цветочной пыльцы и свежескошенной травы. Лоуренс один за другим забивает в сердце Кортни колья. Терзает ее душу, как пес — любимую игрушку. Он ненавидит ее. Наверняка. Хочет уничтожить.        Она не замечает, как облокачивается руками на стол и дает волю слезам. Никаких искр в глазах Мелиссы в то утро не было, да и быть не могло. Всегда такая мягкая, такая светлая Мелисса была мертва. И ее глаза — остекленевшие, пустые — преследовали Кортни в кошмарах. Таким этот психопат видит искусство? Господи, да как она могла к нему хоть на метр подойти? Он просто не в себе. И как же жаль, что смертная казнь сейчас — всего лишь инъекция. Такого урода должны были повесить. Посадить на электрический стул. Утопить.        — Ты так сильно ненавидел мать? — спрашивает вдруг Кортни в надежде уколоть Лоуренса. Задеть его хоть как-то. — Поэтому прикончил ее, а потом решил, будто этого мало? И взялся за всех, кто хоть немного на нее похож?        Губы его едва заметно дрожат, а затем растягиваются в улыбке. Противной.        — Моя мать была чудесной женщиной, я ведь рассказывал, Кортни. Многого не понимала, но все-таки. И погубила она себя сама. К сожалению, я ждал от нее большего. Вы с ней в чем-то похожи. — Он замолкает на мгновение, наклоняется поближе: — Ты тоже до последнего не замечаешь очевидного.        Она отскакивает в сторону, словно может обжечься о толстый пластик столешницы, и едва не валится со стула. Держится лишь чудом. Сердце бешено колотится в груди, а Лоуренс не выглядит ни на йоту взволнованным. Или озабоченным. Ему будто бы все равно, что еще неделя-другая, и его жизни придет конец. Его карьере. Никогда он уже не будет Художником, ни одной картины больше не напишет. Неужели думает, будто адвокат его вытащит? Ну уж нет. Не теперь, когда та девчонка — Аманда — ушла от него живой.        Прикрыв глаза, Кортни старается отдышаться. К горлу подступает тошнота. Только не снова, пожалуйста. Только посмотри на него. Для него ничего не значит даже собственная мать. Как ты могла полюбить его? Как ты могла подумать, будто он займет место Мелиссы? Будто спасет тебя? А теперь посмотри на себя. Тебе до сих пор его жаль, не так ли? Ты хочешь найти в нем хоть что-то хорошее. Хочешь доказать себе, будто он достоин твоей любви.        Нет. Она хочет доказать себе, что способна возненавидеть его. По-настоящему.        — Почему ты отпустил Аманду? — Кортни выкладывает на стол последний козырь. — Если бы не она, ты бы сейчас здесь не сидел. Даже если тебя отпускают до суда, это вовсе не значит, что ты выкрутишься. Ты же только что во всем признался! Ты мог бы играть в свою бесчеловечную игру еще несколько лет. Почему ты ее пожалел?        Кажется, будто Лоуренс сейчас рассмеется, но он молчит долгих несколько секунд. Смотрит из-под темной челки, улыбается. Давай, скажи, будто это вышло случайно. Соври, что у человека, который годами обеспечивал себе алиби, обманывал соседей и подначивал знакомых, не вышло совладать с девочкой-подростком. Кортни ведь знает, что он водил за нос девушек — тех самых сестер Мосс, с которыми жил по соседству. Играл с ними, заставляя врать полиции, когда те задавали вопросы. Знает, что такие же фокусы он проворачивал в юности, когда учился в колледже. Кого ни спроси — все видели Лоуренса в нужное время, в нужном месте.        Потому что он умел правильно себя подать. Потому что идеально рассчитывал время и пудрил людям мозги, точно как Кортни в последние полгода. Разве так сложно поверить правильному, честному психологу? Человеку, который изо дня в день помогает другим людям. Вот они и верили. Сестер Мосс допрашивали, и они были уверены, что Лоуренс ночевал дома каждую ночь. Они были уверены, что слышали его, а одна из них даже утверждала, будто видела его в окно, когда выходила покурить во двор. Что говорила с ним.        Кортни уверена — у него был план, и далеко не один. Такие люди, как Лоуренс, думают на три, четыре или даже пять ходов вперед. И никакая девчонка не могла его сломать.        — Аманда — удивительная девочка, у нее огромный потенциал, — говорит наконец он. Довольно. С улыбкой, какую хочется стереть с его лица раз и навсегда. — Рано или поздно мы с ней еще встретимся, и тогда она тоже поймет, что значит настоящее искусство. Ты не поверишь, но она и сейчас все понимает, просто еще слишком мала. Ты же не думаешь, Кортни, что у твоего отца получится упечь меня за решетку? Или у тебя, дорогая. У вас на руках ни единого доказательства, даже повод для ареста, и тот сомнительный — слова маленькой нездоровой девочки. Или ты хочешь сама свидетельствовать в суде? Кортни Эванс — разочарованная любовница, которой хочется насолить бывшему. Ну что за драма.        — Ты сдохнешь, Лоуренс, — с отвращением бросает она, прежде чем подняться на ноги. — Отправишься вслед за Мелиссой первым же рейсом после суда, понятно тебе?        — И ты поспособствуешь этому, дорогая? — усмехается он.        — Не сомневайся.        Кортни проносится мимо непоколебимого мистера Дарси, не оборачиваясь. Говорит себе, будто они еще встретятся в суде, не представляя, что встреча эта и впрямь станет последней. Черная дыра внутри разрослась до невероятных размеров, и когда она поглотит ее — лишь вопрос времени.        А его остается все меньше.