Марионетка

Печально известная Никлаус-Драйв ничуть не изменилась за последний месяц, но Кортни уже не может смотреть на старые дома и призраки заброшенных строек как прежде. Остановившись перед знакомым таунхаусом, она нервно сглатывает и переминается с ноги на ногу. В этом доме — в этом чертовом доме — жил не только Брэдли Мэйсон и говорливая мисс Мосс со своей сестрой. Здесь живет еще и Лоуренс, и это не дает Кортни покоя. Больше ее не беспокоят взгляды бездомных из-за темных углов, не тревожит сознание возможность напороться на какого-нибудь забулдыгу в темном переулке. Из головы никак не идут слова отца: первой жертвой Художника была мать Лоуренса. И она спорить готова, что за обедом видела в глазах папы подозрение. Для него Лоуренс ничем не отличается от Джейка Болдера, так кстати выращивающего алые лилии у себя на заднем дворе. Но ведь все это не может быть правдой. Может. Кортни невольно вспоминает его нездоровый, горящий взгляд в клинике, его отвратительное поведение в последний вечер, что они провели вместе. В нем не было ничего от спокойного и рассудительного доктора Роудса, только дерганные и нетерпеливые движения хищника, учуявшего добычу, и животное желание. Но ведь это вовсе не доказательства, не так ли? Кортни снова и снова повторяет про себя, что Джейк куда более подозрительный. Это он скрывается от полиции, это у него не было алиби ни на ночь убийства Мелиссы, ни на ночь убийства Алисии. Лоуренс же чист. Он просто своеобразный. И все-таки Кортни обходит таунхаус вокруг, с опаской заглядывает в темные окна на втором этаже, но не видит ровным счетом ничего. Да и чего она ожидала? Квартира Лоуренса — стерильный кабинет хирурга, где не найдешь даже лишней пылинки. В тот вечер она обошла ее всю: заглянула даже в ванную, но нигде не нашла ни следа индивидуальности. Мистер Совершенство, как назвала его когда-то мисс Мосс, и впрямь идеален. Так что ничего она там не найдет, даже если залезет в квартиру, пока он на работе. А ты уверена, что он на работе, Кортни? Откуда ты знаешь, может быть, сейчас он обрабатывает очередную жертву? Нет. Нет! Она отчаянно мотает головой в попытке отогнать неприятные мысли. Они ведь уже несколько месяцев знакомы, Лоуренс никогда не давал повода его подозревать. Правда? Как насчет его беседы с миссис Гласс? Или тех дурацких шуток про его мать? Все это время он мог издеваться над тобой, водить вокруг пальца. Спорить с совестью не хочется, и Кортни шагает дальше вдоль домов — позади тот самый пустырь, заваленный длинными бетонными плитами. Когда-то здесь собирались строить очередную станцию метро, да так и не закончили. Проект стоит уже несколько лет, но люди здесь явно бывают: в пыли полно следов. Какие-то ведут к высоким строительным лесам неподалеку, какие-то сворачивают в сторону небольшого кафе по ту сторону пустыря, а какие-то обрываются у нескольких сложенных друг на друга плит. Не хватало еще провести вечер, разглядывая старую заброшенную стройку. Тяжело вздыхая, Кортни облокачивается на бетонную плиту и смахивает со лба пот. И чего только так разнервничалась? Точно ведь знает, Лоуренс — не убийца. И будет смешно, если они встретятся где-нибудь у его дома. Ах, Лоуренс, я просто хотела зайти в гости, но что-то не рассчитала время и решила немного полюбоваться видами. Отвратительными видами самого неблагополучного района Лос-Анджелеса. Он ведь работает в престижном медицинском центре, одном из самых популярных в городе, неужели не мог снять жилье получше? Наверное, переводит деньги семье или просто плевать хотел, в каких условиях жить. С семьей они не общаются. И такой щепетильный человек никогда не поселился бы в такой дыре без причины. Волнение никак не желает отступать в сторону, и Кортни покусывает нижнюю губу, разглядывая пыльный асфальт под ногами. Кто бы ни протоптал дорожку к этой свалке плит, дальше они явно никогда не ходили. Стараясь отвлечься хоть на что-нибудь, она наклоняется и рассматривает небольшую расселину под плитами: проход достаточно широкий, чтобы туда, пригнувшись, прошла пара взрослых мужчин. Кортни туда пролезет и подавно. Ну уж нет, ни за какие деньги она не сунется в эту дыру. Не хватало еще столкнуться с десятками разъяренных бездомных, которые прячутся там от полиции. Или с какими-нибудь нелегалами. Не вся жизнь в Лос-Анджелесе крутится вокруг сумасшедшего серийного убийцы. Может быть. А вот ее жизнь в последние месяцы — крутится, да еще как. Качая головой, будто пытаясь отговорить себя лезть, куда не просили, Кортни задерживает дыхание, наклоняется и спускается вниз. Внутри, в ведущем вглубь тоннеле, душно и пахнет сыростью и какими-то химикатами. Кажется, будто воздух насквозь пропитан пылью — настолько он густой и вонючий. Откашлявшись и достав из кармана мобильный телефон, она включает фонарик. Тоннель тянется на милю, если не дальше, и расходится на несколько коридоров. Когда станцию планировали, явно собирались делать несколько путей и переходы на другие станции неподалеку, вот только неизвестно, как далеко эти коридоры тянутся и куда на самом деле ведут. Хотя бы лишних глаз здесь нет. Под ногами хрустит мусор и битое стекло, но даже в этом бардаке заметны свежие следы: кто-то явно торопился вниз, еще и не в одиночку. А вот Кортни идти дальше опасается. Крепко сжимает в руках телефон, до боли стискивает зубы и жмурится, но все-таки делает один шаг за другим, пока не останавливается на небольшой платформе перед развилкой. Следов здесь уже толком не видно, да и не слышно ничего — только как срываются с потолка капли воды, отдаваясь в тоннелях эхом. — И как я только до этого додумалась, — бурчит она себе под нос и зябко ежится от страха. Очевидно, что на заброшенной много лет станции метро никого нет, и все-таки Кортни вся обращается в слух. Ничего. Она забралась одному богу известно куда, чтобы просто вернуться — вылезти отсюда грязной, пыльной и насквозь пропахшей какой-то дрянью. Может, сюда вообще токсичные отходы сбрасывают. Кто знает, как сейчас используются старые тоннели. И черт только дернул сюда спуститься. И Кортни хочет уже развернуться, когда слышит поодаль тяжелые звуки ударов. Ее прошибает холодный пот, телефон едва не выскальзывает из рук, а сердце бьется где-то в горле. О чем она вообще думала? Господи, ну и дура! На ватных ногах она разворачивается и едва не пулей вылетает обратно на пустырь. Руки измазаны в пыли, а выглядят так, будто она ковырялась в костре и извалялась в саже. Да и черт бы с ним. Лишь спустя несколько мгновений, Кортни осознает, что просто поддалась глупому, детскому страху. Мало ли что там могло упасть? Может, старая балка обвалилась, а она… Но возвращаться даже не думает. Балка или нет, рисковать жизнью из-за любопытства — верх идиотизма. Дыхание медленно выравнивается, сердцебиение замедляется и десятиминутная вылазка на заброшенную станцию метро уже кажется забавным приключением. С кем не бывает, в самом деле. Все в порядке. И Кортни повторяет эти слова, как мантру, когда отряхивает пиджак и вытирает руки влажными салфетками. Все хорошо. Подумаешь, директор уголовного отдела ФБР подозревает Лоуренса в убийстве шестнадцати девушек. Мысль об этом никак не идет у нее из головы. Бросив использованные салфетки в чертову расселину, она качает головой и шагает обратно к таунхаусу Лоуренса. Может, набрать ему? Убедиться, что он на работе, и дело с концом? Пальцы едва слушаются, но через пару секунд на экране все-таки высвечивается его имя. Один гудок, второй, третий… Кортни оборачивается, услышав знакомую мелодию, — одну из симфоний Бетховена — и едва не сталкивается с Лоуренсом нос к носу. Несколько мгновений они смотрят друг на друга издалека — она так и застыла на полпути к таунхаусу номер двадцать шесть по Никлаус-Драйв, а он — чуть поодаль от той самой свалки бетонных плит над расселиной. — Добрый вечер, Кортни, — раздается в трубке его голос. Наверняка сейчас он улыбается, хотя отсюда и не видно. — И как часто ты поджидаешь меня у дома? — Привет, — хрипло, несмело произносит она. — Я просто… Не могу отделаться от подозрений? Переживаю, что ты можешь оказаться чудовищем? Боюсь, что отец окажется прав? Все это звучит просто ужасно, и Кортни лишь приоткрывает и вновь закрывает рот, как выброшенная на берег рыба. И ведь она сейчас выглядит в десять раз хуже Лоуренса. Наверняка он просто возвращался домой с работы: она ведь сама видела, что обычно он паркуется с другой стороны этого пустыря. Стоит пройти вперед, и она как пить дать наткнется на его красный «Фиат». Но легче почему-то не становится. — Просто следишь за мной, как за Джейком Болдером? Или как за Брэдли Мэйсоном? — говорит он с таким разочарованием, что становится стыдно. Уж лучше бы он подошел и отчитал ее, а не стоял там и отчитывал ее по телефону, как глупого ребенка. — Хочешь, я отвечу для тебя на пару вопросов? — Нет, ты что, я… — Вчера мне как раз довелось побеседовать с чудесной коллегой твоего отца. Мне несложно повторить. — Лоуренс! — Не переживай, дорогая, я представляю, что ты сейчас ощущаешь. И тем не менее он и не думает к ней подойти. Кортни слышит, как Лоуренс усмехается в трубку. — Но подыгрывать тебе не буду. Если захочешь, поднимайся ко мне, и мы поговорим как Лоуренс с Кортни. Если нет — увидимся во вторник, как доктор Роудс с мисс Эванс. Вызов обрывается, а Кортни так и стоит посреди пустыря, провожая Лоуренса взглядом. Он проходит мимо высоченных плит, поворачивает к дому и скрывается за кирпичной стеной таунхауса. Не останавливается, даже не смотрит в сторону той расселины. Господи, Кортни, какая же ты глупая. Но мысль о мрачных тоннелях прямо под домом номер двадцать шесть по Никлаус-Драйв никак не выходят у нее из головы. Ни когда она вызывает такси, чтобы вернуться домой, ни когда задумчиво наблюдает за проносящимися мимо огнями Лос-Анджелеса.