Только не уходи. Только не сейчас, не обрывай, не нужно.
Тихий выдох удовольствия. Не похоти, не вожделения, чего-то выше этих низменных желаний. Простой и до умопомрачения необходимый. Срывается, уходит вверх, раскрашивая воздух невидимым обертоном. Дополняющий симфонию чувственности. Различить, где заканчивалась её мольба, а где начиналась его просьба — уже почти невозможно.Останься.
Читается в каждом касании, движении губ, тепле кожи и незаметном дыхании, ласкающем кожу. Мужчина послушно отстраняется, молча глядя в бледное, виноватое лицо. Ободряюще, но совсем легко улыбается. Пальцы скользят к выбившейся пряди волос, заправляют за ухо. Когда им стало так необходимо чувствовать касание друг-друга в этой самозабвенной близи? Почему так сложно разорвать эту невидимую цепь, сковавшую их по рукам и ногам обстоятельствами, запахом, событиями? Вопросы остаются без ответов. Они им не нужны. Не в этот вечер, не в эту ночь, которую не нужно окраплять тихими вскриками и надрывными стонами. Достаточно лёгких касаний к волосам, потерявшимся взглядам, утопающим друг в друге нарочно. До сжатой в пружину готовности бросить всё и рвануть друг от друга подальше при малейшей видимости угрозы. Привыкшие искать подвох в каждом слове, движении, событии, не готовые верить и доверять. Уподобившиеся хищникам, ищущие добычу и опасающиеся противников покрупнее. Её рука скользит к его ладони. Пальцы аккуратно поддевают его, не пытаясь переплестись. Он делает это сам. Сплетает их пальцы, чувствует неловкое напряжение и лёгкость пугливого касания. Слова потеряли своё значение. Намерения выражались только движением, касанием, языком тела. Сумбурное, случайное решение перерастает в очевидные последствия. Кончик его носа щекочет кожу на шее и она с готовностью подставляет её под невесомые поцелуи. Вторая рука мерно лежит на его груди, ловя ритм сердца. — Почему ты не хочешь стать моей? — шёпот пронизанный болью на грани слышимости. Сердце болезненно сжимается в груди. Элейн хотела бы знать ответ. Знать, почему упорно идёт против собственной натуры. Почему не хочет впустить в свою жизнь того, чей запах заставлял всю её трепетать с макушки до пят. — Почему, Элейн, почему мне так хочется сделать тебя своей... — горячий лоб утыкается ей в плечо, а вторая рука мужчины обвивает за талию, притягивая к себе в единственном выходе хоть как-то быть ближе. Она молчит, не зная как ответить и он продолжает. Как на исповеди, в слушающую пустоту. — Я знаю. Я мудак. Я воспользовался тем случаем. Я не помог тебе, хоть и стал свидетелем той твоей слабости. Ждал, как щенок под дверью, когда ты вернёшься. Приревновал, стоило кому-то проявить к тебе внимание вне рабочих рамок. Принудил. Опять, только бы завладеть твоим вниманием. Я ведь не жду, что ты простишь. Я знаю, что такие раны остаются навсегда. Но я не могу. Пойми, я не смогу тебя отпустить. Не сейчас, ни завтра, ни потом. Эта метка сжигает изнутри каждый раз, когда я вспоминаю о ней. Ты сделала меня своим. Но отказываешься стать моей. Я знаю, что не вправе просить. Элейн — последнее слово на выдохе треплет кожу на плече и шее. Терпко-сладкое на кончике языка, просящее, молящее, нуждающееся, рвущее на части. Боль, боль, боль — в каждом слове. Отчаявшаяся, необходимая, безрассудная и жалкая. Ведь он готов бы встать на колени, склонить голову и просить прощения. Готов бы обнять за ноги, только бы она ответила. Не томила этим бьющим по нервам молчанием. — Я боюсь — её слова затухают и сливаются с кислородом. Впитываются в лёгкие уколами по всему телу. Дерут и терзают сердце. Разум просто отказывается. Не хочет слышать эти простые два слова, медленно вытягивающие душу из тела. Лучше бы здесь были часы. Тогда время не казалось бы столь бесконечным и тягучим. Не растягивалось и обвивало две фигуры, отказывающиеся разорвать тесный контакт. Отказывающиеся принять эту чертову необходимость быть вместе и принадлежать друг другу, как это было задумано с самого начала без их участия. Приам в последний раз вдыхает её аромат. Ласковое солнце, почти как настоящее, касается кожи и он готов был биться об заклад, на мгновение он ощутил колкое касание лепестков полевых цветов на руках и ногах. Облачающее его в картину, которой не видел ни разу. Но испытывал каждый раз как вживую. Делает шаг назад выпутывая пальцы из неловкой сцепки. Ещё один, наблюдая за тем, как виноватое выражение лица борется с тем, чтобы не превратиться в одну сплошную гримасу боли. Не в силах больше смотреть. Ждать, наблюдать, надеяться. Рулетка судьбы выстрелила из барабана в рискованной, азартной игре. Хилтон пронесёт эту метку через всю жизнь. Сбережёт и сохранит как воспоминание о той, кого мог бы счесть своей истинной. Отпустит её, потому что готов дать ей эту свободу. Свободу от обязательств, от него, от эмоций и чувств, которые сейчас стали только его проблемой. Ведь возможно, из них двоих только он страдал от этого осознания, принятого твёрдым решением. Встреченного лоб в лоб без страха. С готовностью к последствиям. Приам найдёт выход. Найдёт и перешагнёт эту ступень, оказавшуюся фальшивой. Не будет строить из себя героя романов в бесплодных попытках достучаться до загрубевшего от рубцов сердца. Не будет молить и просить. Не будет сражаться за эфемерный шанс, что однажды его желание примут. Тихий щелчок закрываемой двери. Снова. Вновь. Опять. Каждый раз как переключатель, дёрнутый рычаг. Её прорывает как плотину. Торндайк рухнет на колени заходясь нечеловеческим, надрывным плачем. Никто и никогда ещё не мог довести её до такого. Она сама, сама сейчас разорвала эти цепи. Принудительные, холодные и правильные. Разодрала на клочки, разорвала на лоскуты единственно важный договор, сроди брачному. Упустила и отпустила. Ведь ей не хотелось изначально привязывать его. Не хотелось заставлять. Не хотелось сближаться. Ни с ним, ни с кем либо другим. Так отчего сердце разрывает на мелкие кусочки, вырывается не всхлипами, полувскриками. Ногти скребут по опустевшему полу и голова склоняется в роболепном поклоне собственной трусости. Гложащему чувству вины и едкой потери, растекающимся по венам горячей, уничтожающей волной. Ещё мгновение назад они были так близко. Не телом, душой. Сплетаясь в правильное, единое целое. Внемля немой мольбе. Невысказанной просьбе. И отчего так гадко и мерзко было на душе. Нестерпимо больно, как от самой изощрённой пытки?Пусто.