«Am I the only one, Human that you cherish? Would you sacrifice, One day your precious soul? I will be your daylight. Just come around and get it. I whisper in your heart: From now I'm only yours.»
С того самого момента, когда освещенный закатным солнцем кабинет стал апогеем их борьбы — пути назад не было. Десять долгих лет. Десять лет призрачной надежды, что где-то в мире живёт тот самый человек. С тем прекрасным, пленящим, единственным запахом. Десять лет и холодная осень с недружелюбным ветром и промозглыми дождями столкнула на границе зимы и лета двоих. Тонкие пальцы робко касаются горячей спины через ткань пиджака. Мышцы под ними напрягаются и расслабляются, чтобы их обладатель плавно развернулся. Взял бледные кисти в ладони, мягко сжимая. Выходя из рамок привычного, сходятся губы в лёгком поцелуе, касанием горячего ветра. Обещая в немом жесте: «Всё будет хорошо». Приам прихватывает стопку бумаги для принтера в нетронутой упаковке и выходит, закрывая за собой дверь, но не на замок. Привычка закрывать за собой двери сейчас была очень кстати. Под пальцами гулко бьётся сердце в бесконтрольной тревоге. В немом доверии, взявшимся из ниоткуда. Элейн смотрит скрывшейся из виду мужской спине вслед и впервые в жизни не знает куда себя деть. Беспомощность ощущается так обидно, когда её душит такая уверенная защита. Ведь сейчас Хилтон её защищал. Мысленный поток не может оформиться, принять какое-то направление и холодный расчёт затапливает столь отчаянно подавляемыми эмоциями. Чувство, когда за неё вступились, щиплет глаза. Встаёт комом в горле. Растягивает сердце крюками во все стороны. Проходит теплом и холодом по коже, горячей влагой по щекам. Взгляд расфокусировался, а затем его вовсе заволокло неторопливо покачивающейся водной гладью. Торндайк запуталась. Бесповоротно и окончательно. Снаружи, подпирая стенку плечом, стоял Вронски. Неудивительно, Хилтон подозревал и был готов к этому повороту событий. Нет, он просто не даст ему зайти внутрь. Хоть что-то же он может сделать для неё хорошего, верно? — А, мистер Хилтон, если я не ошибаюсь? Как прошла ваша встреча с мисс Торндайк? Успешно? — на чужих губах играет лёгкая улыбка, за которой невозможно прочитать с какой по настоящему эмоцией она там находится. Одно было ясно, эта улыбка бесила Приама до чёртиков и, в то же время, заставляла волосы на загривке встать дыбом. Мужчина напротив выпрямился, оглядывая Хилтона с головы до ног. Конечно, сам Приам не считал себя низким, но этот ублюдок смотрел на него сверху вниз. Элейн с ним и до этого казалась крохотной, но сейчас он ощущал странную угрозу только в его присутствии. Что-то здесь было не так. Брайану даже не нужно было особо принюхиваться. Всё было и без того ясно. Торндайк нашла себе нахального ручного омегу и прикормила, чтобы работал получше. Может она действует подобными методами на протяжении всей своей пятилетней карьеры? Тогда как она удерживает на цепи своих «птенцов»? Любопытно. С каждой секундой всё интересней. Вронски до зуда в ладонях захотелось разузнать побольше об этих двоих. Посмотреть, какой будет результат. Ведь приручение руководителя ведущего отдела — авантюра, что доставит ему удовольствие. «Может даже стоит его отобрать? Перетянуть к себе. Как он отнесётся к интересу другого альфы?» — ему потребовалось сохранить текущее выражение лица, чтобы не осклабить клыки при виде потенциальной жертвы. Уничтожить, втоптать в грязь, заставить приползти на коленях и умолять. Тогда-то он сможет заполучить желаемое. — Верно. Уже закончилась. Могу ли я спросить, что вы делаете на нашем этаже? — отчуждённо вежливый тон, словно в нём видели не больше чем очередную сводку диаграмм по успешности отдела, которую небрежно бросили посреди зоны отдыха. Прекрасно. Ломать сильных — сплошное удовольствие. Только сейчас Приам заметил, что всего его окутал запах Элейн, будто скрывая его собственный. Удивительно на что способна эта метка, ведь раньше ни одной омеге не удавалось в полной мере проявить подобный трюк. Конечно, он без труда угадывал в нём свой собственный. Слившиеся зима с летом. Терпкость, холод, сладость, горечь — пронизывали естество, оставляя своеобразное чувство единения. Пьянило, дурманило, но оставляло в кристально чистом сознании. Что задумал Вронски? Усилившийся чужой аромат. Он что, пытается задурить ему голову? Недовольный прищур со стороны Хилтона позабавил Брайана. А он шустрый, парень, быстро схватил что и как он собирался устроить. Хочет пойти по сложному пути. Превосходно. — Сделал небольшой круг перед тем как вернуться к работе. Что до вас? — Бумага закончилась в принтере — бросает фразу небрежно, словно не заботясь о том перед кем стоит и в каком виде стоит. — В таком случае, вас наверняка уже заждались коллеги. Не смею больше беспокоить, мистер Хилтон. И до встречи. Последнее сказано приторно мягким голосом. «Так бы и разбил ему нос. Что вообще о себе возомнил этот Вронски? Сначала прилип к Элейн, теперь ко мне. Копает под наш отдел? А, собственно, нахера?» — шатен провожал взглядом удаляющуюся спину Вронски, умело разыгрывая недовольное удивление застигнутой врасплох омеги. Всё же по бумагам здесь он был именно на их правах. Как и Элейн, далеко не на своих. Шорох сзади привлёк внимание на уровне инстинктов. Хрупкие женские пальцы удерживали дверь, а из-за неё выглядывала Элейн. Покрасневший от слёз, потерянный и совершенно пустой взгляд. В пространство, вновь не на него. В спину Вронски и только затем в его. Это ранило. Тонкие, припухшие от поцелуев губы зашевелились, не произнося слово вслух. Но даже по движению ясно: «Спасибо». Высокий хвост распущен, одежда приведена в порядок, но в остальном Торндайк словно отсутствовала. Её сознание витало где-то в других материях, далеко от бренного мира. Пройдёт мимо, едва касаясь кожей ладони его руки. Своеобразная благодарность? Или желание быть ближе? Что же творилось в её голове? Подождёт немного, перед тем как последовать за начальницей бесшумной тенью и разминуться на пути в одно из помещений их отдела. Остаток рабочего дня прошёл вяло. Торндайк вернула самообладание и в целом не выказывала ничем, что произошло недавно в подсобке. Хилтон погрузился в спасительную рутину. Другие же сотрудники сидели на иголках. Все ожидали подвоха в любой момент. Непривычно тихое поведение начальницы после утренних событий определенно говорило само за себя. Элейн пыталась выглядеть как обычно. Но именно что пыталась. Ей могло казаться, что она вернула самообладание, что не выказывала свою удушающую слабость ничем. Голос, вроде бы привычно командный и холодный. Дела — разбирались в таком же темпе, что и обычно. Шорох бумаги, клацанье клавиатуры, тиканье часов. В головах рабочих, особо допытливых до чужих жизней, гудели мысли. Что это была за выходка Хилтона? Почему руководитель другого отдела так заинтересован в их руководительнице? Что произошло между этими тремя, ведь время ухода всей троицы совпадало. Десятки вопросов не по делу стопорили рабочий процесс. Даже это не вывело «Её Величество Цербер» из себя. В привычное время она контролировала мониторы рабочих, но сейчас лишь вяло бросала укоризненные взгляды тем, кто зарвался в использовании корпоративного интернета. Напряжение, усталость и негативный настрой передавался Приаму словно по воздуху. Будто это была воздушно-капельная инфекция, которой сложно было не поддаться, если чихают прямо в лицо. Воздух в офисе будто подражая всеобъемлющему настрою понизился на несколько градусов. Кто-то не выключил кондиционер в середине осени? Другого объяснения не было. Конец рабочего дня дополз на коленях, позволяя работникам «BioTech Nova» подобно времени выползти из-за своих рабочих мест. Плестись убитыми физиономиями, мрачными лицами, шуршащими одеждами к выходу. Как обычно Торндайк осталась последней в офисе, чтобы доскрести остатки нерешенных задач. Рассовать по папкам, и, выходя из своего кабинета увидеть, что вместе с её пальто стоял Хилтон. Странный галантный жест, особенно после утра. — Нужно поговорить — тихий, твёрдый голос, прямой взгляд. Женщина смотрит в ответ почти пустым, отсутствующим взглядом и медленно кивает. — Хорошо. Подвезёшь? — странное предложение, которое он не ожидал услышать, как и согласие на разговор. — Конечно — коротко соглашается. Слово почти не несёт смысловой нагрузки. Смягчает напряжение, скопившееся за день. Он помогает ей одеться. Вместе идут к лифту и также вместе спускаются до офисной парковки. Его коричневый Opel Insignia выглядит уютно. Элейн не утруждала себя сложными сравнениями, попыткой вникнуть в искусство и дизайн. Музыка, пожалуй, была единственным исключением. Но даже так она придерживалась одного направления — классика. Приам открывает ей дверь на переднее сидение, рядом с водителем. Почему бы и нет? В конце концов, слишком многое их связывало и игнорировать это уже невозможно. Принимает его приглашение. Даже руку, которую он подаёт, помогая ей сесть внутрь. Скользит благодарным взглядом по спокойному, привычному лицу. Ей сложно в этом признаться, но она совершенно не понимает мотивов поступков этого человека. Точнее, она может понять их, но не хочет. В глубине души осознание зачем и почему давно укоренились. Стискивало сердце в пальцах, заставляя ритм учащаться. Элейн сама себе не верит. Не верит их запаху, не верит их эмоциям. Тому, что с ними происходит. Тому, что служило чётким подтверждением их связи. Её метка у него на шее. Его запах, действующий на неё по особому. Его действия по отношению к ней и больше ни к кому. Глаза опять щиплет от мелочной, низкой мысли. Вдруг это лишь мираж? Ошибка, обман, попытка в очередной раз сменить поднадоевшие стратегии. Вдруг Приам хочет втянуть её в некий хитросплетённый план длинною в четыре года? Ведь не даром он оказывался рядом каждый раз. Каждый раз именно он мог довести её до ручки. И только с ним она ощущала этот болезненно-восхитительный вкус свободы. — Не против музыки? — мягкий голос долетает до слуха, омывая тёплой морской волной. Так непривычно. — Нет, конечно. Включай на свой вкус — урчание движка после щелчка ключа зажигания. Неспешная композиция Лунной сонаты успокаивает разум, пока они выезжают с подземного уровня. Ночные огни зажженные по вечернему времени, проезжающие мимо машины, мерно уплывающие стёкла многоэтажек. Яркие вывески горящие нестерпимо слепящим глаза холодным белым светом. Голубые, зелёные, красные заголовки-именования. Они едут мимо продуктовых магазинов, кафетериев, забегаловок. Круглосуточных пунктов выдачи, строительных, магазинов одежды и прочего, прочего, прочего… Ласковые ноты пианино наполняют тишину в салоне машины. Элейн откидывает голову на сидении и поворачивает в сторону уплывающих пейзажей. «Так спокойно…». Умиротворение оглаживало растрёпанные нервы. Убаюкивало рвущиеся наружу подозрения. Вид ночного города усыплял против воли, успокаивал дыхание. Приам смотрел на дорогу изредка притрагиваясь к механической коробке передач, контролируя дорогу в первую очередь. Лишь украдкой он позволял себе кинуть взгляд на с виду задремавшую, неподвижную Элейн на соседнем сидении. Пальцы сплетены в замок и лежат на коленях, сумочка убрана сбоку. Ровное, тихое дыхание не прерывающее ноты музыкальной композиции. В сердце наступил штиль. Сладко-горькое чувство домашнего уюта и безропотного комфорта. Шорох шин на дороге едва достигающий слуха. Знакомая дорога, поворот. Он плавно тормозит перед её домом, находит место для стоянки в плотно заставленном дворе. Выходит, чтобы открыть дверь и подать руку. Узкая ладонь плавно скользит в его раскрытую ладонь. Мягко, аккуратно, слегка растягивая момент. Они доходят до подъезда и останавливаются. Молчат. Ему хотелось начать разговор, вытащить из себя то, что копилось с самого утра. Ей не хотелось уходить, подниматься в мёртвую тишину старой квартиры доставшейся по наследству. — Слушай, я… — Зайдёшь? Говорят одновременно. Это сбивает темп не начавшегося разговора. Освещение подъезда высвечивает их глаза. Остаётся мелкими огнями на радужках глаз. — Если не хочешь… — С радостью. Запнулись. На её лице расцветает мягкая, робкая улыбка. Торндайк тихо фыркает, прикрывая рот пальцами. Приам смотрит на неё как в первый раз. Никто, никто не говорил, что она умеет улыбаться так. Вблизи, не в кабинете, не рядом с тем… а чего его сейчас упоминать? Элейн улыбалась из-за него и для него. Отчего-то приятной волной растекается тепло от сердца до кончиков пальцев. Ведь такие холодные, ледяные, словно льдинки из вечного айсберга, глаза, могли быть тающими снежинками ранним утром первой поры зимы. Следует за ней на шаг позади, пока она открывает дверь подъезда, поднимается на четвертый этаж, недолго возится с дверью. Знакомый вид прихожей квартиры отзывался в сердце странно. По другому. Не как в прошлый раз. Сейчас его пригласили, он не был незваным гостем. Проходит внутрь снимая обувь. — Чай будешь? Я не пью кофе, поэтому обычно его нет. — Буду. Может стоит купить? — Ты собираешься так часто заезжать? — голос с озорством доносится уже с кухни. Поразительно как быстро она разулась и разделась. Понимание, что его предложение, высказанное в шутку восприняли легко и с тем же настроем поражает и заставляет сердце омыться очередной волной тепла. — Почему бы и да. Ей не хотелось злиться или кричать. Негативные эмоции каким-то волшебным, в очередной раз, образом смыло напрочь. Приам действовал на неё с поразительным успехом. Мог довести её до ручки, возбудить, успокоить. Одним лишь касанием и словом. Будто это было в порядке вещей так просто распоряжаться эмоциями людей. Словно так было нужно. Предначертано с самого начала и кухня теперь казалась не такой угрюмой и мрачной как в повседневности. Звук закипающего чайника на кухне, тонкие запахи рассыпного чая из открытых пакетиков. Не дешёвый, приличного сегмента, что сразу видно по упаковке. Две кружки, два заварника, два стула. Всего было по два. Садится за стол без приглашения и даже это казалось нормальным и правильным. Горячий чай поставленный на стол, вазочка с кусковым сахаром. Оба не добавили его в напиток. Просто подтянули кружки поближе и застыли в молчании. — Так… О чём ты хотел поговорить? Тяжёлый выдох. Конечно, они не могли обойтись без этого. Не могли бесконечно молчать в присутствии друг-друга. Рано или поздно они обязательно дошли бы до этого вопроса. — Вронски. — И что с ним такое? Приам замялся. Впервые, сука, в жизни замялся, не зная, как подобрать слова. Как описать те ощущения, чтобы не выглядеть полным безумцем. Элейн смотрит на него внимательно, не торопя, без требования и холода. Спокойно ожидает, когда он продолжит. — Я знаю, что слова «Он мне не нравится» и «Не приближайся к нему» будут звучать по детски. Поэтому я скажу по другому. Он что-то задумал. Считай это чем угодно. Проявлением метки, моей эгоистичной прихотью, параноей, но прошу. Не сближайся с ним. Он опасен. Я чувствую это каким-то нутром, не знаю как толком описать. Торндайк молчит, обрабатывая его слова. За годы сотрудничества она привыкла доверять интуиции Хилтона. Чего-чего, а этого было в избытке у этого мужчины. Медленно кивает и неторопливо отпивает чай. На этот раз зеленый, жасминовый. Освежающий аромат и лёгкий вкус растекается во рту, ласково обволакивая с нотой нежной терпкости. — Я учту это. — Ты мне веришь? — Привыкла верить — короткая пауза, чтобы пояснить свою фразу на подозрительный взгляд тёмно-карих глаз — я не слепая и в течении нашей работы заметила, что ты быстро подмечаешь интуитивно то, что не видят другие. В том числе и я сама. Не раз убедилась на практике, что твоё мнение относительно некоторых нюансов не бывает ошибочным. Мужчина замирает, чтобы переварить новую информацию и плавно кивает, также отпивая чай. Никогда не придавал особого значения этому напитку, но то, что заваривает Элейн было недурно. На удивление даже приятно и ново. — Утром. Это было влияние метки? — задумчиво выдаёт, смотря на то, как шатен аккуратно опускает кружку на стол. Весь его вид на кухне сплетается разноцветным ковром воспоминаний. Каждое — яркое, слепящее до боли и отчего то скрипуче необходимое. То, что хотелось удержать и оставить в памяти. — Скорее всего, в ином случае я бы… — Так не поступил — заканчивает за него, не давая признаться самому себе в этой минутной слабости. Общей слабости. — Мне казалось, ты забыла и забила, — обида в голосе вырвалась случайно. Против воли и он внутренне приготовился к режущему душу взгляду, готовому проткнуть всё его естество. Девушка перед ним колеблется, отпивая ещё глоток, прикусывая губу и затягивая с ответом. — Нет. Я наблюдала. Ощущение тяжести от прошедшего дня растворяется медленно. Уходит на задний план, а затем и вовсе сходит на нет. Тепло разливается уже не только по сердцу и искалеченным душам, по желудку, тихо согревая тела. Вечер готовый перерасти в ночь. Немой вопрос-ожидание. Разойтись? Остаться? Какие основания, что ещё можно затронуть, лишь бы растянуть момент. Молчание из комфортного перерастает в неловкое. Каждая секунда каплями воды по темечку. Утекающее время растворяется в земле, забирая своё. Завтра новый рабочий день, а им не хотелось расходиться. Опустели кружки, за окном перестали шуметь машины и город погружался в беспокойный сон, обещающий новые испытания. Рутину. Повседневность. Тихий шорох ткани, пристук забранных со стола кружек. Хилтон уходит в прихожую, когда обронив фразу видит её нерешительный взгляд. — Тогда, я пойду. — Да… Щелчок двери и внезапный порыв, который невозможно задушить. Мягко утягиваясь вверх, подлезает в его руки. Пальцами зарывается в мягкие волосы пахнущие кедром и морозом. Утягивает на себя, прикрывая глаза и касаясь сухих тёплых губ своими. Мягкий, нежный поцелуй длится непозволительно долго, чтобы задержать уходящего человека. Перестук сердца в ожидании толчка. Чего угодно. «Уходи же, уходи» — болезненно бьётся в висках наравне с шумом крови, когда мужские ладони скользнут к пояснице. Притянут ещё ближе, склоняясь и отвечая также трепетно. Ощущение, возносящее куда-то ввысь, уносящее с собой посторонние мысли. И поцелуй продолжается нестерпимой нежностью на гранях рассудка. Отчаянное уходи перетекает в молящее останься.Останься со мной.