Её Величество Цербер

      Жить, когда разбиваешь свои воспоминания на запчасти, анализируешь и каталогизируешь — становится легче и привычней. Негативные эмоции и события — в чёрные папки. Нейтральные — в серые. Положительные — в белые. Для каждого воспоминания свой небольшой корешок на полках сознания. Логика и анализ, простой математический расчёт. Вот, что держало её жизнь в стабильном порядке и позволяло прорываться через невообразимые кюветы на «пути восхождения». Элейн Торндайк нравилось думать, что жизнь это путь для её «восхождения». Не возвышения, не спуска, просто путь. Когда она идёт по трудной извилистой тропе вверх, не замечая, как хребты жизненных событий могут опускаться ниже уровня моря.       Впервые за долгое время проверенный метод выхода из стрессовой ситуации давал сбой. Следовало разложить по полочкам произошедшее. Или хотя бы выписать порядок событий.       Хилтон сбежал в ванную комнату — факт.       Он Альфа. В нём ощущалась власть с силой, и влияние его нутра на её суть. Во взгляде, движениях, прикосновениях. В том, как легко он вырвал контроль в судный день. Он альфа и это тоже факт.       Факт был и в том, что её принудительно трахнули. Хилтон ворвался в её кабинет. Запустил цепочку событий. Вернулся уже на порог её дома. Не приняв подавитель, не принеся блокиратор, что могло бы сгладить и без того острые углы их «взаимоотношений». Не отказался, когда она предложила остановиться. Приам Хилтон воспользовался ей и это был факт.       Последние десять минут после событий обнаружения метки требовали недюжих стальных нервов, которых не осталось у обоих вовсе. Попросту говоря — они решили сбежать. Нормальным был бы сценарий, в котором он прокусил бы кожу в основании её шеи. Оставил бы метку. Торндайк не осталось бы ничего, кроме как испытывать на остаток всей её жизни болезненную, односторонюю зависимость от Хилтона. Он бы занял её должностной пост по праву рождения, а ею же мог бы вертеть как бы ему захотелось. Присвоить, выбросить, уволить, скомпрометировать. Десятки вариантов развития нормального для общества события.       Факт её метки на основании шеи мужчины был ненормальным. Сюрреалистичным. Нелогичным. Сотни синонимов вдовесок и неизвестная переменная, чем это обернётся. Сама мысль о том, чтобы думать об их взаимоотношениях в будущем на работе и в повседневности казалась смехотворной. Это было попросту глупо. Конечно, не в первый и не в последний раз альфа пользовался течностью омеги. Подобные случаи сплошь и рядом пестрели по новостным заголовкам. Некоторые личности собирали целый ворох таких инцидентов и в некоторых, опять же таки, случаях это было практически послужным списком, вызывающим неосознанное восхищение. Среди необходимых кругов.       Элейн поджимала губы, крутила большими пальцами круги в сцепленной клети ладоней. Считавшая себя взрослой женщиной, она не могла найти ни единой возможности избавиться от Хилтона раз и навсегда, не вызвав при этом расследования в её отношении. Конечно общество встанет на сторону альфы. Кто бы мог в этом сомневаться. Ведь настоящая нужда в возникновении этой биологической аномалии возникла после разрушительной первой мировой, в следствии которой демография просела по всему миру. Рождаемость падала со скоростью опасной для самого существования человечества. Природа нашла выход и первые несколько лет после возникновения ранжирования были сущим адом.       Привычный мир встал с ног на голову. Случаи изнасилования, похищения, удерживания против воли. Полный набор всевозможных извращений. Но их вид выжил. Оклемался. Встал на ноги. Уверенно нагнал необходимый уровень рождаемости. Оставил на привычном полотне истории гигантский рубец, с последствиями которого приходится мириться их поколению.       Ноги сами дотащили её до прихожей и папки с документами. Поднимет и утащит на кухню, практически в прострации пытаясь выполнять какие-то механически привычные движения. Только бы не задумываться над всей глубиной ситуации, которую отрицало её сознание до сих пор. Её телу было невообразимо легко, как никогда в жизни — факт. На задворках сознания зудела мысль, что её изнасиловали и она не пыталась сопротивляться — тоже факт.

***

      Хилтон не мог прекратить растирать то самое место, на котором теперь красовалась лаконичная, маленькая цветочная метка. Её метка. Метка, блять, омеги. Их отношения не шли в рамки привычного и нормального. Взаимная неприязнь, долгие годы неведения, сорванные крыши от случайной, совершенно глупой ситуации. Если бы он тогда не зашёл в тот кабинет. Если бы только не решил стоять на своём. Если бы… Столько всего он мог бы просто НЕ делать. И теперь, внутри скребло от мысли, какие последствия могут быть от метки на шее. Плече. Спине. Сука, какое же тупое расположение.       К его облегчению, описанные во множественных статьях интернета пункты, как возникает зависимость и как её распознать — были к нему неприменимы. Приам описывал своё состояние как стабильное. Разве что приятное тепло и ощущение недостающего горячего тела под боком были чем-то из разряда новшеств. Не сказать, что это был его первый секс с омегой. Конечно нет. Однако именно сейчас воспоминания о, казалось бы, постыдном и незаконном поступке, укоренились в сознании и памяти яркими картинами. Полотнами, требующими восхищения потому, что не только передавали изображения, но хранили эмоции, мысли, чувства. Стоило к ним потянуться и они отдавали эти щедроты обладателю своей памяти.       Оставался вопрос, что делать теперь с этим дальше. Как вести себя на работе, уйти ли сейчас из квартиры, сохранив какой-никакой, но образ мудака, получившего своё. Или добить эту женщину, которую он в начале недели на дух не переносил. Насильно присвоить, вывести из себя, довести до слёз, или скинуть на неё работу. Десятки вариантов и каждый казался неправильным. Приам не считал себя мудаком. Он мог вести себя как мудак. Мог, прикрывался этим в рамках выбранной модели поведения. Соответствовал общественным взглядам, чтобы не наживать проблем. Оправдывал жестокость и то, что пользовался окружением, избирая многочисленные психологические уловки. Нет, он не мудак. Поэтому сейчас лучше всего избегать этого нового факта.       Выйдет из душа, оглядывая опустевшую скомканную постель и разбросанные вещи. Приятно кольнуло в груди, что хотя бы здесь царил беспорядок и вечно правящая рука Торндайк не попыталась вернуть всё на место, словно ничего не произошло. Это забавное «взрослое» решение принимать произошедшее ощущалось на кончике языка лёгкой сладостью. Надевать костюм здесь было как-то непривычно. Неуместно чтоли? Элейн ушла куда-то и сидела тихо, как мышка. А он возился с запонками на пиджаке, будто пытаясь оттянуть момент встречи лицом к лицу. Так или иначе, поговорить с ней ему придётся. Видеть её каждый день — снова да. Вечно бежать от этого не выйдет.       Торндайк уселась на одном из двух стульев за столом кухни. Небольшая светлая комната. Чистая поверхность кухонного стола, аккуратно выставленные солонки, перечницы, стеклянные баночки со специями. Натёртая до блеска раковина, не менее чистый кран и чёрная гладкая поверхность плиты. Всё здесь лежало и пребывало «в идеале». Порядок как способ сохранения рассудка. Раскрытая папка лежала на столе, будто готовая к препарированию. Чем, собственно, она и занималась. Наконечник стержня ручки упирался в раскрытый небольшой блокнот, то и дело выводя новые завитки мелким аккуратным почерком.       Подсохшие волосы вились локонами, скрывая часть лица и большую часть фигуры. Одна нога небрежно поджата коленом к груди, пока ступня второй то и дело покачивалась в ритм неслышной мелодии. Приам пытался уловить ритм и с удовольствием отметил знакомое аллегро любимого им Либертанго авторства Астора Пьяццолла. Тихо пройдёт к столу, берясь за спинку второго стула и садясь напротив. Подоткнёт подбородок кулаком и продолжит молча наблюдать.       В квартире не было тикающих часов. Только электронные на духовке под плитой, но если честно, он туда не смотрел. Наблюдал за процессом работы, который видел кажется уже тысячу раз. Те разы были всегда издалека, через слой стекла её холодного, вылизанного до идеального порядка кабинета. Сейчас он наблюдал с каким-то странным умиротворяющим упоением, как взгляд голубых глаз бегает по строчкам текста внутри папки. Как с тихим, характерным шорохом, скользит ручка по блокноту. Элейн поднимет на него спокойный, демократичный взгляд, в котором было сейчас больше той деловой манеры, с которой она часто общалась со своими подчинёнными. Удивительно, но это успокаивало и приносило облегчение. Девушка согнёт лист в блокноте, пройдёт ногтём по линии сгиба и вырвет, протягивая ему вместе с папкой. — Следуйте этим инструкциям. Исправьте все недочёты. В понедельник жду на работу без опозданий.       Снова выдворяет его. Чётко, без расшаркиваний, не называя напрямую очевидную причину. Руки на автомате забирают папку с документами и исписанный лист, вкладывая в середину. Приам смотрит на неё прямо, спокойно. Не избегает зрительного контакта. Она видела этот взгляд десятки раз. Ему было что сказать и пока он не выскажется, не уйдёт. Элейн задумчиво изогнёт одну бровь. С тихим выдохом едва наклонит голову. Разрешает говорить. Он, напротив, качает головой. — Ничего больше не хочешь сказать?       Снова хватает инициативу, немедленно вызывая раздражение. — Мне нечего вам сказать, мистер Хилтон.       Снова, опять, этот злоебучий холодный официальный тон. — Мне есть. — Так говорите. Не тратьте моё и своё время.       Хилтон кладёт папку на стол, приподнимаясь со стула и нависая над ней через стол в трудноскрываемом раздражении. Она смотрит на него с опаской и вызовом, вновь поджимая губы. Сыплются искры, утекают секунды и он с тем же горячным раздраженным выдохом садится обратно на место. — Я ожидал услышать гневные тирады, обвинения, угрозы. Хоть какую-то реакцию. План действий в конце концов. Или ты просто хочешь игнорировать теперь тот факт, что мы связаны больше, чем работой? — по детски ткнул пальцем в сторону, где сейчас скрывалась под тканью метка. Та, которой не должно быть в природе. — Мы оба взрослые люди, мистер Хилтон. И оба в праве забыть всё произошедшее. Разойтись как в море корабли — Торндайк поднялась из-за стола и прошлась к электрическому чайнику, наливая воду из фильтра внутрь до отметки одного литра. Неспешно включила, доставая кружку, заварник и упаковку рассыпного чая из двух разных кухонных шкафчиков. — Если, конечно, вы не хотите обернуть произошедшее в личную пользу. Я прекрасно осведомлена, что вы хотели занять мою должность на работе. Теперь у вас есть рычаг давления. С лёгкостью вы сможете разрушить мою карьеру. Выдворить из компании десятком уникальных способов.       «Её Величество Цербер» говорила очевидные им обоим вещи. Спокойно, будто это не касалось её вовсе, засыпала чай в заварник. Методичные, отточенные движения. Внутри взбунтовалось что ни на есть глупое: а мне? — Так что нам нечего обсуждать — так просто ставит точку на первой же странице. Сухо, информативно, бездарно. Он ожидал от неё большего, она ожидала от него меньшего. — Наоборот. Что произошло три года назад на том вечере? — вперил в неё взгляд, пока она глупо хлопает глазами, не ожидав подобного вопроса. — Почему ты поднял эту тему?       Перешла на «ты». Хороший знак. Правильный рычаг. — Потому что видел последствия. — Это… не обсуждается.       Непривычно показывать слабость так. Ничего не может с собой поделать. Приам лезет ей в душу беспардонно. Вскрывает старый гнойник одним простым словом. Привлекает и удерживает внимание. Негромко закипает чайник. — Я не уйду, пока мы не расставим все точки над «I». Чтобы облегчить задачу, скажу списком. Первое: что произошло три года назад между тобой и младшим Дэвидсоном? Второе: что мы будем делать с меткой? И третье: завари мне кофе.       С удовольствием видит как выражение её лица останавливается на немом «Хуясе» и не может удержать мягкой улыбки. Как же ему всё таки нравилось выводить её из себя. — А не много ли хочешь, морда нахальная? — прищуривает взгляд с угрозой. Что-то новенькое. Такого Хилтон ещё не видел. Коротко мотнёт головой с ухмылкой и скрестит руки на груди, всем видом показывая, что ждёт. Элейн же достаёт вторую кружку, но раздраженно бросает: — Кофе нет, будешь пить чай. — Сойдёт. Продолжай — подначивает фразой, заставляя возмущенно захлопнуть рот. — Как же я хочу тебя послать нахуй... — бормочет, развернувшись к нему спиной. В неё же прилетает весёлая усмешка, заставляющая зубы скрипнуть от злости. — Это мы уже проходили и прекрасно знаем, кто из нас двоих пойдёт нахуй первым.       Метнуть бы в него этой кружкой, да с кипятком сразу. Только кружку вот жаль...Молчание слегка затягивается, но не ощущается дискомфортным. Снова шорох чая, щелчок металлического заварника на кружку. Звук заливающейся горячей воды, специально предварительно дождавшись, когда будет не кипяток. Пристук кружек о стол и внимательный, недоверчивый взгляд сверлящий очередную дыру в его лице. — Что делать с меткой: в душе не ебу. Вижу впервые. Не слышала о подобном ни разу. Могу только посоветовать пронаблюдать за ней и внимательно прислушиваться к себе. Пока что ничего нового помимо неё не заметила. — Логично. Может хоть в мессенджере добавишь? Или ты не пользуешься соц. сетями? — наклонил голову, выискивая очередные новшества в её выражении лица и жадно ловя желанную реакцию. Элейн морщит нос и огрызается. — Наглеешь. — Нет, просто для удобства вести сводку — продолжает провоцировать и в то же время констатирует факт. Слышит яд в словах и это только раззадоривает сильнее. — Хочешь сделать из переписки личный дневник? — Звучит неплохо — как же. Сильно. Он. Её. Раздражает. Придурок. Ухмыляется, сидит себе не притронувшись к кружке с хорошим ягодным сбором чёрного чая. Гад. Выплёвывает на одном дыхании: — В конец охуел. — Не спорю. Так что там за история? — Хилтон наконец-то берётся за кружку, поднося к носу и сначала впитывая в себя новый аромат. Слегка терпкий из-за крепкой заварки, но в то же время элегантно-цветочный с ягодными нотами. Всё же пробует: кисловато-сладкий ягодный вкус немного контрастирует с терпкостью черного чая, делая его чуть мягче и гораздо ярче. Нечто ещё привлекает внимание, оттеняя приятное медовое послевкусие. Элейн замерла. Закрылась, стёрла эмоции с лица, уткнулась в чай и снова медлит. Это начинало раздражать, но он терпелив. — Я хотела использовать его, но в итоге воспользовались мной. Это всё — говорит сухо, отстранённо, нехотя. — Это всё? — Почему я должна вообще тебе об этом рассказывать? Не думай, что ты имеешь право лезть ко мне в душу, только потому, что подгадал необходимый момент и в отличие от него смог довести дело до конца — голос Торндайк непривычно дрожжит. Обвиняет обиженно. С треском и сокрытой болью, вечно прячущейся за холодной отстранённой натурой. — Ты не сопротивлялась — говорит вкрадчиво, мягко, пытаясь нащупать, что именно она всё же ощущала сейчас. Что значило для неё всё произошедшее. — Я не могла. Ты воспользовался мной. — Могла бы запереть дверь, выгнать, наорать. Тебе же удалось избавиться от Дэвидсона, верно?       Девушка напротив тяжело поставила кружку на стол. Смотрит прямо, болезненно в эти тёплые карие глаза, внутри которых читается нечто странное, неясное ей до конца. — Я не могла. — повторяет глухо — С тобой. Не смогла — зарывается пальцами в волосы, ероша и стискивая до побелевших костяшек. Закусывает нижнюю губу и лёд начинает таять под навернувшимися зачем-то слезами. Возможно, он перешёл грань. Медленно встаёт с места, наблюдая за тем, как Элейн даже не реагирует. Сгребает на руки и её вес в очередной раз удивляет. Почти ничего не весит, словно ребёнок на руках. Несёт в спальню, молчаливо заявляя, что никуда не уйдёт. Не смотрит на него. Сжлась в комок, полный напряжения и страха. Офисный костюм в уютной маленькой квартире выглядит инородно, но его сейчас это не беспокоит. Кажется, что мир перевернулся. На его руках — ненавистная начальница, с которой он воюет уже четыре года — факт. Они переспали — тоже факт. Он решил остаться в её квартире, залезть в душу и не уходить, а на шее теперь её метка.       Их очередной, простой и одновременно сложный факт.