Даю слово, что не водил никого.

А главное - что для Вахита всё закончилось. Наверное. По крайней мере с восходом солнца аж в семь утра, а не в пять, как тёплым летом. Ясным, лёгким, без проблемным. Приходится вставать рано, умываться нехотя, собираться. В кармане как всегда сигареты. Вот бы лучи солнца были теплее, жизнь проще, а ссадины не болели. Ближе к закату солнце будто и впрямь греет. Пытается приласкать своими еле тёплыми лучами, слепит всё. В руке опять против ветра смолит сигарета, вокруг - серые многоэтажки. В очередной раз ошивается по районам города, окунаясь в своё мысли. Это уже как хобби, которое перерастёт в дело жизни. Надо бы как-то у кого-то машину одолжить и по окружной погонять, желательно не в тотальном одиночестве. Сердце знает с кем хочется. Сердце Вахита ноет, знает, куда тянуться надо. Спать хочется, в сон клонит. То ли хорошо настолько, расслабился, то ли не выспался вовсе. Синяки всегда под глазами маячат. Под светлыми глазами, проницательными и достаточно чувственными. Большими. Щенячьими. С кем-то ласковыми. Дискотека в дк - как целый праздник. Проблеск светлого среди тьмы восьмидесятых. Единственный. Только в дискотеках отдушина, только там, зачастую, без драк ну никак. Хотя, ему ли привыкать? Им всем ли привыкать? Точно нет. Дискотека в ДК это всегда весело. Всегда все чем то заняты, все улыбаются, смеются, танцуют, тархун или Буратино пьют. Вокруг девчонки в свитерах ярких, в сарафанах джинсовых, модные все такие, с высокими хвостами и макияжем... Пацаны то все в спортивках, тоже есть кто в свитере, кто шапку не снял, кто образумился брюки надеть, но такое не часто встретишь, так только чушпаны ходят, в брюках, пиджаках и с галстуками пионерскими! Позорище пацану в таком разгуливать по району. Только Вовка Адидас приоделся, с погонами был, в форме, с медалями, сам блестит как новый пятак. Ну ему можно. Он с Афганистана вернулся, там с одеждой не шутят. И тем не менее - здесь всё таки лучше. Теплее. Зима же сидит тихо, не донимает никого, тише воды, ниже травы. Никакого внимания не привлекает и не хочет даже. Опять начинает в себе копаться, будто хочет найти особенное что-то, как алмаз. Хотя, скорее, ему бы в чувствах своих разобраться и понять всю тягу да влечение. С какой целью? Чего не хватает в жизни то? Сегодня ведь идёт решать эту проблему. Идёт к женским рукам, медлякам и всяким розовым поцелуйчикам, а не цыганочкам таким, что горло раздирает. Как же хочется ещё. И, наверное, это могло бы быть возможно, если бы не Зима. Именно Зима. Если бы он был другим, девушкой, всё было бы иначе. Вот и остаётся вопрос кого ненавидеть: себя или Турбо? Двоих бы сразу. Куртка Вахита остаётся у гардеробщицы, и вот, спустя минуту встречает уже просторный зал, голоса людей, музыка. Сам пошёл, от всех оторвался, обо всех забыл и забыть хочет навсегда. Сразу девушка под бок подворачивается, диалог заводит. Живая такая. Яркая. В свитере цветастом, модном. Так и светится, будто и Зиму зажечь пытается, а он только устало глаза рассматривает, которые чуть ниже от своих. Красивые, но в голове всё равно другие. На её месте другой. Опять голова не тем полнится. Наконец, какой-то медляк. Турбо только терялся в своих мыслях, вспоминая обрывки воспоминаний... Я как тогда слышал шум музыки. Помню как мы все танцевали в одном кругу, между мной... И ним. Был Вовка, который сам улыбался и танцевал ярче всех. Маратка свою девчушку притащил, со всеми здоровался, а я лыбился тогда, помню весело было за ним смотреть, крутого из себя мол строил. Диджей трепался долго, да медляк все-таки включил. Я стоял прислонившись к холодной стене и смотря на остальных, даже Зима и то кого то подцепил. Ревность поднялась комком в горле, не давая вдохнуть. Пришлось выпрямиться и подхватить за руку первую повышающуюся девушку. Я не помню как ее звали, помню только, что она была с белой резинкой и в красном свитере. Помню, она жалась ко мне, утыкаясь курносым носиком мне в шею, а я то и дело поглядывал на Зиму, и тут же отворачивался. Мерзко. Почему это происходило именно со мной. Вахит тогда Молча подхватывал девчушку, да аккуратно танцевал. Он не старается посильнее или побольнее надавить, как с фарфором обращается. Не сдерживается. Целовать лезет, за затылок аккуратно поддерживая. Наконец ныряет в какую-то тёмную пучину, забывая его светлые глаза. Пытаясь, по крайней мере. Стыдно. За себя, свои мысли, действия. Опять хочется новый день, будто он как чистый лист будет. Хотелось бы верить в это. Позже вновь заиграла песня, в которой все в круг вставали. Теперь Турбо уже стоял с Зимой, пересилив себя и улыбаясь ему, танцуя с ним и остальными. Девушка из рук Вахита куда-то быстро испарилась, танцуя уже одна. Он Даже не запомнил ведь как звали её. То ли Кира, то ли Катя..да какое это имеет значение? Она дала секундное утешение, после которого наступило ещё большее бессилие. Так нелепо. Слишком. Турбо рядом, остальные ребята. Конечно, взгляд цепляется только за него. Слабо улыбается ему, к стене отходит, меж людьми аккуратно проходя. Прислоняется спиной к ней, дух перевести пытается и просто откинуть всё в своей жизни хотя бы на один вечер, как всегда. Ну всегда же работало. А сейчас что случилось? Перемкнуло окончательно? Похоже на то. Мыслей зато полная голова. Стыдно ещё раз смотреть на Турбо, стыдно признавать что он здесь и так стыдно вспоминать ту травматичную цыганочку и отношение к себе априори в тот вечер. Лучше бы ударил ещё раз, всё таки. Разбил лицо, сломал пальцы и расцарапал спину. Зима явно Не может здесь больше находиться. Нужен свежий воздух, нужна тишина и нужна сигарета. Он и выходит аккуратно из зала. Мимо Валеры прошёл, глянул смазано по нему, не осмелившись в глаза. Стыдно. Почему-то, остаётся яркая и немая надежда в глубине души что он просто пойдёт следом. Покурит заодно, просто помолчит и порадует своим присутствием под боком, хоть как-то позволяя расслабиться. Без него - тревожно. С ним - ещё больше, порой, но это совсем не тот случай. Сейчас Турбо как воздух нужен. Как морозный такой воздух на улице, который обжигает щёки и руки. Очень холодно без куртки, но он ведь здесь ненадолго. Верить в это не хочется. Как обычно, маршрут прост: зажигалка, сигарета, губы и клуб густого дыма который за секунду испаряется. Зима глаза закрывает и выпадет из этого мира окончательно. Ничего вокруг нет. Никого вокруг нет. Просто тишина и темнота непроглядной пеленой. Так спокойнее. Турбо оглядывает вокруг, понимая, что кого то в кругу их нет. Это ощутилось за секунду, воздух потерял запах, музыка стала тише, будто уши заложило. Он понял кого нет. Через пару минут Турбо оказался на улице, смотря на знакомую фигуру и подходя к ней ближе с левой стороны. Даже не смотря на Зиму, он молча забрал из его рта уже подожженую сигарету и затянулся, опуская руку вниз и выдыхая дым. Кожу Вахита обжигает мороз. Очень холодно, ещё и мелкий снег в лицо метёт, покалывая неприятно. Хотелось с себя их смыть раз и навсегда, абсолютно забыв. Напрочь. И в очередной раз прекрасное одиночество прерывается фигурой рядом. Даже глаза свои лукавые не поднял. Сигарету забрал, лишил удовольствия и стоит неповинно, ещё и отчитывая. Ну, нашёлся праведник значит. Зима же от него наоборот отворачивается, хмурится даже чуть. ー и чё это ты ушел? Чё за выкрутасы то, пацаны отдыхают, развлекаются, что ты всем своей рожей недовольной портишь весь праздник? ー Тут то Турбо и посмотрел на Зиму, разворачиваясь полностью, а не просто стоя рядом. ー Не стыдно тебе хоть? Уходить вот так просто. А если бы там драка началась? А если бы пацанов наших бить начали? Ты бы тут стоял курил? Нет, ну конечно, ладно, с девчонкой там отойти. Цветы, розы, песни, поцелуйчики, все дела. Но она то от тебя ушла, как только медляк кончился. Ты чё тут какую нибудь вафлершу поймать пытаешься, или, ты чё, я не понял, из этих? Амерекоский педераст? Знаешь же что за такое бывает. Нельзя одному уходить, как ты не понимаешь. А если бы я не пришёл? Чё было бы? — Стыдно, стыдно. Не переживай. Нотации другому кому-нибудь читать будешь, святой. – И Вахит бы продолжил, срывая всю злость которой уже очень много, эмоции все, переживания, только на губах очень резко оказывается чужая ладонь. Не очень холодная, не совсем грубая, приятная. Турбо стоит, слушает его ответы, как тут же слышит чей то крик и затыкает Зиме рот ладонью. «НАШИХ БЬЮТ.» Сердце застучало быстрее и Валера рванул в здание, видя непонятную шумиху и тут же залазя в самое пекло драки. Конечно, Турбо уже в самом разгаре. Зима же аккуратно пробирается туда, стараясь не попасть под руку и вытащить Валеру, только с каким-то хмырем всё таки сцепливается. Валера под бок получает, уже не разбирая, кто перед собой, бьёт все сильнее, наповал, забываясь совсем. По лицу получил, в ответ по рёбрам бьёт и в живот, стараясь спихнуть с себя дом-бытовского. Блять! Языки у всех походу длинные сильно! Но за своих горой, он обещал. Из этого размышления выводит удар по щеке и полицейский свисток. Вот тут валить надо. В груди ураган и кровь стучит в висках с бешеной скоростью, он будто под напряжением. А перед ним уже нет никого – пустое место, и что Валера видит сквозь пламя этого огня – одному Богу известно… И вот уже лежит он на полу, сжимая руками переломанное лицо, а сверху на него катится красная звезда с некрашеными лучами и громко воет благим матом, что-то причитая на русском. Нельзя лежать как чушпан, Валера пересиливает себя, перехватывая удар, скидывая противника на пол и продолжая бить. Сильно, смело, быстро, неразборчиво в кого... Но это уже не важно, главное, что он стоит за своих. Турбо и есть Турбо. Быстрый, резкий, неожиданный... Тогда-то Вахит панично рвётся к лукавому своему, хватая и вытаскивая. На улицу тащит, там уже и руку на себя закидывает, отбегая куда подальше. Можно и шаг замедлить. Теперь в качалку, куда ж ещё. За этот пыл и рвение хотелось хорошенько прописать Валере. Вечно оказывается в какой-то хуйне, из которой его спасать. Так и в этот раз. Ужасно неудобно тащить товарища так. На руки бы взять, по человечески, только так же пидоры делают. Ну, Турбо не девушка и не пидор чтобы его на руках таскать, так что такую идею можно даже не предлагать. Без сомнений. Морозный воздух бьёт в лицо, Валера чувствует его лучше всего, с разбитой губой и кровью на лице. Валерка плохо слышит и смотрит вокруг с каким-то странным безразличием. Ему до последнего не верилось, что всё это реально. Он думал, это очередной сон. Не может ведь быть, чтобы совсем рядом не было никакого просвета? Просвет был. Рядом с ним. Тащил его до самой качалки на плече практически. Ноги еле перебирались по снегу, и Валере не оставалось ничего другого, кроме как откинуть голову и закрыть глаза. Только тут он понял, насколько сильно замёрзал и не только телом. — Опять влез в самый центр передряги. Тебе не надоело? Опять раны зализывать будешь. – Устало говорит Вахит, вздыхая. Опять побитый, но такой характерный Валера. И никакие раны его хуже не сделают. Судя по ощущениям, был уже глубокий вечер, а ночь прошла совсем недавно. Когда Валерка пришёл в себя, было совершенно темно, но они были в знакомом месте. Рядом качалка? В Качалке горел свет. Из открытой двери доносились голоса. Валеру понесли в коридор. Он совершенно не помнил, как его несли и куда. Товарищеский разговор, смех, потом тихо. Можно было двигаться. И ещё постепенно отключалось всё вокруг, голоса становились всё глуше. Потом все встали в кучку над Зимой и Турбо, смотря на них и выпытывая, что же все таки произошло на самом деле в ДК. Я помню как слышал его голос, что то шептавший мне и так и эдак. я помню как он почти отчитывал меня за эту драку. Но.... Наверное, я был готов слушать его тогда вечность, чем вновь получить по лицу. И я бы его послушал. Если бы он сказал, что его голос, это способ спасти мне жизнь. Зима Оставляет Валеру на ребят, сам остаётся на пару минут со своими мыслями. Вот и как с ним быть? Никак на него не получится ругаться и обижаться. Совсем. А насильно себя заставлять - вариант самый худший. Особенно, когда в голове всплывает чужая рука на собственных губах и эти же такие чужие губы опять же на своих. Только насколько они были чужими? Очень тяжёлый вопрос. Щёки краснеют стремительно, но как хорошо что это можно списать на перепад температур. Всё таки возвращается в компанию, рядом с Турбо оказывается, аптечку просит. Приносят. А там уже и допросы, на которые Вахит достаточно сухо, но отвечает. Явно не в духе после всего произошедшего. Ему бы побыть в тишине, а не в этом всём. От того и тащит товарища подбитого в другую комнату, остальных оставляя для обсуждения где-то там, будто так далеко. — Дурак ты, Валера. Лезешь под руки горячие, а потом весь в ранах ходишь. – Куртку с него стягивает, наконец ран касается. Перекисью аккуратно всё обрабатывает, по крайней мере то, что видит. А остальные ссадинки и йодом уже. Лицо только не трогает. Смотрит всё, разглядывает, взглядом зачарованным. Ближе придвигается. Вату к скуле жмёт, а сам в притык лезет, горячим дыханием обжигая. Кончиком языка касается ранки на чужой губе, а там и той злосчастной на скуле, прям таки зализывая. С ума сходит будто, хочется раскрыть свою ненасытность, но отстраняется всё таки, сохраняя спокойствие и нейтральный вид, не смотря на сбившиеся дыхание и мурашки по коже. В жар бросило. — В следущий раз не буду тебя вытягивать. – Самая чистая ложь. Всегда он его будет вытягивать. Даже тогда, когда это будет очень опасно, чертовски опасно. В ад полезет за Валерой, лишь бы увидеть, коснуться, ощутить рядом и спасти. Валера сидел полностью погруженный в небытие. Он ничего не чувствовал, не знал, не слышал и не ощущал. Все, что с ним происходило, было вроде шума, который можно долго не обращать внимания, но все же он был, и будил воображение, заставляя предполагать самое худшее. На самом деле шум исчез, потому что не осталось ни Валеры, ни комнат, в которых он находился. То же происходило и с его спутниками. Люди и предметы потеряли свойства, которых были подвержены. Но это ощущение исчезло далеко не сразу, а постепенно, со скоростью, от которой голова начинала кружиться все сильнее и сильнее. Острота ощущений ослабевала, исчезали запахи, пропадали звуки, оставались только цвета и тепло тела. Голова очищалась от всего, кроме цвета, тепла и тяжести, которые заполняли ее от макушки до лба, медленно переходя в прикосновение раскаленного металла к коже, которого было довольно. Голова свободно и плавно двигалась в такт движениям, оставаясь в одном и том же месте. Где-то внизу живота рождалось и тут же погасло теплое чувство узнавания и покоя. Вдруг пропала резкость изображения – но это не была потеря ориентации в пространстве. Стало ясно, где находится тело, с которым происходили и другие вещи: послышался тихий плеск, казалось бы, совсем обычные и неожиданные перемены. Он сидел в комнате в качалке, оборачиваясь за Вахита. Докоснулся до своего лица... Что то мокрое..... Ну может он водой вытер. Не придав этому большого значения Турбо запихнул в рот сигарету и из под нее сказал Вахиту. ー ну и не вытаскивай больше. Потом свои же запинают за то, что друга своего не спас, когда он умирал. Когда его ногами люди били, а ты типо такой честный, не при делах. Ссыкло ты, Вахит ー Валера судорожно сжал сигарету в пальцах, зажимая и стараясь скорее затянуться, расслабиться. Слова Валеры прям по сердцу Зимы режут. Ну как он может так отзываться, когда Вахит всегда за ним в пекло лезет. Вот и вздыхает он тяжко, аккуратно откладывая вату. Взгляд тяжёлый переводит на Валеру, поднимаясь. Клонится к нему, пытается показать то, что сейчас он сильнее. Статнее и напористее, играет ведущую роль. — А ты еблан. Ослеплённый, оглашенный и не думающий, прежде что-либо делать. – И Зима бы продолжил, сорвался, перешёл на грубости и был откровенным до последней частицы души. Устал терпеть, устал молчать, больше не может быть посторонним и наблюдателем. ー Я не беру в расчет идиотов, которые будут кидаться отравленными дротиками и пролезут в голову через задницу, - сказал Валера. - А что, по-твоему, для них характерно? Они же ведь как животные! Без разбора и своих бьют. Что значит «Ослеплённый, оглашенный и не думающий, прежде что-либо делать»? ты вообще думаешь, что говоришь, Зима? Я за улицу стоял! Я честь пацанов своих защищал! Да, полез драться. Но это нужно было сделать, как же ты не понимаешь! Я не могу отсиживаться в запасе вместе с такими.. как ты. — Чтобы с тобой сейчас было, если бы не я? Не стыдно, что такой как я из передряг тебя, старшего вытягивает? – Холодный тон голоса Зимы, холодный взгляд. Всё это такая зимняя смесь и холодная спесь, которая обжигает. Взгляд с чужих глаз скользит на губы, на них же и останавливается. Отступает, распрямляется всё таки, отходит куда-то к углу, дух переводит. Закрывает глаза, вздыхает опять тяжко, скрещивает руки на груди. Курить хочется. — Домой сам дойдёшь, надеюсь. Лучше здесь заночуй. – Поднимает взгляд всё таки, подходит к двери, оборачивается в пол плеча. Турбо слушал его все это время, усталыми глазами проходясь по очертаниям его тела под одеждой и спортивками. Казалось, что от тела идет слабый электрический разряд. Взгляд его то делался прозрачным, то становился тяжелым и колким. Он задумался. Наконец он поднял руку и почесал ногу. — Но если хочешь - я провожу. – Уходит всё таки. Впрочем, теперь пускай Турбо попробует походить следом и найти. Покидает Вахит помещение совсем неспешно, накидывая куртку. Холодный воздух опять обжигает и вызывает волну мурашек по спине. Меж пальцев сигарета, с губ дым. Пусть хотя бы это заставит забыть о всех событиях злосчастного вечера, расслабляя и забирая всё, что успело накопиться. Все обиды и желания, злость и разочарование, всё-всё негативное. Зима развернулся и ушел. Турбо сжал в руках окурок, бросая его в дальний угол комнаты где сидел и залез на диван с ногами, поджимая колени ближе и сжимая губы. На его лице отражалась мучительная работа мысли, рождавшей вопрос, ответ на который никто не мог дать. Перед этим он успел натужно посчитать количество ударов, врезавшихся в него за всю драку в ДК: до ста. Где то 34? Это если считать все касания.... 34. Посчитал еще раз: нет. 33? Нет. 34 - точно. Тринадцать? Тридцать три. 52 - вроде было два. Турбо схватился за голову, только бы не вспоминать этот момент ещё раз, как его хватают, тащат и бьют. Усталость. Измученность. Безысходность.