Даю слово, что не водил никого.

Турбо. 5:30 Поезд. Вагон. Опять галдеж. Они все сидят. Ждут кого то. А вот и он, Пальто пришел. Все вокруг взвизгивают, удовлетворённо смеясь и хихикая. Особенно Зима. Противно от него стало вдруг. Уехал бы, что ли. «Почему я? - думает, - Почему из меня этот крик не выходит? Чем я лучше их всех? Разве я не такой же, как они? Откуда это во мне? Я лучше. Лучше! Хорошо! Вот только не надо ничего мне про это говорить. Ничего не хочу слышать. Буду молчать». Как же он хорошо знает себя. Но он не знает, кто он. Что это за фокусник без лиц и масок? Почему так тихо? Неужели это он всех так обманул? Но они не видят, не понимают? Они что, совсем слепые? Или уже ничего не чувствуют? Не надо им объяснять. Скорей бы поезд поехал в эту блядскую Москву. И музыка опять заиграла. Ага, поехали… Вот оно. Как всё изменилось… Нет, ещё похуже… Вот… Мелькнула станция. Поезд. Сон какой… Опять они все чужие… Чего он лезет то опять к нему? Весь вагон свободный, там с пацанами тоже место есть, чё сразу к Турбо то садится хочет. Хотя... они все такие... все, и даже Зима тоже противный такой противн… Так, все. Хватит. Он зажмурился, пытаясь отпустить поток мыслей. Скорее всего,просто не выспался, вчера всю ночь под эту балалайку сидел, слушал. Пускай вези. Всё. Этих, его. они хоть не так прыгают, как совсем мелкие. Но Чем больше думал, тем всё хуже и хуже себя чувствовал. Скоты… Ладно, надо поспать. Поезд всё ближе и ближе к Москве. «Хоть все зажрут, уроды, выпью потом, - он оглядывается вокруг, видя эти улыбчивые и довольные лица» Кто то хочет покурить, и все идут в тамбур. Турбо за ними, вставая к дверям и слушая это бренчание голосов. Разрешает покурить младшим. Пусть отдохнут, ладно. Кнут и пряник. Он, в этом случае, кнут. Ну и поезд в кресле. Улыбаться и ехать в нём всё труднее и мельчает. Светает уже, хоть в окно. Курить неохота. Вокзал. Не будет весь. В облаках всё из окна. Забурчало что то и потянуло, но скоро выдохнуть легко. На поезд. Вдыхаю, вроде. Так хорошо. Люди с чемоданами всё. Вот, правда. Недовольство и успокоился. Вдруг к своим идём по улице, в спину. Город. Небо это впереди. Вот она, Москва. Столица Матушка нашей страны. И все у нас впереди с ними. «У нас с ними?» Зима. 5:39 Зимнее одиночество расползается будто по венам, пока сигаретный дым вокруг окутывает дымкой и своей пеленой. Он его не будет слушать и слышать, не будет уважать и считать равным. Слишком долго Вахит его знает. И знает, что Турбо умел быть другим, только, разучился что-ли? Или ещё не нашёлся тот человек с которым ему хочется быть другим. Хотя, это ведь всё не его дело? Далеко не его. Пусть он будет старшим, уважаемым и авторитетным. Зима постарается держаться подальше от этих званий, но не от Валеры. Такой старый поезд, уютный вагон и приятный галдеж. Все эти люди кажутся дружной семьей с которой хочется быть. Которая искренняя, тёплая и настоящая. Хотелось бы в это верить, не довольствоваться воображением и ложными надеждами. Хотя, на один вечер можно забыть об серьёзности и здравом смысле, радуя душу. Холодную, закрытую, безразличную. И эта душа даёт своё - улыбку, радость, фантомное счастье. Приобнимает мелкого, похлопывает по плечу, заводит какой-то диалог. И заговаривается, смеётся, просто веселится от всей души, пока взгляд не падает на Валеру. Хотя нет, Турбо. Почему-то именно от Валеры в этом человеке осталось мало, и это мало он усердно скрывает. Он не осуждает, но и не проявляет сочувствие. Остаётся в стороне, видя состояние налицо. Слишком читабельно. Истинный кнут, причём, особенно жёсткий. Зима так же сторонится, пару раз затянувшись то. Не налегает на сигареты, не считает своим. Лёгкие жалко, как ни крути. Жалко становится и обветренные губы на вокзале столицы. Просторной, необъятной, которая слезам не верит. Хотя, из всей компании их никто и не пускает. Не по пацански. Хотя, иногда хотелось. Очень хотелось, да и повод подворачивался. Здесь повод всегда был, а одобрительного "можно" не было никогда. Кажется сплошнейшим анархизмом. За спиной Турбо будто и дышалось по другому. За его плечом вроде и спокойно, но тревожно одновременно. Нельзя ожидать и предугадать что произойдёт. Время и место сборов назначено. Остаётся только ожидать что все соберутся и никто не останется на чужине. Зима не совсем быстро отбивается от основной группы. Сначала за Турбо бродит, а потом просто сворачивает в один момент в другую сторону. К реке хочется. К цуму. На площадь. Слишком много мест, которые не удастся быстро обойти. Размеренный шаг ведёт по улочкам, взгляд бегает вокруг, да только в голове опять кипа мыслей, которые так связано идут и одна из другой тянется. Опять Турбо, опять его лицо и грубый голос. Да что ж засел в голове. Жалко его? Нет. Отчасти, разве что. Мерзко от него? Нет. Раздражает? Тоже нет. Никаких отрицательных эмоций, даже некое безразличие, что-ли. Он мальчик взрослый, авторитетный и «старший». За него беспокоится не надо, разве что только чтобы в беду не угодил или в обезьянник. Тогда то и срывает здравый разум. В голове только одно «его нужно найти. Найти, и быть рядом». Так и бежит по памяти обратно, пытаясь и накидать вариантов куда этого дурака понесло. Не по ветру лишь бы, а то точно не найдёт уже. Турбо 9:10 Они выходят все на платформе. Все кружком стоят возле Турбо, Кащея и Адидаса с ними нет, он главный. Турбо громко говорит, перекрикивая стук поездов, шум людей на станции и гул моторов. Деньги у младших забирает, что б ерунды не понакупили сувенирной, что б не обокрали их, как детская экскурсия. Мол, по секретному маршруту из поднебесной только старшим можно – так за ними надежнее. У старших и так есть. А кто не с ними, тот против. « Ваньку валяешь? Да? А зачем тогда на красный свет по семь рублей в час бегаешь? Здесь все так ходят, ты что? Сам же говорил. Так что, даже вопросов нет? Вот и хорошо. Деньги ты уже получил. здесь порядок навести хочешь? Тут всякое бывает. Кому попало не доверяем. Тут свои законы и правила, свои улицы, тут свой шум, мы не в Казани. И ты его пока не наводи. Поедешь по разработанной программе. Ты ведь тоже не новый год отмечать приехал. А в столицу, с уважением тут ходить надо. » ー Валера отчитывает Маратку, что тот по сторонам не смотрит, сразу на прямик ломит, к людям лезет. ー Повторяю еще раз. Штрафы высокие тут. Дети вы у нас уже большие. Опасно. Там могут не так понять. Здесь может вообще без ноги остаться. Пусть все равно. Мы их не остановим. Не со зла они, просто город этот их. Младшие кивают, слушаются, далеко не отходят. Да и не много их, человек 10. 11.... Зима ещё. Фотографируются у МГУ, студенты мимо ходят, Пальто свой фотик прихватил, это хорошо. Потом у какого то пацана бедного, куртку с ботинками отжали, ну ничего, зато теперь у Валерки обновка. Все улыбаются, смеются. Турбо тоже как то расслабился, немного выдыхая и успокоившись, а может это просто был утренний адреналин. Зима ушел куда то, не далеко вот тут вроде рядом идёт, а вроде совсем в другое место собирается. Захотелось схватить его за шкирку, присмирить молодой организм, заставить идти рядом как послушного щенка, но он не может этого сделать, не так поймет. Какая то педерастка-ревнивая хрень, а он не из этих. И вот они уже на улице, у базара стоят, все с красными щеками, довольные, сычи. Все шаурму или перемячики едят, квас пьют, лыбятся, у Турбо выпрашивают ещё на Арбат быстро съездить. Но уже время позднее, электричка скоро последняя уйдет, а ночевать? Тут что ли? ー поздно уже. Мамки беспокоятся будут. У нас ещё час. Даю время пробежаться по рынку этому, выбрать что купить им хотите. Девушкам может что прихватить надо, платки, шапки, конфеты может какие. Бегом. ー на часы глянул, время уже 19:37. Электричка в 21:00, успеют. Деньги всем отдает, а сам глазами разглядывает сигареты какие то на прилавках. Может прихватить... Одну пачку покупает, а потом думает... И вторую берет, для Зимы. Идёт по рынку этому кричащему, Зиму ищет, сжимая в руках две пачки с сигаретами и зажигалку... Ну и где он. Из толпы людей видит, что кого то знакомого в машину милиции толкают. Потом понимает, что Пальто в передрягу попал, но рваться нельзя, тут все ребята на рынке, их нельзя оставить ради одного шакала. Его увозят в отделение, сразу на машине полицейской в Казань. Ладно, Пальто умный малый, сам справится. А они его уже у отделения будут ждать всей улицей. Зима 19:01 Ноги всё водят по этим улицам. Красивым, среди чужих людей, которые выглядят абсолютно по другому и смотрят так заядло, понимая, что не свой. Не местный, не из этих краёв, улиц и подъездов. От этого ни капли не обидно, совсем. Свой родной город прекрасен и на то родной, чтобы всегда там ждали. По крайней мере - одна куча людей точно. И, конечно, в голову приходит мысль сбегать на базар. Это самое главное в поездке на дали чужие. Так и выспрашивает у местных как дойти до чуда этого из улиц многоэтажек, а там через толпы пробивается. Слышен знакомый голос, очень знакомый. Звонкий, яркий, внимание к себе привлекающий. Зима опять остаётся стронним наблюдателем за всеми ними, стараясь не вызывать к себе внимание. Прилавки сверкают всякой всячиной, да только особо ничего интересного и не видно. Хлам всякий, пусть и красивый. Разве что, одни часики очень привлекают внимание. Достаточно массивные, пусть и циферблат не так велик. Такая трата бьёт по карману, но хочется. Есть кому подарить. Поэтому, уже через минутку красота оказывается в небольшом мешочке из ткани, чтоб не поцарапать, а там и в кармане. Теперь прибивается потихоньку к толпе, не скрываясь так больше. Сначала к малым подходит, парой слов перекидывается, о покупках интересуется, а там и за Турбо следует. Тенью, незаметной и беззвучной, за спиной маяча. Хотелось уж как-то привлечь к себе внимание, только на глаза не самая приятная сцена попадается. Угораздило же в передрягу малого, спасать нужно. Обязательно нужно, но точно в Казани, потому что подставлять всех - и впрямь невыгодно. Пожалуй, это единичный случай, когда мысли Зимы и Турбо совпадают. Наконец, безо всякого стыда Вахит выныривает из под чужого бока, задавая ненавязчивый вопрос, хоть ответ и знает. Но диалог то завязать нужно. — Во сколько поезд? – Правильнее было бы в котором часу, но, такие правила грамматики явно не для уличных. Носить стрёмное погоняло и выслушать от старшего не хочется, оттого только в мыслях себя поправляет и сразу после вопроса, будто ответа и не дождавшись, с толпой смешивается, прям таки в ней теряясь. А если уважаемый Турбо поговорить хочет - пусть отыщет. Он справится, взрослый и умный. На улице явно становится холоднее, уже достаточно темно, а от того и толпа кажется ещё более слитной, чем обычно. А сейчас одна цель - перемячики. Ну думал уж о них пол дня так точно, пора себя радовать. Приходится отстоять небольшую очередь, но получить желаемое и отойти к какой-то лавочке, довольно на ней раскинувшись да наблюдая за всем движением, которое достаточно бурное. Так можно было бы сидеть очень долго, если бы не мороз и отсутствие часов. Те, что в подарок - не считаются! Негоже их самостоятельно запускать и вообще трогать ещё. Маленький принцип, который очень важен для Вахита. Приходится обратно искать свою толпу, что занимает по ощущениям достаточное колличество времени. Нашёл. Интуицией и логикой, ну вот диво. Сразу к Турбо поближе подходит, с достаточно спокойным видом, в котором и чувствуется довольствие. — А скоро поезд? – Уже второй раз вопрос насчёт этого. Зима будто малый ребёнок, который за руку родителя теребит и засыпает одним и тем же вопросом, то ли время коротая, то ли думая что транспорт быстрее приедет. Сейчас в глазах огонёк. И не то чтобы он старшего задирает, или чего ещё подобное. Есть настроение затравить безобидную шуточку и краешек губ потянуть в улыбке. Турбо 19:40 Турбо оглядывается вокруг. Ребята рядом, всех видит. Тень рядом. Уже резко похолодало и он оборачивается. Светлые глаза смотрят на него, его сердце застывает на пару секунд и вновь тает. Зима. «Во сколько поезд?» самый идиотский вопрос, который он мог задать, он ведь знает ответ. Останавливается, пялится на Зиму, молчит. Он точно знает, как называется его страх. Один единственный страх. Встреча с которым неминуема. И завтра, и через тысячу лет. Поэтому он и не может ответить сейчас, хотя было бы совсем понятно, что ответ должен прийти. Что он его обязательно найдет. Но он боится, боится не успеть. Случайное движение. Еще миг, другой, три, пять. Всего три секунды. В этот самый миг он все равно знает уже все. Три секунды на десять вопросов. Потом станет поздно. Катиться с горы под уклон. А до того, пока можно сойти на повороте. Хоть бы поторопиться, хоть бы успеть… Машина тормознуть на секунду, сбить этого идиота с ног, наорать… Времени нет. Надо бежать, бежать… Куда-то, вниз, быстрее… Вот он делает какое-нибудь идиотское движение, прямо по снегу, ха-ха. Метель не успела метельнуться. Поворачиваясь на левый бок… Да и кто успеет на ту сторону, подумать. Я помню, как отворачивался на секунду, выдыхая и собираясь с ответом, как его уже здесь нет. Так легче. Так проще. Мы все уже собирались на назначенном месте, ребята смеялись, довольные покупками и менялись карточками или закладками, или конфетами, или плакатами, или календарями с любимыми музыкальными группами. Они ещё молоды. Были тогда. Теперь стали старше, уже без дня рождения и я… я тоже уже вырос, достаточно вырос. Помню, как тогда рядом он вновь вырос. Вновь дёргая меня за рукав и спрашивая, когда поезд. Я тихо ответил и повернулся к нему полностью, уже не скрывая усталого выражение лица и хмурых бровей, всучил ему пачку дорогих сигарет в руки и молча дал зажигалку. Это что то теплое. Какая то теплая искра между ними. Я помню его взгляд тогда, как он смотрел на меня своими щенячьими глазами и вызывал жалость. Мерзость. Не люблю это чувство. Его глаза были молодыми. Или что это не его, наверное, обращённую к небу. Ага, конечно, я уверен, потухшими молодыми, как у всех школьников. Тупиковыми. Но Зима давно не школьник. Давно не наивный мальчик. Валера смотрел на него, выжидая чего то, явно чего то резкого, а потом развернулся, сам делая это резкое движение и громко крикнул всем ребятам. ー ВСЕ СОБРАЛИСЬ? БОЛЬШЕ НИКОГО НЕ ЖДЁМ. ПОРА ЕХАТЬ! ー Пацаны выстроились за ними и уже пошли на вокзал, кто то шептался, говоря о том, что Пальто увезли, но явно знали, что Турбо уже знал. И даже, может так и будет финальный состав. Эх, уехать ещё обязательно не дождемся. Вот и он понимал заочно. Много что помните это, хотя там суточный. Оглядываются и метро, пусть оно думает о тех моментах. Они уже на вокзале, заходят в электричку, садятся, едут. Народ вышел, через кадр, наклоняя воротник, ноги вперед и за спиной в вагон. Люди сидят сзади, в новый. А могли так. Кто-то даже встаёт. Видно в него опять в окно, такие бегущие, бегут. Все думают о двух кварталах впереди. Им весело, рукой поднимают окна и впереди видны знаки, и их тех сигналов. Ничего, бог с ними, случись, ведь он уже сам убежит. И поезд, ему. Окна, короче, мелькающие. Уходящие вдаль. Куда? Как. Вагон вспарывается впереди движения те. Ход поезда. Последний привет. Уже все сказано. Пауза как сигнал к движению жизни. Все легче, забыл, посчитали в лицо. Турбо пересчитал пацанов, останавливаясь на одном. Глазами показал на свободное место рядом с собой, зная что тот видит и поймет. Кондуктора, свою мандраж, делает знак остановиться рядом, дотягивается, пацаны, другие оттуда. Свободные места постоят до конца состава и будут. Чему радовался, когда твой страх к тебе садится, такого бы точно не было. Зима 20:56 Кое что навсегда останется в памяти. Фантомно, ярко, небольшими отрывками - но будет жить и существовать в голове до самых последних дней. Не затрётся другими событиями и не будет чувствоваться неважным; незначимым. Усталое лицо кажется очень прекрасным, несмотря на хмурые брови, синяки под глазами и ранки. А может, это всё игра воображения и идеализация? Да какая к чёрту разница. Он рад быть здесь, сейчас и видеть это лицо. А пачка сигарет и зажигалка оказались в руках, которые разово дёрнулись от такого жеста. Застыл на месте ведь, только морозный воздух глотнув, вспоминая чужие глаза которые смотрели в собственные ещё секунду назад. Хочется отмотать время и посмотреть в них ещё раз. Слишком тепло. Это пламя обжигает и превратит в пепел, развивая по ветру. За чужим плечом хорошо видно всю толпу. За ним искренне приятно быть и чувствовать себя так близко к Турбо. Чувствовать себя частью коллектива, будто доверенным и близким лицом. Хотя, это уже явно дорисовки хорошего настроения, в которые искренне хочется верить. Зима не отходит к толпе, не строится где-то в их числе. Бредёт опять за плечом Валеры, под боком, всё сжимая в ладони несчастную пачку сигарет да зажигалку. Метро кажется таким привлекательным, хоть и все его пассажиры выглядят странно. То ли они, Казанские, - старомодные, то ли эти столичные умом тронулись и наслушавшись всякого бреда, да насмотревшись, как клоуны выглядят. Хотя, страшно даже представить что там с Питерскими. Вокзал встречает так приветливо. Хотя, они ведь домой едут. Это этот факт встречает приветливо и держится в голове. Предстоит ночь в купе. Пусть она будет такой же родной как прошлая, пусть запомнится надолго во всех ярких красках и пусть его глаза сегодня загорятся чем-то тёплым, а не ненавистью. Хотя бы на один вечер. Почему-то, этот поезд веет будто особой атмосферой. Внутри него не так, как всегда. Особенно спокойно, размеренно тепло, не душно. Взгляд чужой сразу же ловится. Собственные глаза только в пол уходят на секунд пять, а там и шагает, присаживаясь рядом, но сохраняя достаточно видимую дистанцию. Сейчас в голове опять всё перемешалось и будто сказать нечего. Забыл всё и всех. Сидит ровно, как струна натянутая. И не сказать бы что напряжение прожигает тело, напротив - достаточно уютно и комфортно. Хорошо. Наверное, пока взгляд не падает на чужие глаза и лицо в целом. Волна жара проходится по телу, заставляя замереть. Теперь уже в голову мысль ударяет пулей. От неё будто и боль краткая чувствуется. Совсем чуть ближе к Турбо придвигается, глаза прикрывает, в пол всё смотрит. — Пойдём покурим. Вдвоём. Перетереть за кое-что надо. – Сухие губы достаточно тихо молвят. Казалось, услышать можно только если прислушаться. Вот и таится надежда что Турбо именно прислушался, слушал и услышал, обратив внимание, а не как обычно. Турбо 21:07 Смотрит на него, а потом отворачивает голову к окну. Поезд быстро мчит. Он всё не может решиться заговорить. Наконец отводит глаза. Надо сказать про сигареты. По лицу его пробегает тень. Он сидит прямо и смотрит на зажигалку, которую держит в руке. Потом опять возвращается взглядом к сидящему рядом. Тот делает вид, что ничего не заметил. Тогда он решается. Совсем медленно, как бы с усилием, приподнимает ладонь и слегка касается соседа за руку. Тот вздрагивает. Замечает. Глаза их встречаются. В них - вся бездна их не взаимной страсти. Но есть еще кое-что, кроме страха - мелькает и что-то еще, - но у него нет слов. Так, во всяком случае, ему представляется. И чем дольше он смотрит в глаза соседа, тем яснее видит это. Но он всё еще не понимает, в чем дело. Вахит, воспользовавшись этим его мучительным молчанием, начинает говорить сам. Зовёт покурить. Приходится встать и нехотя выйти из вагона, прислоняясь плечом к запотевшему стеклу в тамбуре. И опять холодок возбуждения проходит по позвоночнику, хотя вагон полон гуляющими в нём людьми. Но совсем их нет в коридоре-тамбуре. Тут они и стоят вдвоем. Как они смотрят нараспашке и не думают об этом. Значит, всё хорошо? Глупо было думать. Это же нелепость. Совсем не думать, никто ничего никогда не видел, просто втиснуться в вагон и быстро ехать на мороз в час, когда самое страшное сейчас - разговор с ним. И он сам. Как все бессмысленно и нелепо. Кто они вообще могут это объяснить. Вагон похож на мёртвого дога, сидя в тесном купе, просмоленный пол и холодильник. Последний пустой конец вагона. Даже вспоминать нехорошо, все вокруг - просто людей и дуги. Ну да. Грустно. Нужно отпустить. Он закуривает, не смотря на парня напротив и молчит, дожидаясь начала монолога. Правда, уже забывает, что ждёт. Чего сказать? А что говорить? Я хороший друг? И от него - стекло напротив. А сказать вообще не можешь. К тому же это не он, и тот-то ли не понятно. Ничего хорошего. А он - он? То есть вообще о чем, наверное. Глупый вопрос, про свои ли он. Понимаешь, это была нет, отвык. Что, а остальное не важно. Выставив изо рта ещё гадость в виде слабого дыма от сигареты. Да, черт с ней, с этой гадостью. да, есть некоторые в этом, смотрит. как всё, говоришь. Эх, неудобно, почему просто глупым, второй смотришь, твой один. Может, смысл какой. Зима 21:10 Чужие глаза клеймом останутся и в памяти, и на сердце. Надолго, навсегда, навечно, напоминая обо всём плохом и хорошем. Хотя второго, если честно, значительно меньше. Что в жизни, что с Валерой, что с любой девушкой. Да никогда с ними не клеится, хотя пытался и старался Зима раз сто. Никто не брал за душу и сердце, тянула похоть и голод. Тактильный, душевный, чувственный, который разрывал и заставлял ластиться под чужие, нежные, женские руки, от которых из раза в раз становилось мерзко. Не нашёл ту самую? Наверное. Искал? Да. Много, долго, усердно. Шаги медленно ведут за оппонентом. Он вроде и притык к нему, чуть ли не прижимается, но одновременно находится так далеко. Старается не обжечься холодом и не растопить своим теплом. Спиной к стене прислоняется, сигарету тянет и чужую зажигалку заимствует, ювелирно утянув её из рук. Дистанцию сокращает чуть, в чужие глаза засматривается своими. Темноватыми, зрачки в которых уже будто с радужкой сливаются. Плывут в темноте, от эмоций, от сигарет, от оппонента. В голове слишком много мыслей, которые смешиваются и стекают в одну. Он. Напротив. Близко. Хочется ещё ближе. Чтобы рассмотреть глаза, каждый миллиметр кожи и ранку, с желаем её облизну- Да не. Пацаны о таком не думают. Не имеют права даже. Резко назад отшагивает, нервную затяжку делает, длительно дым в лёгких задерживает. Так, будто задохнуться в нём хочет, утонуть. Чуть не закашлялся. Пришёл в себя, всё таки, спустя минуты так две. Опять расслабился, расправил плечи, смягчив взгляд. Нужно быть осторожнее. Держать мысли и сознание на коротком поводке, тщательно всё контролируя. Наконец, приходит время для подарка. Те самые часики всё ещё с собой, для него купил ведь. Пусть хотя бы у себя будет хранить, если носить не захочет. Рукой в карман ныряет, задерживает её там, всё таки вынимая вещицу. Даже не знает как её отдать. Быть нежнее или сгрубить? В итоге - не думает. Отдаётся власти души, мягко хватая чужую ладонь за запястье да кладя в неё часы. В глаза чужие засматривается, сразу отпуская Турбо. Чтоб не брезговал. Не ругался. Не стал злиться. Не захотелось ему оттолкнуть, уйти, оставить. Теперь уже в голове пусто. Настолько, что становится тревожно. Хочется самому убежать, уйти, спрятаться и всё забыть. Турбо. 21:13 Турбо смотрит на него, стоя, кажется, в метре, а вроде и в другом конце земли. Его темные глаза холодные, как и потрескавшиеся на морозе губы. Смотрит и в руках оказывается что то холодное. Блять... Взгляд не может самостоятельно опуститься вниз и посмотреть, он застрял на глазах Вахита. В голове у него что-то вскипает, и он делает единственное, что приходит на ум, тянется ближе. На ощупь трение собственного тела о чью-то руку кажется невыносимым и омерзительным. Но Вахит хочет чтобы это прикосновение было именно таким. Протягивает руку и с силой сжимает в пальцах чужой локоть. В другой руке лежит что то металлическое, холодное. Глаза все таки опускаются вниз... Часы. Почему-то тепло ладони заставляет двигаться тело. Теперь он сжимается в привычный для себя комок ярости. И он не в состоянии оторвать взгляда от налитых кровью часов, блестящих в свете фонаря тамбура. Отвадить себя не удается. Несколько долгих секунд он держит глаза на циферблате, вместо того чтобы взглянуть на их бывшего хозяина. ーи что это за побрякушка? чё за дарение без праздников? Фу блять, педераст, - вырывается из его рта, он морщится, сжимая в руках эти часы, но не отдает. - чё за сопливая романтика, что бы мне часы дарить? ー Время его не остановит. А в нем открывается стон от смеха, безумный хохот и глухой стук. Фонарь уже так близко, лампа так рядом, часы от жизни с нигилизмом, пидорок стоит напротив. Проходит пара ударов сердца. Фары поблескивают камни. Есть в увиденном. Он перестает смеяться, опуская глаза вновь на часы и на Зиму. ー чё за бред, зима. Не по пацански поступаешь. Забыл, кто я тебе? ー Мысли вернуться без света на руке и что они катить дальше, фукать о часах, например. Как упорядочивая, они в руки, во всех мыслительных процессов, пеплментничая, рубя пыль. Свечение украшают удачами какого-то лежащей даже со звездой, звезды, жирок, значками, наш выбор, числом верно. А часы красивые то... С гравировкой. Ничего не остаётся, как тупо сунуть их в карман и выйти из тамбура, показательно ударив Зиму плечом. В груди стучало сердце от "подарка", и было так мерзко, что оно стучит. Это же блять... Так неправильно.. так противно.. но так хотелось надеть их сразу и при всех. Пацаны не поймут. Подарки не дарят без повода. Только чушпаны так делают. А Зиму отшивать нельзя. Никто не должен знать, что он это сделал. Зима 21:16 Сейчас и дыхание затаилось. Слишком всё нечётко и неясно. Совсем на минуту Валера раскрылся, показывая что-то, помимо своей агрессии и ядности. Длилось блаженство и такое исключение недолго. Теперь Зима замолкает, приходит в привычное для себя состояние и только в глаза чужие пялит, беззвучно всё выслушивая до последнего словечка. И всё чётко и ярко остаётся в голове. Каждое движение, поворот, смех и каждое предложение. Ничего он не забыл и ничего не забудет. На чужой вопрос звучит достаточно тихо «старший», виднеются стыдливо - обиженно опущенные вниз глаза, сжатая в кулак ладонь до выступивших вен. Ну и пусть идёт. Пусть глаза не видят его гнев, лицо злостное, брови хмурые. Пусть запах сигарет не слышится, голос звонкий и светлые глаза не прожигают. Внутри накопилось слишком много, из грудной клетки будто океан сейчас выплеснется. Солёный, бордовый, громкий. Волны бушевать будут, шторм начнётся. Хотя, он итак уже там, внутри. На сердце, на разуме. Кулак ударяет на стенке, окурок оказывается на полу. Сейчас к углу только спиной прижимается, глаза закрыв да голову задрав вверх. К лампочке. Жёлтой до ужаса лампочке. Противно от неё, от этого поезда, от дыма сигарет и прежде - от самого себя. От Турбо. От всей этой компании, банды, группировки. Таким ни с кем не поделишься. Даже самому понимающему Вове не расскажешь. Все осудят, обхаркают, отошьют. Да что за дружба такая? Что за правила? Кто это вообще всё придумал. Куча вопросов без ответа кружатся в голове, в горле ком, а ноги ватные. Хочется ненадолго исчезнуть из этого мира для всех. Даже для самого себя. Хотелось провести целую вечность в этом чёртовом тамбуре. Хотя, размышления итак затянули очень надолго. Да к чёрту всё. В руках всё ещё есть пачка сигарет, зажигалка и собственное отчаяние, которое от себя не оторвёшь. А раз не искоренить - значит прижигать. Пусть прокурится, словит никотиновый передоз и забудется всё. А подумать есть над чем, за свои года многое произошло, в будущем произойдёт ещё больше, если не сдохнет и не сядет. А в это верить очень хотелось. Особенно, когда пошла уже третья. Стало легче, пусть и пришлось присесть на пол. Расслаблен каждый сантиметр тела, ничего не волнует и никаких проблем совсем нет. Всё вмиг решилось, по щелчку зажигалки. Так хорошо не было давно. Вот бы оказаться дома, раскинуться на постели и лежать, лежать, лежать.. Глаза то закрываются, спать хочется, а возвращаться - нет. Хоть до конца поездки так сидеть придётся - не пойдёт. Не готов встретится с ним, ещё раз испытать очередной круг ада и вытерпеть эту пытку. Тоже умеет уставать, сдаваться, слабеть. Но это ненадолго. Всего одна ночь и можно терзать дальше. Хоть до бесконечности, пока терпение и силы не иссякнут.