Даю слово, что не водил никого.

Зима. 19:57 «—я не вижу зла, не слышу зла, не говорю о зле, ребята.» Казанские морозы ещё те, но сейчас на спад пошли, хоть к вечеру минусок достаточно нехилый. Почему-то сейчас очень радостно просто сидеть в кругу вокруг костра, согревая ладони на расстоянии от пламени. У кого-то в зубах уже сигарета, ещё и беседы ведутся, а Зима отстранённо сидит. И не то чтобы ему некомфортно, отнюдь - сейчас хорошо. В этом кругу, который семьёй назвать трудно, хорошо. Его взгляды на всё это вообще странные, а он их и не озвучивал никогда. Сдружился с Валерой, рядом ходит, общаются хорошо, дружат, но не при «своих». Вахиту привычнее просто промолчать и своевременно среагировать. Как-то незаметно, из чьих-то рук и в собственных есть сигарета. От огонька костра поджечь легко. Дым расплывается по лёгким, ещё больше расслабляет. Голоса кажутся уже такими отдалёнными, где-то там, на фоне, далеко. Не рядом, под боком и вокруг, а как тихое радио из соседней комнаты. Взгляд медленно пробегается по всем вокруг, пока дым с губ развивается по ветру. Холодному, который за шиворотом щипает, заставляя дёрнуться лишний раз. Мимолётно взгляд опять останавливается на Турбо. С сигаретой он не часто, хотя, почему-то ему к лицу. Смесь взрывного характера, спесь и смелость. Это манило, однозначно, но слово стоп для него полупрозрачное. Яркое и чёткое стоп - Вахит. Абсолютно молчаливый но рассудительный. Ему улица не то чтобы родная и такая заманчивая. Он следует по принципу "или с ними, или страдать от них". Конечно, первый вариант выбирает. Опасность и риск учтены, поэтому, проявляются те меры, которые построены в его личности. Впрочем, сам для себя он уже многое решил и обдумал. Перетёр все кости сам себе. Сейчас только к Турбо чуть ближе придвигается, сигарету в снег не уронив, хотя та норовила выскользнуть меж пальцев. Товарищу предлагает, свободную руку в карман засовывая. — Ты Кащея вообще видел? Он же у нас старший, только его присутствие как святое явление. – Спокойный, даже слегка холодный тон голоса звучит достаточно негромко. Собеседник услышит, по крайней мере - на это есть ожидания. Не отморозил же себе уши ещё Турбо. Турбо 20:01 Группировка. ОПГ. Улица. Подворотня. Малолетка. Качалка. Воля… Долго я метался, как свет в стальном туннеле, иногда вдруг выныривая на ослепительный дневной свет… А потом понял, что попал в самое сердце своей страны, в железный ларёк своего детства. Все это знали, но никто не смел признаться. В этом была какая-то неловкость. Все до сих пор так и делают. Ждут момента, когда кончатся разговоры и можно будет спокойно потянуть деньги у метро… Но все понимают, чем это кончится. Для одних – тюремной камерой, для других – собственной харей на клочке газеты, а кто-то даже специально просверливает дыру в дне рождения… Нам всё еще не хватает смелости признать свои ошибки. Вот этого я и не боялся. Страха у меня не было. Я просто искал пути для отступления, потому что перед каждым выходом мне ужасно хотелось орать: смотрите, уроды, я понял! Меня звали Турбо. Никак иначе, другого имени не дано. Либо оно - либо ничего. Со мной была улица, а с ней был я. За мной стояли пацаны, а передо мной чушпаны. Моему миру оставалось существовать считанные дни, но его ненавидели, и он погиб, исчез, я этого не отрицаю. То, что его настигла та же судьба, никого не волновало, потому что никому не было дела до мертвых. Но я был не одинок. Я не помню очень много — но больше всех помню его. Помню, как он представился. Это было для меня совершенно непостижимо, поэтому я его запомнил, хотя слышал много раз. «Меня зовут…» Я был уверен, этот человек полностью лишен имени и просто оказывается рядом, когда становится на моем пути. Но он сказал, что его звали Зима. Больше я не встречал никого из тех, кто был со мной вместе, похожего на него. Да и никто мне не был нужен. В тот день я держал между зуб сигарету, ребята грелись у костра, грызли семечки, ржали, доставали картошку из под углей. Все в шапках, это было главное, за этим надо было следить, он старший, он для них авторитет. Под боком оказалось что то теплое, хотя раньше немного поддувало. Турбо обернулся, закусывая сигарету между зуб и смотря на зиму. Оглянул пацанов, что бы никто на них не смотрел и тихо проговорил Зиме. ー не твое сраное дело, он старший, как и я, так какого ты его со мной пытаешься обсуждать? - глаза блестели от огня, не сказать, что не злился, скорее пытался держать насмешливость и палку. Турбо отвернулся, все так же чувствуя рядом с собой теплый бок и слушая галдеж. Ну и на кой черт так грубо? Блять. Вообще язык за зубами не держится. Хотя, с чего бы вдруг он должен держаться? Зима должен знать свое место и помнить, кто тут главный. Зима 20:10 Ответ конечно же не заставил себя ждать. Такая манера речи очень привычная, хотя, в вопросе не звучало ничего такого, что могло бы давать почву на обсуждения. Но, и чувства это не ранило. Любой другой человек, который непричастен к улице, сказал что это очень оскорбительно, неуважительно и грубо. А для тех, кто с улицы - самое то. Турбо уважать надо. Он старший. Его слово - закон. Зима давно не обижается и свыкся. Игнорирует, пропускает мимо ушей и холодит. Сейчас просто оставил в покое, оставаясь под боком. Так теплее. Сигарета оказывается задушенной в кармане. Пригодится ещё, может. Никогда язык за зубами и впрямь не держался. Когда-то, ещё очень давно, каждый язык со двора резал по сердцу и сознанию, закаляя и давая выдержку. Сейчас это всё пригодилось и служит верно, хоть в мыслях и держится чёткое «это ненормально». Турбо, пожалуй, слишком хороший товарищ, чтобы таить на него что-либо. В его сторону и относительно него Вахит кристально чист, а тем более - готов спасать и протягивать руку помощи. В собственных глазах костёр отражается и полыхает. Мысли мигом куда-то деваются, окружает только галдёж, сигаретный дым вперемешку с дымом от костра и запах картошки. — Я отойду. Ненадолго. – Кидает Турбо куда-то 'под бок'. Незначительно, тихо, как как какую-то фоновую фразу, на которую всегда следует отмашка. Сам же - быстро поднимается и ровно шагает подальше от шума и ребят. Ясное, звёздное небо теперь в глазах блестит. Красавица луна сверкает, а холодный ветер окутывает пеленой. Вне костра холоднее вдвойне, руки сразу оказываются в карманах. Пожалуй, в такой тишине и до утра остаться хотелось. Ноги всё ведут и ведут, совсем не ясно куда. Потом петлю делает, возвращается, со временем вовсе не считаясь. Опять рядом костёр, уличные, но от них Зима вновь шагает прочь, уже в другом направлении. Чёртово время кажется чем-то незначительным и ненужным, абсолютно. Недокуренная сигарета почему-то возникает у губ, смолит против такого неприятного ветра, согревает будто, окутывая лёгкие медленной смертью и сладким ядом. Турбо слишком редкая натура, чтобы обсуждать его быстро. В глазах Зимы он поначалу казался просто заигранным в юношеском максимализме и спеси, но, как оказалось - это его взрывная натура, которая почему-то других к себе привлекала и заставляла..слушаться? Уважать? Пусть он и выглядел высокомерно, вёл себя достаточно неправильно в некоторых ситуациях, но держал же под собой власть. Авторитет. Влияние. И просто притягивал Вахита, а он и рад. Рад быть рядом, под боком, тормозить и просто быть чуточку ближе, чем все другие. Понимать, иметь доверие и знать побольше, чем какой-либо старший. Приятно быть нужным, не таким одиноким в этом мире и быть будто своим. Родным. Их, с улицы, из коллектива. Не чужеродным, прибившимся, чтобы жить, а будто пришитым по искреннему желанию. Никто хорошо из них не закончит, но все хорошо начали. Жалко поломанные судьбы и будет очень жалко Турбо, если не убережётся. Турбо 20:13 Он уже не слушает его. Зима не первый, не последний. Взрослый парень, сам справится. Сейчас главное за мелкими следить. Что б не перекурили, не обожглись, не взорвали ничего....