Дикие травы

       Завтракать вареньем Йеннифер не захотела, послала на рынок за продуктами, протянув расшитый серебром кошель из своих запасов.       — Денег не жалей, купи сразу на неделю, чтобы лишний раз не появляться на людях. Бери, что тебе приглянется, и пастилу — я люблю пастилу. Ещё купи белый уксус и три унции корня зарника. И, пожалуйста, Лютик, будь осторожен и незаметен. Если встретишь знакомых, не болтай о цели своего нахождения в городе и обо мне.       — Разве я похож на болтуна, кисонька? — Поэт положил довольно тяжёлый кошель в карман, надел шапочку с пером цапли и обезоруживающе улыбнулся. — То, что говорят обо мне, это грязная клевета завистников.       Йеннифер сжала подкрашенные карминовой помадой губы.       — Я знаю, но предупредить не помешает. Будь внимателен в общении. В Венгерберге уйма твоих… поклонниц, и у тебя может возникнуть соблазн…       — Что мне поклонницы, когда у меня есть ты, моя ненаглядная звёздочка? Я сохраню верность тебе. Провалиться мне на этом самом месте, если вру.       — Я говорила про соблазн похвастаться, где и с кем ты сейчас живёшь. Но ты провалишься на этом самом месте, если соврёшь, не сомневайся.       Лютик побледнел, подбирая сумку.       — Что ты, дорогая…       Он знал, что угроза — часть игры, однако ж знал и то, что чародейка действительно восстановилась и сил у неё хватит на заклинание любого уровня.       Йеннифер коварно улыбнулась.       — Иди скорее, принеси мне пастилу, — сказала она, и когда уже Лютик повернулся к выходу, остановила: — Постой. Ещё кое-что.       — Что, кисонька?       — Вот это. — Она притянула его к себе за зубчатый воротничок рубашки и горячо, хоть и коротко поцеловала. Потом отпустила. — Теперь всё.       — Ты меня всё больше удивляешь, — восхищённо выдохнул Лютик и, поправив воротничок, откланялся.              Выйдя за калитку, он ощутил странную растерянность, будто на мгновенье забыл, как попал на раскинувшуюся перед ним площадь с конной статуей Вирфурила. Так, вероятно, действовал защитный барьер, который он пересёк.       Обернувшись, Лютик увидел особняк. Обычный особняк с хмурыми арками окон, серыми стенами, скучный и неинтересный, тогда как вокруг высились гораздо более примечательные и изысканные особняки. Возле них в тени деревьев гуляли разодетые горожане, сидели на скамьях, пространство же вдоль забора скучного особняка было пусто.       Лютик напряг всю свою волю, чтобы сосредоточиться и зафиксировать в памяти, расположение дома Йеннифер, в противном случае у него могли возникнуть трудности с возвращением. Он отсчитал примерное количество шагов от статуи, зарисовал в уме фасады зданий справа и слева и только потом отправился на рынок.              От зажиточного квартала, окультуренного, пестрящего красками, тихого, ветвились улицы поскромнее, живущий тут люд вынужден подниматься на заре. Кругом царили шум, гам и суета, свойственные утренним часам. По мостовым скрипели телеги, тащились лошади и волы, громыхали пустые бочки всех размеров, катимые бондарями от своих мастерских на продажу. Лютик чинно вышагивал в потоке работяг, но едва не угодив ногой в конскую кучу, прижался к обочине. Дорогу он примерно знал, ориентировался на башню с флюгером в виде красного петушка на остроконечной крыше.       Солнце светило, пригревая, проходящие красавицы кокетливо улыбались. Лютик отвечал им тем же, а сам думал о ведьмаке. О том, что Белый Волк ходил теми же маршрутами, точно так же беспрекословно выполнял поручения, находясь в плену утончённой обольстительности чародейки.              Он прошёл по мостику через канаву, свернул в переулок, заставленный ящиками и мешками с товаром, охраняемом мальчишками, и попал на поделённый на сектора огромный торг. Центр занимали галантерейщики, разложившие на лотках перчатки, платки, пуговицы, ленты и прочие предметы домашнего обихода. С правого боку доносился запах свежей рыбы, с противоположной стороны кудахтали куры, гоготали гуси, блеяли овцы. Кузнецы-краснолюды тюкали молотками по железякам, затмевая лязгом надрывающиеся трещотки и цимбалы бродячих артистов, дававших представления в разных точках ярмарки. Лютик не видел музыкантов из-за толчеи, какой отличался любой рынок любого мало-мальски большого города, а Венгерберг был таким. Продавцы кричали, не жалея чужих ушей, покупатели торговались ещё громче, вопили, получив отказ от родителей в покупке леденца или куклы, дети.              Поэт лишь на мгновенье притормозил перед сутолокой и со знанием дела врезался в толпу. Ловко увернулся от нагруженной репой тачки, переступил через разлитые помои, обогнул идущую прямо на него корову и погрозил кулаком маленькому воришке, уже сунувшему руку в карман к почтительного вида старцу. Воришка тут же растворился в суете, а старец так и не заметил покушения на своё добро, продолжая прицениваться к глазурованным горшкам.       Продвигаясь к прилавкам травников, Лютик понаблюдал за работой полуэльфок, со сноровкой плетущих короба из бересты по размерам заказчика. Потом постоял перед клеткой с лохматым медведем. Мишка спал, свернувшись клубком и закрыв лапой линяющую морду. Зеваки бросали в него палки и мелкие камни, пытаясь расшевелить. Хозяин зверя собирал за просмотр медяки. Лютик ушёл, когда очередь платить приблизилась к нему.       Зато он надолго задержался перед витриной с музыкальными инструментами и даже дал несколько профессиональных советов владельцу мастерской, светловолосому парню, который, впрочем, не оценил оказанную ему честь.       Мимо мечей в оружейной лавке Лютик прошёл быстро, вспоминая, как уже однажды прикупил Геральту меч, сломавшийся в первом же бою. Сверкающие на солнце клинки с изящными гардами вызывали в его сердце жгучую тоску по потерянному другу.              Вкусно запахло пончиками. Их пекли в раскалённом масле прямо в ларьках, расположенных в ряд. Рядом на столах в многоярусных вазах стояли пирожные с воздушным кремом, припудренные сахарной пудрой кексы, нарезанные ломтями пироги с ягодной начинкой. Лютик полез вперёд, чтобы купить сладостей себе и Йеннифер, но его грубо оттолкнули.       — В очередь, засранец!       Звонкий голос с явным южным акцентом наглеца был смутно знаком. Сохранив равновесие, Лютик обернулся и увидел румянощёкого крепыша в лиловой куртке с жёлтыми пуфами на рукавах и накрахмаленными брыжами, в широкополой шляпе в таких же ярких цветах, украшенной тремя перьями. На гневном лице его были тонкие усики и бородка. Лицо это тоже было знакомо.       Не дав сообразить, гневный мужчина вытаращил глаза и заверещал уже совсем в иной тональности.       — Кого я вижу! Клянусь небом, что схожу с ума! Сам благороднейший виконт Юлиан! Непревзойдённый поэт и музыкант, величайший мастер рифмы, повелитель струн! Несказанно рад приветствовать! Улыбнулась мне судьба — виртуоза встретил я!       Собравшийся отчитать нахала Лютик исполнился приязнью и достоинством, а заодно догадался, где мог встречать сего лилово-жёлтого увальня. В Туссенте. Только там называют его виконтом и до сих пор не выведут из моды такого фасона шляпы. Вероятно, один из тех посредственных бардов, какие в великом множестве распевают свои бесталанные песенки при дворе сиятельнейшей княгини, но у этого хотя бы хватило здравомыслия признать настоящего маэстро.       Правда, последнее обстоятельство как раз и было нежелательным, опасным. Лютик, никогда не упускавший случая принять похвалы от поклонников, умерил тщеславие.       — Весьма польщён, приятель, но вынужден тебя огорчить — ты обознался, перепутал меня с кем-то. Не знаю никакого виконта Юлиана, мне всего лишь нужны горячие пончики.       — Но как же?.. — обиженно отвесил нижнюю губу лилово-жёлтый. Напирающая очередь зашумела, разразилась руганью, сдавила, и Лютик, воспользовавшись заминкой, пролез к прилавку, благоухающему ванилью и кардамоном, забрал всё, что кондитер минуту назад вынул из шипящего в котле масла.              Забрав кулёк с обжигающими пальцы пончиками, Лютик сунул его в висевшую на плече сумку и поспешил за корнем зарника, но затылком почувствовал погоню. Расталкивая зазевавшихся покупателей, за ним бежал лилово-жёлтый бард, перья на шляпе колыхались.       — Дайте дорогу! Разойдитесь!       Лютик ускорил шаг, попытался смешаться с толпой, как дерзкий воришка, которого он спугнул. Не получилось. За локоть ухватила рука.       — Благороднейший сеньор!.. — взмолился запыхавшийся бард.       Лютик чинно развернулся.       — Опять ты, приятель? По что тебе приспичило догонять меня?       — Чтобы убедиться… — Бард отдышался, беззастенчиво рассматривая его. — Васильковые глаза, светлые волосы, красив и высок, словно эльф… Вы точно трубадур Юлиан, именуемый Лютиком, я не мог ошибиться. А эту сливовую шапочку с пером и эгреткой я узнаю везде, другой такой нет! Я видел вас во дворце её милости Анны Генриетты три… нет, четыре года назад… Признайтесь, что это вы! Взываю к вашей добродетели, признайтесь! Быть может, вы обиделись на мою грубость — прошу прощения за неё! Я давний и самый преданный ваш почитатель!       Лютик вздохнул и с неохотой, сдобренной, однако, изрядной долей честолюбия, представился.              Услышав правду, туссентский бард пришёл в неописуемый восторг, захлопал в ладоши.       — О, это невероятно! Невероятно! Лицезреть имею честь я величайшего творца — счастью моему, поверьте, нет ни края, ни конца!       — Верю, верю, уважаемый, — утихомирил его Лютик, не имевший настроения состязаться в сложении виршей. — Благодарю за сердечную любовь. Всего хорошего.       Бард не дал уйти, вцепился в плечи.       — Умоляю, не уходите, мастер. Посвятите мне толику своего драгоценного времени! Давайте отобедаем вместе? Я угощаю! Пойдёмте в корчму? Тут на углу я приметил одну приличную, там есть боклерские вина, «Эрвелюс» и «Помино». Идёмте, я мечтал об этой встрече всю жизнь! Я знаю все ваши баллады наизусть. «Уж осень ветром зиму кличет, слова теряют смысл и звук, и бриллианты слёз с ресничек…!»       — Хватит! Достаточно! — прервал Лютик разошедшегося поклонника. Сутолока вокруг них не прекращалась, горожане и приехавшие на рынок кметы обтекали их, толкали, косились, проявляя ненужное сейчас любопытство. Декламирование стихов, вплетавшееся в общий гомон, было излишним. — Я пойду с тобой. Уделю тебе толику своего драгоценного времени. Из чистой добродетели и потому что в моём желудке с утра не было маковой росинки. Только пойдём мы не в корчму, а… — Он огляделся, увидел возле лавки с напитками и вяленой рыбой два стола для клиентов, один из которых прямо сейчас освобождала компания низушков в колпаках гильдии медоваров. — Вон туда. Разрешаю угостить меня холодным пивом и колбасками, что жарятся над углями.       Бард едва не запрыгал от восторга.              Они протиснулись к столику и сделали заказ, который продавец без промедления выполнил.       — Вижу, вы не узнаёте меня, мэтр Лютик? — принимаясь за пиво, спросил поклонник. — Оно и не мудрено, вы недосягаемая звезда, светило искусства, а я одна из песчинок, что стремятся достичь ваших высот. Меня зовут Антуен де Руло, трубадур из Боклера.       — Что-то припоминаю, — кивнул увлечённый едой Лютик, на самом деле не помня. — Мог ли я слышать твои сочинения?       — Мои успехи, хм, не столь весомы, мэтр, но в прошлом месяце мне доверили роль герольда на ежегодном рыцарском турнире. «Туча всадников резвых, ретивых без меры, помчится сейчас — таково развлеченье для страждущих масс!» и тому подобное. Надеюсь, публика осталась довольна, и мне позволят комментировать состязания на будущий год. Ещё я пишу поэму «История замка Дун Тынне» про любовь и предательство… и, если уж честно, там пока лишь пара черновых страниц… Но я верю, что однажды книгу включат в число литературных шедевров и образчиков всемирного наследия!       — Верь, мой мальчик, верь. Надежды юношей питают…       — Я вдохновляюсь вашим примером, мастер. Приходил послушать ваши выступления в княжеском дворце, и они разжигали в моём сердце живительный огонь искусства. Особенно глубоко запали мне в душу сказания о ведьмаке и чародейке. Вам невероятно повезло, что на творческом пути попался бесстрашный истребитель чудовищ, чьи подвиги позволили накопить много материала для баллад. Вот бы мне так подфартило… Жаль, что Геральт и его возлюбленная Йеннифер бесследно пропали или даже почили — до Боклера дошли слухи об их прискорбной участи.       Лютик чуть было не ляпнул, что они здравствуют, но он жевал колбаски, и это дало время охладить пыл.       — Жаль, — согласился он, — но на свете есть другие ведьмаки и чародейки.       — Вот за этим я в Венгерберге! — подпрыгнул на табурете Антуен, расплёскивая пивную пенку. — Хочу найти какого-нибудь ведьмака и слагать о его похождениях баллады.       — Подражательство сродни плагиату, мой друг.       Бард смутился, опустил глаза.       — Скажите, мастер, — сменил он тему, — есть ли шанс вновь увидеть вас в Боклере, в нашем милом городе традиций, песен и вина? Признаться, с той поры, что вы покинули его, уровень местной поэзии естественным образом понизился. Прошу, подарите нам свой божественный талант.       — Боюсь, ваш уровень никогда не повысится.       — Почему? — ошарашенно вскричал Антуен. — Разве вы больше не жалуете Боклер?        Лютик разломил колбаску и положил половину в рот.       — Я-то жалую, однако ж проблема не в моих пристрастиях. Ласочка… то бишь досточтимая княгиня запретила мне пересекать границу Туссента. Я персона нон-грата. Моё пребывание на вашей благодатной земле объявлено недопустимым. Такие дела, приятель.       Про себя Лютик добавил, что в перспективе ближайших месяцев или даже лет у него не будет времени на дальние развлекательные путешествия, да и Йеннифер взбесит его визит к бывшей невесте. Если только потом, после обретения Геральта, он уедет туда зализывать сердечные раны, утопит горе в превосходном боклерском вине.       Антуен де Руло недоумённо скрестил на груди руки, потом взялся за кружку.       — Так тот трубадур, казнь которого устроили на главной площади, были вы, мастер Лютик? Святой пророк Лебеда! Я даже предположить не мог! Меня тогда не было в городе, ездил в Дун Тынне, всё пропустил… Ох, батюшки! Несправедливо обвинённый чуть не погиб талант, казнённый!.. Чем же вы разгневали её милость?       — Былое дело. — Лютик прожевал вторую половину колбаски. — Лучше поведай мне, дружище, как сейчас её милость, чем занимается. Нет ли у неё кандидата в князья?       Антуен махнул рукой.       — Нету. Дамьен де ла Тур, капитан гвардии, за ней увивается, но она этого не замечает… Её милость постоянно в окружении своих дам, утром в государственных заботах, вечером в увеселениях и забавах. Скоро состоится традиционная «Охота на зайцев» — игра с головоломками в дворцовых садах, и княгиня надеется её выиграть. В прошлый раз она уступила благородной госпоже Фрингилье Виго.       — Фрингилья в Боклере? — осведомился Лютик, раздосадованный и вместе с тем успокоенный, что Анариетта о нём не страдает. — Зеленоглазая волшебница не попала в застенки темниц Эмгыра?       — Упаси Лебеда! Её милость и госпожа Фрингилья почти не расстаются, а император не больно-то вмешивается в дела нашего княжества.       — Это хорошо. — Лютик допил пиво, вытер руки о поданную бардом тряпку. — Ну, мне пора. Пока, приятель.       — Как? Так быстро? — засуетился Антуен. — После всего одной кружки пива? Я планировал заказать ещё!       — Толику моего драгоценного времени, помнишь? — Лютик повесил сумку на плечо. — Я спешу.       — Дайте хотя бы совет на прощанье! Как мне прославиться? Как написать идеальные баллады, подобные вашим, мастер?       — Совет? Ну это можно. — Лютик встал, поправил штаны в паху. — Пиши баллады не так, чтобы в них верили. Пиши, чтобы ими волновать.       — Кажется, я понял… — задумался Антуен. — Спасибо. Спасибо, мастер.       — Не за что. И… И вот ещё что… Ты под своим именем выступаешь?       — Да…       — Это грубо, заурядно и не производит впечатление. Любому ценящему себя артисту нужен звучный интригующий псевдоним.       — Какой, например? — заинтересовался Антуен. — Подскажите, молю, мастер!       — Да вот хотя бы… — Лютик задумался. Посмотрел на толкающихся у лавок людей, на шипящую жаровню с румяными сосисками, на броскую лилово-жёлтую шляпу, на широких полях которой сидела и помахивала крылышками неизвестно откуда взявшаяся кирпично-красная с пятнышками крапивница. — Бабочка! Как бабочка на туссентском диалекте?       — Le papillon.       — Ле Папильон! Превосходно! Будешь Ле Папильон! Назовись так, и успех тебя ждёт. Твоя слава взойдёт выше горы Горгоны. Верь мне. А теперь прощай.       — Благодарю, мастер! Благодарю! Как многообещающе звучит!        Новонаречённый Ле Папильон кинулся обниматься, но Лютик вывернулся и вклинился в толпу, собираясь, наконец, за покупками. «Если понадоблюсь, мастер, я на постоялом дворе «Корзинка репы», — услышал он торопливое вслед. — Словно бабочки крыла, Ле Папильона ждёт…»       Лютик сбавил шаг на мгновенье, чтобы услышать, какую рифму подберёт его протеже. Услышав, одобрительно кивнул. Не так ёмко, как подобрал бы он, непревзойдённый поэт и музыкант, но тоже неплохо. При усердии и стараниях из желторотого птенца вырастет чарующий пением соловей.               Лютик наконец добрался до травника. Оттуда направился к бакалейным рядам за белым уксусом и заодно прикупил муки, круп, пряностей. Затем посетил мясной сектор, овощные и молочные лавки. И в довершение купил два фунта свежайшей пастилы. Обычно он любил торговаться, забалтывал продавца так, что тот снижал цену, иногда из уважения к таланту, из жалости, если на неё давили, а порой, чтобы избавиться от назойливого крикуна, отпугивающего других клиентов. Сейчас на разговоры не отвлекался, ведь солнце стояло уже высоко над крышами, давал ту цену, какую просили. Совершив круг по рынку, набил сумку продуктами, да так, что еле волок.              На площади он растерялся. Помнил, куда идёт, зачем, но особняк ускользал от его взгляда, расплывался, забывался и приходилось заново вспоминать. Только с четвёртого раза Лютику удалось найти и открыть калитку, но зато, как только переступил порог, наваждение пропало.              Напротив двери в большой зале в воздухе висели мерцающие буквы в два пальца высотой, складывающиеся в «Я в библиотеке».       — Если бы я ещё знал, где библиотека, — сообщил буквам Лютик. Буквы тут же растеклись, поплыли друг к другу и слились в одну длинную стрелку, указывающую направо к лестнице. Йеннифер смогла предугадать его вопрос.       Стрелка мигнула, завиляла хвостом, призывая следовать за собой.       — Стой, не так быстро, — сказал Лютик. — Не думаешь же ты, что я потопаю в библиотеку с окороком и сельдереем? Жди тут. Не улетай, не то заблужусь.       Стрелка замерла и потускнела.       — Холера, — пробормотал Лютик и потащил провизию на кухню, местонахождение которой — сразу за столовой — он выяснил ещё вчера. Выкладывая продукты, думал, какое блюдо из этого набора приготовить, поскольку черноволосая чародейка вряд ли будет заниматься стряпнёй, а кухарку приглашать в дом опасно. Однако его кулинарные таланты были не столь великолепны, как поэтические или музыкальные.       Рассудив, что Йеннифер голодна уже сейчас и лучше не откладывать исправление этой ошибки, он взял её заказы и кулёк с пончиками и пошёл за магической стрелкой.              Библиотека за массивной двустворчатой дверью впечатляла. В высоту она занимала два этажа и вдоль трех стен была доверху заставлена полками с книгами и свитками. Корешки некоторых книг были истёрты до дыр, пергамент свитков пожелтел, перевязывающие их ленточки разных цветов полиняли. Ближе к забранным прозрачными шторами окнам стоял стол, накрытый зелёным сукном, с разложенными на нём раскрытыми книгами, также несколько книг хороводом кружились над столом, тихо шелестя страницами.       Но Йеннифер их не читала.       Она в дальнем конце комнаты возилась со странным приспособлением, то ли машиной, то ли механизмом, состоящим из трёх бронзовых треног с закреплёнными на них круглыми линзами и зеркалами. Ещё были четыре светильника, установленные по углам, чёрная занавесь на раме, шкатулка, хрустальный шар и крупный голубоватый кристалл на держателе.       Йеннифер поворачивала зеркала и линзы и, не стесняясь в эпитетах, выражала недовольство процессом. Материлась как краснолюд.              Лютик прошёл вглубь библиотеки и, опасливо покосившись на скользящие над головой книги, положил кульки и свёртки на широкий подоконник.       — Кисонька, я…        — Курва! Сучья мать! Да чтоб тебя на куски разорвало!.. — донеслось от странного устройства, одно из зеркал вывернулось и грохнулось вместе со стойкой. Йеннифер с воплем ярости еле подхватила его у самого пола и замерла в согнутой позе. — Вот дерьмо… Затраханный баланс…       — Кисонька, не хочу тебя отвлекать, но… — Поэт сложил руки на груди, прислонился к шкафу рядом с окном и приготовился ждать, вопреки словам, однако на этот раз чародейка его услышала, подняла голову.       — А, Лютик… Уже вернулся? Погоди немного, только прилажу эту чёртову хрень. — Она шевельнула пойманным зеркалом и выпрямилась над своими приборами, сдула со лба неуёмный локон. Штатив остался у её ног. Йеннифер отчаянно зарычала, пнула его. — В задницу!.. После доделаю. Пастилу принёс?       — Конечно, дорогая. Сладкую и нежную, как твои уста, коими ты замечательно сквернословишь. Выбирал с беспредельной любовью к тебе.       — А я с беспредельной любовью съем.       Йеннифер доплелась до него, поправляя взлохмаченные волосы и сбившийся лиф чёрного шерстяного платья. За исключением этих деталей и замученности, она выглядела великолепно, ослепляя роскошной красотой. Даже помаду нанесла.       Лютик подал кулёк, а одну пластинку игриво вложил прямо в раскрывшийся ротик.       — Кушай, моя пташка… Ещё, если желаешь, сахарные пончики, — он показал на второй кулёк, — но они остыли.       — Не беда, — сказала Йеннифер и взмахнула пальцами. В воздухе поплыл аромат жареного в масле теста. — Мм, ты гений…       — Всё для тебя, любимая.       Лютик жестом фокусника, вытаскивающего кролика из шляпы, выудил горячий пончик из кулька, отдал. Следующий достал для себя.              Йеннифер ела задумчиво, витала в своих мыслях, временами поглядывая на своё устройство и на левитирующие фолианты. Не бывший сильно голодным Лютик, расправившись с двумя пончиками, облизал пальцы от сахарной пудры и спросил:       — Что это за штуковина, с которой ты разбиралась?       — Мегаскоп, — ответила она.       — Забавно, никогда не слышал. Да я и у магов дома редко живал… Магическое устройство?       — Да. — Йеннифер тряхнула головой. Нырнула рукой в кулёк за очередным пончиком. — Вкусные… Мегаскоп для чародея, как, ну, для тебя лютня, нужен для реализации профессиональных задач. Используется для разных целей, самая распространённая — связь. Можно видеть и слышать нужного чародея за сотни стае отсюда, при условии, что он примет сигнал. Вторая функция — обеспечение более точной телепортации на дальние расстояния. Её применяют реже — из-за труднодостижимости и ненадёжности. Понимаешь, кристаллы, на которых работает мегаскоп, должны быть безупречными, без малейших изъянов. А иначе вместо перемещения в заданное место окажешься распылённым на микрочастицы.       Лютик сглотнул.       — Кошмар… Надеюсь, ты не планируешь выяснять безупречность своих кристаллов методом проб? Я не готов соскребать со стен кровавую кашу. Меня от вида крови мутит.       — Помню-помню, как тебя вывернуло в том сарае над трупами подельников Риенса, когда я превратила их в плохо прожаренные котлеты.       — Кисонька, я спрашиваю серьёзно. Не могу позволить тебе умереть. Только не снова. Не из-за ошибки прибора. Если существует хоть малая вероятность, что он не сработает, откажись, лучше ехать на лошади.       — Не беспокойся, Лютик, — Йеннифер доела последний пончик и взяла пластинку пастилы, — не для того я сюда добиралась, чтобы сразу телепортироваться к чёрту на рога. Я не знаю, где это к чёрту на рога находится. Я всего лишь собираюсь настроить третью функцию мегаскопа и провести сканирование пространства. Это не более опасно, чем употребление сладкого натощак.       Она взяла ещё одну фруктовую пластинку.       Лютик тоже взял, но есть не спешил, вертел в пальцах.       — Сканирование пространства… Для чего? Для…?       — Да. — Йеннифер опустила надкушенную пластинку, обратила долгий взгляд к окну, за которым шелестели листьями кусты барбариса. — Дикий Гон должен оставлять следы, я хочу их найти. Не отпечатки копыт на земле, конечно, если такие и были, то уже затоптаны и стёрты сотнями ног, дождями. Я говорю о более тонких материях — об эманациях в энергетическом слое, колебаниях Хаоса. Сканирование даст представления о маршруте всадников, точках входа и выхода, задержках в пути. Есть шанс, что мне повезёт и я смогу нащупать оттиск годичной давности, когда сама путешествовала в кавалькаде, но для этого мне надо перенастроить мегаскоп.       — Настройка, как я слышал, идёт тяжело?       — Это же не на лютне колки крутить, — фыркнула Йеннифер, не отрывая взгляда от кустов барбариса. — Ничего, справлюсь. У меня мегаскоп высшего уровня, собранный эльфийским мастером по старым чертежам и усовершенствованный мною по личным потребностям. Линзы изготовлены в Махакаме из неодинаковых по дисперсии света сортов оптического стекла, кристаллы выращены по моему заказу гномами и отшлифованы безупречно. Им не сравниться с Брисингаменом, бриллиантом на сто пятьдесят карат, который жрицы Фрейи с Хиндарсфьяла одолжили мне для поиска убежища Вильгефорца, но я могу хоть сейчас телепортироваться на тот же Хиндарсфьял без риска вызвать у тебя рвотные позывы.       — Мы уже обсуждали это, кисонька, — не надо телепортаций.       — Ты мил, когда беспокоишься, — Йеннифер провела ладонью по его щеке, улыбнулась. — Я лишь намеревалась донести тебе, поэту, человеку, далёкому от магической науки, что мой мегаскоп способен справляться с трудными задачами. Мне нужно лишь время. Хотя, терпение тоже не будет лишним.       — Я могу чем-то тебе помочь?       — Да, можешь — не мешай. Иди, займись чем-нибудь, поиграй на лютне, сочини стихотворение, только не мешай. Увидимся вечером.       Она доела пастилку и вытерла руки о прилетевшую из выдвинувшегося ящика стола салфетку. Разговор был окончен. Лютик подвинул на видное место бутылёк с белым уксусом и мешочек с корнем зарника, забрал пустой, ещё тёплый кулёк из-под пончиков и послушно ушёл, не нервируя чародейку сильнее, чем она была до его прихода.              Поиграть на лютне он был бы рад, он всегда бездельничал, квартируя у своих богатых любовниц, но ситуация была иной, он чувствовал потребность быть полезным, внести свой вклад в поиски ведьмака. А коли магией не обладал, в магических приспособлениях не разбирался, возьмёт на себя бытовую часть.       На сегодня имелись два поручения — стряпать еду и продать коней. Рассуждая, с которого из них начать, Лютик вдруг остановился. Ощутил себя полным дураком, но не из-за того, что стал подкаблучником, как Геральт, а потому что сразу не вспомнил, где искать Дикий Гон. Вернее, где искал его Беловолосый.              Уже дойдя до главной залы, он развернулся и рысью помчался назад в библиотеку, ворвался и кинулся через всю комнату к мегаскопу, к настройке которого вернулась Йеннифер.       — Дерьмо, Лютик, ты разучился понимать слова? — регулируя зеркало, рассердилась она. — Не мешай.       — Не буду, сейчас же уйду, — уверил трубадур, — но не гони меня сразу, я знаю, где искать Дикий Гон. Знаю путь, по которому за ним гнался Геральт. Оторвись на минутку и выслушай, вероятно, моя информация сузит круг поисков. Мне говорить?       Йеннифер отпустила зеркало.       — Откуда у тебя эта информация?       — От Вернона Роше, командира «Синих полосок». В ту злосчастную, крайне неудачную ночь, при моём допросе я смог заболтать сукина сына и вытянуть из него сведения, добытые о Геральте темерским агентом. Тот тип встретил четырёх ведьмаков через два года после погрома, среди них был Геральт.       — Говори, Лютик. — Губы Йеннифер дрожали. — Говори со всеми подробностями.        — Извини, но подробностей мало, кисонька, Роше рассказал лишь то, что запомнил из донесения своего человека. Агент наткнулся на ведьмаков в середине осени, они отмечали знакомство и победу над драконоподобной тварью. Одного из ведьмаков, что был с Геральтом, он назвал горой мяса, какую трудно вообразить. Ведьмак был лыс и имел уродливый шрам на черепе.       — Да, — в замешательстве кивнула чародейка, — описание совпадает. Этот ведьмак помогал Геральту сражаться с Красными всадниками. Моё сознание ещё долго пребывало в тумане, но громадного, как циклоп, ведьмака я помню и его безобразный двойной рубец ото лба до затылка. Он оберегал меня после самопожертвования Геральта, а после отдал солдатам Эмгыра.       — Вот сволочь! А Геральт наверняка доверял этому проходимцу.       — Рассказывай дальше, Лютик. Где шпион встретил ведьмаков?       — На западе Метинны, рядом с истоком Сылты, в придорожной корчме. Человек Роше подслушал разговоры. Геральт рассказывал новым приятелям, что… Дай вспомню точно… Что он движется за Диким Гоном через Цинтру, горы Армуш, Яругу и леса Ангрена. Да, именно так. Хотя нет, Роше употребил слово «преследует». Преследует сказочное явление.       — У тебя хорошая память, Лютик.       — Это профессиональное.       — Отлично, теперь у нас есть приблизительный путь. — Йеннифер взмахнула рукой, и в воздухе соткалась карта с проведённой на ней извилистой красной линией. Начало линии у самого моря обозначалось крестом. — Цинтра! Получается, с Острова Яблонь он попал в Цинтру? А потом двигался на юг?       — Так он и говорил ведьмакам, — подтвердил, рассматривая карту вместе с ней, трубадур. — Погоди, кисонька, это ещё не всё, что узнал шпион, остальная информация важнее. До Мидинваэрне Геральт собирался добраться к некому Дереву Висельников и там сразиться с эльфскими ублюдками. Он намеривался ехать туда один, что вполне в его духе, но те три ведьмака выиграли у него в кости возможность отправиться с ним. Что случилось дальше, ты, вне всякого сомнения, знаешь лучше любого другого.       — Ведьмаки настигли всадников, и Геральт обменял себя на меня, — размышляя, проговорила чародейка. — Значит, Мидинваэрне?       — День зимнего солнцестояния.       — Не помню снега и холода, но я много чего не помню. Или нет, помню — меня кутали в меха. Полушубок из куньих шкурок. И ведьмаки, на которых Геральт меня оставил, постоянно жгли костры и укрывались в пещерах.       — В тот год зима повсюду была мягкой, — сказал Лютик, — снег не выпал даже в Оксенфурте, на севере, что уж говорить про южный край. Учёные мужи из академии списывают эту странность на глобальное изменение климата, предвестие Белого Хлада. Только, дьявол, как оно связано? Скорее уж наступит Изнуряющая Жара.       — Тебе не обязательно разбираться в тонкостях всех дисциплин разом, — оборвала Йеннифер. Настроение у неё заметно улучшилось. Она не отрывала глаз от карты. — Мы почти подобрались к разгадке другой тайны. Мидинваэрне — одна ключевая точка, а вторая… Дерево Висельников? Так ты сказал? Холера, Лютик, почему ты молчал раньше?       Трубадур смущённо пожал плечами:       — Не знаю, кисонька. Ей-богу, не знаю. На нас столько напастей навалилось в тот вечер и потом! Вылетело из головы. Но сейчас-то я вспомнил! Прости, пожалуйста, а? До Мидинваэрне ещё целых полгода.       — Конечно, я не злюсь на тебя, — улыбнулась она. — Я понимаю, что такое потеря памяти. И прямо сейчас пытаюсь вспомнить, где это — Дерево Висельников, но ничего не получается. Не помню, и всё. После войны любой лес или тракт изобилует деревьями, сверху донизу увешанными гниющими трупами и обглоданными птицами скелетами. Дубы, вязы, яворы. Каждое из них заслуживает такого названия.       — Оно на юге. На юге от истока Сылты. Геральт собирался держаться на юг. С середины осени он торопился поспеть туда к концу декабря, а значит, это достаточно далеко, два месяца пути. Только пешему ли, верхом ли — того не ведаю, извини.       — Рассчитаю оба расстояния, — кивнула Йеннифер, соглашаясь с его выводами, коснулась иллюзорной карты. Линия, обозначающая маршрут ведьмака, удлинилась и извилисто побежала на юг. — Не представляю, как Геральту удалось узнать дату и место, но он не ошибся. Теперь будет проще, сосредоточусь на сканирование определённого пространства, постараюсь определить наиболее вероятные области…       Ей не терпелось приступить к делу.       — Вот и всё, что я хотел сообщить, кисонька, — видя это, сказал Лютик. — Пойду. Кликни меня, если понадоблюсь.       — Ты уже помог больше, чем я от тебя ждала. — Йеннифер на мгновенье отвлеклась от карты, чтобы одарить благодарной улыбкой, и снова вернулась к изучению нарисованных территорий. — Жду тебя вечером. Ступай, но сначала загляни вон на ту полку.       С кончика её прелестного пальчика сорвалась сияющая нить и потянулась через библиотеку, мимо набитых книгами и свитками шкафов, мимо стола с кружащим над ним роем и упёрлась в стеллаж между двумя окнами напротив двери, указывая на полку на уровне груди, и растаяла.              Лютик поспешил туда, гадая, чем кисонька решила удивить его.       Книги на полке тесно прижимались друг к другу, корешки ещё сияли золочёным теснением, пахли кожей. Были книги тонкие, потолще и совсем пухлые, повыше и пониже, в коричневых, чёрных, зеленоватых и малиновых переплётах.       Одну, в буро-рыжеватой обложке Лютик узнал сразу. Она была зажата между «Весёлыми приключениями Мюриэль, прекрасной мерзавки» за авторством Клодетты Ремю и «Трупом из Новиграда» Саши Гади. Насмешливое восклицание, что холодная колдунья читает беллетристику, застряло у него в горле.       — «Невзгоды любви», — прочитал он благоговейным шёпотом, вытаскивая книгу. Добавил громче: — Кисонька, у тебя есть мой поэтический сборник?       Он обернулся, чтобы посмотреть на её реакцию. Йеннифер уже была поглощена мегаскопом и поиском правильного угла падения света на зеркала. Однако она ответила и подарила ещё одну тёплую улыбку:       — Ты всегда был мне дорог, виршеплёт. И твоя поэзия… она… волнует.       Сердце Лютика заволновалось, затрепетало. Он пролистал сборник, замечая, что некоторые страницы отрёпаны, затёрты, загнуты уголки — так бывает с книгами, часто читаемыми, не выпускаемыми из рук.       Но радость померкла, как только он вспомнил, какие стихи и поэмы включены в издание, само название красноречиво намекало на содержимое. В его поэзии Йеннифер утоляла свою печаль по одному строптивому ведьмаку. Она и сей миг к нему стремится, работает, не щадя себя.       Её, конечно, нельзя в этом упрекнуть.       Лютик закрыл книгу и вставил её между «Прекрасной мерзавкой» и «Трупом из Новиграда», тихонько, чтобы не мешать, вышел из библиотеки.       Ему в распоряжение оставались лишь полгода до Мидинваэрне. Он станет делать вид, что всё замечательно. Ведь где это видано, чтобы известнейший трубадур Лютик страдал от неразделённой любви?