Дикие травы

      К вечеру третьего дня на горизонте показались конусообразные крыши башен Венгерберга.       — Конец путешествия, — сказала привставшая на стременах Йеннифер, вглядываясь в нечёткие контуры города на фоне алеющего заката, на широко раскинувшиеся улочки предместий, на туманную дымку над петляющей в зелени рекой. — Выезжая из дворца императора, не знала, доберусь ли сюда когда-нибудь. Благодарю тебя, Лютик.       — Не надо повторять это, кисонька, — ответил трубадур. — Я не мог бросить тебя одну, ты же знаешь.       — Знаю, Лютик. Едем, пока ворота открыты.       Йеннифер накинула на голову капюшон чёрного шелкового плаща, купленного вчера на торге близ Эйсенлаана, и снова пустила жеребца в галоп.              Дорога ныряла из одного селенья в другое. Чем ближе к столице, тем опрятнее были хаты, тем больше становилось постоялых дворов и лавок различных мастеров, меньше чувствовалась разруха, принесённая войной. Но она была. Роше не преувеличил, называя бардаком положение дел в Аэдирне. Отдельные поля зарастали травой, в рощицах гнили полуразобранные укрепления, овраги были завалены ржавым железом, на деревьях болтались истлевшие трупы.       Такие картины сопровождали весь путь домой, удручающе влияя на настроение. Однако в разброде имелся и положительный элемент: патрульные разъезды, похожие на засады бандитов, охотно брали деньги, не спрашивая имён. Чары Йеннифер применяла, только если поблизости не было посторонних глаз и ушей, а такое случалось редко — тракт был забит, и по мере приближения к городам, количество людей и повозок росло.              Лютик думал, чем заняться, пока чародейка будет работать над поиском следа Дикого Гона, и варианты не отличались новизной — петь в ресторациях и богатых домах, наниматься музыкантом на торжества, давать уроки риторики и игры на лютне. В Венгерберге у него были знакомые, они наверняка помогут с заказами. Он не знал, сколько времени придётся пробыть в городе и не хотел предполагать. Малый срок означал скорое возвращение друга, но быстрое расставание с возлюбленной. Долгий же срок, наоборот, продлевал личное счастье и оттягивал встречу с ведьмаком.       Он не хотел выбирать.              Ворота, звавшиеся Кузнечными, были открыты, тем не менее пришлось выстоять очередь, образовавшуюся из-за падения двух бочек с льняным маслом прямо на спуске с горба въездного моста. Телеги сползали вперёд запряженных в них лошадей, да и у лошадей ноги скользили, люди, идущие пешком, вынуждены были хвататься за что попало, лишь бы не упасть в мутную жирную лужу.       Стражники в чёрно-красно-жёлтых цветах Аэдирна спешили избавиться от образовавшегося затора, помогая растащить столкнувшиеся телеги, поэтому не вглядывались в путников, командуя поторапливаться и не толпиться. Йеннифер всё же сильнее натянула капюшон на глаза.       — От кого ты прячешься? — спросил ранее не задававший вопросов Лютик. — Тебе не удастся скрываться вечно, люди увидят, что твой дом снова обитаем. Рано или поздно они поймут, что ты жива.       — Лучше пусть это произойдёт поздно, — ответила Йеннифер. — Излишнее внимание мне ни к чему. И я говорю не о шпиках Демавенда, а о своих дражайших коллегах. Ложа не простит мне исчезновения Цири, на которую у Филиппы Эйльхарт и её приспешниц были грандиозные планы. Они опять начнут охоту за девочкой, а для этого не побрезгуют никакими грязными методами. И они ещё задолжали мне наказание за неповиновение, а я не тороплюсь его получать. Мои силы через недельку достигнут апогея, но против всей интернациональной бабской республики я не справлюсь.       — Холера… Вот поэтому я никогда не связывался с магичками, хоть сиськи у них красивые … Прости, кисонька.       — Отчего же? Про сиськи мне понравилось.       — Твои сиськи самые обворожительные сиськи в мире. Спелые, как два наливных яблочка, мягкие, как сдобные булочки.       Лютик рассмеялся, послал воздушный поцелуй. За пустой болтовнёй сознавал серьёзность ситуации, жалея, что тоже не обзавёлся плащом.              Улицы Венгерберга, как и любого построенного на эльфийском фундаменте города, были широкими, в архитектуре преобладали остроконечные формы. За примыкающим к воротам кварталом оружейных мастерских располагался купеческий район с лавками, банками, кабаками, борделями высшего уровня и домами зажиточных граждан. Особняк же Йеннифер, насколько помнил трубадур, находился в историческом центре столицы, в непосредственной близости к королевскому дворцу среди владений вельмож и дипломатических представительств.       Йеннифер больше не смеялась, ехала молча, рассматривала фасады, заново выкрашенные после учинённых нильфами пожаров, вывески, цветочные композиции, брызжущие водой фонтаны. Лютик даже гадать не смел, что значит для неё возвращение в прошлое, к призракам утраченных лет. Наверно, она испытывала того же смятение, что и он, обнаружив её живой на перепутье лесных дорог. Если бы он мог видеть её лицо, сказал бы наверняка. Ему было это необходимо. Дом чародейки символизировал не только конечный пункт их опасного и насыщенного событиями путешествия, но и начало реализации следующего этапа плана действий. Лютик боялся трудностей, которые обязательно возникнут, и того, что попытки их преодолеть, в большинстве своём безуспешные, отдалят Йеннифер от него. Он надеялся прочесть в её глазах, что сейчас причин для беспокойства нет и ещё долго не будет.       Скорее всего, их и не было, а он просто до сих пор не верил, что она материальна и не растает, как морок.              Ночь медленно опускалась, кутая в сизый сумрак неровную стену строений, караульные разжигали жаровни на перекрёстках, в окнах загорались огни. Трехэтажный особняк на площади Вирфурила, предыдущего короля, оставался единственным тёмным пятном в округе. Лютик узнал его. Внутри никогда не был, однако ещё в былые времена при оказии выяснил, где обитает черноволосая зазноба ведьмака и где тот периодически гостил, и наведался поглазеть.       Ещё тогда его поразил величественный облик здания, соответствовавший чрезмерным амбициям могущественной хозяйки. Строгое и вместе с тем роскошное сочетание пилястр, рустов, филенок, балкончиков и лестницы с мраморной балюстрадой. Годы простоя совсем не отразились на внешнем состоянии особняка, он производил впечатление только вчера построенного. Даже травка на лужайке за низким резным заборчиком была сочно-зелёной, будто за ней ухаживали, поливали.       Секрет, не иначе, был в наложенных чарах.              Йеннифер пересекла мощёную красноватым камнем площадь, минуя конную статую монарха, и остановилась точно напротив калитки. Держалась она равнодушно, но в этот момент дрогнула. Непроизвольно обернулась, словно ища поддержки.       — Я с тобой, — Лютик дотронулся до её плеча.       Она кивнула. Маска холодной колдуньи снова была на ней. Йеннифер спрыгнула с коня на мостовую и, высоко подняв руки, произнесла витиеватое рифмованное заклинание. Из кончиков пальцев вырвались похожие на молнии голубоватые нити и устремились вперёд, над усадьбой в тот же миг проявился сотканный из таких же ослепительных лучей купол, запульсировал, повышая и понижая яркость, и распался, обдав теплом, воздух снова стал прохладным и прозрачным.       — Идём, Лютик, я ужасно хочу снять наконец эту дурацкую розовую блузку.       Лютик бы тоже с удовольствием снял с неё блузку, если бы речь шла об утехах, однако она шла о болезненной для его возлюбленной теме, и он оставил пошлые остроты при себе. Куда больше заботило, что иллюминационный эффект от снятия магической защиты, наверняка привлёк внимание прохожих и обитателей соседних особняков, но тут уж он полагался на Йеннифер — коли уж она прибегла к вредящим конспирации манипуляциям, значит, знала, что делает.              Спешиваясь, Лютик обнаружил проблему, требующую безотлагательного решения. Жеребцы. Их в дом не поселишь, а прилегающая территория не выглядела настолько просторной, чтобы на ней имелось место конюшне.       — Кисонька…       — На заднем дворе есть навес для лошадей, — открывая калитку, сказала Йеннифер. То ли прочла мысли, то ли подумала о том же самом. — Отведи туда. В мешках в углу должен быть овёс. На сегодня им хватит, а завтра продашь их. Нильфгаардские скакуны всегда в цене.       — Продать? — опешил поэт, обернулся на спокойно ждущих гнедых. — Зачем? У меня ещё остались деньги, семь золотых и с горсть серебра.       — Суть не в деньгах, Лютик. За жеребцами нужен уход, а я не могу нанять батрака, который будет гулять тут и демаскировать моё присутствие. Или ты возьмёшься чистить стойло сам?       Лютик насупился.       Йеннифер снисходительно ухмыльнулась, будто не ждала другого ответа.       — Быстрее входи, не то сюда слетятся зеваки, и моё инкогнито точно отправится коню под хвост.       — Эх, мы даже не дали им имена, — вздохнул Лютик, проводя гнедых во двор. Нет, он не жалел с ними расставаться, свою роль коняшки выполнили на отлично. Просто доставшиеся от убитых нильфов они тоже были частью происходящих перемен.              Указанный навес, притаившийся в саду меж кустами можжевельника, поэт нашёл быстро, в чём помог ясно светивший месяц. Лютик расседлал жеребцов, насыпал в широкие ясли овса, на удивленье не поеденного за годы мышами, объяснением чему были всё те же охранные чары, налил воды из колодца.       Пока занимался этим, над особняком опять вспыхнул купол, посиял мгновение и исчез. Вернее, исчезло лишь видимое проявление магии — наложенные заклинания исправно действовали, это было заметно по жеребцам, настороженно задиравшим морды и не спешившим есть. Лютик поболтал с ними, успокаивая, и отправился в особняк, о котором много слышал, но никогда не думал, что хоть однажды переступит его порог, да ещё не в качестве обычного гостя.              Уже первая зала впечатляла размерами и убранством. В ней было всё, что могло понравиться женщине. Причём женщине королевских кровей. Похожие интерьеры Лютик наблюдал в личных покоях Анны-Генриетты в главном дворце Боклера, с той лишь разницей, что Ласочка была без ума от кричащих цветов и оттенков, а Йеннифер придерживалась любимой чёрно-белой гаммы, немного разбавляя её фиолетовым, бордовым, нефритовым и медовым.       На лакированных столиках, резных этажерках, комодах в золочёных канделябрах горели десятки свечей. Свечи горели на круглых люстрах и на напольных многоярусных подставках. Йеннифер зажгла их все, будто соскучилась свету, проведя долгие месяцы во тьме. Плен у императора и был для неё заточением в подземелье, ни прогулки по аллеям, ни орава служанок не заменяли ей настоящей свободы. Теперь же она избавилась от ментальных оков, победила, и свечи были символом тому.       Ровные язычки пламени отражались в стёклах, зеркалах, лакированных элементах мебели, многократно умножаясь. От огня веяло теплом и лёгкой пряной сладостью.              Хозяйки в роскошной зале не было, и Лютик, пристроив лютню и сумку на инкрустированную перламутром софу, положив туда же куртку и шапочку, поднялся по устеленной толстым ковром лестнице на второй этаж, безошибочно находя дорогу. Одна из дверей была открыта, за ней находился будуар. Со свечами, кроватью под атласным балдахином и… огромным чучелом белого единорога.       Лютик споткнулся, заглядевшись.       — Он изумителен, не правда ли? — спросила Йеннифер. Она сидела в бархатном креслице перед овальным зеркалом в серебряной, украшенной завитками раме, расчесывала крутые, блестящие локоны. На ней была просторная ночная рубашка, не скрывающая коленей и стройных бёдер.       — Я думал, оно развалилось, — сглотнул трубадур, стараясь всё-таки смотреть на колени Йеннифер, а не на куклу. У него не получалось. Колени, без спора, были соблазнительными, но единорог, точно завороженный, притягивал взгляд. Легендарное, полумифическое животное было крупнее обычной лошади и даже в набитом опилками состоянии обладало благородной грацией. У чучела была широкая спина…       Йеннифер улыбнулась.       — Вижу, ты осведомлён.       — Да, Геральт вспоминал… кхм, весьма красноречиво вспоминал… всякими словами.       — Не жалей меня, скажи прямо, что он клял на чём свет стоит… То чучело сломалось, правда, но я достала другое, огромными усилиями. Надеялась, что однажды ведьмак посетит мой дом и… Лютик, мы опробуем чучело, только не сегодня.       Лютика вдруг перестал интересовать единорог. Он повернул голову и пристально посмотрел на Йеннифер через зеркало. Она по-прежнему улыбалась, и улыбка была игривой, беззаботной, а вот глаза… В них застыла тоска. Та тоска, что он наблюдал всё их путешествие от южных границ Темерии. Безысходность, неуверенность в успехе. Йеннифер не забыла ведьмака — она просто нуждалась в тепле.       — Ты ведь мечтал узнать, что так выводило Геральта из себя? — провокационно добавила Йеннифер, продолжая расчёсывать локоны.       — Мечтал, — ответил Лютик. Это не было ложью. Слушая ворчание Геральта по поводу странных пристрастий фиалкоокой чародейки, он действительно хотел понять, почему приятель недоволен. Круп бестии, конечно, менее удобен, чем пуховая кровать, но для придания акту соития острых ощущений вполне сгодится. Лютик думал, что, подвернись ему подобная оказия, уж точно не стал бы сетовать и возражать. Не то, чтобы он воображал себя на единороге с Йеннифер, скорее, с абстрактной девицей.       Делать это на единороге с Йеннифер в нынешних обстоятельствах представлялось неправильным, будто за спиной друга.       Но Лютик решил, что не будет ни в чём перечить, будет делать, как она скажет. Ей нужно тепло? Он даст ей тепло. И ласку, заботу, нежность, любовь, всё, что она попросит.              Йеннифер отложила расчёску на столик, заваленный флаконами и коробочками с косметическими средствами, и встала. Ночная рубашка повторяла все движения её тела, привнося флёр невинности и целомудрия. В таком образе кисонька была невероятно привлекательной, даже больше, чем будь она голой.       Лютик хотел её прямо сейчас, но у чародейки были другие планы. Она подошла к кровати, на белом атласном покрывале которой ворохом лежали её дорожные вещи, и выудила оттуда бледно-розовую нильфгаардскую блузку, подняла перед собой и разжала пальцы, беззвучно произнося заклинание. Блузка повисла в воздухе, а через секунду вспыхнула бушующим пламенем. Лютик отступил от пахнувшего жара, глядя как огонь с аппетитом пожирает тонкий батист снизу вверх, съедает подол, манжеты, как остается лишь окаймленный тесьмой ворот, а затем в прожорливых языках исчезает и он. Не прошло и минуты до того, как последний язычок пламени, расправившись с последней ниткой, растворился в воздухе.       — Уф, — сказала Йеннифер, вытирая ладонью лоб от копоти, и звонко рассмеялась.       — Это было впечатляюще, милая, — поддержал Лютик, проходя к окну. Отодвинул штору и повернул шпингалет, впуская зыбкий ветерок, разгоняющий гарь. — На что угодно могу поспорить, ты давно этого хотела.       — С того момента, как мне навязали эту дрянь. Нильфгаард не получит ни меня, ни Цири… Предлагаю отметить возвращение домой, в погребке должно сохраниться несколько бутылок вина, достаточно приличного для такого грандиозного случая.       — Я никогда не отказывался от выпивки.       Лютик не удержался и поцеловал, оглаживая пленительные формы сквозь нежный шёлк. Он чувствовал, как Йеннифер плавится под его прикосновениями, льнёт и что ей тоже хочется большего, чем просто мимолётный, хоть и страстный поцелуй. Готов был повалить её на кровать, позволить делать с собой всё, что ей заблагорассудится, у него дрожь отдавалась в спине от желания, жгучего, как огонь, но кисонька не теряла голову, как он, вывернулась, накинула халатик и потащила за собой.              Они спустились в большую залу, где потеплело от десятков горящих свечей, пересекли её и через тёмный коридорчик попали к кованой дверце. За ней меж каменных стен начиналась узкая лестница вниз. Чародейка наколдовала светящийся шар, пустила его вперёд.       — Соседи не решат, что в доме пожар? — аккуратно переставляя ноги со ступеньки на ступеньку, поинтересовался Лютик. — Окна полыхают, как зарево. Или тот купол, проблеск которого я видел?..       — Да, ты правильно понял, поэт. Новое заклинание отведёт глаза любопытным. Они увидят ничем непримечательное здание и не смогут сосредоточить на нём внимания, не поймут, почему вообще на него посмотрели. Нам незачем прятаться тут как отшельникам или залегшим на дно разбойникам. Я имею полное право наслаждаться жизнью.       — Надеюсь, вместе со мной.       — Вместе с тобой, Лютик.       Его удовлетворил ответ. Он знал, что Йеннифер не признается в любви вслух, такая её натура, но косвенно она говорила многое.              Лестница вела в погребок с низким сводчатым потолком, поддерживаемым массивными прямоугольными колоннами. Вдоль облицованных терракотовыми пластинами стен стояли стеллажи, и добрая половине из них предназначалась для вина, из ромбовидных ячеек, бликуя в свете магического огонька, торчали запечатанные горлышки бутылок. Около сотни бутылок.       — О, у тебя запасы богаче, чем на винодельне Кастель Ровелло в Туссенте! — воскликнул Лютик, направляясь к ближайшей стойке.       — Выбирай, не стесняйся, — разрешила Йеннифер. — Туссентское, если оно тебе больше нравится, представлено в изрядном ассортименте. Также лирийское, метиннское, назаирское, этолийское, зерриканское и ещё не помню какое. Есть напитки Хакланда, Зангвебара, Офира и даже Барсы.       — Ого! — обернулся Лютик, уже вынувший из ячейки запылённую бутылку и изучавший этикетку на неизвестном языке. — Откуда такие диковины? Офирский алкоголь я пробовал — что-то наподобие нашего сидра, а вот из Барсы и Зангвебара!.. Ты там бывала?       — Хвала Мелитэле, нет, для меня Нильфгаард — уже достаточно далеко, — Йеннифер поморщилась. — Большинство этих бутылок — подарки моих клиентов. Ты ведь знаешь, что у меня была лекарская практика? Исцелённые пациенты делали мне щедрые подношения, в том числе заморским вином. Понятное дело, это были состоятельные пациенты, со связями.       Лютик кивнул, понимая, что ревнует. Сунул заморское пойло обратно и, покрутившись между стеллажами, достал привычное туссентское «фьорано», одно из своих любимых. Правда, год на ярлычке совпадал с годом его рождения, а значит, цена данной бутылки из тёмно-зелёного стекла была заоблачной.              Йеннифер тем временем тоже выбрала бутылку, судя по форме горлышка и пробки, игристое, из тех, что производили только в верховьях Сансретуры.       — В вине нехватки нет, — сказала она, обнимая бутылку, — но накрыть стол нечем. Из пригодного к употреблению съестного в доме только варенье.       — Варенье? — переспросил Лютик. О еде он вообще не думал, они плотно пообедали в одной из деревень вдоль тракта, и голод ещё не проснулся.       — Не говори, что не знаешь, что это варенье, — усмехнулась Йеннифер и отодвинулась за терракотовую колонну. Лютик пошёл туда и узрел длинный, во всю стену стеллаж, только не с ячейками, а с полками, и каждая из них была заставлена пузатыми банками с разного цвета содержимым. Увлекшись винными запасами, раньше он не заметил этот колоритный склад ягодно-фруктовой сладости.       — Клубничное, грушевое, малиновое, сливовое, абрикосовое, — перечислила Йеннифер, читая приклеенные к крышкам бирки. — Яблочное, черничное, крыжовниковое, одуванчиковое…       — Одуванчиковое? — не поверил Лютик, поворачивая банку на свет. Янтарная вязкая субстанция внутри больше походила на молодой мёд.       — Действует на организм как противовоспалительное, желчегонное и тонизирующее средство, восстанавливает печень и очищает кровь… Ну и просто вкусно. Наверное.       Лютик поставил банку на место.       — Ты сама варила всё это… варенье?       Он постарался представить Йеннифер с поварёшкой в руках у печки перед внушительным котлом кипящих в сиропе ягод, но почему-то она легче представлялась в лаборатории у реторт и перегонных кубов.       — Если бы это варенье варила я, я бы не назвала его пригодным к употреблению. Ах, Лютик, я понятия не имею даже о том, как пожарить элементарную яичницу, самое незамысловатое блюдо, что уж говорить о варенье. А магия в этом отношении даёт не всегда положительные результаты — я проверяла, когда мне в голову втемяшивалось быть хорошей хозяюшкой. После нескольких позорных провалов бросила эксперименты от беды подальше. Банки, что ты видишь, я получила от клиенток моей косметической лавки, которая до сих пор принадлежит мне. Клиентки те, менее состоятельные, чем пациенты, но не менее склонные к благодарности. И хозяюшки из них куда лучше, чем из меня, можешь есть смело. Выбирай и пойдём в столовую. Вот ещё вишнёвое…       Лютик взял вишнёвое. Он любил всякое.              Столовая с окнами в заросший ромашками палисадник была уютной, но необжитой. Для атмосферы Йеннифер зажгла магический огонь в камине, запалила свечи. Варенье налила в вазочку, поставила на накрытый белой скатертью круглый стол в центре комнаты. Лютик нарезал пшеничный хлеб и овечий сыр, остававшиеся в сумке, разлил вино по бокалам — чародейке игристого, себе «фьорано».       Он хотел произнести тост за маленькую победу и первый спокойный вечер, но язык выдал другое.       — За твои восхитительные глаза, бездонные, точно бездна.       — Как я люблю твои избитые комплименты, Лютик, — Йеннифер улыбнулась, поднимая бокал.       — Вовсе они не… А, к чёрту… Я лишь хотел сказать, что счастлив наконец видеть радость в твоих глазах. Вот за неё и предлагаю выпить. За тебя, любовь моя.       — За меня. И за твою храбрость.       Они отсалютовали друг другу и выпили. Сорокалетний «фьорано» превосходил ожидания, букет был выше всяких похвал, даже не сочетающаяся с изысканным вкусом простецкая еда его не портила. Лютик ухаживал за чародейкой, намазывал для неё хлеб вареньем.       — Вкусно. Никогда не ела ничего вкуснее.       — Может, тебе ещё не поздно исполнить мечту и стать хозяюшкой? Взять несколько кулинарных уроков у своих клиенток?       — Ты отважишься дегустировать мою стряпню? — с аппетитом жуя, вскинула тонкую бровку Йеннифер.       Лютик рассмеялся, беря себе второй ломоть и отправляя нехитрое лакомство в рот. Ему не до конца верилось, что жизнь повернулась к нему светлой полосой, что горит камин, потрескивают иллюзорные дрова, льётся хорошее вино, что они сидят с Йеннифер на её кухне и даже не пытаются пикироваться, язвить, уколоть побольнее, а делают друг другу комплименты, одаривают улыбками. Что он может свободно коснуться её роскошных волос, вдохнуть запах её кожи, которую она уже надушила сиренью и крыжовником из тех баночек возле зеркала.       Что может заниматься с ней любовью. Если, конечно, она захочет. А чутьё подсказывало, что она хочет.       Впервые за долгое время, очень-очень долгое время, с самой Ривии, он наконец был по-настоящему спокоен. Не нуждался ни в придворных балах, ни в рукоплескании именитой публики, ни в череде благосклонных красавиц. Только бы видеть, как озорно морщится её носик, как шаловливо она облизывает пальцы. Как она счастлива, хоть на один вечер.              Хлеб закончился, вина и варенья было ещё хоть отбавляй. Лютик зачерпнул ложку тягучего сиропа с ягодами и протянул к губам Йеннифер, когда она отпила своего игристого.       — Ты такая же сладкая, как это вишнёвое варенье.       Йеннифер улыбнулась и позволила себя покормить. Закатила глаза от удовольствия.       — Мм-м, наслаждение. И почему я не ела варенье раньше? Боялась испортить талию, она и так на два дюйма больше, чем у Трисс.       — Твоя талия совершенна, дорогая, её ничто не испортит. — Лютик протянул ещё одну ложку. — Для чего же ты тогда хранила эти банки?       — Не знаю, — Йеннифер слизнула с губ каплю и пожала задрапированными в чёрный шёлк плечами. — Правда, не знаю. Всё, для чего мне их доводилось использовать, так это швырять ими в Геральта.       — Ты швыряла банки с вареньем в Геральта? — Лютик завис с занесённой над вазочкой ложкой.       — Когда он жил у меня. Мы ссорились, и я швыряла в гневе. Швыряла всё, что попадалось под руки, банки с вареньем тоже. Хотела его достать. Но он уворачивался — он же чёртов ведьмак! От раздражения я швыряла ещё сильнее, чаще и злее. Банки летали как снаряды, разбивались у его ног с липко-стеклянным звоном, но ни одна, холера, ни одна в него не попала! Зато весь пол был в варенье. В малиновом, грушевом, абрикосовом, вишнёвом, да. И все стены, и даже потолок. Почему ты смеёшься, поэт?       Лютик смеялся. Да и сама она смеялась.       — Потому что… — Он стряхнул выкатившуюся из глаза слезинку. — Потому что, дьявол возьми, это весело! Моя прекрасная ведьма, никогда не думал, что ты способна швырять банки с вареньем, совсем как… Совсем как простая баба! Ладно эта профурсетка Веспула, но ты!.. Так вот откуда Геральт мог определить по звуку, банкой какого именно варенья в меня кидают. А он-то, шельмец, объяснял это особой ведьмачьей магией! Врун!       — Скорее, ведьмачьим слухом и большой практикой… Так, говоришь, и в тебя метили вареньем? Та самая Веспула?       — Она, мать её так, она. Только, прошу, не ревнуй, кисонька, я ещё перед сим отвратным актом насилия разорвал тот непрочный союз в одностороннем порядке, за что на мою голову и были сброшены с балкона банки с вареньем, цветочные горшки, медный котёл и чужие портки. К счастью для меня, Веспула не отличалась меткостью, а рядом как раз проезжал ведьмак, купивший новую кожаную куртку, к тому времени, правда, вышедшую из моды. Я спас его от свистящей в воздухе домашней утвари и увёл в «Наконечник пики» — лучшую новиградскую корчму. Дело, как ты поняла, было в этом чудесном городе, столице мира, центре и колыбели культуры. В таверне мы встретили низушка Даинти Бибервельта, внезапно оказавшегося мимиком, или же допплером, а потом и настоящего коротышку. С этого нетривиального обстоятельства развилась занятная история, в результате которой Геральт порвал в хлам свою драгоценную почти неношенную куртку… Рассказать?       — Рассказывай, Лютик, — Йеннифер протянула ему свой бокал, — рассказывай.       Лютик налил вина ей и себе и начал рассказ. Отдельные эпизоды приключения рассказывал прозой, в других переходил на рифмованный слог, используя фрагменты неоконченных баллад. Про Вечный Огонь, Ляшареля и Дуду. Немного приукрашивал для эпичности, но поэзия на то и поэзия, чтобы заставлять восхищаться и сопереживать.       Йеннифер пила вино и смеялась, хотя не всё в истории было комичным, просто в этом дивный вечер таковым ощущалось. Геральт словно был с ними рядом, за общим столом.       В рассказе Лютик опустил лишь одну деталь, финальный штрих — про совместный поход в бордель «Пассифлора», к лучшим девочкам Новиграда. Йеннифер хоть и притворялась, что не ревнует, но он знал, что ревнует, и не хотел портить ей настроения.              Вечер, после выпитых бутылок вина и всех рассказанных историй, закончился в постели. На что-то большее, кроме сна, сил не хватило, зато они нежно прижимались друг к другу. Главные трудности были ещё впереди. Император не простит побега и сообразит, где искать строптивую колдунью, его солдаты будут тут скоро. А вот Дикий Гон не прискачет по щелчку пальцев, за ним придётся гоняться. Но пока были ночь, мягкая постель и переплетённые тела. Пока была тишина. Лютику снились Ринда, джинн из кувшина. В тот день они оба с Геральтом познакомились с фиалкоокой фурией, и выбор Йеннифер мог быть другим. Вот он дурак — уступил её ведьмаку…