***
Иногда, увидев кого-нибудь на расстоянии, начинаешь фантазировать. А увидев его рядом с собой, вдруг начинаешь жалеть обо всём. «Одержимость»
Мистер Перри преуспел в карьере, но не в личной жизни: единственный сын покончил с собой, а супруга умерла от сердечного приступа. Так, семьи не осталось, пришлось бежать от одиночества, злобы и противного чувства вины прочь, в работу, в другой штат, где ничего не могло напомнить о горе. Так и прошло десять с лишним лет, пока боль в голове не стала невыносимой. Сперва мистер Перри списывал всё на излишние эмоции, то и дело вырывающиеся наружу при виде театров и счастливых школьников. Порой мистер Перри останавливался и пытался отыскать в толпе Нила, весёлого, шумного и говорливого. Его, что естественно, не могло быть. Он покоился в земле со своими глупыми мечтами. Потом боль стала настолько сильной, что вину мистер Перри стал списывать на стресс и нагрузку. В конце концов годы не молодили, а только старили, мучили и лишали сил. Порой мистер Перри надеялся, что старость нагрянет раньше времени и лишит жизни. Он был твёрд характером, но слишком труслив для самоубийства, пусть и пистолет покоился в сейфе. Не из такого застрелился Нил, то оружие было безжалостно закопано на заднем дворе, чтобы хоть немного, да отделаться от склизкого чувства вины. В конце концов мистер Перри не выдержал, записался на сдачу анализов, стал ждать врача с результатами, а вышел к нему… Нил? Только намного старше, с кольцом на безымянном пальце и с огоньком в глазах. Такой был у Нила в день того чёртового спектакля, ставшего началом конца. Неужели, молитвы мистера Перри сбылись и он очнулся от кошмарного сна и попал в прекрасную реальность? — Мистер Перри, здравствуйте, я Джеймс Уилсон, — врач сделал паузу, а потом сообщил о диагнозе — опухоль мозга. Правда, мистеру Перри было не до опухоли, заставляющей страдать от боли. Какая разница, если перед глазами выросшая копия сына, улыбающаяся и живая? Это же выглядело, как портал в иную реальность, где Нил не поддался эмоциям, окончил Гарвард и стал заведующим онкологического отделения. Это была идеальная вселенная, но только для самого мистера Перри. Именно он этого хотел, а не Нил. А вот доктор Джеймс Уилсон хотел поскорее прийти на обед, где его всегда караулил грубый врач с тростью и мерзкими шутками. Мистер Перри узнал об этом, когда стал искать возможности лишний раз увидеть своего врача и насладиться сказкой с живым Нилом. Тогда обнаружилась и трещина в такой милой реальности — поведение доктора Уилсона. Он был слишком вежлив, услужлив и тих, общался тесно лишь с одним человеком, в отличие от Нила, шумного и всегда окружённого «стаей» близких друзей. Джеймс Уилсон лишь внешне походил на Нила, но мистер Перри был готов довольствоваться и этим, наслаждаясь мгновениями. По сути он только их и имел, ничего более в его жизни не было, он сам всё испортил, а теперь не собирался бороться за жизнь или пытаться наполнить её яркими красками перед смертью. Он моментально согласился лечь в больницу, не спорил и только слушал приятный голос доктора Уилсона, представлял на его месте мёртвого сына и ощущал нечто особенно болезненное, когда видел, как его врач откровенно сюсюкался с тем хромым врачом (вроде доктором Хаусом) и смотрел на него этим глупым, обожающим взглядом, полным искренней нежности. Сперва мистер Перри верил в «крепкую мужскую дружбу», пока не услышал, как некоторые сотрудники прямо называли доктора Хауса мужем доктора Уилсона. Это ощущалось мистером Перри как нечто неестественное и постыдное. Он не ненавидел геев, просто надеялся с ними не пересекаться и не видеть «голубизны» в сыне. А он ведь правда был влюблён в парня, Тодда Андерсона. Мистер Перри узнал об этом несколько лет назад, когда вернулся в родной штат, чтобы посетить могилу сына, где столкнулся с Тоддом, услышал самые мерзкие оскорбления в свою сторону и эту странную фразу «мы были бы счастливы, не будь вы куском дерьма». От чего-то тогда мистер Перри растерялся, а потом случайно нашёл в книжном магазине сборник стихов от Тодда Андерсона, поддался странному импульсу и купил одно издание. Потом сидел вечером, читал стихи, дошёл до посвящения и обнаружил целые оды своему мёртвому сыну и приписку «навечно твой Тодд». Тогда всё стало ясно, и мистер Перри возненавидел мир с новой силой, пусть теперь это и было бесполезно. Оно не могло вернуть, ни сына, ни чьего-то любимого человека. Оно просто мучило, заставляло раз за разом возвращаться в тот чёртов день выступления Нила и понимать — его надо было не душить, а поддержать. Тогда бы всё сложилось иначе. Тогда бы мистер Перри не смотрел украдкой на другого человека с лицом его сына и не тешил себя глупыми мечтами. Среди них имелась надежда на то, что другие вселенные реальны, и в одной из них Нил так и не спустил курок, стал актёром (кем угодно, главное, чтобы жил) и продолжил отношения с Тоддом. Да, этот вариант совершенно не нравился мистеру Перри, но спустя годы размышлений он пришёл к выводу — это единственный возможный сценарий, при котором Нил был бы не просто жив, но и счастлив. Выходило, что Нила убил сам мистер Перри. И теперь он принимал свою мучительную смерть как нечто должное и само собой разумеющееся, о чём не говорил даже доктору Уилсону. Тот интересовался личной жизнью, был вежлив и будто бы заинтересован. Мистер Перри часто этим пользовался, строил воздушные замки, которые раз за разом рушились, когда в палату заглядывал доктор Хаус, буквально выдёргивающий доктора Уилсона с места. Эти двое по-настоящему тепло улыбались лишь друг другу. Мистеру Перри оставалось довольствоваться лишь вежливой улыбкой, ничем более. Правда, и этого достаточно. Мистер Перри продолжал наблюдать за доктором Уилсоном и его мужем, видел, как первый счастлив, и тешил себя надеждой, будто в той идеальной параллельной вселенной Нил так же счастлив с Тоддом, готовым ради него на всё. Глупо, но оно помогало окончательно не тронуться умом и не впасть в безумие. Оно настало намного позже, когда опухоль разрослась, когда боль приобрела новые масштабы, когда смерть принялась дышать в затылок и наступать на пятки. Тогда конец оказался ближе, чем когда-либо до этого. Мистер Перри лежал под морфием, умирал без открыток на столе, плохо соображал, и рядом был только доктор Уилсон, терпеливо слушающий несвязанный между собой бред и позволяющий называть себя Нилом. В какой-то момент мистер Перр забыл, кто на самом деле перед ним и принялся извиняться, слабо сжимать ладонь и говорить, насколько хорошей была та роль оленя. — Нил… сынок, прости… — мистер Перри хрипел. — Прощаю, отец, прощаю, — ласково отвечал «Нил», пока мистер Перри не перестал дышать.***