Метафизика

Никита сидел во дворе на качелях. Дугар вышел из подъезда, разминая затекшую шею. Он мельком глянул на унылую красную макушку, вздохнул и вышел со двора в сторону ближайшего продуктового. Никита слышал хлопок железной двери, но даже не вздрогнул. Мыслей в голове не было, чувствовалась только бесконечная тянущая боль в груди. Он не помнил, когда ел в последний раз, когда видел друзей. Наверное, если бы не цифры на микроволновке, на которые он таращился бессонными ночами, он бы и вовсе потерял счет дням. Кто-то сел на скамейку рядом и вздохнул. Раздался щелчок и шипение. "Пиво" - подумал Енисейский, вскользь взглянув на пришедшего. Его глаза тут же изумленно распахнулись. — Дядь Дугар? Тот скривил губы в улыбке и моргнул, соглашаясь. Похлопал по свободному месту рядом и отпил из жестяной баночки. Это был обычный энергетик. — Будешь? Никита смутился и подумал, что, видимо, таращился на него слишком пристально. Хотя от Ангарского в любом случае невозможно было что-то скрыть. Поэтому он только слабо кивнул и опустил голову еще ниже, словно повиснув плечами на железных прутах облезлых качелей. От энергетика его слегко мутило, но тонизирующая жижа ударила в истощенную голодом и недосыпом голову. Никита откинулся на спинку скамейки, упираясь макушкой в ствол дерева. — Ты давно приехал? - спросил он — Нет. Тебя тогда просто не было дома. Они помолчали, думая об одном человеке. — Он курит на кухне? - спросил парень — Когда я уходил — да. Тебе не стоит там ночевать. Может, отвезти тебя к Татищевым? Никита растерянно взглянул на него. — Хотя не отвечай. Я отвезу тебя. С Русланом сам разберусь… Нет, этот ублюдок! - Дугар хлопнул себя по колену, залпом допивая и сминая банку. - Какого черта он делает?. Ангарский тяжело вздохнул и запустил пятерню в копну густых волос. Они могли бы быть еще красивее, если бы этот фанат крипты потрудился их хотя бы регулярно мыть. — Ладно, тебе надо что забрать? Если да, то я могу сходить и- — У меня все с собой, - Никита мотнул головой в сторону потрепанного черного рюкзака, лежавшего возле качелей на земле. Конечно, у него все было. Дома он появлялся когда наступала глубокая ночь, до тех пор он слонялся по району с пачкой сигарет в кармане и брутальными (нет) ссадинами на лице. Желания махаться у него не было, выслушивать пьяный бред — тоже. Спасибо хоть матери не было и ему не нужно было ни за кого переживать. Никита испытывал перед Ангарским некий трепет. Этот мужчина почему-то находил время и желание вмешиваться в их семейные дела и действительно приводил Руслана в порядок. Он вытаскивал его из клубов, опасных передряг, даже как-то ездил за ним в другой город, когда тот в диком угаре после очередной вечеринки оказался там без гроша в кармане. Также Дугар был одним из тех, кто заботился о Никите, и кто бы мог подумать что он готовит такие вкусные манты? Вообщем, даже сейчас он оторвался от работы, чтобы снова разобраться с ним его пропащим отцом. Он слышал какие-то пересуды соседей, пущенные бабками у подъезда слухи о том, что между ними есть нечто большее, что подогревало неприязнь как к старшему, так и младшему Енисейскому, но никакого подтверждения тому не было. Но даже если бы это было правдой, сам Никита жалел лишь Дугара — такой человек был достоин лучшего, но никак не ебнутого алкаша с ребенком. Эти мысли он прокручивал в своей голове, пока шел от машины до квартиры Татищевых. На звонок в дверь ему открыли раза с четвертого, так что он уже множество раз успел передумать, обернуться, сделать пару шагов к лестнице и вернуться обратно. — Эй… ты как? - Никита в ахуе замешательстве смотрел на друга, который стоял на пороге, вцепившись рукой в дверной косяк. Выглядел тот максимально отвратно. Очень хотелось подвести его к какому-нибудь тазику с водой и окунуть в него пару раз с головой, спрашивая «Где Серега? Что за гниющий труп меня встречает вместо него?». Но вода не поможет смыть тени со скул, отекшие синяки под глазами, кислый запах с блевотными нотами пота и крови, которым пропах весь Татищев цвета серых смятых простыней. Парень зашелся мокрым кашлем, пошатываясь и жмурясь. Ему понадобилось какое-то время чтобы отдышаться, после он вытер рот и попытался что-то сказать, но только покачал головой, хлопнул по плечу и подтолкнул вглубь квартиры. — Эй! - Енисейский схватил его за руку. - На вопрос отвечай. Все эти дни, что он мотался между панельных домов, покрываясь пылью и потом, приходя каждый раз в пропитанную сигаретным дымом и вонючим запахом алкоголя квартиру, ему очень хотелось прийти в школу раньше обычного, чтобы разделить с этим взрывным куском агрессии дешевый лаки страйк и рвущую барабанные перепонки музыку в наушниках. Ему не хватало их простых разговоров, перемешанных с идиотскими шутками и сарказмами жалоб, небрежно и с плевком брошенной в лицо заботы. Хотелось вытащить Дениса из его ебучей квартирки и всем втроем пойти пить пиво во дворе, пока Катя занята новыми раскрасками. Но сейчас этот дебил перед ним судя по всему отчаянно хотел разрушить их дружбу, раз увиливал от разговора. И где же этот брутальный Татищев, живущий по понятиям? «Брутальный Татищев» закатил глаза и тяжело вздохнул, тут же слабо покашливая. Они зашли на кухню, садясь на столешницу с разных сторон, спиной друг к другу. — А ты почему не писал? - сорванным сиплым голосом пробурчал Сережа. — Не хотел в это втягивать, - Никита, хрустнув шеей, пораскинул мозгами понял, что если он продолжить молчать и отмахиваться, этот клоун за ним все отзеркалит. Поэтому продолжил. - Отец опять херню творит. Заявился домой, сейчас в запое. Когда трезвеет — злится и курит. Деремся иногда — бьет он как девчонка. Они помолчали. — Чего сейчас тогда приперся? - усмехнулся Татищев, приподнимая брови и болтая босой ногой. — Приехал батин друг, он разбирается с ним сейчас. Ты ж знаешь, я сплю на кухне, а там накурено больше всего. Вот он и решил, что неправильно меня там оставлять, решил к тебе сбагрить. Никита спрыгнул со стола и, обойдя его, встал рядом с другом. Молча посмотрел на его руку, до этого сжатую в кулак. — Либо ты внезапно стал девчонкой, либо выхаркиваешь свои легкие. Мне нужно угадывать? - прокомментировал он пятна крови на чужой ладони. Татищев испуганно сжал руку и обернулся, нахмурившись. — Ну давай, попробуй меня напугать страшной историей с подробностями о том, как ты загибаешься, - со смешком скрестил руки на груди Енисейский. В такие моменты он очень походил на тех самых мерзавцев из американского кино, которые отжимают у началки карманные деньги и воруют велики. Действительно до мурашек и зуда в кулаках. — Как хочешь. Сегодня я впервые смог встать с кровати. — Охереть. Ты реально больше месяца провалялся? Я завидую — Ха-ха, не стоит, - оскалился Татищев. Ему все еще было тяжело говорить разодранным горлом, тем более пояснять за свое состояние не было никакого желания. - Мне просто хуево. Советую пожить у Дена. — Ты меня как Катьку наебать пытаешься? Или че? Еще немного и он ему бы честное слово врезал. Но в этот момент в комнату тихо вошла серая тень. — М, Кать, проснулась? - ее брат моментально поменялся в лице, улыбнулся и подошел, нарочно задевая плечом друга. - Хочешь чего? — Хочу, чтобы перестали ругаться и дали мне поспать в тишине, - проворчала девочка. Она окинула своим цепким взглядом Никиту и, о чем-то подумав, сказала. - Я ингалятор, кажется, в твоей комнате потеряла. Посмотришь? Сережа немного удивленно похлопал глазами, но собрался и кивнул. Стоило ему, держась за стены, медленно выйти в коридор, как Катя подскочила к Енисейскому и за рукав подтащила к окну. — Не важно что он наговорил, не слушай его, не уходи! Никита растерялся перед полными отчаяния блестящими черными глазками, которые смотрели на него в упор, словно пришпиливая к стене. — Что… — Разговаривай с ним побольше, чтобы все как раньше. Можешь курить, только иногда, можете пить, может, через месяц вытащитесь в школу. Понимаешь… Он умрет, Никит. Совсем. Енсейский распахнул глаза. В голове стало как-то легко, зашумела прилившая кровь в ушах. В глазах напротив не было слез. Была непонятная упрямая злость — то ли на него, то ли на брата, то ли на врачей, а может на Бога или кто там заведует крылатыми младенцами с оружием в руках. — Ч-что… — В уши долбишься? - раздался злой голос Татищев стоял на пороге, скрестив руки на груди и выгнув пирсингованную бровь. В сочетании с общим разбитым видом это выглядело жалко, очень хотелось неадекватно заржать. Он перевел взгляд на сестру. На языке явно вертелось много колких и жестоких слов, но, что поразительно, он смог сдержать их все, только махнув рукой. — Если остаешься, пиздуй сюда, - бросил он Никите и повернулся, чтобы уйти. Они лежали на голом матрасе, ничем не покрытом. Стол и корзина для мусора под ним были завалены засохшими салфетками приобретшими желто-коричневый цвет. В углу постели лежали книги по физике и механике, советские и новые, учебники и тетради. Отопление еще не отключили, а за окном солнце включило функцию отдачи тепла и теперь, о боже, не только светило, но и конкретно так пекло, поэтому в комнате, несмотря на открытую форточку, было душно и жарко. Довольно скоро парни сняли почти всю одежду — помимо белья Татищев остался в майке, а Енисейский, как менее устойчивый к температуре выше +17, валялся с голым торсом. Оба друг друга знали как облупленных, поэтому не боялись оголить покрытые шрамами и порезами плечи и грудь. Конечно, поначалу у Никиты были претензии по типу «ты же и так не жилец, наслаждался бы жизнью, а не хуйней маялся», но после все понял и принял. Только Денис среди них все еще переживал по этому поводу — часть шрамов были оставлены не им, а сигаретными бычками его невменяемого на тот момент отца, которые он считал крайне уродливыми и мерзкими. И что, что ему тогда было семь. — Получается, тебе уже лучше? - прервал визги синиц за окном Никита — Да, есть такое. Уже могу ходить, не заблевываю комнату, даже кашляю меньше. Енисейский промолчал. Если это «кхэ-кхэ» с кровавыми каплями каждые пять минут и при попытке вдохнуть поглубже было «меньше», то что было в самом начале он не хотел представлять. — А из-за чего тебя так развезло вообще? - задумался он — Ну, наложилось все. Застудил, не ел, курил, еще с лестницы ебанулся. — Что-о?! Никита приподнялся на локте ошарашенно смотря на него — Как? Услышав в общих чертах эту историю он ударил кулаком по матрасу и плюхнулся обратно, чувствуя, как врезались в спину жесткие пружины. — Московский, вот мудак! У тебя еще и сотряс, получается? — Ну типа да. Они лежали дальше, изучая потолок, плакаты на стенах, горы одежды и мусора, иногда отпивая из одной бутылки кваса на двоих, которую им подогнала Катя из холодоса. — Да знаешь, похуй уже на этого Московского, - пробубнил Татищев тихо. - Какая мне уже разница? — В каком это смысле, Серег? Этот ублюдок над твоей смертью ржет с пятого класса, неужели ты забыл? Это бесчувственный кусок дерьма Сережа молча поджал губы, хмурясь. На самом деле, с последним он был не согласен, причем имея на руках вполне весомые аргументы. Однажды, по окончанию уроков он зашел в толчок помыть испачканные мелом руки после ответа у доски и своими глазами видел, как святейший Даниил, всхлипывая, забежал в кабинку. Причиной тому явно был брошенный на подоконник телефон с открытой историей звонков — ‘Михаил Юрьевич (отец)’ не ответил на звонок. Тогда Татищев только хмыкнул, презрительно выгнул бровь и, небрежно брызнув мокрыми руками на дисплей, ушел. У него-то в контактах было написано по простому ‘Батя’ без каких-то формальностей, но он списал все на странности богачей и думал, как же это нелепо — выть как пятилетка из-за того, что папочка не ответил Но сейчас, вспоминая об этом, почему-то появлялось чувство, что не все так просто. Однако слишком много думать об этом придурке, конечно, он не собирался, поэтому отпил еще кваса и сел рубиться в танки. Весна уже отчаянно качала свои права, что, впрочем, не гарантировало отсутствие внезапной метели где-нибудь в конце апреля. Да и о каком цветении под солнышком может идти речь, когда ты вынужден болтаться по душным школьным коридорам и жопу рвать перед престарелыми маразматичками? Даня завернул за угол, собираясь пройти вглубь двора, пока появилось окно между уроками (не то, в которое он так хотел выйти), но остановился, шаркнув по асфальту подошвами. Там, возле облупленной стены под ржавой пожарной лестницей, сидел на корточках парень. Узнать в нем Серёжу было легко — пирсинг поблескивал на солнце, черные взъерошенные волосы торчали во все стороны как у черта и даже нехило задувавший ветер не мог привести их в еще больший бардак. Московский стоял, засунув руки в карманы бомбера, но не уходил, как обычно закатив глаза и раздраженно пиная мелкий щебень, из-за того, что кто-то помешал ему отдохнуть. Исподлобья он бросил на Татищева еще один внимательный взгляд. Контрольный. Только сейчас он заметил еще олну деталь. Перед Сережей был маленький черный котенок, пыльный, но очень пушистый. Татищев перебирал перед его носом длинными узловатыми пальцами и что-то приговаривал, ярко улыбаясь. Этот жалкий комочек шерсти отчаянно бил по его руке лапками с выпущенными острыми когтями, то ли пытаясь поймать, то ли поцарапать. Он был таким глупым, что просто шлепал подушечками по бледным пальцам и растерянно смотрел на них своими бледно-голубыми распахнутыми глазами. "Какой жалкий" - подумал Даня и фыркнул. Сережа в этот момент подхватил котенка одной рукой и шлепнулся прямо на землю, развалившись на потресканных и покрытых мхом камнях. Он положил заморыша прямо на себя, поглаживая его ладонью, которой с легкостью мог бы накрыть его целиком, и щурился от солнечных лучей, бьющих по чувствительным глазам. Наконец ему это надоело и он просто закрыл их, расслабляясь и греясь на солнышке, пока котенок принялся играться с завязками его штанов. Даня же просто стоял и смотрел, не двигаясь, ни о чем не думая, просто наблюдал. Он ощущал себя как-то странно, будто увидел то, чего не должен был, и ему понравилось. Дальше произошло то, чего он вообще не ожидал. Татищев открыл глаза, взял котенка и, держа его на вытянутых руках так, что мелкий загораживал собой солнце, через смех запел что-то шутливое и веселое, раскачивая выпятившего круглый нежный живот малыша. И пел он явно не по-русски. - ...матурым ... - донеслось до Московского. Парень вспыхнул. Как нарочно, в этот момент Сережин взгляд сместился и упал на хорошо знакомую светлую макушку, и он осекся. Даня почувствовал, как черные блестящие угольки глаз на какой-то момент обожгли его своим теплом и нежностью. Но яркая улыбка сползла с его лица. Котенок жалобно мяукнул, все еще будучи висящим в воздухе. Он вцепился своими когтями прямо в руку Татищева, неосторожно расцарапывая ее. Сережа выдохнул сквозь зубы и осторожно опустил звереныша на землю, подталкивая его под жопу, чтобы топал куда хотел. На Московского он не смотрел, но его поза уже не была такой расслабленной. Стоило Дане начать движение в его сторону, Татищев забегал глазами, похлопал по карманам и выудил пачку сигарет. Когда Московский встал рядом, тот уже выдыхал не первую затяжку. — Прекрати, воняет. Сережа пожевал сигарету, вдохнул поглубже и ... Вопреки ожиданиям Дани, втер не скуренную еще даже наполовину сигарету в асфальт рядом. — Чего приперся? - как-то устало спросил Татищев. Московскому было непривычно. Обычно этот парень был более активным, вспыльчивым и агрессивным. Он не видел его немногим больше месяца, а кажется, как будто прошел год. Щеки осунулись, глаза будто стали больше от залегших под гими теней, сухие безжизненные губы с кровяными корочками были напряженно поджаты. Даня не ответил. Сел рядом, но на расстоянии вытянутой руки. — Что ты ему сказал? — А? - Сережа повернулся в полоборота и выгнул вопросительно пирсингованную бровь — Тому задохлику. — А.. - Татищев, кажется, растерялся. Он провел рукой по взъерошенным волосам, улыбаясь уголками губ. - Матурым Увидев, что Даниле это ничем не помогло, он пояснил, ворочая в руках пачку винстона — Я на треть башкир. Матурым — типа красавец. Кажется, Татищев был смущен и одновременно рад. Даня машинально повторил за ним, но это прозвучало так нелепо и неправильно, что захотелось помыть рот с мылом. Сережа удивленно повернулся на него, похлопал глазами и вдруг засмеялся — Че ты ржешь?! - у Москвского, наверное, горело все лицо, разве что не дымилось. Татишев продолжал чуть ли не кататься по земле, пока на него не набросился внезапно выпрыгнувший откуда-то котенок, который, оказывается, никуда не ушел. Даня раздраженно поднялся с земли. Внутри себя он болел за мелкого заморыша, надеясь, что тот посильнее расцарапает этого придурка. Ему очень хотелось Татищева пнуть, да посильнее, но стоило занести ногу для удара, как вся ярость куда-то испарилась и вышло только ткнуть кроссовком в бок. — Долбаеб, - буркнул он, скрестив руки на груди. Серега наконец успокоился, еще немного всхлипывая от выступивших из-за дикого смеха слез, и поднял на Даню глаза, покрасневшие в уголках, расслабленно заглядывая ему в лицо. — Че ты вскочил. Давай я скажу как правильно. — Ржать не будешь? — Не обещаю, - хмыкнул Татищев. Московский закатил глаза, но сел рядом. Татищев действительно не смеялся, только лыбился максимально тупо. Даня внезапно осознал, что эта яркая улыбка для него. Татищев улыбался ему. Улыбался как тому грязному котенку и по слогам говорил "матурым". Зная перевод, становилось еще более неловко, но отвезти взгляд от этих черных глубоких глаз было просто нереально. Язык не ворочался, мешая выговаривать нужные звуки, от чего внутри зародилось только раздражение и разочарование. И чего ему сдалось это слово? И этот Татищев.. и вообще, чего он тут на грязной земле сидит как дегенерат?. На нем новенькие джинсы от прада, вообще-то! — Давай теперь ты, - Сережа хлопнул его по плечу. От этого жеста Даня вздрогнул и растерялся, вынырнув из своих мыслей. Смущение, волнение, непонимание и огорчение — все это смешалось и он растерянно выговорил, смотря Татищеву прямо в глаза — Матурым Тишина. — О.. - Сережа завис. Как будто его внезапно обезоружили. Он молчал, не моргая, какое-то время, прежде чем оголить клыки зубов и продолжить, - Получилось! Хорош! Даня какое-то время просто смотрел на наго как на идиота, но потом закатил глаза к самым мозгам, описав зрачками эпичный полукруг, и отвернулся. От сдерживаемой улыбки больно сводило щеки, парень продолжал упрямо поджимать губы. Наконец он спросил, увлеченно разглядывая пятна сырости на штукатурке стен. — Почему ты столько проебал? Он подождал ответа пару секунд, пару минут и… какого черта этот придурок замолк?! Московский повернулся и вопросительно выгнул бровь. Татищев бегал взглядом по стенам, выискивая за что бы зацепиться, но в конце концов, сглотнув, уставился прямо в голубые глаза рядом. — Болел. — Че? Больше месяца? - с привычной насмешкой спросил Даня — Да, - пожал плечами Серега и поднялся на ноги. Он уже начал уходить, когда Московский вскочил с земли и, поддавшись непонятному порыву, нагнал его, разворачивая за плечо — Стой, реально? Почему? Почему-то его терзало беспокойство, живот холодил страх. Он помнил кровь на лестничной клетке и как отец нес его от школы на спине. И не мог перестать чувствовать смутное чувство вины. — Я упал тогда, ударился башкой и получил сотряс. Ну и плюс остальное, - медленно проговорил Татищев, сбрасывая с плеча его руку. - А что? — Я… - Даня замялся. Непонятный страх в нем только рос, мучая его изнутри и он внезапно для себя самого выдавил. - Я столкнул тебя тогда. Серега удивленно посмотрел на него. Он не зал, чему удивляется больше — самому признанию или тому факту, что это сказал Московский. Еще сложнее было понять, как он черт возьми должен реагировать на это. Ударить? Наорать? Как пубертатная истеричка сказать нечто в духе «ах, не приближайся больше ко мне!»? Возможно, раньше он бы и врезал ему, но сейчас почему-то… ему стало плевать. Вряд ли он увидит этого белобрысого после выпуска — как минимум потому что не факт, что доживет. Так что, смотря на ситуацию с высоты смертника, он уже не считал ее достойной внимания. — Ну и заебись. Кто еще мог это сделать, если не ты? - фыркнул Татищев и, развернувшись, ушел. Даниил глянул себе под ноги, проверяя, не лежит ли там его челюсть, а после бросил долгий взгляд в удаляющуюся сутулую спину. «Что это блять такое было?» - подумал он, потирая нос, на который раньше в таких случаях приходились нехилые удары. - «Если на Серегу так повлияла болезнь, то пусть болеет почаще» Московский нервно сделал несколько затяжек, пробуя новую жижу и новые впечатления. Кажется, намечается что-то странное.