Медиум: за завесой

Теперь мне известно кое-что. Смерть пахнет васильками и ладаном, и у неё всегда глаза того, кого ты больше всех любил при жизни. Думая об этом, не сразу осознаю, что вокруг происходит нечто странное. Все пациенты под кабинетом вроде бы живые и дышащие, но вид у них — как у застывших в янтаре мошек. Даже ветер из открытого окна не шуршит листвой лировидного фикуса. Дверь в кабинет моего доктора распахнута настежь. Вонь стоит такая, что аж глаза режет. От тяжёлого сладковатого запаха разложения желудок матерно угрожает скоропалительно проститься с содержимым, невзирая на мои желания или их отсутствие. Лёха обнимает Димку, прижимаясь так, будто ещё секунда — и черти растащат их по разным кругам ада. Малый сверкает на вошедших нас воинственным взглядом светящихся зелёных глаз, оскалив аккуратные клычки. Защищает своё — тут эмпатом быть не надо, чтобы понять. — Ты что наделал там, бестолочь?! — гремит на него Денис, гулко хлопнув дверью кабинета; из коридора снова слышится гомон, шум и отзвуки шагов. — Глупый ты мальчишка! Нельзя вмешиваться в ход времени, даже если ты это можешь! Это уголовно наказуемо, придурок! Они же тебя загребут! — Не ори на ребёнка, — крайне спокойно произносит Димка, немного отстраняясь. — Не учи меня магическим основам, — фыркает Лёшка ехидно. — Я знаю их и без тебя, демон! — Да ёб твою мать! — злобно выплёвывает Власов, моментально распуская крылья, и, нервно наворачивая круг по кабинету, запускает пальцами в волосы на макушке — хоть бы рвать не начал… — Тебя же это светит перед ревизорами, ты, самоуверенная ссыклявка на грани обморока! — Довольно! — перехватывая Дениса, встаю между ними, бросая многозначительный взгляд на письменный стол и его содержимое, аккуратно прикрытое изгвазданной простынкой. — Господа нелюди, пока вы тут срётесь, Катя продолжает разлагаться, — в подтверждение моих слов что-то тягуче, вязко капает на пол у стола. — Я в этом здании чувствую, как минимум, пару жнецов, и у нас на хвосте, в лучшем случае, двойка ревизоров. Сосредоточимся все дружно и быстренько решим, что сделать с трупом, пока нас не накрыли. — Всё очень просто, — произносит Лёшка, не выпуская Диму из рук и бросая на нас взгляд через плечо, — я заморожу больницу, а вы вынесете тело и погрузите его в багажник. Мы отвезём труп на кладбище, найдём вырытую яму и определим Катю туда. Завтра утром или сегодня вечером сверху поставят гроб с другим покойником, яму зароют, никто и знать не будет, где Катя покоится. Это решит наш вопрос с телом, но не решит вопрос с душой. Душа — это на тебе, Миша. — Как ты пришёл к этому, Аля? — ошарашенно выдыхает Димка, снова пытается отстраниться, чтобы заглянуть малому в глаза, но тот притягивает его обратно в объятия, прижимаясь щекой к груди. — Деметр, я много лет живу, — меланхолично произносит он. — Это, к сожалению или к счастью, не первое тело на моей практике, спасибо Алексу. Я прекрасно обучен тому, как прятать трупы. Ну, хоть чему-то полезному он меня научил… — Ты не удержишь всю больницу, — уверенно произносит Денис, качая головой. — Ты не удержишь, одумайся. Для этого нужна абсолютно дурная, неконтролируемая сила. Мало кто на подобное способен. — Я способен, — упрямо повторяет Лёшка. — Я удержу. Вот, только… — Только тебе нужна кровь, — заканчиваю за него я, устало прикрывая глаза и растирая переносицу. Как же мне все эти упыри дороги, блядь! — Я достану, — заверяет Димка и уже отстраняется, направляясь из кабинета. — Подожди! — орём мы с Лёхой, перехватывая его за оба запястья одновременно. — Я заморожу коридор, — говорит Лёшка. — Нам нужна плотная простыня, а ещё лучше — мешок для трупа и каталка, — напоминаю негромко. Димон задерживает на мне взгляд, кивает, выдыхает, и мы с Лёшкой отпускаем его. — Дурдом, блядь! — раздражённо замечает Денис, плюхаясь в кресло за письменным столом и пряча крылья; аккуратные рожки всё ещё едва заметно чернеют меж светло-русых прядей, а хвост самопроизвольно выстукивает какой-то ритм по ножке стола, как у разгневанного кота. — Доходит до маразма! Редкостная глупость, вопиющая безответственность и… — Они за ним пришли, — отрешённо произносит Лёшка, затыкая Власовский фонтан. — Они пришли за Димой — и ты думаешь, я отдам им его? Нет! Я сделаю всё, чтобы наебать судьбу! Всё — чтобы его уберечь! Даже если мне придётся для этого из шкуры вылезть. — Глупый ты мальчишка! — раздражённо бросает Денька, прикрывая глаза когтистой рукой в картинном фейспалме. — Как же ты не понимаешь, что подобные действия выжгу тебя изнутри?! Никакая кровь не поможет восстановиться. Такое масштабное колдовство требует огромных энергозатрат. — Я уже мёртвый, — крайне спокойно произносит Лёха. — Если моя смерть поможет сохранить чью-то жизнь, я готов умереть ещё раз. Даже если теперь — навсегда. — Самопожертвование… — брезгливо морщиться Денис, шумно выдыхая и пряча клыки с когтями. — Как это благородно! — язвит он, вертя в руках папье-маше с бабочкой. — Скажи мне, ребёнок, а кому нужно твоё самопожертвование? Кому надо твоё благородство? — Мне, — отрезает Лёшка, прикрывая глаза, и Денис затыкается. Он хмуро молчит, пока малый пьёт из контейнеров принесённую кровь. Молчит, пока мы с Димкой пакуем тело Кати в мешок и укладываем на каталку, укрывая простынёй, и мне, честно признаться, совершенно не нравится состояние Власова. Он не верит в Лёшку. Зато малый весь подбирается, полностью игнорируя поведение моего демона, как перед прыжком в воду, устраивается на краю письменного стола и в полной тишине смотрит на Диму долгую минуту, а потом говорит как-то устало, практически жалобно: — Поцелуй меня. — Лёша, — тяжело выдыхает Димон, качая головой. — Ты же понимаешь… — Поцелуй меня! — упрямо, почти зло требует Лёшка. — Мне нужен якорь, нужен маяк, чтобы из того беспросветного мрака, в который сейчас нырну, — между прочим, для тебя, спасая тебя от ареста, заключения и смертного приговора! — выбраться на свет как-то после. Мне нужна яркая эмоция. Поцелуй меня! Я не так много прошу! Мой доктор весь сдувается, будто пристыженный, осторожно обнимает Лёшу за плечи и целует, больше не пытаясь возражать. Это и поцелуем назвать сложно — просто лёгкое, практически невесомое касание губ — но подобного оказывается достаточно. На секунду свет в кабинете мигает, потом по больнице прокатывается оглушительная энергетическая волна, и Дима отстраняется. — Уходим, — говорит Лёшка будто в трансе — я никогда его таким не видел — и, пока удивляюсь, пытаясь понять, что же с ним, Дима вывозит каталку. Мы выходим по застывшей, словно скованной льдом больнице, воздух которой кажется густым и тяжёлым, грузим упакованное тело в багажник и недолго стоим в тишине. Димка обеспокоенно косится на малого, а Лёха не отмирает, глядя на доктора, говорит, как загипнотизированный, не своим голосом: — Сейчас ты вернёшься в кабинет, откроешь окна, выпьешь кофе, выдохнешь, включишь компьютер и, как ни в чём ни бывало, начнёшь приём. Оставайся невозмутимым, чтобы ни произошло. Никто ничего не видел. Никто ничего не знает. Ты в полной безопасности — запомни это. Пока я прикрываю, тебе никто не причинит вреда. Иди. Дима кивает и послушно уходит, как зачарованный. Мы садимся в машину, и только после этого Лёша отмирает, загнанно сбито дыша. Кровь из его носа течёт, как вода из крана. — Доигрался? — с едва заметным укором спрашивает Денис, тянется к бардачку и кидает мелкому пачку влажных салфеток. — Сейчас, — Лёша ложится на заднем сидении, силясь отдышаться. — Сейчас. Мне нужно пару секунд. Сейчас я нас прикрою. — Отдыхай уже, — морщится Деня, сверкнув глазами. — Экономь энергию. До кладбища нас прикрываю я, на кладбище — ты. Ощущение тяжёлой безысходности покидает меня, как только мы выворачиваем за воротами медсанчасти, но сладковатый запах разложения, въевшийся во всё вокруг, пропитавший салон, вызывает стойкие рвотные позывы. Выглянув из-за тяжёлых грозовых туч, солнце быстро прогревает улицы. Город начинает благоухать сиренью, черёмухой и скошенной травой. Труп Катеньки в багажнике тоже начинает благоухать, причем в тепле — с утроенной силой. Не знаю, как кому, а мне хочется проблеваться под ближайшим жасминовым кустом — и это отнюдь не выебоны. Катя действительно зверски воняет. До кладбища мы добираемся довольно быстро, и пока Лёха в машине отходит, идём с Власовым искать подходящую могилу. Такая обнаруживается на окраине, у самой посадки. Здесь тихо, спокойно, людей не видно. В расцветающих акациях щебечут соловьи. До одури сладко пахнет сиренью и черёмухой. Синеющие на могилах ирисы плавно покачиваются от порывов ветра. Мы по дороге возвращаемся к машине и едем в нужный квадрат. Лёшка на заднем сидении уже чуть больше походит на живое существо, но всё ещё не кажется достаточно восстановившимся. — Вот, ещё трупы я за ним не закапывал! — бухтит Власов, пока мы под палящим солнцем вытаскиваем мешок из багажника. — Прекращай, — тихо прошу я, выпрямляюсь и утираю тыльной стороной ладони пот со лба. На западе небо низкое и тёмное. Парит. Над грунтовкой вдалеке колышется марево. Птицы молчат. Будет гроза. — Я только начал, — фыркает Денька в ответ. Мы минут десять стоим над ямой, просто глядя вниз. Денька пыхтит, морщится, но щелчком пальцев переносит мешок на дно могилы. Около соседнего холмика, накрытого венками, из ниоткуда появляется пара лопат. — Убирать за упырями, — Власов брезгливо морщиться, — до чего ты довел меня?.. — перехватывает лопату и тяжело вздыхает. — Нас всех посадят, Зорин. — Очень оптимистично, любимый, — не могу не съязвить я, хватаясь за вторую лопату. — Я знал, что ты оценишь, darling, — ехидничает он в ответ. — Погнали, — выдыхает уже серьёзно. — Быстрее зароем — быстрее свалим. Терпеть не могу подобные ситуации. Мы спешно присыпаем тело Катеньки комьями сырой глины под первые раскаты грома. Ливень смывает следы протекторов, когда мы выезжаем с кладбища. За окнами проносятся небольшие одноэтажные домики в окружении цветущих садов и белых заборчиков. Я присматриваюсь и замечаю внизу по склону тускло поблескивающие маковки. — Церковь внизу видишь? — спрашиваю у Деньки. — Ты собрался заупокойную заказывать? — скептически хмыкает мой демон, закуривает и отдает сигарету после второй затяжки. — Ладан купить, — мотнув башкой, тоже затягиваюсь поглубже. — Мертвечиной тащит так, что ебануться можно. — Миш, — Денька усмехается, скашивая взгляд куда-то вверх. — Что? — не сразу понимаю, а потом замечаю аккуратные рожки. — Бля, я забыл совсем, Власов! — ситуация дурацкая, время неподходящее, но мне хочется ржать. — Ты не выкуришь меня из-за руля, — улыбается он в ответ, забирая сигарету. — Вы оба больные, — доносится с заднего сидения с заметной брезгливостью. Лёшке явно становится лучше, не приходится расходовать силы на солнце, и он моментально наглеет. — Зато вы с Димой — здоровые, — в тон отвечает Денька. Я тяжело вздыхаю. Блядь, ну, из двух дураков должен же быть хоть один умнее?! Бля! Ну, должен же?! Эти двое на одном уровне. — Мальчики, не ссорьтесь, — тихо прошу, очень стараясь не делать ударение на первом слове. Даётся мне это с трудом. — Позвони Диме, — помолчав минут пять, выдавливает из себя Лёшка, облизывая растрескавшиеся пересохшие губы. — Мы знаем, что стало с Катей после смерти. Нужно узнать, где она обитала при жизни, и что к её смерти привело. Пусть Дима скажет нам адрес Кати. Поедем туда. — Что-то не припомню, когда это я записывался в команду юных сыщиков, — брезгливо фыркает Денис и сильнее вдавливает педаль газа. — Деня, — предупреждающее произношу, накрывая его колено ладонью и ощутимо сжимая сквозь джинсу. В ответ Власов только ещё раз фыркает, но сбавляет скорость. Мы ждём на переезде, ливень барабанит по крыше, когда уже начавший приём Димка сбрасывает мне Катин адрес. Денис опускает стекло, закуривает и с тоской смотрит, как покачиваются от порывов ветра кусты пионов в крашенных скатах у переезда. — Ты понимаешь, что поощряешь его глупости? — тихо, но очень раздражённо спрашивает мой демон, злобно сверкнув зелёными глазами. Малый на заднем сидении глотает смешок. — Ну, ты же тоже понимаешь, что он прав, — говорю я Денису на контрасте спокойно. — Если бы этого сейчас не озвучил Лёша, по итогу, сказать пришлось бы мне. Если бы это сделал я, тебе было бы легче? — Чародеи, — в энный раз за сегодня брезгливо морщится Денька. — Однажды вы сведёте меня в могилу. — Не драматизируй, демон, — ехидно фыркает Лёха. — Ты уже мёртв.