В четыре руки и в один кулак

      Сукуна начал замечает странные вещи в своем храме. Стало приятно пахнуть — раз. Стало много цветов — два. Зимой.       Мужчина замечает одну, потом другую, затем еще и еще вазы с цветами. Разными. Пахучими и красивыми. Живые обрубленные цветы от стебля покоились на каждом шагу. Даже в его покоях стало их по трое. В главном зале еще есть. В коридоре. У входа. У окна… Везде!       — Урауме, — обращается Сукуна к монаху, снова заметив вазу с цветами во время трапезы. — Откуда столько цветов не в сезон?       Монах с белыми волосами глуповато улыбнулся, отводя взгляд. Он как раз и думал, что стало многовато подарков от ухажеров Сакуры, которая уже не знала куда девать все эти цветы, что просила приносить продукты питания, а полученные подарки разносила по всем комнатам.       — Поклонники Сакуры, — коротко ответил Урауме.       — Многовато поклонников, судя по свежести бутона и их числу, — цепляясь взглядом за белую лилию, произнёс Сукуна.       — Могу дать приказ убрать, мой господин… И запретить ей получать презенты.       Сукуна задумался. Ну, в принципе ему это не мешает. Но давать вольностей рабыне не хотелось. Ладно, это мелочи.       — Оставь, — отмахнулся лениво Король.       Без задних мыслей Сукуна проживал своей очередной день, играя в Императора и правителя города, периодически задумываясь о ближайшем будущем. Куда ему податься и кому испортить жизнь, например. Давненько он не навлекал беду на мирных жителей. Если не показывать, какой он, то многие забудут каким он может быть.       В холодном полудне января шел снег большими хлопьями, медленно оседая на крышу домов и головы жителей. Все идет по часам, все, как всегда.       Сукуна любит порядок. Любит красоту. Любит силу. Здравие. Ему нравится видеть, как все ложится дюйм в дюйм и идет секунда в секунду.       И, как заговоренные, Урауме и Сакура ждали его на улице под кроном дерева, о чем-то тихо ведя беседу. Странно это — монах нашел что-то общее с ранее мало знакомой девушкой, которую хотел убить. Может, это магия самой Сакуры, которая умела завлекать в разговоры и слушать, не просто не слыша, а чувствуя? Она показывала ему два небольших свитка, запечатанные сверху с огромными иероглифами.       Увидев приближающего Короля Проклятии, оба выпрямляются и склоняют головы. Сакура чуть-чуть, а Урауме по пояс. И Сукуна цепляется взглядом за взором куноичи, пытаясь прочесть в них хоть что-то после вчерашнего разговора. Но в них не было ничего. Словно этого разговора и не было. Только старательно прячет свитки в на поясном кармане.       Урауме, как всегда берет накидку своего господина, который остался в одной тонкой облегающей рубахе без рукавов со стойким воротником, напоминающий кимоно. Сакура же… встает в боевую стойку.       Раньше такого не было. Это не «как обычно». Что-то поменялось.       — Я покажу кое что, — произнесла Сакура с предупреждением. — Пожалуйста, нападай изо всех сил, не сдерживаясь.       Урауме вздрогнул и резко перевел взгляд на Сукуну, который заинтересованно сощурился.       Чего она пытается добиться провоцируя Двуликого непонятно.       Не дожидаясь ответа, куноичи нападает первой, успевая сложить печати, что не осталось без внимания со стороны Сукуны, который не ожидал, что она ими владеет. Сакура создает идентичного клона, введя в легкое удивление соперника, и сразу же оба разбегаются в стороны, отбегая мужчины по диаметру противоположно друг другу. Сукуна с сосредоточенным видом следит за двумя идентичными девушками, которые все больше и больше ускорялись.       — Чего же не нападаешь? — Спрашивает Сукуна, не позволяя куноичи и клону встать ему за спину. — Дешевый трюк.       Но Сакура не ответила, продолжая набегать круги, как вдруг под Сукуной земля не закрошилась, а из-под сырой, протоптанный сверху снегом, почвы, не появилась рука, которая хватает за голень и тянет в землю. От неожиданности Король Проклятий опешил, надо признать, даже растерялся, ибо лишь за пару секунд с чудовищной силой под землю утащила рука по пояс. И из-под земли, словно заменяя его, выпрыгивает очередная Сакура, став теперь третьей в своем лице.       Сукуна… разозлился. Но виду не подал. Надо дать должное — необычная техника и необычный вид атаки.       — Вперед! — Выкрикивает куноичи.       — Да!       — Да!       Сукуна в миг выпрыгивает снова на поверхность, но тут же был настигнуть ею. Сакура, точнее Сакуры, не давали времени даже на полный выдох, один да другим нападая шквалом ударов руками и ногами, нанося ощутимый урон, который отталкивал Сукуну назад. Оставалось лишь держать блок руками, успевая лишь изредка наносить удары, которых куноичи тут же отражала и снова надвигалась с неистовым напором и рвением задавить Двуликого своим числом и грубой силой. И сила, и скорость была при ней. Ближний бой был ее лучшей стороной, и Сакура была намерена поставить ультиматум, выставить «шах» королю, чтобы с ней считались и считали себе равным.       Но увы — разница в силе между ними просто огромна. Молчание и бездействие Сукуны не значило его слабость, а лишь лень. К сожалению Сакура не понимала, насколько он может быть ужасным…       Когда Сукуна находит брешь в ее атаке, то сразу же наносит режущий залп, будучи уверенный, что задел хотя бы одну. Так оно и было. Но Сакура (одна из них) с белым дымным хлопком меняется с куском древесины, резко обходя замену и, используя обман двух клонов, кулаком настигла торс мужчины, где был огромный рот, со всей силы ударив по солнечному сплетению, из-за чего под одеждой на животе зашевелились губы.       Сукуна не упал, не рухнул и не пустил крови, но резко выдохнул, еле сдержав чужой удар, все же сделав три шага назад. Чакра нейтрализует проклятую энергию, отчего удары ее все же чувствуются, пусть и не так остро, как если бы не было у него своей силы. Его пара глаз поднимаются на Сакуру с клонами, которые продолжали стоять в боевой стойке.       — Ладно, — прогремел совершенно спокойно Ремен, склонив головы на боку, тем самым хрустнув шеей. — Начнем заново.       Всегда тренировки ограничивались одной территорией, но на этот раз Сукуна намеревался выйти в лес. Он был возбужден от мысли, что его противник физически может раздробить ему кости и отправить на отключку, хоть и не убьет. Сакура была серьезна, как никогда. Клоны наносили удары, кроша землю, в щепки снеся деревья и наваливаясь на Двуликого. Казалось, что она намеревалась его убить.       Было удивительно смотреть за тем, как при своем огромном росте и габарите Сукуна ловко лавирует между деревьями, больше уклоняясь, не пытаясь даже напасть. Он желал знать. Видеть. Почувствовать силу с другой энергией.       Тени деревьев полосами лежали на его суровом лице, пока снег хрустел под стопами. Его пара глаз искала розовую фигуру, которая куда-то пропала. Скрытность ниндзя не каждому глазу подвластна. А ощущать чакра он в идеале не может, хотя шестым чувством знает, что она рядом.       Сукуна оборачивается. Принюхивается. Знает, что свой запах Сакура все равно не скроет. И наносит режущий удар по, казалось бы, обычному стволу дерева, который в одну секунду меняет форму и цвета, приняв фигуру двух девушек, которые пытались скрыться, но с тихом стоном пропадают в белой дымке. Не замена ли? Взгляд нельзя так быстро уводить от жертвы.       — Я не знаю, как ты это делаешь, — признается Ремен, продолжая искать ее. — Но они такие же слабые, как и ты.       Ощутив запах кисло-сладкой вишни, Сукуна резко разворачивается и хватает девушку за шею, сразу же заключив в хватку своих рук ее кулаки. Сакура закряхтела и зашипела, пытаясь ногами нанести удар.       — Это все? И все трепыхания ради этого? Какое разочарование.       Когда Сакура ногами хватается за пояс мужчину, чакрой пригвоздив того к земле, Сукуна слышит быстрые шаги по земле и хруст снега. С обеих его сторону к нему неслись клоны, которые держали в руках идентичные клинки, острие которых было направлено на него.       Сукуна в непонимании переводит резко взгляд на место, где дымка сходила на нет и видит, что это была замена, а значит клоны не пострадали. Попытался выпутаться, но верхняя пара рук была занята шеей и кулаком Сакуры, в то время, как ноги куноичи ухватились за его пояс, сжав бедрами плечи нижних пар рук с такой силой, что казалось сломают его кости. И мужчина отпускает тонкую шею, дав наконец-то живительный кислород, намереваясь нанести удар по куноичи, но в эту же секунду клинки пронзают его насквозь по туловищу с бок крестом с обеих сторон, вынуждая Сукуну стиснуть зубы от боли.       — Ты недооцениваешь меня, — сладким шепотом произнесла Сакура, со всей силы пнув мужчину льет со ногами по торсу.       Когда чакра куноичи отпускает его, Сукуну в одно мгновение выдергивает клинки из себя и… отшатнувшись, падает на одной колено.       — Ты устойчив к ядам, но никак не к чакре. Мне интересно, сможешь ли противостоять ей, подавив гнев?       Сукуна поднял голову на сумасшедшую перед собой. Она издевается над ним, не думая о последствиях. Или вправду думает, что может его убить?       Выдохнув горячий пар, мужчина сжал челюсти, сосредотачиваясь на себе, собирая крупицы чакры, пытаясь не пасть в ярость, чтобы не потерять контроль, ибо знал, что чем сильнее разозлится, тем больше выпустит проклятую энергию, которую чакрой куноичи сможет подавить.       Когда Сукуна встает на ноги, полностью контролируя свое тело, Сакура сглатывает ком в горле.       — А ты молодец, — призналась куноичи. — Не поддался ни на провокации, ни на свою злость.       — Зубы не заговаривай.       — …       Сукуна смотрел на девушку сверху вниз, искренне не понимая, как она умело контролирует чакру, даже поддавшись гневу. Откуда столько силы в маленьком теле? Почему ему так трудно достич хотя бы половины ее возможностей?       — Ко мне, — кивнув перед собой, приказывает мужчина.       — …       — Лучше не зли еще пуще, иначе кости не соберешь потом.       Сакура с опаской подходит. Медленно. Встает перед ним маленьким холмиком, неотрывно смотря в суровое лицо. От его тела, укрытый тонким слоем безрукавного кимоно, веяло жаром, что можно было затопить небольшую парилку. Или это Сакуре так страшно, что она потеет?       — Убьешь? — Прямо спросила она.       Сукуна двумя пальцами хватает девушку за щеку и тянут на себя, принося адскую боль и слезы на щеках девушки, которая терпеть не могла этот жест.       — Больно! Больно! Отпусти!       Потом берет за ее руки и поднимает над уровнем земли, смотря в ее злые зеленые глаза. Вправду змея. Ядовитая и гадкая.       И снова щипает пальцами за бока куноичи, растягивая кожу, как резину.       — Аай! Больно!       — …       — Лучше бы избил! Отпусти! Больно же!       — Ты думала, что после всего сказанного так легко отвертишься? — Прогремел мужчина. — Или твой жалкий мозг не способен думать наперед? Ты посчитала себя достойной такого поведения? Не слишком ли много ты на себя берешь, рабыня? Может, мне стоит тебя наказать?       Сукуна ухмылялся, наблюдая за злой мордочкой девушки напротив, продолжая поливать ее гадкими словами, даже не замечая ту грань, за которую он переходит. Но разве он должен думать о ком-то? Нет. Он говорит всегда то, что хочет. А Сакура молчала, слушала, порой отворачивалась, хмурясь и поджимала губы, кусая изнутри щеку.       — …Да у тебя и мозгов нет, чтобы понять. Ну да, конечно, сила есть, а до ума не доросла.       -…       И опустил ее на землю, смотря с издевкой на то, как девушка пытается руками обнять свои плечи.       — Язык, как у змеи, неспособный иметь связь с мозгом. Глаза, как неспелые дикие яблоки… Так и удавить хочется! Да кто тебя такую замуж-то возьмёт? Несчастный безумец и только!       — …       — С такими диким характером только в поле рис сажать и землю пахать вместо быков.       Сакура отворачивается и скрипит зубами, почувствовав, как его слова сильно ранили ее чувства. Не желая показывать Двуликому свою слабость, куноичи скрывает лицо руками и желает уйти подальше, на что Сукуна оживляется.       — Стой-ка! — Грубовато и даже резко схватив за ткань хаори с короткими рукавами, мужчина остановил ее силой. — Ты чего это?.. Надо же! Плачешь?       Сакура не находила в себе силы повернуться к нему лицом и даже просто вымолвить словечко против. Весь ее внутренний мир горел от его взгляда, а душа от каждого его слово сжималась в тиски. Как же он находил те слова, которых она боялась! Виртуоз… Каждое слово достигало цели и наносило рану глубиной до самого нутра.       — Почему ревешь? — Даже ему самому этот вопрос казался глупым, но больше ничего в его голову не приходило.       — Отпусти. Ничего я не реву. Еще чего! Реветь из-за тебя, что ли? Нет, — шумно втягивая носом, бурчит Сакура, желая взять себя в руки. — И вообще, так сложно признать, что я тоже сильная? Я ведь тебя почти убила!       — Если бы я бился всерьез, то была бы мертва еще на территории храма, — к слову ответил он. — Ты слабая женщина, возомнившая себя сильной и забыв свое место. Лишь по волею судьбы и моей милости ты еще жива. Ты обязана мне всем. Каждым днём прожитый здесь. Твоя единственная задача — угодить мне. И то с ней не справляешься. Ты хоть что-то нормально можешь делать? Ты лишь кулаком махать горазда, да и только.       Сукуна видел, что щеки у нее заалели, а глаза стали грустными и влажными, хоть и прятала в копке своих волос, отворачиваясь от него. Она опечалена. Расстроена. Это… она так после его слов?       — Нашла из-за чего сопли пускать, — фыркнул Сукуна, отпуская ее хаори. — Ах да! Я же тебе так небезразличен, что мои слова тебя задевают. Какие мы нежные!       — Да, нежная. Я же не ты, — тихо пробурчала Сакура, на что Двуликий позади нее ощущает укор где-то в глубине себя. — Ты то и дело норовишь ударить. Да по сильнее. Называешь молью и дырявишь взглядом своим — осуждающим и высокомерным…       — …       — Говоришь, что меня такую никто замуж не возьмет… Постоянно кричишь, когда что-то не получается у тебя. Ранишь, когда я хочу тебя спасти, не зная, что яды тебе ни по чем. Угрожаешь каждую удобную минуту, чтобы я больше и больше тебя боялась… Зачем ты так? Если я тебе так не нравлюсь, то позволил бы уйти.       Наконец-то подняв на него свои опечаленные зеленые глаза, Сакура поджимает губы, смотря с вселенской обидой. А его взор был… безразличным и холодным.       — Я ведь девушка, — хныкнула та, уводя взгляд снова в землю и отворачиваясь к мужчине спиной, — А ты — мужчина. Разве можно так себя с девушкой вести, будь ты хоть трижды Королем Проклятий?       «Мужчина».       — Хо? — Удивился от высказывании Двуликий, склонившись вперед, чтобы лучше видеть ее лицо. — Ты так сильно влюблена? И слаба перед своими жалкими чувствами? — легкая усмешка. — Какая глупость!       «Вот же достал! И надо было ей в тот раз…»       — Нет. Такого тебя я не хочу любить, — очень четко и ясно проговаривает Сакура. — Тот, кто уделяет внимание женщине и задаривает ее красотами мира, поставив на кон все — таких мужчина я люблю. А ты… Ты мне противен, как мужчина.       Что-то вонзается в грудь. Такое ощущение, будто на голову кирпич свалился. Даже слов не подобрать для ответа. Хотелось по ядовитее и по острее ответить, чтобы она передумала так его… задевать?       — Это от тебя любая женщина шарахается и боится. Никто не захочет с тобой даже ночь провести.       — …       — Я в храм, — вильнув длинными волосами, попрощалась куноичи. — Спасибо за бой.       Сукуна остается на месте с горечью внутри, хотя тот прекрасно понимал и осознавал, что ее слова должны быть пустым звоном для него. Но он хотел остановить эту розовую головушку, развернуть к себе и накричать, что ему вообще-то все равно и она для него никто, но… Сказанные слова все же задевают что-то живое внутри него. Что-то прошлое. Что-то от прежнего себя.       Сукуна хмыкнул. Как она смеет?! Он всем мужикам мужик! Мужчина! Любая женщина желает быть с ним!       Возвращаясь с леса, Сукуна все еще ощущал боль в боку, которая не затягивалась сама. Чертова чакра. Как яд, который мешает обратной технике.       Зябко. Холодно. Чертова зима.       Быстро перепрыгнув дома, мужчина оказывается в своем храме, где его ожидал Урауме, который при виде ран на боку хозяина встрепенулся, но быстро был остановлен им. Надев на себя накидку, мужчина пошел в своим покои. Проходя мимо ранее подаренных на празднике ему подарков, Сукуна замечает немного помятые и иссохшие цветы ромашки.       Цветы. Неужели всех тех недалёких, которые отправляли ей кусок травы она считает мужчиной больше, чем его? Серьезно? Какой-то веник показатель внимания? Какая глупость!       Ему не нужны какие-то цветы, чтобы быть под пристальным вниманием женщин!       Берет в руку и пальцами убирает старые лепестки, придавая некую свежесть. Жаль, что обратная техника только на живых действует. Ну, так в принципе неплохо выглядит.       А если куноичи увидит цветы от него? То, что? Извинится и будет на коленях ползать, потому что ошиблась? Было бы неплохо.       Он покажет, какой он мужчина! С чего это вдруг ее должно от него тошнить? Или она не так сказала?       Она еще будет «охать» и «ахать» от того, какой он мужественный и возьмет свои слова назад. Вот так! Ишь ты! Девчонка! Назвала его противным. Его — Короля Проклятий!       Сукуна проходит в общий зал храма и быстро, даже небрежно, оставляет цветы на небольшом столе, после чего резко направился на свой трон, почти бегом, чтобы как ни в чем не бывало сесть и делать вид, что это не он оставил презент. Сейчас Сакура войдет в комнату и восхитится этими цветами. И тогда он скажет что-то похожее на:       «Считай этот маленький подарок от настоящего мужчины.»       Или…       «Настоящий мужчина одним лишь делом может показать, насколько он мужественен.»       Улыбаясь и тихо смеясь, в предвкушении ожидая овации и благодарности, Сукуна от возбуждения даже облизнулся, так как губы высохли от широкой ухмылки.       Вскоре заходит Сакура, убегая от Урауме, который пытался избить ее полотенцем, которая несла поднос с едой, а монах — чайник с чаем, на что девушка с легким смехом отпрыгивает от него. Монах что-то бурчал, закинув белое полотенце себе на плечо, а потом повернулся к своему господину и поклонился, хотя тот сидел отвернувшись от всех, смотря на картину за окном. Но надо признаться в себе, что тот украдкой смотрел на девушку, легкой походкой обходящую небольшие колонны и расставляющая его обед на небольшой стол.       Сакура поклонилась с полным безразличием, что даже ощущалось кожей, открывая шторы и впуская дневной свет в комнату.       Урауме в это время подходил к столику и смотрел на небрежно брошенный букет с ромашками, чьи лепестки начали опадать.       — Кто-то цветы отправил, — проговаривает юноша, смотря на букет ромашек и хмыкнул. — Твои поклонники обмельчали, Сакура. Какие-то нелепые цветы отправляют.       «Нелепые»?       Сукуна поджимает губы и напряженно хмурится, продолжая смотреть за окном.       — Наверное кто-то очень бедный, — пожимает плечами Сакура, поднося свой носик к цветку, после чего чихнула. — Ой, какие пыльные! «Фу» какие! Я лучше выброшу. Кто его только сюда положил?       Сукуна прикрыл глаза, чтобы не показывать свои горящие от злости адским пламенем зрачки. Он бы сейчас уши себе оторвал, но решил стойко продержаться.       — Даже обертка нелепая, — небрежно перебрав бумагу, говорит Урауме. — В следующий раз скажи, чтобы фрукты принесли. Или рыбу.       — Я бы больше овощей попросила. Корзинку батат, например, а еще саке.       — Хорошая идея, — согласился Урауме. — Ты хоть взяла соус унаги?       — Да, я положила в чердак. Может, пожарим крабов? Давно не ели. Ну, не злись, Урауме-кун, я не специально забыла взять рыбу!       — Ты всегда забываешь!       Сукуна злобно сплюнул и скрестил руки на груди, смотря в спину уходящих своих подчиненных. А эти двое прям таки спелись. А ведь в начале на дух не переносили друг друга.       И цветы обосрали. Да нормальные были цветы! Немного помятые, но зато от кого? От самого Сукуны!       — Да чтоб я еще раз… — Прорычал Двуликий.

***

      Сукуна никогда не зацикливается на чем-либо, что не касается его самого. Он не думает о ком-то, не переживает о сказанных словах и тем более о том, кто и что ему говорит. Его называли чудовищем и Богом. Поклонялись и ненавидели, проклиная. Но никто, черт возьми, никто никогда не говорил, что противно от него!       Он не обязан нравиться всем. Но противным быть?.. Она, что, считает его мерзким?       Но, черт возьми, он просидел тупо на своем троне весь день, размышляя о том, почему это он противный!       Когда наступает вечер, Урауме приносит его трапезу с красивым одиночным цветком на подносе, что выводит из себя Сукуну. Тот берет белый цветочек своими пальцами и смотрит, как на врага народа, так долго, что Урауме засомневался в его здравии, подумав, что тот решил выместить свою злость на растении.       — Мой господин?       — Позови девчонку! — Рявкнул Сукуна, что подчиненный вздрагивает. — Быстро!       Урауме побоялся сказать что-то против. Поклонился и быстро ретировался прочь, несясь в комнату девушки, которая, к слову, тоже трапезничала в своем гордом одиночестве. Но когда в комнату врывается монах в свободной рясе, та с разинутым ртом вопросительно уставилась на него.       — Что?       — Господин хочет тебя видеть.       — Почему?       — Не знаю. Но он очень зол.       Сакура сглотнула ком к горле. Если он зол на нее после того боя, то выпустил бы свой гнев сразу же. Может, у него гнев запоздалый такой?       — Что мне сделать? — Быстро одеваясь в надлежащий вид, спрашивала Сакура.       — Соглашайся со всем, что говорит. Не перечь. Кивай. Не зли больше обычного.       — Может, ему твоя еда не понравилась?       — Не неси чушь! Моя еда безупречна.       Сакура тяжело вздохнула, морально готовясь к худшему. Урауме поторопил ее, потянув к себе и неся вслед за собой в покои Двуликого. Монах бежал быстро, что его ряса издавала шуршание, а ноги маленького размера топали по деревянному полу, как лапки кошек.       Добежав до двери, монах переводит дыхание и, задвинув двери, заходит первым, легким кивком позвав девушку за собой. Сакура заходит тихим шагом, гордо подняв голову и сняв все эмоции с лица.       — Я привел ее, мой господин. Сакура…       — Оставь нас. Ты, — обратился Сукуна к девушке, даже не смотря в их сторону. — Налей мне саке.       Урауме поклонился и вышел. Сакура же подходит к Королю Проклятий, сев по правую его сторону. Взяла саке, наполнила чашу и снова села, не показывая ни страха, ни волнения.       Сакура чувствовала его гнев кожей. Ноздри Сукуны выдыхали горячий пар, а глаза метали молнии, готовый поразить всех в диаметре километра. Его верхняя пара рук держала чашечку с алкоголем и палочку, пока одна другая нижняя держала тарелочку с сашими, пока вторая, сжатая в кулак, покоилась на столе. Он жевал слишком агрессивно, готовый свой язык перемолоть, как мясорубка и бурчал под свой идеально ровный нос, пока Сакура пыталась стать невидимой и незаметной, чтобы он забыл о ее существовании.       — Что это?.. Дрянь, какая-то.       — …       — Бесит.       Сакура незаметно посмотрела на его трапезу и не поняла, чем он недоволен. Еда красивая. Безупречная, как назвал бы Урауме. Пахнет потрясающе. Так и не скажешь, что это мясо сутки назад ходило на своих двоих.       — Убери это. Ненавижу грибы. Пора бы запомнить, — злоб говорит Сукуна, оттолкнув свою порцию, после чего поднимает пустой сосуд. — Почему саке мало? Неси еще!       Сакура не подает виду, что начинает злиться тоже. Не хотелось еще раз устраивать истерику, из-за чего та молча наполняет его чашечку и собиралась уже ставить на столик, но мужчина резко выпивает и снова требует наполнить, а ее бутылочка уже пустая.       — Я попрошу Урауме принести еще, — вставая из-за стола, говорит Сакура.       — Оставь. Сядь!       Да что он хочет?! То хочет пить, то не хочет. То ему не нравится, то другое!       Сакура угрюмо ставит бутылку на стол и садится, собрав под себя ноги. Она не смотрела как ест ее собеседник, однако слышала, как тот злобно шаркает палочками по посуде, скидывая надоедливые, судя по его словам, грибы, которых он вчера, черт возьми, ел молча. И комментировал все с нескрываемой агрессией.       — Я не наелся, — кинув на поверхность стола свои палочки, капризно произносит Сукуна. — Готовьте еще.       — Хорошо, — смиренно отвечает девушка. — Что приготовить?       — Включай фантазию. Даже в этом тебе помогать надо?       Рука Сакуры, которая держалась за пустую скляночку с саке непроизвольно сжимает ее, отчего та трескается и пускает разбитые дорожки. Это не скрывает от глаз Сукуны, но так же ничего не говорит, продолжая наблюдать.       — Хорошо.       Терпение было на грани, но Сакура снова промолчала. Взяла грязную посуду с почти нетронутой едой и собиралась уже встать на ноги. Надо ведь унести и что-то другое сделать, но опять же…       — Оставь.       Весь тон Сукуны был таковым, что он делал одолжение Сакуре, что еще больше ее злило.       — Да что ты злишься? Я же ничего не сказала тебе! — В непонимании отчаянно говорит Сакура. — Не сделала. Если хочешь поесть что-то другое, то я передам Урауме.       — С первого раза надо уметь делать все нормально.       — Ты невыносим. Хорошо, я передам и это Урауме.       — Как же? «Невыносим»? Потому что противный? — Ухмыльнулся Сукуна. — Ты же любишь меня.       — Что?..       — Или для тебя слабаки с куском жмыха более мужественны?       -…       — Тогда почему я тебе понравился? Может, тебе противные и нравятся?       Что ты несешь? Нет! — Возмутилась куноичи. — Я люблю нежных и чутких. Романтичных. Тех, что цветы дарит, подарки… Балует! Люблю настоящих мужчин. Не таких, как ты.       — Да я!.. Ты хоть знаешь, что я!.. — И осекся. — Ты не знаешь!       — Чего не знаю?!       — А что ты вообще знаешь? — Рявкнул Сукуна и ударил по небольшому столу кулаком (спасибо, что не сломался). — Ты же ни черта не знаешь!       — Да-да, мозгов нет. Ты говорил, — закатила глаза куноичи. — Все! Я ухожу к Урауме. Сделает тебе то, что посчитает нужным!       — А ну стой!       — …       И оба молчат. Сакура стреляет гневными глазками, пока Сукуна пытался успокоиться. Не так он представлял этот разговор.       — «Противно». Ты сказала, что я противен тебе, — произносит Ремен, представляя насколько глупо сейчас выглядит. — Ты вправду так считаешь?       — …       — Почему?       Сакура смотрела с удивлением на Короля Проклятий, который ждал ее ответа. Неужели его эти слова задели?       — Ты сказал, чтобы я взяла свои чувства в руки и не страдала ерундой.       — И?       — И сказал, что я глупая, туповатая, ни на что не годная девчонка.       — Разве это не так?       — Ты невозможен, — злая и обиженная выдыхает куноичи. — Я делаю все, что ты говоришь. Не понимаю, что тебя не устраивает. Я ведь несу пользу, как ты и говорил. Не мешаю.       — Прекрасно, что до тебя дошло. Но ты не ответила. Почему я стал противен, как мужчина, если ранее ты была от меня без ума и чуть ли не дырявила мою спину влюбленным взглядом?       Сакура удивленно застыла. Первая мысль была, что он издевается. Вторая — что он глухой. Но по лицу Двуликого и тону его говора было понятно, что он очень даже серьезен.       — Потому что… — Задумалась девушка. — Потому что… Ладно, это ведь уже не важно. Извини, что так сказала.       Распинаться в три тома было сейчас крайне нежелательно и лениво. Вряд ли он поймет. Да и Сакуре объяснять нет никакой пользы и выгоды.       — Ты уходишь от разговора своим глупым извинением, — подловил Сукуна и сощурил глаза. — Говори, как есть.       — Ты мне разонравился. Я не считаю тебя больше привлекательным. Я не хочу любить того, кто не любит меня. Мне хватило этой тягости…       Наступает тишина. Взгляд Сакуры все грустнее и печальнее, опускается вниз, а руки сжимаются в кулак.       — Я хочу… чтобы меня любили так, что готовы с ума сойти и разорваться от мысли, что могут меня потерять и могут меня лишиться. Хочу ту любовь, как в сказках, чтобы мой принц днями и ночами молился небесам о моем здравии.       — …       — Но тебе этого не понять, — и поднимает на мужчину холодный взгляд. — Прости, но я на хочу допускать ту же ошибку, что в прошлом. Я понадеялась, что ты другой, но не могу требовать невозможного.       — …       — Все слова, что ты сказал — боль. А я от нее устала.       Сукуна хмыкнул.       — У тебя был другой мужчина, значит.       — …       — И он разочаровал тебя. Не стал твоим принцем. Какая глупость.       Сакура поджимает губы, чувствуя, что в глазах защемило. Глубоко втягивает воздух сквозь стиснутые зубы и поднимает влажные зеленые глаза на Двуликого, который смотрел на нее с непонимающим удивлением.       — Я любила его всем сердцем. Любила! Я была верна, как поганый безродный уличный пес без имени и чести!.. Подарила ему всю свою жизнь. А он… так и прожил с глупой честью, которую хотел восстановить, наплевав на всех вокруг — на меня, на обещания, на любовь. И в конце пути он даже не вспомнил меня. Пал в бою смертью храбрых, но кому какое дело, если он мертв?! — Разрыдалась Сакура, глотая свои горькие слезы. — Смерть не бывает героической и хорошей. Это смерть! Неужели было трудно оставить все, когда силы тебя покидают и уделить хотя бы четверть своей жизни семье и растить чертов бонсай дома в тишине?!       — …       — Неужели я не заслужила того, чтобы он уделил один день из всей своей жизни       мне?! Мне!       Сукуна преподнёс от неловкости кончики палочек к своим губам, склонив голову на бок в немом вопросе о ком она говорит.       — Прости, — сглотнула Сакура и вытирает рукавами кимоно свои следы. — Не знаю, что на меня нашло. Не хотела срываться. Извини…       Сукуна не сказал ни слова. Он никогда не был свидетелем женских слез и истерики. Обычно он убивал, не доводя до этого. Никогда раньше не слушал чью-то историю жизни и не думал, что люди так сильно придают внимание каким-то дурацким чувствам.       — Можешь идти.       Сакура молча поднимается с пола, слегка кланяется и уходит к себе. Идя по коридору, она плакала. Рыдала. Видевший это Урауме не понимал, что происходит, идя рядом бочком с расставленными руками по бокам и задавая безответные вопросы.       Она рыдала навзрыд и в голос, давясь горькими слезами. Казалось, что прошлое в прошлом. Но лишь теперь Сакура понимала, что все ее прошлое ужасное разочарование. И так было жаль ей за свою прожитую жизнь… Так горестно, что позволила собой так пользоваться. Она ведь достойна большего. Достойна лучшего. Достойна быть любимой, которую надо носить на руках и баловать каждый день.       Весь остаток вечера и ночь Сакура провела в слезах. Урауме не знал, что произошло. Но видеть такие следы у поистине сильного человека было очень неприятно. Монах носил ей ромашковый чай с лепестками розы, сладкие моти с бобами, порезанные фрукты, чтобы хоть немного отвлечь ее от собственного горя.       Сакура наконец поняла, что она была достойна ВСЕГО — любви, ласки, нежности и заботы.       И для этого потребовалась одна жизнь, истерика перед Королем Проклятии и одна должна ночь с двумя чашками сладкого чая и тремя кусками груши.       А есть в момент истерики не стоило.       С первыми лучами солнца Сакура чувствовала, что ее желудок не переварил ночью жесткие куски фруктов. И, еле сдерживающая рвотный позыв, девушка бежит в сторону прачечной, так как она была ближе всех и хватается за деревянную ведерку. И как вдруг позади нее появляется тень.       В кои-то веке Двуликий решил пройтись с утра пораньше при свежести дня, а тут такое…       Сукуна, который проходил мимо по коридору и заметил открытую дверь комнаты приостановился. Повернул голову в сторону проема. Видит розовую голову, которая стояла с ведром и не мигая смотрит на него с ужасно отечным от слез лицом какого-то нездорового мутно-желтого цвета.       — Что ты делаешь? — Нахмурился мужчина, не поняв спектр эмоции на ее лице.       — Э? Буэ-э-э!       Сукуну передернуло. И первая мысль была таковой, что совпадала последними ее словам, которые засели в голове — «ты мне противен».       «Настолько»?! — Ужаснулся Король Проклятий.       Сакура закрывает дверь прямо перед его носом, буркнув «тебе не стоит это видеть», а Сукуна пошел дальше с мыслью, от чего буквально может быть девушке противно от него.       Он даже принюхался к себе. Пахнет не так ужасно. Даже приятно. Благовониями.       Сев на скамью у внешнего коридора, Ремен Сукуна смотрел на покрытый инеем ветви старого дерева. Было так тихо и так спокойно, что мужчина позволили себе слабость — глубоко вздохнул полной грудью, расслабленно прикрыв глаза.       Когда рядом с ним оказывается его верный слуга, который решил принести в это холодное морозное утро чай с ягодами, Двуликий в спокойствии прикрыл глаза.       Приятный тонкий дымок витал над чашкой, которую Урауме преподносит своему хозяину.       — Урауме, — обращается мужчина, взяв чашку. — Тебя иногда тошнит от моего внешнего вида?       — Что за вздор? Нет, мой господин.       — Нет? — Переспросил Сукуна и взревел от гнева: — Так почему?!..       Схватив бедного монаха за нагрудную ткань рясы, Сукуна буквально тормошил худенького юношу, крича ему в лицо, что никто и никогда не смел так относиться к нему и рыгать при его виде! Не от страха или долгих слез, а от одного вида!       — Мой господин… — Растерялся Урауме. — Вы прекрасно пахнете и меня лично от вас не тошнит!       — Да я не о тебе!       — Н-но о ком тогда?       Сукуна осекся и отпустил ворот монаха, принюхавшись к чаю и слегка отпив.       — У нас сегодня гостья, — не ответив на его вопрос, произнёс Сукуна. — Спрячь розовую голову.       — Мой господин, — совсем тихо произнёс Урауме, чуть ли не взвыв. — Она?       — Она.       Урауме сглотнул ком в горле, вспомнив гостью, о которой говорит Сукуна.       — Неужто боишься? — Усмехнулся мужчина. — Или боишься за свою подружку?       — Я бы предпочел компанию Сакуры, чем госпожи Дзерогумо. Но ваша воля и ваши желания — приказ для меня, — склонил голову ниц к деревянному полу Урауме, собрав пальцы перед собой. — Я сделаю всё, что потребуется, Великий Сукуна.       «Великий Сукуну»…       «Великий»…       Сукуна не ответил. Снова глотнул горячего чая и выдохнул горячий пар. Захотелось покурить табака.       Сегодня и завтра… Время сходить с ума. Время выпускать его альфу на свободу. Время опасного момента для окружающих — гона.