***
Сегодня был первый день зимы в новом мире магий и проклятия. С ночи на утро с неба падал легкий воздушный, как хлопок, снег, когда температура снизилась ниже нуля. Стало очень холодно, морозно, но совершенно безветренно. Все спали. Кроме самого опасного существа в округе. Сукуна стоял на крыше храма, смотря на белые пушистые хлопья снега, витающие вокруг него. Ему нравилась зима. Непонятно, почему, ведь холод терпеть не мог. Но чистота вокруг и монотонность, схожая с тишиной, успокаивало. Тишину природы он любил, но старался сильно не злоупотреблять, ибо впадал в хандру от скуки. Мужчина опускается на землю одним плавным прыжком, совершенно бесшумно. Снимает верхнюю одежду и приспускает вверх кимоно до пояса, оголяя свое тело. Покрепче связав пояс на довольно узкой, для мужчины, талии, Сукуна собирает рукава кимоно внутрь себя же, чтобы ненароком не наступить и не порвать. Такая аккуратность кажется слишком лишней концепции с его характером и нравом, но что есть — то есть. Стало холодно, но терпимо. Проклятая энергия по немного защищала от мороза, грея его тело. Но сейчас ему нужно высвободить энергию, чтобы проверить кое что. Когда проклятая энергия набирается по всему телу, разогревая и распространяя тепло от живота до кончиков пальцев, Сукуна глубоко выдыхает горячий пар изо рта. Небольшая боль в теле — по бокам, хруст ребер и из-под подмышек вырываются дополнительные пара рук, а тело становится больше, крепче и крупнее. Снова выдыхает. Пальцы на всех четырех руках наполнились его собственной энергией, возвращая мышечную память. Зачесав одной рукой волосы себе на затылок, Сукуна складывает ладони вместе, после чего собирает в печать. — Расширение территории. Радиус его техники огромен, но сейчас он ограничился территорией в радиусе трех метров, чтобы проверить кое что. Когда Двуликий видит, что его техника держится без его концентрации, окрасив все вокруг в красный цвет, снова складывает печати, на этот раз концентрируя чакру. И расширенная территория мгновенной пропала. — Дерьмо, — процедил сквозь клыки Сукуна. Чакра, как он и предполагал, было явлением чистой энергии, более сложной в создании и поддерживании. Даже такая маленькая концентрация могла разрушить расширенную территорию. Навыки с чакрой ему давались с трудом, но все же надо овладеть хотя бы в половину, как Сакура. Кстати о ней. — Говори, — приказывает Сукуна, ощущая чужое присутствие у себя за спиной. — А? Просто не спится. Сакура потирала глаза, подрагивая плечами от холода. На розовой макушке уже лежал тонкий слой снега, как мягкая шапочка. Вышла без одежды. Точнее без накидки, в своей рубахе и хакама. Ее взгляд цепляется на красивом, подтянутом теле, двух пар руках и поджаром сильном прессе, но потом смущенно переводит взгляд в сторону. Сукуна этот взгляд не совсем понимает, лишенный женского внимания из-за страха перед ним, но внимания не обострил. Обычно на него только со страхом и мольбой могли смотреть, но никак не восхищенно. — Ты очень красивый, — признаются куноичи, носком своего ботинка ковыряясь в снегу и опустив взгляд. — Почему ты скрываешь пары рук? Это ведь… необычно. Больше рук — крепче объятия. — … Сакура понимает, что несет чушь, но сказанное уже не воротишь. Подняв глаза на мужчину, замечает вопросительный взгляд. Было понятно, что его взяли в расплох, но быстро принял свой хмурый вид и отвернулся, чтобы продолжить свои исследования. — Можно я побуду рядом? — Нет. На самом деле ему было все равно, но отказывать было проще и привычнее. Сакура дуется, как ребенок, но ослушается. Еще темно. Та пора, когда до рассвета есть время, но спать уже поздно, отчего и делать было нечего. Сакура смотрела со спины. Тренировался. Точнее пытался. Он был на редкость сейчас раздражителен. А чакру такими шальными нервами не подчинить. Сукуна злился на невозможность совмещать две энергии. Ему привычная — проклятая, была проще и податливее. Чего не скажешь о чакре. Сакура, сидевшая у длинного коридора, засыпает, приложившись боком о толстые каменные балки. А Сукуна раздраженно берется за голову. Что-то она разболелась. Ночью не так сильно было заметно, лишь бы не затянулась надолго. Когда Сакура просыпается, то обнаруживает, что почти полдень. Она чуть не окоченела от холода. Благо, чакра смогла защитить и никакого вреда для организма не будет. Не сойти с ума помогает и работа, которая стала хорошей причиной выходить за пределы храма. Сукуна не интересуется, чем она там занимается, лишь бы приходила вовремя и не трепалась в лишний раз другим. А что она продает или какие услуги предоставляет — дело десятое для него. Сакура любит свою профессию. Сидеть в небольшом кабинете в белом халате, инструментами и с доброй улыбкой на лице. Но сейчас дни другие… Из всего, чем она пользовалась ранее, есть только вода и ее собственные силы. Напряжно, но терпимо. В последнее время жизнь стала рутинной. Интересно, Сукуна собирается какие-то планы в реальность воплощать? Было бы неплохо выйти за пределы храма и навестить дом Аманай на окраине леса. Выйдя на улицу для передышки во время работы, куноичи обдумывала свой ужин, надеясь, что дома будут все продукты для супа с курицей. Хотелось согреться… Дома? А когда храм стал ее домом? Сегодня холоднее, чем вчера. И вправду зима уже прибыла. Теперь только ждать бурю и ураган. Небо вон — затягивается серебряными тучами. Птицы летят слишком низко. Ветер еле уловимый, но обещает, что еще вернется с новой силой. Когда Сакура замечает на себе чужой взгляд, то тут же оборачивается по сторонам, собрав руки в кулак, готовясь к защите. И инстинкт шиноби не подвел — на нее смотрели самые красивые светло-карие глаза в мире. Мужчина, стоящий в толпе, держал в руке яблоко, пока продавец что-то ему говорил, а он с раскрытым ртом и расширенными глазами смотрел на девушку с розовыми волосами. Это же… тот самый Камо! — Итсуеми-сан! — Удивилась куноичи и подскочила на месте. — Вы… Ты… Мужчина с радостной улыбкой налегке подлетает сквозь толпу, оставив зеленое яблочко где-то в руках продавца. С невероятной ловкостью и гибкостью, как у кошки, подкравшись к ней, берет ее за руку и прижимает к своей могучей груди. — Я нашел тебя. Как я рад, что тебя нашел! Не описать словами, какая радость! Он говорил и говорил. Рассказывал во всех красках. Его глаза то слезились, то сияли. Будь его воля, то он бы расцеловал ее, но видя смущенный взгляд зеленых девичьих глаз, не стал этого делать. Такое чувство, будто знакомы не один год… А ведь всего полдня провели время! Какая привязанность, оказывается, может быть в жизни. — Где ты была? Я с ума чуть не сошел от мысли, что тебя забрал приспешник Сукуны. — Кстати о нем… — Что? — Я сейчас тоже… у него работаю. Желтые, как золотая монета, глаза, переливающиеся в своем благородном оттенке, становятся холоднее, а взгляд с прищуром смотрит на Сакуру, которая не сразу подстроилась под чужой настрой. Мужчина, который был минутой ранее беспечным, как ребенок, спокойным, как Будда, и радостным, как милый щеночек, становится…. Полной противоположностью себя. Будто многоликий хитрый лис. — Кем? — Коротко, натянув лживую улыбку, спрашивает Итсуеми. — Эм… «Принеси» и «подай». Да, они мало знакомы. И не сказать, что она доверяет ему. Он внушал какой-то трепет и хотелось ему доверять и довериться, но Сакура была ниндзя, и понимала, что ее жизнь может оборваться из-за ошибочной веры в иллюзию. И раскрывать свои способности, и то, чем занимается Сукуна она не собиралась. Сейчас она знала Сукуну лучше, чем Итсуеми. И каким бы ублюдком первый ни был, и каким бы хорошим ни казался второй, Сакура понимала, что доверять нельзя ни первому, ни второму. — Я могу тебя забрать, — предлагает мужчина с карими глазами. — Ты будешь жить со мной во дворце. Ни в чем не будешь нуждаться. Я не трону тебя и пальцем, пока ты сама не захочешь принять меня, Сакура. — … — Или он тебя хочет тебя отметить своей собственностью? Неприятная аура, такая мерзкая и тягуча, как смола, укутывает Сакуру с головы до ног. Все обаяние мужчины куда-то девается, словно перед ней стоял кто-то другой. Куноичи стало так неприятно от мысли, что он подумал, будто Сукуна пытался взять ее силой или обесчестить. — Нет! Он и пальцем меня не тронул и не намеревается даже. — И скинули его руки со своих, сделав шаг назад. — Сукуна-сама не такой. «Такой» какой? Сакура разозлилась, что удивило ее саму. Почему? Что случилось за эти несколько недель, что она стала защищать чудовище в лице Сукуны? Он ведь избивал, ранил и говорил такие тяжелые слова ей… Почему язык не поворачивается, чтобы просто согласиться или промолчать? — Интересно, — склонив голову Итсуеми и по доброму улыбнулся. — Я рад, что с тобой ничего не произошло. Но почему ледяной маг на тебя напал? — Потому что… я лекарь, — не веря тому, что сама и придумала, начала говорить куноичи с глупой улыбкой на лице. — Моя помощь… тут для народа, да, нужна, чтобы… рабы Сукуны-сама могли ему… дальше служить и преподносить дары. Итсуеми в непонимании хмурится и переспрашивает: — Правда? — К-конечно. Я лечу людей внутри храма, — ответила Сакура. — Он предоставил мне даже комнату. — Мы говорим об одном и том же Сукуне? Как бы это смешно не звучало, но сейчас Сакура была на стороне Двуликого. Она улыбается, пытаясь привлечь его внимание на что-то другое. Может, он безумец, а может, и вправду, очень сильный, раз так спокойно говорит о Сукуна? Ведь любой, кто просто слышал его имя тряслись в страхе и в ужасе. — Я здесь проездом, — говорит Итсуеми, указав себе за спину на троих магов, ожидающие его. — Хотел бы я сейчас забрать тебя с собой, Сакура. — … — Скоро я прибуду с войском и захвачу город. И ты будешь моей. Бог нас благословит. Я верю в это, и я сделаю тебя своей женой. »… своей женой». »… женой». »…женой»? Сакура от неожиданности расширила глаза и застыла с ужасом в глазах. И это не скрывается от карих глаз Камо. В ее голове за секунду прошлась вся жизнь в браке прошлой жизни. И впервые за эти полгода она признается себе, что не хочет снова выходить замуж и тем более рожать детей. Для нее это как настоящий ад. — Ты спешишь события, — рассмеялась куноичи. — Ты ведь меня даже не знаешь. — Я хочу узнавать тебя каждый день и радовать тебя, — искренне отвечает Итусуеми. — Хочу видеть тебя и носить на руках, как самое дорогое сокровище во всем мире. Сакура, не прошло и дня с момента нашей встречи, как я не думал о тебе… Ты бы знал, сколько сил я потратил на твои поиски. Мы трижды проверили этот город, но только сейчас я сам лично смог тебя увидеть в толпе серых лиц. Разве это не судьба так благоволит нам? Сакура улыбнулась. Он был очень мил. Очень добр и щедр на комплименты. Его слова грели душу. Она так отвыкла от теплоты людской, что хочется плакать. Итсуеси достает из пучка на голове кандзаси красного цвета, с красивым огненными узорами на конце палочки. В это мгновение его подросшие черные волосы спадают на плечи, сделав его еще более изящным и женственным. Глаз не оторвать — какой он красивый! — Это мой тебе подарок. Такие кандзаси делают только в клане Камо. Любой из моего клана, увидев его, сразу же поймет, что ты не чужой для меня человек, — положив в ее раскрытую ладонь палочку и сжав ее руку, произносит шаман. — Это пока все, чем я могу тебе помочь, дорогая Сакура. Дождись меня. Сакура не находила слов для ответа. Когда Итсуеми Камо — старший сын главы клана Камо, подходит к ней вплотную, куноичи теряется от такого расстояния между ними, но он не намеревался посягнуть на ее честь. Взяв ее, сжимающий его кандзаси, руку, мужчина наклоняется вперед и целует ее тыльную сторону. Губы… Его губы теплые. Когда он уходит, в душе остается приятное тепло. Невероятная нежность захлестнула ее. Сакура уже не могла работать с таким настроем. Бросив все, возвращается в храм, во все глаза смотря на красивое украшение для волос клана Камо. Спрятав себе в карман, куноичи отлеживается остаток для в своем комнате. И как всегда ее покой нарушает Урауме, который всегда что-то делает, как домохозяйка и гремит кастрюлями. На удивление лицо ниже глаз было стянуто тканью. — Ты заболел? — Удивилась Сакура, прежде, чем он заговорил и хитро улыбнулась. — Не думала, что зараза к заразе может пристать. — Очень смешно, — фыркнул Урауме и снял маску. — В старых архивах искал кое что… Отнеси за меня еду господина. — Он подождать не может? Помойся и отнеси сам. — Чем лучше он питается и чем дольше он сыт, тем он будет снисходительнее к окружающим. К тебе, если надо указать пальцем. Иди! Сакура взвыла. Ходить к нему она не любила. То убивает кого-то, то вопли на всю комнату. И еще одежда потом пахнет кровью его жертв. Иногда заставляет смотреть и держать отрубленные конечности своих жертв. Какой бы это ужас ни был, но Сакура привыкала. Наверно, потому, что понимает — надо подстраиваться и не ныть, иначе она сойдет с ума или Сукуна посчитает ее бестолковой и убьет. А умирать она еще не хотела. Когда это она начала так спокойно реагировать на всю мясорубку вокруг него? Сакура со вздохом поднимается на ноги и выходит к Урауме. Тот отдает поднос с едой, накрытый сверху огромный крышкой и указывает рукой в сторону длинного коридора. Пахнет кровью. Мясо? Сок какой-то зеленый. Пахнет очень аппетитно. Жалко, что Урауме не готовит и для нее тоже. Вообще храм был не таким большим. Странно, что Сукуна не перебрался в главный дворец, где раньше жил император, при его-то самолюбии и раздутом эго. Хоть он и был близок к тому, чтобы называться Богом, таковым не был. И обычные страдания ему тоже были не чужды. Сукуна чувствовал невероятное раздражение от своего бессилия. Головная боль, такая назойливая и надоедливая, настигает его внезапно еще утром. Было не так часто, и не так ощутимо. Становится уже нестерпимо. Тошнит от головной боли, стоит резко перевести взгляд или услышать что-то далеко, что для его осторожного и чуткого слуха кажется слишком громким. Даже запахи стали ему мерзкими. А от запаха крови тошнит. Еще утром он срывается на Урауме, который спрашивал у него на счет его трапезы. Накричал на ровном месте, хотя монах ничего не сделал. Кроткий перед ним, но опасный для окружающих, ледяной маг лишь кланяется, тихо извиняясь и уходя прочь, не понимая, почему он злится. А злился из-за своей слабости перед дурацкой головной болью. Его раздражало все. Голоса, шаги и даже чужое дыхание. Запахи доводили до рвоты. Не хотелось ничего. Спать. Уйти прочь от этой реальности. Сукуна скрывает голову под одеялом, накрывая больше верхнюю часть, одновременно обнимая подушку и надавливая на свое лицо, чтобы его не доставало ничего. Никакие лекарства ему не помогали — он уже ранее все пробовал, ведь его организм боролся с любым ядом, отчего ни алкоголь, ни травы, ни лекарства не действуют должным образом. Мужчина не замечает, как засыпает. И не знает, насколько уснул. Судя по тому, как стало жарко и тело покрылось каплями пота, спал прилично. Но головная боль не прошла. Его что-то разбудило. Тихий, еле уловимые шаги рядом. Он знает, кому они принадлежат. Удивительно, как она тихо может ходить. Для обычного человека ее шаги были бы схожи с тихой походкой мышки. — Вон, — проворчал Сукуна стянув с лица одеяло, но тут же пожалел — запах впился в его рецепторы в носу. — Я принесла поесть. И сок. Урауме что-то в архивах делает. Занят. «Сок» — подумал Сукуна и скривился. Что-то кислое, наверное, что он терпеть не может. Но пить хотелось. Просить воды было совсем лень и ждать еще невыносимее. И Сукуна медленно принимает сидячее положение. Сакура стояла перед ним с большой чашкой из красивого фарфора, держа его двумя руками, ранее отложив в сторону поднос. Когда Сукуна тянет одну из четырех рук, раскрыв ладонь, то головная боль с новой силой давит на череп, вынуждая его закрыть глаза и свободной рукой схватиться за висок. От злости Сукуна рычит сквозь плотно сжатые зубы и смотрит на поднос с едой. Запах его раздражает еще больше. — Голова болит, — догадывается куноичи и занижает тембр своего голоса. — Я сейчас. — … Сукуна поднимает на нее раздраженные яростные глаза. Все две пары. Опалил ее своим гневом, но ничего не сказал. Молча взял красивую посуду из фарфора и преподнёс к лицу. Понюхал — запах огурца и яблок. Медленно отпил. Скривился. Освежает — да. Но кислый вкус яблок ощущается. И снова отдает ей в руки. Сакура удивленно смотрит на нетронутый сок из свежих овощей и фруктов, после чего переводит взгляд на Сукуну, снова укладывающегося на боковую. Он был слишком гордый, чтобы признать ее способности, но все же оставлять его таким было как-то неправильно. Жалко. Не дай Бог только он прочтет ее мысли о жалости. Накрыв поднос одной из одеял на полу, чтобы запах не мешал ему уснуть, куноичи медленно подходит к мужчине с боку, смотря на его голую спину и затылок, так-как лицом снова уткнулся в подушку. Собрав в ладони свою чакру, Сакура осторожно кладет на пару сантиметров выше его волос, боясь, что разозлит Сукуну. Пуская лечебную энергию, куноичи медленно начинала снимать спазм с шейного отдела, улучшая кровообращение в мозгу. И слышит, как Сукуна выдохнул. Он зашевелился на месте и ложится спиной, чтобы видеть лицо девушки. Он был хмурым, но так же было видно, что головная боль стала в разы меньше, что тот смог открыть глаза. Сукуна от неверия даже провел широкой ладонью по своей макушке и помассировал висок, чтобы оценить чужой труд. Весь лохматый. Злобный. Недовольный. Двуликий прикрывает глаза и совершает череду нескольких глубоких вдохов и выдохов, отчего его могучая грудь подымается и опускается. Между ними настала тишина. Сакура смотрела на него, как смотрела бы на самого обычного человека, ожидая его реакции и, надеясь, что он уснет. Он был огромным. Кажется даже неповоротливым. Все четыре руки лежали вокруг его тела, словно спящие змеи, способные одним хватом придушить. На его крепко сложенном теле не было изъяна. Прямо по середине его пресса была тонкая линия от одного бока до другого — огромный рот с тонкими еле заметными губами. Иногда они причмокивали, самостоятельно размыкаясь и снова смыкаясь, словно дышали. Сейчас все его существо было направлено на сохранение тишины вокруг. Тишины, какую так же любила и Сакура. — Я не давал тебе указания что-либо делать, — строго и даже угрожающе произнес Двуликий, наконец-то открыв глаза и неотрывно уставившись на Сакуру двумя парами глаза. — За своевольный нрав будешь наказана. — … — Потом, — добавляет после. — Продолжай начатое. Сакура огорчена его хамством, но все же сказанное выполнила. Под его наблюдением кладет свою руку на узкий лоб с татуировкой трезубца выше переносицы между бровями и активирует чакру. Сукуна расслабляется, чувствуя облегчение. Словно все мысли в голове, собирающиеся клубком по немного распутывались. Было так хорошо, прохладно и успокаивающе, что… Двуликий уснул. Он красивый. Сакура могла с уверенность сказать, что, будь он немного сдержаннее и терпеливее, то давно бы влюбилась в него. Может, и хорошо, что он такой мудак? Или это не спасет, если сердце выберет его? Сакура уходит, оставив его, надеясь, что с пробуждением он будет… Ладно, не добрее, но хотя бы терпимее. Он не кажется ей Богом или духом. Жестокий и эгоистичный человек с завышенным эго — да. Хотелось бы знать о его прошлом, но никто не расскажет. Урауме лишь отмахнется, а Сукуна за такой вопрос и убить может. Хотелось знать его путь от начала и до этого момента. Каким он был? Родился ли он таким? Кто его родил? Дорожил ли он кем-то или чем-то? — Ты, падла, сам не пошел, потому что он был в ярости! — Вспылила девушка при виде белоснежного монаха. — Я занят, видишь же, — подняв демонстративно свиток, говорит Урауме. — Тебе в архив нельзя. Рабам только до кухни можно ходить. — Какой ты моральный урод, — подытожила Сакура, собрав руки по бокам. — Я и помочь могу. Урауме сидел у стеллажей в какой-то коморке, собрав рядом с собой несколько свитков, читая, не отрываясь от текста. Найти его было не сложно. Стоило всего лишь прочесать все комнаты в храме. Будучи таким белым и почти прозрачным, в этой маленькой библиотеке он кажется совершенно чужим, в общем, как и она сама. Сакура не обращает внимание на ворчание монаха и проходит к нему, присаживаясь рядом на застеленный небольшой ковер. Взяв под недовольный взгляд Урауме один из свитков, куноичи удивленно охнула: — О, это же Хачимон — восемь врат чакры! Урауме переводит удивленный взгляд на собеседницу с приоткрытым ртом. Почему она знает то, что скрывают монахи за семью печатями татами? Откуда так умело владеет чакрой? И почему она даже не пытается скрыть информацию от них? Эта девчонка кажется ему все больше и больше подозрительной. И опасной. «Да кто ты такая»? — Забудь, — снова заговорила куноичи и переводит свои зеленые глаза на ледяного мага. — Ни одной, ни двух и даже трех жизни не хватит, чтобы овладеть вратами. Хотя… Ты умрешь, если дойдешь до Пятых Врат. Чего уж говорить о всех остальных. — Ты знаешь кого-нибудь, кто овладел ими? — Спрашивает Урауме, указав на схему. — Если бы это было невозможно, то и писании не было бы. — Знаю, но этот человек умер через десяток лет после в мучениях. Это редкий феномен, так как ему повезло и он был парализован ниже пояса, — проведя по талии ребром ладони, говорит Сакура. — Для тебя, который никогда не пользовался чакрой это смертельно. — А если использовать обратную технику? — Ну, ты же после моего удара не смог вылечиться. Наверное, и после удара с открытыми Вратами Чакры так же не сможешь восстановиться. -… — Ты еще не понимаешь, что на самом деле представляет собой чакра. Это — смирение и принятие неизбежного. Урауме задумался. Стало немного печально, что такие знания и сила ему не подвластны. Хотелось бы хотя бы приблизиться к тому уровню владения чакры, что Сакура, чтобы быть полезным для своего господина. — Эй, Урауме, — снова обращается куноичи к монаху. — А какие девушки нравятся Сукуне? — … — Я понравлюсь? — Радостная и игривая, Сакура указывает на себя. — Нет. Ты плоская. Улыбка слетает с лица, и девушка впихнула локтем того за тощий бок. Монах шипит проклятия и резко оборачивается: — Дура, что-ли?! — Дура. Разве не видно? — показав язык, хмыкнула куноичи. — Жалко… А он мне начинает нравиться, как человек. — Он не человек. — Заткнись, а? Лишь бы поворчать тебе, как бабка. Урауме тяжело вздохнул, взмолившись к небесам дать ему терпения. Сакура же устало и обреченно бьется затылком об стеллаж. А Сукуна даже не догадывался о их разговоре.Часть 5 "От осени к зиме"
16 марта 2024 г. в 19:12
Время летит незаметно. Быстро. Дожди переходят в ливень. День становится короче. Холод все больше пробирается под кожу до костей.
И вот Сакура несет поднос с едой для Двуликого, которую готовил Урауме по особому рецепту. Как до такого дошло? Куноичи уже не помнит. Да и сам Король Проклятий не старался ее убить. Раздражался — да, разумеется. Кричал и иногда пытался порезать ее на куски, но намеренно смерти не желал.
Даже убийства Сукуны для развлечения становятся обыденностью. Сакура не поддерживала такое рвение купаться в крови, но и не говорила ничего против, ведь пока эта кровь течет не из нее, то все хорошо. Достаточно и того, что она прошлую жизнь потратила на заботу о других.
Сукуна лениво управлял своим городком, который на удивление процветал, выслушивая своих визирей и позволяя им делать все за него, но так, чтобы было без промаха. Если кто-то оступался и переходил черту, то смерть тут же настигала его. Но ведь большинство правителей так и делают — сходят с ума от своей власти. А Сукуна уже давно не в себе. Имея власть, силу и возможности, он играл словно ребенок, решив став правителем. И, возможно, если бы он был жаднее, то захотел бы властвовать над миром, но все это казалось ему глупостью, ведь мироустройство вокруг ему нравилось. Время должно идти своим ходом.
Поставив поднос с едой у небольшого стола на полу, Сакура слегка склоняет голову и уходит. Сукуна сегодня на редкость молчалив. Читает какие-то свитки, раздобытые Урауме о чакре. Надо признать, что он стал намного лучше управляться новым типом энергии. И держал концентрацию чакры, развивая духовную выносливость, отчего пытался не злиться, ибо проклятая энергия разрушала контроль.
Сакура хотела верить, что стала ему слугой. Не самый приятный вариант, но лучше, чем быть рабыней, которую он убьет. Тешить себя иллюзией, что они друзья — глупо. Даже Урауме не был ему приятелем, хотя тот готов разорваться на части ради своего господина.
Идя по коридору храма на улице, смотря на сырые ветви деревьев без листьев, Сакура поежилась от холодного ветра. Зима близко. Холодает. Надо бы теплых вещей накупить.
Направившись к колодцу, чтобы набрать воды для своего обеда, куноичи замечает чью-то руку, висящую с ворот храма. Точнее, кто-то пытался ее перелезть. Сумасшедший, что ли, что в храм к Сукуне сами лезут?
— С-Сакура-сан! — Почти полушепотом произносит незнакомец, после чего выудил из-за спины букет красных роз. — Это вам!
— Как это мило, — включив свои чары и улыбаясь мило и непринужденно, произносит куноичи. — Я ловлю. Кидаете.
Букет красных роз, завернутый в бумагу, аккуратно падает в ее объятия, после чего девушка вдохнула из аромат. Мужчина, висящий на воротах, смещенно улыбался, еле держась на весу.
— Вас давно не было в лечебнице. Вот я и…
— Давай уже быстрее. И нам надо!
Сакура удивилась и немного отошла в сторону. Вскоре тот мужчина пропадает, падая по другую сторону ворот, после чего лезет другой. Так же держа букет цветов.
— Сакура-сан, вы прекрасны, как всегда! Это от меня! Чтобы вы не грустили.
— …
— А это от меня!
Сакура улыбнулась и ответила им всем одним единым воздушным поцелуем, держа охапку трех пышных букетов. Мужчины, имена которых она не знала, восхищено ахнули и упали, кажется потеряв сознание. Куноичи тихо рассмеялась и, забыв о сборе воды, с цветами пошла к себе в комнату. Вся довольная. Полная уверенности в себе и в своей красоте, Сакура ощущала себя принцессой, живущей в заточений у дракона. Ужасного и злобного дракона по имени Ремен Сукуна.
— Лаулань! — Позвала уже подросшую девочку куноичи. — Держи, это тебе.
Она была такая милая. Добрая. Она помогала Сакуре временами, когда та болела или ее хандрило. Кормила с ложечки. Одевала. Сакура быстро сблизилась с маленькой крошкой, иногда даже угощая своей стряпней.
Взяв букет цветов, девочка улыбается и радостная уходит к своей бабушке, а Сакура ставит оставшие два букета в вазу.
Становится и грустно, и печально, и очень одиноко — она все еще пленница тут. Хоть клетка и расширилась, но клеткой быть она не перестала. Она не знала, куда пойдет, если Сукуна отпустит, отчего и попытки покинуть его не рассматривала. А еще…
Сакура улыбнулась, вспомнив свое влечение к этому мужчине. Запах… Сила… Грация, власть и даже злоба его придавала какой-то шарм, делающий его еще привлекательнее. Да уж, плохие парни всегда были в ее вкусе.