-----
— Совсем скоро ты пойдёшь в школу. Сатору поднимает глаза. Он сидит на коленях на татами, аккуратно прижав руки к ткани своего кимоно. Находящаяся перед ним женщина встречается с ним взглядом. Она одета в похожий наряд, только узор на её кимоно цветочный, а не однотонно серый. Неподвижная и напряжённая, она тоже сидит на коленях, и спина её настолько прямая, как будто вся эта скованность — единственное, что подчёркивает различие в их статусе. — Всего через два дня, — говорит она, прежде чем он успевает ответить, — ты уедешь отсюда. Сатору не произносит ни слова. Лучше не говорить вслух то, что он думает. — Помни, — продолжает женщина, — что ты наследник клана, Сатору Годжо. То, что мир подумает о тебе, то мир подумает и о твоей семье, — она делает паузу. Сатору ждал этого, готовился к этому, потому что знал, что ему скажут, так же хорошо, как знал планировку этого поместья, так же хорошо, как знал звук её приближающихся шагов. И он не ошибся. — Даже когда никого из нас нет рядом, чтобы присмотреть за тобой, ты должен быть вежливым и относиться к людям с уважением. Вот она. Снова эта заезженная пластинка. Всё для кланового имиджа, имеется в виду это, и не имеет никакого значения то, как сильно все они избегают озвучивать свои настоящие чувства. Его тошнит от этого. Так что он молчит. Женщина строго смотрит на него. — Ты помнишь, — решает сказать она после продолжительной тишины, — близняшек из клана Зенин? Сатору внимательно наблюдает за ней. — В этом году им исполнилось три года, — продолжает она. — Ходят слухи, что их отец хочет убить их. А затем, не дожидаясь его ответа, она внезапно подаётся телом вперёд и принимает невероятно странную, неудобную позу; её голова оказывается в паре сантиметрах ближе, чем было до этого. И Сатору рад, что между ними было расстояние около полуметра, потому что улыбка, расплывающаяся по её лицу, пугающе безэмоциональна. Почти безжизненна. — Пожалуйста, помни, Сатору Годжо, — тихо говорит она, — что тебе повезло родиться именно в этой семье.-----
Сатору всегда был один. Нельзя сказать, что ему было не всё равно. Всё было в полном порядке. Это просто факт. Сатору — пятнадцать, и он знает всё о зависти, знает о том, что он ходячий смертный грех. Однажды кто-то сказал ему: мир прогнётся под твои желания, но это будет означать, что ты остался один. Значит, так и произойдёт. Скоро Сатору отправится в школу. Начнутся занятия. Он встретится с учителем, познакомится со своими одноклассниками. Если они не знают, кто он такой — пускай. Узнают в любом случае. Слухи разлетятся, как это всегда и бывает, и они узнают о нём, о его силе и обо всём, что связано с престижем его клана. Они услышат о наградах за его голову, об иерархии и о его статусе. И тогда произойдёт одно из двух. Первое: игнорирование. Это наилучший сценарий, если они будут просто избегать его. Держаться на безопасном расстоянии от Сатору Годжо, иначе что-нибудь случится и всё пойдёт наперекосяк, причём не в их пользу. Учитель позволит ему делать всё, что он захочет, а ученики будут сторониться его. Второе: заискивание. Ему будут потакать, льстить и делать всё, что в их силах, чтобы не иметь с ним проблем. Собственно, почему бы и нет, если это совпадёт с их планом по сближению с одним из трёх главных кланов. Учитель позволит ему делать всё, что он захочет, но вот ученики будут надоедать. Блин, уже сейчас это звучит как самая настоящая заноза в заднице. Так что вот. Или первое, или второе. Это то, что произойдёт, потому что раньше всё было именно так. Сейчас Сатору находится в своей комнате, совсем один. На нём всё ещё надето кимоно, которое его заставляют носить, всегда, когда ты находишься во владениях Годжо, но вот сидит он не так, как принято, а как ему нравится — задрав одну ногу и оперевшись рукой на подоконник. Уже наступил полдень, и это значит, что в комнату проникают косые солнечные лучи, укрывая тёплым светом его ноги. Приятно, но для сентября всё же чересчур влажно. Он смотрит во двор за окном и не понимает, как дети в пропотевших рубашках могут так беситься, раскидывать повсюду надоевшие игрушки и громко заливаться смехом. Сам он уж точно не собирается двигаться с того места, где сидит. Будет лишь наблюдать за ними в этом своём нелепом, вычурном кимоно: вот двое детей бросают на землю мраморные шарики, борясь за победу, а ещё несколько сосредоточены на напряжённой игре в классики. И, честно говоря, ему интересно, пусть и совсем чуть-чуть — смотреть на то, как люди терпят неудачу там, где он бы преуспел. А ещё это просто забавно — видеть, как всё в какой-то момент идёт не так. Поэтому Сатору с интересом наблюдает за тем, как какой-то ребёнок шатко балансирует на одной ноге и кидает камешек на три клетки вперёд. — Молодой господин Годжо. Сатору медленно моргает. Поворачивает голову к двери. — А, — ровно произносит он, — это вы. Служанка. Муцуко, служанка преклонного возраста, которая проработала в семье Годжо более шестидесяти лет, была рядом с ним с самого его рождения. У неё вокруг глаз морщинки, на тыльной стороне ладоней тёмные пятна — за последние несколько лет они стали крупнее, а их количество выросло. Она смотрит на него с добродушной улыбкой, а затем кивает в сторону окна. — Не хотите присоединиться к ребятишкам? — Неа, — усмехается Сатору. — Вы никогда не хотите, — говорит Муцуко. — Помашите им хотя бы. Если они увидят вас, то могут позвать поиграть. — Я же уже сказал, — настаивает Сатору, — не хочу. — И поэтому вы такой обиженный, — в тоне Муцуко слышится смех. Такое всегда происходит, когда она думает, что он лжёт. Но он говорит правду. — Кстати, если взрослые увидят, что молодой господин сидит вот так, они очень разозлятся, вы же знаете это. Сатору бросает на неё косой взгляд. Корчит гримасу, высовывает язык и закидывает ногу на подоконник. — Какая неожиданная реакция. — Они и так злятся на меня за всё подряд, — говорит Сатору. — С таким же успехом можно побесить их ещё немного. — Иногда я удивляюсь, почему вас ещё не выставили отсюда, — посмеивается Муцуко. — Они не смогут этого сделать, даже если захотят, — говорит Сатору. — Я лучше них. Это не столько угроза, сколько детская выходка. Сатору прижимается щекой к ладони и смотрит в окно. Он как обычно капризничает и упрямится, поэтому не видит улыбки на её лице, когда она произносит хорошо. Хотя, даже отвернувшись, он знает, что она там есть. Вскоре он слышит, как закрываются двери. Слышит шарканье ног Муцуко по татами, она медленно, насколько позволяет ей возраст, направляется к нему, и Сатору дёргается, чтобы встать и помочь, но замирает, когда она решительно поднимает руку — в этом нет никакой необходимости — и подходит к нему. — Почему молодой господин ещё не в школе? — спрашивает она, глядя ему в лицо. — Разве занятия начинаются не завтра? — Завтра. Но я не хочу туда. — Правда? — Правда, Муцуко, — говорит Сатору. — Перестаньте издеваться надо мной. — Это слово сюда не подходит, — мягко поправляет она. — Вы уверены, что не хотите встретиться со своими одноклассниками заранее? Они будут подлизываться ко мне или вовсе избегать, думает он. Одно из двух. Он ей об этом, конечно, не скажет, но в том, чтобы являться в школу пораньше, нет никакого смысла, ведь это приведёт лишь к тому, что он продлит свои мучения на целый день. Поэтому лучше остаться здесь, чем лишний раз сталкиваться с притворством. В шесть утра, сказал Масамичи Яга. Тогда Сатору там и появится. В шесть утра. — Я останусь здесь. Она окидывает его долгим взглядом. Он старается не думать о том, что это может означать. — Я слышала, что у вас будет двое одноклассников, — говорит Муцуко. — Вы знаете, кто они? — Это не имеет никакого значения, — отвечает Сатору. — Мне без разницы. — До меня доходили слухи, что девочка способна исцелять себя, а мальчик может манипулировать проклятиями. Сатору выглядывает из окна в сад. Слышит за спиной смех — тот самый тихий смех, который приберегается для моментов, когда он ведёт себя по-детски. — Молодой господин, как и всегда, сущее наказание, — мягким голосом говорит она. Совсем не похоже, что его будут ругать. — Вашим одноклассникам будет очень весело, пока они будут узнавать вас поближе. — Ага, — бубнит Сатору, — а кому нет? — Я знаю, что временами покидать привычное место тяжело, — она делает паузу. — Но это не значит, что оставаться здесь будет для вас лучше. Сатору оглядывается на неё. Видит улыбку, простую и добрую, совершенно непохожую на те растянутые, наводящие ужас улыбки, которые он обычно получает от взрослых. Если он будет по-настоящему честен — хотя это и звучит довольно жалко и сентиментально, но что поделать, мыслям не прикажешь, да и всё равно этого никто не услышит, — Муцуко, пожалуй, сильнее всего ассоциируется у него с домом. Она всегда была и есть рядом. Тайком приносит еду, когда он проголодается; подсовывает игрушки, когда все книги, которые ему необходимо прочитать, оказываются скучными и глупыми, и в них чересчур много Важных Слов. Она отличается от всех остальных, она внимательная, терпеливая и добрая. И он ценит это. Ценит её присутствие в целом, потому что Сатору не помнит, когда в последний раз чувствовал себя как дома, и уже даже не пытается. Ты будешь наследником клана, Сатору Годжо. Как будто это высечено на камне. Не то чтобы он этого не хотел — кому бы не понравилось обладать подобной властью и авторитетом, иметь возможность делать всё, что он только захочет, — но бок о бок с этим идут обязанности. Он должен соблюдать все приличия, прятать свою силу, любезничать с людьми, которые не видят в нём ничего, кроме потенциала его глаз. Всё ради нас, всё ради величия нашего клана. Полный бред. Зачастую это вызывает у него желание всё бросить, послать свою семью к чёрту, убраться из этого места и держаться подальше от каждого, кто хоть как-то связан с этой родословной. По этой причине он ценит присутствие Муцуко, единственного человека, который почти ничего от него не ожидает, но даже тогда… — В любом случае, — говорит она, — я не могу дождаться, чтобы увидеть, насколько сильным магом вы станете, молодой господин. С улицы доносится детский смех. Кто-то из ребят наконец выиграл в классики или же забрал из ямки шарики остальных. Сатору смотрит на детей, окликающих друг друга. Затем поворачивается к Муцуко и улыбается. Так тепло и радостно, как только может. — Конечно, — вежливо говорит он. — Конечно, так и будет.-----
Сатору никуда не хочет. Совсем. Но, когда опускаются сумерки, дети со двора, исчерпав свою энергию подчистую, расходятся по домам, а он, апатично сидя в комнате, заканчивает пересчитывать все пятнышки на татами. И тогда Сатору решает уйти. Как только в главном поместье подают ужин, он начинает собираться. Несколько комплектов одежды, зубная щётка, кимоно, просто чтобы позлить их (то, которое заставляют носить реже всего, его любимое). Когда он заканчивает, в рюкзаке остаётся ещё порядком свободного места, но ничего больше ему с собой не нужно. Поэтому Сатору перекидывает его через плечо и тихонько выскальзывает из комнаты. Ладно. Он пытается тихонько выскользнуть. Задним числом понимает, что перелезть через окно и спуститься по стене было бы вариантом получше. Спокойнее уж точно. Но предусмотрительность никогда не была сильной стороной Сатору, поэтому он идёт к выходу из главного здания — того, в котором живёт, — и думает, что если он незаметно проберётся по пустым коридорам, то его никто и не заметит. Скорее всего, это его ошибка. — …Мальчишка уже уходит? — Погляди на него. — Всего лишь с одним рюкзаком? — Ты правда думаешь, что это хорошая идея? — От него будут одни неприятности, не так ли? — Что, если он… Его уход вызывает настоящую суматоху. Люди выглядывают из своих комнат, приоткрыв двери ровно настолько, чтобы Сатору мог чувствовать на себе их пытливые взгляды, и перешёптываются друг с другом. Приглушённо, вполголоса, прикрывая рот ладонями. Но их всё равно слышно. Сатору может разобрать почти всё, что о нём говорят. Они задаются кучей вопросов: способен ли он жить самостоятельно, нормально ли это вообще, какие люди будут за ним присматривать, разочарует ли он нас, он всегда был таким трудным ребёнком, справятся ли с ним остальные? Ничего такого, что Сатору бы раньше не слышал. Для них это не больше, чем зрелищный спектакль. Господи, он ведь просто собирается в школу. Даже если бы он остался в этом месте до старости, это бы не гарантировало отсутствие всей этой бесполезной суеты и чрезмерного внимания. Бесит до невозможности. Но это не имеет значения. Он уже привык. Чем скорее я уйду, тем лучше. Чем скорее он окажется подальше отсюда, тем ближе будет избавление, — и Сатору торопливо пробирается по этажам, проходит между зданий, прямо к главным воротам, ведущим в семейное поместье Годжо. На выходе стоят двое охранников. Один из них замечает приближающегося Сатору и кланяется ему. — Молодой господин Годжо, — говорит он. — Вы бы хотели, чтобы вас сопроводили в школу? У нас готова машина для… — Нет, спасибо, — перебивает Сатору и телепортируется.-----
У Сатору хреново обстоят дела с телепортацией. Особенно на большие расстояния. Он чувствует что-то похожее на удар хлыстом, в то же время окружающий мир искажается, а его самого затягивает в неприятное состояние перекрученности — а в следующее мгновение он осознаёт, что его ноги парят в воздухе, в нескольких метрах от кустов. — Ай, — взвизгивает Сатору и падает вниз. Приземление оказывается относительно мягким. Один или два пореза на руках, под бёдрами грустно хрустит маленькая веточка. В этом месте пахнет свежей землёй и мхом. Такой запах обычно бывает у холодных осенних листьев. — Ой, — стонет Сатору и приподнимается на локтях, одновременно стряхивая с одежды крошечные острые колючки. Потом встаёт и оглядывается по сторонам. В поле зрения нет ни души. Тут тихо, если не считать стрекота сверчков, и под темнеющим небом Сатору может разглядеть здание впереди себя, здание позади, ещё одно находится сбоку. Все постройки выполнены в традиционном японском стиле, их окружают деревья в осеннем облачении; здесь же разбит сад — свежий, зелёный, он занимает слишком огромный участок земли, чтобы находиться в центре города, и это… Это точно Токийская магическая старшая школа. — Ха, — удовлетворённо улыбается Сатору, уперев руки в бока. — Я справился лучше, чем ожидал. Ведь он смог телепортироваться через весь город. Но, учитывая, что до начала занятий оставался всего день (точнее, десять часов), он думал, что здесь будет… более оживлённо. Что можно будет встретить кого-нибудь из персонала или бесцельно шатающихся студентов. Но здесь никого нет, серьёзно. И в двух зданиях вообще выключен свет. Будучи не в настроении разыскивать Ягу, а также за неимением других дел, Сатору поправляет рюкзак на плечах, забирается на ближайшее дерево и садится на одну из веток. Его ноги свободно болтаются в воздухе, в то время как он осматривает одноэтажное здание перед собой. Свет горит только там. Сквозь множество окон по всей длине здания (а оно очень длинное) Сатору видит коридор с десятком дверей. Каким бы опрятным и чистым ни был этот коридор, он выглядит слишком мрачным. Какого хрена? Ни картин, ни цветочков, нигде нет ничего, что вносило бы жизнь в это помещение, ничего, что указывало бы на то, что здесь кто-то обитает; должно быть, это одно из тоскливых административных зданий или что-то вроде склада. Секундой позже Сатору понимает свою ошибку. В коридоре появляются два человека. Двое студентов, отмечает Сатору, если судить по форме. Девочка и мальчик. Девчонка выглядит так, словно только что вышла из душа. Короткие мокрые волосы, через плечо перекинуто полотенце, на коже блестят капельки воды. Так как она только что вышла из одной из комнат, то это здание, скорее всего, является студенческим общежитием, размышляет Сатору, наблюдая, как она останавливается, когда замечает другого студента, достаёт наушники из ушей, и… Чёлка, думает Сатору. У него есть чёлка. Выглядит забавно, решает Сатору. Внимательно рассматривает его. Мальчик, неспешно прогуливающийся по коридору, высокий, выше девочки на две головы. У него решительно расправленные плечи, высоко поднятый подбородок и прямая спина. Всем своим видом он излучает спокойную уверенность и даже своего рода властность. Одна рука у него в кармане, другую он поднимает, чтобы приветственно помахать девочке, в пальцах зажато что-то похожее на письмо и небольшую коробку. И он улыбается. Сатору моргает. Мальчик улыбается. Его глаза смягчаются, уголки губ растягиваются в улыбке. Он почти светится от счастья. …И это завораживает. Пленяет. Он такой учтивый, такой милый, такой невероятно привлекательный, что это немедленно приводит Сатору в негодование. Они мои одноклассники, думает Сатору и чувствует, как на него накатывает ужас. Он наблюдает. Расслышать, что они говорят друг другу, с этого места невозможно, но их расслабленность и открытость при общении даёт понять, что они уже знакомы и достаточно близки. Сатору видит улыбку девочки, когда та направляется к выходу, и то, как мальчик с необъяснимо раздражённым выражением на лице провожает взглядом её фигуру, потом разворачивается и идёт к себе в комнату. Сатору наблюдает за происходящим, а затем ждёт. На улице уже стемнело. Ночь окрасила все зелёные оттенки вокруг в почти чёрный цвет, полумесяц всё ещё низко висит над горизонтом. Сатору сидит и ждёт, потому что столкнуться сейчас с кем-нибудь из своих одноклассников вызвало бы у него трудности. Так что он срывает жёлудь с ближайшей ветки и подбрасывает его в воздух. — Спорим, — говорит он, увидев подбежавшую к нему белку, — что девчонка будет меня избегать. Тебе так не кажется? Белка, как и свойственно большинству белок, не отвечает. Но Сатору всё равно убеждён в своём предсказании. Девочка, похоже, из тех, кто не будет обращать на него внимания, всё в ней говорит об этом — от невозмутимости, с которой она держится, до апатичной улыбки. От неё исходит аура человека, который просто хочет держаться в стороне, и поэтому она вряд ли будет реагировать на большую часть его выходок. Насчёт мальчика он не уверен. Его немного… труднее прочитать, по какой-то необъяснимой причине. Он выглядит как человек, который нравится всем: приветливый, приятный в общении, вежливый, отзывчивый и далее по списку. Не похож на того, кто стал бы избегать Сатору. И Сатору готов биться об заклад, что тот не будет из кожи вон лезть, чтобы потакать его капризам. Твёрдый, морально несгибаемый характер. Нельзя сказать, что Сатору настолько хорошо разбирался в людях, чтобы вот так, с такого расстояния, оценивать их, но, эй, ему пришлось учиться этому мастерству последние несколько лет, и он даже смог выжить. Так что в этом что-то есть. — Что думаешь? — спрашивает он белку. Белка, разумеется, не отвечает. Только смотрит на него своими большими круглыми глазами, прижав крошечные лапки друг к другу, и Сатору почти уверен в том, что она имеет в виду: дай мне уже этот жёлудь, ты, тупой гигантский нытик. И Сатору милостиво отдаёт ей все жёлуди, до которых может дотянуться. Ну ладно. В любом случае, делать какие-то выводы пока рано. Поэтому он сидит с белкой и выжидает. Проходит полчаса, и девчонка возвращается. Ещё час, и в здании гаснет свет. Сатору тихо ждёт в темноте, пока из всех звуков не остаётся только стрекот сверчков в траве, пока крыши и верхушки деревьев не окрашиваются серебристым глянцем лунного света, а потом — когда всё вокруг окончательно успокаивается — телепортируется в одну из пустых студенческих комнат, скидывает рюкзак и падает на кровать. До меня доходили слухи, что девочка способна исцелять себя, сказала Муцуко, а мальчик может манипулировать проклятиями. Сатору закрывает глаза. В шесть утра, написал ему Яга. В это время он и проснётся. В шесть утра. Со всем, что произойдёт завтра, устало и сонно думает он, я смогу справиться. И засыпает.-----
Сатору просыпается в шесть тринадцать. Опоздал. Ну конечно. Он бросает взгляд на часы, просто чтобы убедиться, что время действительно такое. Бормочет что-то себе под нос. Сонно вылезает из постели, надевает форму, проводит пару минут в ванной и направляется к кабинету Яги. Путь туда близкий, поэтому он решает не спеша прогуляться, чтобы прохладный утренний воздух немного взбодрил его. Всё равно это не имеет значения. Учитель ничего ему не сделает. Он идёт по территории, проходит через сад, заходит в нужное здание и наконец оказывается у двери кабинета Яги. На последних нескольких шагах он замедляется, просто чтобы почувствовать твёрдую почву под ногами. Сатору кладёт руку на дверную ручку. Другие ученики наверняка уже там. Он вспоминает походку девочки. Вспоминает улыбку мальчика. Они будут заискивать передо мной. Или избегать. Ну и ладно. Это нормально. Чем бы это ни было, говорит он себе, я всегда смогу забить на это. И открывает дверь.-----
— Эй, — раздаётся тихий голос. — С тобой говорит учитель. Сатору поднимает взгляд. Пара чёрных глаз, спокойных и тёмных, как озеро, встречается с его.-----
Целых две вещи идут наперекосяк.-----
— Я сказал, — ворчливо говорит Яга, — что ты опоздал на двадцать минут, Сатору. Сатору вытягивает шею, чтобы посмотреть на Ягу, и ему удаётся скрыть своё удивление. Ха, думает он, наблюдая, как лицо Яги приобретает забавный фиолетовый оттенок. Возможно, он ошибся. Возможно, учитель не такой сговорчивый, как ему казалось раньше. Это первое, что идёт не так, как было запланировано. Яга не даст ему спуску. Он рассержен, как Сатору и ожидал, но он показывает это очень явно, что было менее ожидаемо. Сатору ему дерзит, говорит, что просыпаться в шесть утра — это какое-то извращение, и вообще, кто-то должен об этом сказать, потому что иначе Сатору будет опаздывать каждый божий день до конца своей студенческой жизни. Другие ученики, кажется, с ним солидарны. Особенно мальчик. Девочка особо ничего не говорит, и это хорошо, что есть хотя бы один человек, который, скорее всего, не будет его донимать ближайшие годы, но вот мальчик с ним заговаривает. Поначалу то, что он вмешивается в разговор, застаёт Сатору врасплох, но его удивление ослабевает, когда Сугуру Гето принимает его сторону и пытается успокоить их учителя, убеждая его понять причину опоздания Сатору. И разговаривает мальчик точно так же, как и улыбается. Вежливо и обаятельно. Старое доброе вылизывание жопы, думает Сатору. Всё как и ожидалось.-----
— Что за… — выпаливает Гето. — Ты что творишь? …Это вторая вещь, которая идёт не по плану.-----
Ладно. Хорошо. Сатору не очень часто злится. Он злится не очень часто, потому что обычно не из-за чего злиться. Вот и всё. Или, по крайней мере, то, из-за чего он по-настоящему злится, вызывает сильную боль, меняет жизнь или же требует вмешательства взрослых. Не… не из-за такого. Не из-за дурацкого, бессмысленного, розового, благоухающего духами письма от девушки, которую он не помнит. — Ты… ты бесишь! — орёт Сатору. — Ты невыносимый придурок! — Уверен, это то состояние, которое хорошо тебе знакомо по собственному опыту, — говорит Гето. На его лице эта нестерпимая ухмылка, и, боже мой, Сатору очень, очень, очень, очень, очень сильно хочется ударить его. Что за херня! Всё это просто ужасно тупо. И Сугуру Гето нереально бесит! Сатору свирепо смотрит на него, как будто взгляда, полного ненависти, будет достаточно, чтобы причинить ему необходимое количество страданий, потому что… ну что это вообще за херня. Он поверить не может, что у этого мудака хватает наглости до смешного праведно злиться из-за девушки, которую он видел всего раз. Один раз! И всё потому, что Сатору не захотел открывать это дурацкое, воняющее цветочками письмо! А шоколад сам себя не съест! Что ещё, блядь, ему оставалось делать? И не только это. Сугуру Гето призвал ебучее незарегистрированное проклятие, хотя учитель их предупреждал не делать этого, только из-за того, что Сатору, очевидно, сказал что-то, что задело его гордость. И в итоге им обоим назначили дополнительный час тренировок на следующий день. Сатору хочется рвать волосы на своей собственной голове, может быть, боль и кровь сместят фокус его внимания, и ему не придётся разбираться с этим дерьмом, потому что сейчас он на пределе, его терпение вот-вот лопнет, и если он не уйдёт в эту же секунду… — Ты у меня дождёшься, — кричит Сатору. — Завтра на тренировке я тебя отделаю! И он ураганом уносится прочь, громко при этом топая ногами, просто… просто потому, что так надо. На выходе Сатору хлопает дверью с такой силой, что она дрожит за его спиной. Уходит как можно дальше, его шаги ускоряются по мере того, как он отдаляется от здания, пока оно полностью не скрывается из виду. — О господи, — бормочет он. — Какой невероятный кусок дерьма. Сатору не очень часто злится. И это правда, поэтому он не может поверить, что так быстро вышел из себя. Боже, совсем как его тупая семейка. Все они так помешаны на манерах и внешнем виде, для них главное создать правильное впечатление на публике, и всё это за счёт того, что они чувствуют на самом деле, какого чёрта им надо, какого чёрта он сам заботится о чувствах тех, кого здесь даже нет, а потому что это похоже на то, когда ты делаешь что-то ради своего эго, ты защищаешь их, только чтобы почувствовать себя хорошим… Сатору пытается выровнять дыхание и согнать красноту с щёк, но ярость всё еще бурлит внутри него, угрожая выплеснуться наружу. Бля, и она бы выплеснулась, если бы он остался там и продолжил разговор с этим конченым придурком. — Он придурок, — вслух произносит Сатору для пущей убедительности. — Придурок! Полный долбоёб. Они избегают друг друга до конца дня. Когда Сатору возвращается к кабинету Яги, Гето и Сёко уже стоят в коридоре возле двери. Как только Сатору оказывается в его поле зрения, Гето поднимает взгляд, и — Сатору даже не успевает ничего сделать или сказать — на его лице появляется брезгливая гримаса. — Пойдём, Сёко, — бормочет он, достаточно громко, чтобы Сатору услышал, и они, не оглядываясь, заходят внутрь. Сатору хочется что-нибудь разбить. На этом заканчивается всё их общение в этот день. Каждый раз, когда Сатору проходит мимо, лицо Гето кривится от отвращения. Каждый раз, когда он начинает говорить, Гето выглядит так, словно съел лимон. Каждый раз, когда он спорит с Ягой, он ощущает на себе взгляд Гето, чувствует кожей презрение, даже не видя выражение его лица. Мудак даже не пытается это скрывать. Это приводит в бешенство. Каждый раз, когда Сатору смотрит на Гето, всё, что они делают, это с вызывающим видом сверлят друг друга глазами, высоко задрав подбородки. И всякий раз, когда Яга видит это, он начинает опасно молчать, до тех пор пока Гето (не Сатору, Сатору никогда этого не делает, потому что Сатору не проигрывает в гляделки) не замечает убавление громкости и не поворачивается к учительскому столу, его плечи старательно выпрямлены, а уши подчёркнуто навострены. Это сводит Сатору с ума. Старательный, непреклонный, заносчивый сукин сын. Сатору не понимает, как другие могут находить его приятным человеком, начиная с того, что Яга, вроде как, души в нём не чает, и заканчивая тем, что другой ученице — Сёко — никогда не бывает скучно, когда она разговаривает с ним. Сатору молча злится. Так продолжается до конца дня. Он молча злится, испепеляет его взглядом, хандрит и дуется. Вкладывает всю свою энергию, чтобы донести до Гето своё презрительное отношение. Он слишком взбешён. Слишком возмущён, раздражён и накручен. Во власти своего гнева, Сатору не замечает, как сбиваются его собственные шаги. Во власти своей ярости, он не замечает, как начинают болеть его глаза.-----
Замечает он это только на следующий день. К несчастью, лишь после трёх часов утренних занятий, одного часа на обеденный перерыв и ещё трёх часов тренировок Сатору понимает, что что-то не так. Где-то в середине тренировки — когда Яга собирает их троих на одной из пустующих площадок, на которой повсюду торчат деревянные столбики, — он замечает, как быстро иссякает его энергия. Когда Сатору жил в семейном поместье Годжо, он нечасто выходил из дома. Не проводил много времени на свежем воздухе. Его, конечно, тренировали, ставили ему занятия, заставляли ходить на банкеты и посещать эти глупые, напыщенные встречи с Важными Людьми. Это то, с чем он умеет справляться. Но вот восемь часов непрерывно концентрироваться и проводить время среди людей — это то, к чему он не привык. Его глаза начинают болеть. К седьмому часу Сатору приходится моргать чаще, чем обычно, хотя бы для того, чтобы снять усталость с глаз. К восьмому часу его дыхание становится прерывистым, ноги слабо волочатся по асфальту. Он чувствует жар от солнца на своих щеках, лбу, пальцах, чувствует его даже через ткань формы. Погоде наплевать на физические потрясения, которые он испытывает, так что на улице почти тридцать градусов и на небе нет ни облачка. И никто не замечает. Никто не замечает, потому что Сатору никому не позволяет заметить. Он напрягает все свои силы, заставляет себя быть оживлённым, старается не отставать от остальных. Потому что всё в порядке. Он не слабый. Он сильный. Просто… просто он не привык к такому количеству часов концентрации в день, к такому количеству часов… необходимости пристально смотреть на что-то. Всё это, в сочетании с тем, как безжалостно палит проклятое солнце, усиливая яркость всего вокруг, мешает ему сосредоточиться. Более того, показывать Гето, насколько он сейчас измотан, было бы унизительно. Но Сатору этого не признаёт. Поэтому он будет превозмогать. Тренировки проходят нормально. Они не такие мощные, как те, которые у него были раньше. Яга демонстрирует разницу между проклятой энергией и проклятой техникой, показывает им, как её применять, как контролировать, как обнаруживать. Всё это Сатору уже знает, поэтому уходит в себя и не слушает, что Яга продолжает говорить. Он просто концентрируется на регулировании своего дыхания, на том, чтобы держать глаза открытыми, и на том, чтобы стоять неподвижно. До тех пор пока Яга неожиданно не щёлкает пальцами перед его носом. Сатору чуть не вздрагивает. Поднимает глаза и смотрит на Ягу, чьё лицо теперь находится прямо напротив его. — Сатору, — резко говорит Яга, — ты вообще слушаешь? — Нет, — признаётся Сатору. — Иногда я задаюсь вопросом, почему всё ещё здесь работаю, — жалуется Яга. — Я спрашивал, изучал ли ты раньше боевые искусства. Сатору моргает. Оглядывается на своих одноклассников. Сёко по какой-то неведомой причине сидит, скрестив ноги и положив подбородок на ладонь, на скамейке поблизости. А вот Гето стоит всего в нескольких шагах от него. Смотрит на Сатору через плечо, выражение его лица спокойное, нечитаемое. — А, — говорит Сатору, вновь поворачиваясь к Яге. — Да, я изучал японские боевые искусства пару лет. — Хорошо. Наверное, мне не следовало даже спрашивать. Конечно, тебя учили этому. — Я сам просил. Яга поднимает одну бровь. — Хм. Тогда ладно, — он выпрямляется — и это выглядит впечатляюще, как будто наблюдаешь за лавиной, сходящей в обратном направлении. Яга нависает сверху, и, если мозг Сатору не играет с ним злую шутку, он готов поклясться, что видит искорки веселья в глазах своего учителя. — Хорошо. Так как дополнительный час тренировок не включает в себя Сёко, и так как вчера ты, Сатору, так жаждал победить своего одноклассника, — кивает в сторону Гето, — почему бы вам обоим не устроить спарринг? Сатору моргает. — Сейчас? — выдавливает он. Вот дерьмо. Он совсем забыл про это. — Я бы хотел оценить ваш уровень и навыки, — поясняет Яга. — Разумеется, переходить границы не стоит. Мы здесь не для того, чтобы мериться вашим эго. Если хотите, можете воспринимать это как тренировку или как тест. Развернувшись на каблуках, Яга идёт к скамейке, где сидит Сёко. Сатору сверлит взглядом его удаляющуюся фигуру. Видит, как Яга устраивается рядом с Сёко, как они оба откидываются на спинку и смотрят на него в ожидании. А потом поворачивается к Гето. У того, как и следовало ожидать, не выражающее никаких эмоций лицо. Даже в эту адскую жару он выглядит таким же собранным, как и всегда. Руки в карманах, волосы собраны в пучок, на коже ни капли пота. Его взгляд, тёмный, пустой и безликий, останавливается на глазах Сатору. — Что-то не так? — голос ровный, холодный настолько, что обжигает. — Твои стрёмные глаза болят от солнца? Сатору хмурится. Тело всё ещё не до конца слушается его, оно тяжёлое и неповоротливое. Но он берёт себя в руки. — Ты из тех, кто умеет складно говорить, — радуется, что голос звучит нормально. — И тебе просто повезло, что у тебя есть эта отвратительная чёлка, чтобы укрыться от света. — О. Неужели я слышу нотки зависти в твоём голосе? Сатору кривится. — Вот, — говорит Гето, — так тебе идёт больше. — Мне жаль, что гордость Сугуру настолько хрупкая, что он бесится, когда я говорю плохо о его волосах. Или о его технике. Или, знаешь, о чём угодно, затрагивающем его. Теперь очередь Гето хмурится. — Не называй меня так. — Как? Сугуру? — ухмыляется Сатору, потому что попал в точку. — А почему нет? Ты же вчера представился мне именно так, разве нет? Или Сугуру из тех людей, которые отказываются от своих слов? Если раньше Гето выглядел просто раздражённым, то сейчас он выглядит так, будто больше всего на свете хочет всадить в Сатору нож. — Назовёшь так ещё раз, — хрипло говорит он, — и я шутить не буду. — Сугуру. — У тебя и в самом деле отсутствует инстинкт самосохранения. — А зачем он мне? Я ведь сильный, — отвечает Сатору, закатывая рукава и разминая шею. — Давай. Покажи всё, на что способен. Хотя я уверен, что меня ничего не удивит, как, собственно, и ты сам. На губах Гето расплывается равнодушная улыбка. — Как пожелаете, — говорит он, высокомерно откинув голову назад. — Ваше Высочество. И затем Гето принимает боевую стойку. Одна нога впереди, на другой, отставленной назад, он держит равновесие. Гето поднимает руки перед собой, кисти обеих расслаблены и неподвижны, пальцы прижаты друг к другу. Даже сквозь удушливую жару на территории кампуса Сатору видит рельеф тела Гето под формой, мышцы рук, перекатывающиеся под тканью. Он выглядит уверенным в себе. Его силуэт подсвечивается лучами солнца, пробивающимися через ряды деревьев по обе стороны от него. Похоже на кадр с открытки. А ещё он самодовольно ухмыляется, глядя на Сатору. С этим своим невыносимым изгибом рта. Ну что за ужасная улыбка. — Тот, кто первым опрокинет другого на спину, — говорит Гето, — побеждает. И Сатору бросается на него. У Сатору всегда легко получалось равноценно отвечать в бою. Иногда даже удавалось возвращать больше. Гето примерно одного роста с ним, хотя шире в плечах и с более развитой мускулатурой, что сейчас заметно особенно хорошо. На лице решительность и гордость, свойственные его возрасту. Внезапно Сатору вспоминает об инструкторах по боевым искусствам, которые были у него на протяжении многих лет, вспоминает об их возвышающихся мощных фигурах, чего у Сатору и в помине нет, потому что он растущий мальчик-подросток, а не взрослый. И всё же он был способен противостоять своим инструкторам в девяти случаях из десяти. Борьба — это всего лишь рефлекс, всего лишь реакция на то, что ты получаешь, а Сатору хорош в том, чтобы не оставаться в долгу. И не просто хорош, на самом-то деле, а превосходен, точно так же он преуспевает во всём, стоит только попробовать. Ему редко бросали вызов, и поэтому — точно так же, как ему удавалось победить своих инструкторов их же приёмами — он определённо сможет с лёгкостью опрокинуть Гето на спину. Но Сатору бросается на Гето и тупо промахивается. Он целится чуть ниже грудной клетки — место болезненное, но в то же время одно из наименее опасных для нанесения удара, — но в следующее мгновение Гето исчезает из его поля зрения. У Сатору есть меньше секунды, чтобы среагировать, когда он чувствует, что ему что-то давит на затылок, что-то тёплое и жёсткое — рука, — он уходит вниз, быстро вырываясь из захвата. По венам обжигающе бежит адреналин. Сатору теряется в пространстве, полное дерьмо, он не может сообразить, в какую сторону уклоняться, каждое движение делается чисто на инстинктах. Поворачивается, сохраняя равновесие, пока не замечает Гето позади себя — пока не видит удивление на лице Гето и его слегка распахнутые глаза — и тогда вслепую замахивается кулаком. Который впечатывается в раскрытую ладонь Гето. Ударная волна от их столкнувшихся мышц, звенящая, как провод под напряжением, проходит по всей руке Сатору. Гето издаёт какой-то невнятный звук. — Нельзя бить кулаком, — недовольно говорит он. — Ну и что, радуйся, что я добавил кое-что, — выдыхает Сатору, стараясь звучать не так потрёпанно, как он себя чувствует, — специально для тебя. Гето поднимает бровь. Всего секунда, и на его лице медленно расползается ухмылка. — И правда, — говорит он, и потом… Сатору успевает только моргнуть. Его охватывает паника, когда Гето замахивается рукой, хватает его за рубашку, в следующий момент Сатору чувствует, как оказывается в воздухе, обе ноги теряют опору, и вот уже его спина громко ударяется о землю. Он сдавленно хватает ртом воздух, не в состоянии понять, что происходит; Гето нависает над ним. Предплечьем одной руки он сильно давит Сатору на грудь, а другой прижимает его запястье к земле. — Сатору Годжо, — негромко растягивает слова Гето, — не такой уж и сильный, а? Сатору давится кашлем. Ему не больно, но ударом вышибло весь воздух из груди. Он чувствует на себе вес Гето, такой тяжёлый, что с места не сдвинуться. Он прижат так крепко, что не может сделать ничего, кроме как упиваться потерей своего достоинства и не иметь возможности даже пальцем пошевелить. Внутри всё застывает. — Теперь не получается так резво двигаться, ага? — говорит Гето. На лице всё та же невыносимая, самодовольная улыбка. Он просто светится от счастья. — Эта форма тебе слишком велика. Она не подходит. Тебе надо такую же, как у меня, и тогда с тобой будет не так легко справиться. — Приплыли, — выдавливает из себя Сатору. — Я думал, что ты выше хвастовства. — Это не хвастовство, — улыбается Гето. — Всего лишь совет по подбору одежды. Сатору смотрит на него исподлобья. — Тебя никто не спрашивал… И тут его дыхание становится затруднённым. Кажется, в лёгких закончился кислород. Сатору может дышать, может, просто это трудно делать, особенно когда Гето вот так сидит на нём и прижимает его в земле. И всё вокруг какое-то другое, слишком яркое, как будто кто-то стёр все цвета и заменил их на другие… Сатору зажмуривается. Это в некоторой степени помогает. Знакомая темнота, знакомые тени. Слава богу. Лучше уж так, чем потерять зрение. Сатору чувствует, как кислород начинает поступать в его тело, он наполняет полные лёгкие, и это такое облегчение, как будто он окунулся в прохладную воду. Ещё секундочку. Всего одну секундочку, и вот Сатору уже открывает глаза. Гето внимательно на него смотрит. Он хмурится. Но не так, как он это делал на протяжении всего их знакомства. В этот раз он выглядит мягче. Сатору бы охарактеризовал это как беспокойство или растерянность. Или, может быть, даже тревогу, если Сатору настолько сошёл с ума, что позволил себе такую мысль. И он близко. Гето наклоняется немного ниже, закрывает плечами солнце. Вес его руки на груди Сатору становится легче, но от неё по-прежнему исходит жар, он проникает сквозь ткань и кожу. Сатору всё так же лежит неподвижно, как мертвец, а Гето в это время продолжает его рассматривать, как будто ищет что-то, как будто запутался в чём-то; их тела слишком близки, всё это слишком внезапно, это просто слишком, чтобы чувствовать себя комфортно… — Эй, — неуверенно говорит Гето. — Ты в… Сатору пинает его в живот. Удивлённо вскрикнув, Гето отступает на пару шагов назад. Сатору наблюдает — сердце в этот момент стучит, как у колибри, и работает с перебоями — как Гето прижимает руку к животу, а потом поднимает взгляд на Сатору. — Что это вообще такое было? — злобно спрашивает Гето. — Ты… ты, — заикается Сатору, — ты был слишком близко к моему лицу! — И из-за этого ты меня пнул?! Сатору прикусывает губу, не в состоянии ответить ничем другим, кроме как сердитым взглядом. Потом смотрит в сторону скамейки: Сёко не обращает на площадку никакого внимания, а вот Яга, в свою очередь, наблюдает за ними с задумчивым выражением лица. — Мне… — с трудом произносит Сатору, — мне нужно попить, — и сломя голову уносится оттуда. Можете назвать его трусом, можете назвать его жалким, но Сатору просто покидает тренировочную площадку так быстро, как только может. Он, конечно, не бежит в прямом смысле, скорее идёт очень энергичным и широким шагом, чтобы как можно скорее увеличить дистанцию между собой и… и этим. То, что мир подумает о тебе, — в голове эхом раздаётся голос, — то мир подумает и о твоей семье. С обратной стороны ближайшего здания Сатору находит скамейку. Абсолютно неизящно плюхается на неё и закрывает глаза. В спине до сих пор ощущается тупая пульсация, по всему телу разливается волна усталости, и он удручённо трёт рукой глаза, шипя от боли. Мир прогнётся под твои желания, говорили ему, но это будет означать… Сатору тяжело вздыхает. Его окружают тюльпаны, их лепестки покрыты росой и сияют ярко-ярко, как леденцы. Слишком ярко. Сейчас всё слишком ярко, так что Сатору опускает голову и сильно зажмуривается, утопая в тенях под веками и пытаясь избавиться от чувства стыда. Спрятавшись в своём мрачном мирке, Сатору не сразу замечает тень, нависшую над ним, и пару ног перед скамейкой. Именно отсутствие света и тепла дают ему понять, что здесь есть кто-то ещё. — Уходи, — стонет Сатору, готовый к новому приступу головной боли. — Если ты пришёл сюда посмеяться надо… — С чего ты взял, — раздаётся голос Яги, — что это не я? Сатору смотрит вверх. Солнечный свет, льющийся из-за спины Яги, обрамляет его фигуру. Сложив руки за спиной, Яга не сводит взгляда с Сатору. — Вы пришли сюда посмеяться надо мной? — перефразирует Сатору, слишком уставший, чтобы придумывать что-то новое. — Разве есть повод? — спрашивает Яга. — Двое моих учеников подрались, и один пострадал. За кого ты меня принимаешь? — пауза. — Ну правда, что это за учителя у тебя были раньше? — Я не пострадал. — Словами не могу выразить, насколько я тебе не верю. Ты всегда так быстро устаёшь? — Учитель, это грубо! Яга громко смеётся. — Знаешь, Сугуру подумал, что причинил тебе боль. Из-за того, как быстро ты умчался. Сатору не отвечает. Снова опускает голову, фокусирует взгляд на пучках травы, на вереницах муравьёв, деловито ползущих по земле. Медленно моргает, пряча глаза под веками. — Это ведь не солнце, не так ли? — многозначительно и твёрдо говорит Яга. — Это ведь не из-за него болят твои глаза. Сатору ничего не говорит. От него будут одни неприятности, говорили они. Они предупреждали. О том, что его сила ослабнет, а тело не выдержит напряжения от чрезмерного использования Шести глаз. Сатору Годжо является наследником клана, но он до сих пор не освоил технику, не развил свой безграничный потенциал. Что за несносный ребёнок. Не переутомляйся, говорили ему, иначе ты быстро устанешь, и как же это всё достало Сатору, он сын этой семьи, он благословлён самим господом, и он не может… — Сатору, — говорит Яга, — ты когда-нибудь носил солнцезащитные очки? Сатору удивлённо поднимает взгляд. — …Чего? Уголки губ Яги слегка ползут вверх. Совсем незаметно. Незначительно. Но от этого веет теплом, и это самое близкое к улыбке выражение, что Сатору когда-либо видел у этого человека. — Зайди ко мне завтра в кабинет. Хочу тебе кое-что подарить..