Темные воды чужой жизни

Нюта «И она смотрит в себя — и там пустота, пустота, пустота, Белее любого безвыходного листа, И всё не то, не то и она не та» Воскресенье. Аня переживала, что Саша себя загнала. Впрочем, тут они были два сапога — пара. Аня ведь и сама давно могла бросить школу и уйти на домашнее обучение — никто бы не осудил. Но зачем-то же понадобилось быть как все и даже лучше всех. Утром, незадолго до начала олимпиады, она записала Саше голосовое с поддержкой, но потом переслушала и пожалела — банальщина пустопорожняя. Как из самых тупых мотивационных роликов. «Давай», «Я в тебя верю». Не удивительно, что Саша никак на этот кринж не отреагировала. Волновалась Аня, как за себя, и это даже раздражало. Уроки были сделаны еще вчера. Она могла бы почитать какую-нибудь умную книгу, но внимание рассеивалось. Даже новое хобби не радовало — бисерная собачка лежала на столе без одной задней лапки и хвоста. Саша не ответила и после обеда. Не зная, куда себя деть, Аня спустилась в гостиную. Дом был непривычно тихим: Алиса укатила в гости к своей матери, захватив малявок. Отец сидел вразвалку на диване и на тихой громкости смотрел какой-то старый фильм. — Классика, как всегда, актуальна, а? — хмыкнул он, заметив Аню. Она кивнула и села в кресло рядом. Впрочем, актуальная классика её не интересовала, и телевизор воспринимался скорее как фон. Она в какой-то степени даже злилась на себя за эти повторяющиеся мысли и страхи, которые последнее время было всё сложнее игнорировать. Но Саша отдалялась. Так ощущалось почему-то. В их редкие встречи она была то молчаливой и притихшей, то попросту угрюмой. Как Аня ни старалась узнать, что её беспокоит, в итоге почти всегда оставалось ощущение всё растущей стены. Сначала казалось, что Саша расстроенна из-за ссоры с Марком. Потом — что просто устала от учебы и работы… Но Аня не могла отделаться от мысли, что было что-то еще, чем Саша не делилась. И в это «что-то» её, Аню, явно не желали пускать. Порой (да что там, часто) ей становилось неуютно и холодно от мысли, что Саша никогда не почувствует себя с ней по-настоящему комфортно. Что они слишком разные, как ни старайся преодолеть и сгладить эту непохожесть их жизней. Что ей, может быть, нужен кто-то другой — кто-то более беспроблемный, веселый. Кто-то, кто не Аня… Отец издал тихий смешок, все еще глядя в экран. Ане впервые захотелось расспросить его о маме. Нет, не о том, где она и с кем, как у неё дела. А о том, как так вышло, что они были вместе, любили друг друга, даже завели ребенка, а потом стали чужими людьми, живущими в разных часовых поясах. Это случилось внезапно, одним прекрасным утром? Или тоже — отдалялись постепенно в невозможности понять друг друга? Но она не решилась начать разговор. И даже если бы решилась, итог был известен заранее. В лучшем случае — отец с мягкой улыбкой погладил бы её по голове. В худшем — просто наполовину ироничным тоном сказал бы: «Кто старое помянет, тому глаз вон. Слыхала такое выражение, Нюта?» Понедельник. Alexandra: Привет, я сегодня прогуляю. Собираюсь проспать сто часов. Вчерашний день убил и закопал, если честно. Не теряй:) Anna S: Сладких снов. Жду подробностей, как вернешься в школу!:) Alexandra: Ох не обещаю))))) Ура. Саша была все еще на связи, и эта деталь делала понедельник не столь мрачным, каким он мог бы стать. В этом было и что-то прекрасное, и страшное одновременно. Раньше ведь как-то она обходилась без Саши. И Саша без неё тоже. Понедельники не были мрачными или же наоборот радостными только лишь из-за одного уведомления в телеграмме от человека, который почему-то в мире заменяемых людей стал незаменимым. Хотя правдой это не было, конечно. Не могло быть. Просто хотелось так думать. Вечером, впрочем, Ане все же пришлось почувствовать себя незаменимой. Но вовсе не так, как хотелось. Не зря, наверное, говорят: берегись своих желаний. — …и я сказал, что прием устроим мы. У нас дома, — с довольным лицом сообщил отец за ужином. Первую часть его монолога Аня пропустила и не сразу поняла, о чем речь. — Так что подготовься к выходным, Нюта. Будешь встречать гостей. И не давай им скучать. — отец продолжал, улыбаясь краешками губ. — Думаю будет человек двадцать-тридцать. Все из нашего поселка. В конце концов, мы так и не устроили новоселья, как следует, а тут совместим приятное с полезным. Кстати, будет еще батюшка Илий, мы собираемся обсудить выделение средств на строительство храма. — В спортзале девочки обсуждали, что он перевезет в новый храм какую-то чудотворную икону!.. — перебила Алиса, — Говорят очень древняя. Все так ждут! Аня уронила голову на руки. Только не это. Только не толпа незнакомых людей в доме. Если на подобных мероприятиях на отцовской работе можно было соблюсти приличия и потом куда-то сбежать, то тут так не выйдет. — Па, может на этот раз как-то без меня? — взмолилась Аня. Меньше всего её сейчас волновали идеи соседей по поселку, строительство храма и древние иконы. Как только выдержать целый вечер все эти разговоры, не забывать улыбаться и быть радушной дочкой хозяина дома? — Не выдумывай, — отмахнулся отец. И продолжил, будто и говорить тут было не о чем больше. — Ольге надо будет, конечно, нанять на этот день пару поваров в помощники. Пожалуй, завтра утром её предупрежу… Они с Алисой дальше обсуждали будущее мероприятие так, точно Ани вообще не было в доме. Поэтому закончив с ужином, она поскорее удалилась в свою комнату. И там столкнулась с еще большим ощущением пустоты. Единственным человеком, с которым она могла бы разделить свои чувства, была Саша. Но Саша больше не появлялась в сети, а последнее сообщение Ани, где она спрашивала «Ну как, выспалась?» висело непрочитанным. Самым ужасным, самым страшным было то, что Аня успела привыкнуть к тому, что Саша была в доступе. Что можно было ей написать, когда грустно или просто выбесила Алиса. Можно было подойти в школе и незаметно, пока рядом никого нет, обнять — и почувствовать тепло того, кому не все равно. А ведь Аня знала с самого начала, что к такому привыкать нельзя. Привыкать к хорошему — опасно, потому что любое счастье временно. Это закон жизни. С момента самого первого поцелуя с Сашей она чувствовала обволакивающее тепло и вместе с тем хтонический ужас. Иногда удавалось приглушить тревогу, чуть ли не за волосы втаскивая себя из этого болота, ведь бежать от чувств бессмысленно, глупо, незачем. Но порой хотелось просто рвануть куда-нибудь в лес навсегда, стоило Саше подойти чуть ближе. Ведь это невообразимое счастье пришло внезапно, а значит так же внезапно могло исчезнуть. Ане не хотелось спать. Почему-то впервые было страшно засыпать. Ведь сны именно так растворяются под утро — будто и не было ничего. Она вертела в руках телефон, надеясь, что вскоре появится долгожданное «в сети». Пыталась думать о чем-то кроме Саши — о чем угодно. Не выходило. И руки снова хватали чертов мобильник. Только теперь Аня поняла, что оказалась именно там, где больше всего оказаться не хотела. Что Саша давно в её голове, в мыслях. Что она продолжает говорить с ней каждый раз, когда они прощаются в реальности. И её улыбка, запах волос, едва заметные бледные веснушки на носу — всё это тоже будто остается с Аней. Образом перед глазами, который отчаянно хочется сберечь как можно дольше, но который постепенно меркнет, пока опять не засияет красками от новой встречи. И даже сейчас, лежа одна в темноте комнаты, она будто бы делилась этим открытием с Сашей, вела в своей голове диалог с ней, отчаянно подбирала слова, чтобы объяснить, донести то, что стало таким важным. Вторник. Anna S: Саш, ты где? Anna S: Саааааш. Звонок через три минуты. Anna S: Решила дальше отсыпаться?:) И ничего. Её снова не было в школе, и это уже всерьез беспокоило. Но докапываться, что-то предъявлять, требовать Аня не имела права. Она сама их в эти рамки не-отношений поставила. Где люди свободны и делают, что хотят. Думала, что так будет легче. Не было. — Ты чего такая кислая? — Камила пыталась её растормошить. — Думаю о масштабах вселенной, — вздохнула Аня, убирая телефон подальше в рюкзак. — А я о пацанах… Аня подняла одну бровь, и Камила улыбнулась. — Ну день влюбленных же на носу. У всех будут валентинки и сердечки, а мне как всего ничего. — Неправда, мы всегда дарили валентинки друг другу, — Аня не дала Ками её перебить. — И не смей говорить «Это другое». — ЭТО ДРУГОЕ, — взвыла Камила. — Я закончу одинокой в мрачном доме с сорока кошками. И вашими валентинками. — Вот что, мы после уроков заскочим в сувенирку и наберем самых красивых валентинок. И пусть никакие Андреи тебе это удовольствие не испортят. Ближе к обеду, наконец, раздался звук уведомления. Alexandra: Не, увы, покой нам только снится! Меня сменщица попросила сегодня на работу выйти, а я не могу отказать. Она же пошла мне навстречу по поводу воскресенья, вот и Anna S: Блин, Саш. Не пропадай так. Alexandra: Ну чего «блин, Саш», говорю же, ДЕЛААА Аня прекрасно понимала, что дела. Но ей было неспокойно. Anna S: У тебя точно всё в порядке? Alexandra: Лучше всех Anna S: Хорошо. Я просто уже забыла, как ты выглядишь. Как хоть олимпиада прошла? Как ты вообще? Alexandra: Да всё расскажу при встрече! Anna S: Завтра? Alexandra: Слушай, не факт, что завтра, тут просто кое что еще надо решить… Anna S: Саш. Что происходит? Может тебе что-то нужно? Ты скажи. Alexandra: да с чего ты решила, что что-то нужно? Прям какой-то девой в беде меня считаешь чуть что! Аня растерялась. По тексту было не понять эмоций Саши, но звучало как обвинение. Что она опять делала не так? Последнее время казалось, что буквально всё: понимала не так, говорила не то… Anna S: Не правда, не выдумывай Alexandra: ну да, я ж выдумщица «Да господи!» Этот диалог стал больше походить на прогулку по минному полю. Почему? Аня глубоко вдохнула и попыталась успокоиться — в конце концов, она действительно не видела, с каким настроением Саша это пишет. Может не всё так плохо. Anna S: Ну вот что мне с тобой делать?:) Alexandra: нет, со мной тебе делать нечего. От меня ни добра, ни толку, ни просто ужина – Я всегда несдержанна, заторможенна и простужена. Я всегда поступаю скучно и опрометчиво. Аня смотрела в экран и быстро моргала. Что это? Ей уже доводилось слышать стихи от Саши, но в целом та не была ценителем лирики. Еще и чтобы прям в телегу отправлять. Что-то происходило. С Сашей. С ней. С ними обеими. Что-то было не так, явно. Но Аня не могла понять что. Anna S: И как это понимать? Alexandra: Да всё, ладно, никак. Просто суету не наводи Alexandra: Сори, мне надо бежать Был(а) недавно Аня чувствовала себя глупой-преглупой, перечитывая конец диалога и стих. Вообще-то она знала его. И концовку тоже. «Только не губи себя – уходи, пожалуйста» — такой была последняя строчка. Знала ли это Саша? А если знала, то действительно ли хотела сказать именно это? *** Стоило бы сделать домашку по английскому. Или почитать. Или заняться хоть чем-то полезным. Гульнара во время диализа обычно смотрела фильмы на планшете. Федор Васильевич — читал или дремал. Когда ходишь на процедуру в одно и тоже время, в одни и те же дни, то начинаешь даже привыкать к людям, у которых совпадает с тобой расписание. Аня знала про семью Гульнары и всегда спрашивала, как дела у внуков Федора Васильевича. Они же обычно задавали ей только один коронный вопрос — «Ну что там в школе?» Время ползло. Здесь всегда оно шло медленнее, чем за стенами больницы. Аня положила на колени учебник по английскому. Вообще-то делать одной рукой все это было не очень удобно, но она все же разместила купленную для Саши валентинку поверх учебника, чтобы подписать. Поход с подругами в сувенирный магазин её немного взбодрил и отогнал самые мрачные мысли. Алина и Ками снова чуть не поругались прямо в торговом зале. Алина считала, что им всем пора перерасти «эти розовые сопли в сахаре», а Камила обзывала её убийцей романтики. Аня же под шумок выбирала открытку для Саши и остановилась на картонном сердце ручной работы кораллового цвета. Оно было украшено крафтовой бумагой и нежно-зеленой засушенной веточкой с цветком. Теперь Аня старательно выводила буквы на валентинке. Оставалась подпись. «С любовью. Аня» или лучше «С нежностью. Аня»? Или просто «Твоя Аня»? Нет, «твоя» — точно не подойдет. Она не принадлежала Саше, а Саша ей. Никто никому не принадлежал. Стоило остановиться на первом варианте. Но только Аня собралась писать, ручка выскользнула из непослушных пальцев и упала на пол. Дёргать кого-то из медсестер из-за этого не хотелось, поэтому Аня просто обреченно смотрела на валяющуюся на полу ручку и в очередной раз тихо себя ненавидела. За любую зависимость, за любую беспомощность. Даже в такой мелочи. Но внезапно ее посетило вдохновение. Идея столь очевидная, что Аня даже удивилась, как это не пришло в голову раньше. Она схватила телефон и набрала Глейха, чтобы попросить его привезти стаканчик кофе из какой-нибудь хорошей кофейни. И лучше с мятным сиропом. Она помнила, что Саше нравился такой. И что Саша сегодня взяла смену вместо коллеги. Вечером, пока Глейх с машиной ждал её у крыльца, Аня взяла кофе (стакан был еще горячим — супер) и поднялась на второй этаж. Еще тогда, на осенних каникулах, наблюдая за Сашей, Аня заметила, что та незадолго до ужина всегда шла к кулеру и заваривала кофе «Три в одном». Видимо, чтобы потом на этом «допинге» доработать остаток смены. Так что мятный капучино из Старбакса должен был оказаться очень кстати. Аня не собиралась сильно отвлекать Сашу от работы или болтать без дела. Хотелось просто увидеть её одним глазком, убедиться, что всё хорошо. Она вошла в отделение и почти сразу наткнулась на Тамару, которая несла штатив от капельницы из ближайшей к выходу палаты. — Анюта? Ты к кому это? — улыбнулась медсестра. — К Саше. Позовете её? Тамара хмыкнула. — Ты что-то совсем запуталась, наверное. Санька у нас же только по выходным. — Она должна была сегодня выйти на замену. Тамара пожала плечами. — Нет-нет, сегодня весь день Карина работает. Так что либо Санька, либо ты что-то поняли не правильно. Обнаруженный обман был такой внезапный и такой незаслуженный, что Аня даже не почувствовала боли. Только удивление — и больше ничего. Может быть еще легкую растерянность: как теперь попрощаться с Тамарой? Куда деть стаканчик с кофе? Куда самой деться? *** Аня скрутилась на заднем сидении машины калачиком. Глейх не задавал вопросов. В этом смысле с ним всегда было комфортно. Потому что если бы ей сейчас пришлось говорить что-то — даже дежурные фразы — она бы сломалась. На ум приходили отрывки из фильмов и книг, где обманутые и любящие кричали, швыряли посуду, драматично умоляли «Только не лги!». Ане совсем не хотелось кричать, тем более чем-то швыряться — только тихо злиться, злиться, злиться. И нет, не на Сашу. На себя. За то, что так и не смогла стать тем комфортным человеком, которому бы она могла открыться. У Саши что-то происходило, у Саши была какая-то жизнь и какие-то события, в которые она не хотела посвящать Аню настолько, что пришлось так глупо врать. Ложь всегда осуждают. Без всяких «но». Считают, что она возникает из трусости или подлости. Но Аня так не считала. Иногда ложь произрастает из любви. Когда Камила врет матери про свои оценки, это вовсе не из страха. Она лишь не хочет снова видеть, как мама расстроится. Когда ребенок без слуха и голоса исполняет песню на празднике, родители обычно лишь хвалят и восторгаются, а не рубят правду, мол, куда тебе рот открывать, бездарь. И это тоже из-за любви. И Саша, её Саша — она не могла, просто не могла так поступить с целью сделать больно. Саша, которая умела обнять в нужный момент. Саша, которая всегда перед поцелуем так аккуратно и нежно заправляла прядку Аниных волос за ухо. Саша, которая могла быть такой смущенной, трепетной и робкой. Саша, которую она знала, — не могла специально, злонамеренно, не могла. У неё наверняка были причины. Аня села, потерла глаза и безразлично уставилась в окно, наблюдая, как вереница фонарей МКАДа остается позади. Сама она разве была честной с Сашей _во всем_? Хотелось бы ответить «да», но нет, не была. Из-за любви, вне всякого сомнения. Каждое «Всё нормально» в ответ на Сашин вопрос «Как себя чувствуешь?» был по сути ложью. Иногда маленькой, а иногда и побольше. Стискивать зубы и улыбаться, когда больно, было скорее привычкой. Не реветь перед теми, кто дорог — тоже. Никогда не рассказывать о самом страшном. И о страхах в целом. О плановом визите к кардиологу, который добавляет в карточку новый диагноз к уже имеющимся. А новые таблетки — к тем, что и так едва помещаются в верхний ящик комода. И всё это вовсе не для того, чтобы стало лучше, а чтобы не стало по крайней мере хуже. Хотя Аня примерно знает, что и как будет потом, и это страшно. А на следующий день Сашка — забавная и смешная — болтается в спортзале на перекладине вниз головой, подметая рыжей косой полы, и наивно спрашивает. — Ты совсем теперь на физру ходить не будешь? Почему? Аня старается отвечать уклончиво. Вроде как ничего страшного. Хотя неработающие почки сломали нормальную работу сердца, а дальше, видимо, случится какой-нибудь полный коллапс. Но если сказать это Саше, ей станет уныло, тоскливо и больно. Потому приходится отшучиваться и улыбаться, тайком проглатывая вставший в горле комок. Ведь для любимого человека хочется быть причиной счастья. Никак не уныния и тоски. А значит как тут без большой маленькой лжи? Среда. Саша вновь не появилась в школе, и это уже не стало сюрпризом. Хотя до последней минуты перед звонком Аня продолжала нервно оглядываться на двери класса. В телеграмме тоже висела тишина. Саша не писала, но и Аня теперь тоже ничего не спрашивала. Она не видела смысла в разборках. «Ах, да я всё знаю. Да как ты могла?» — глупости и драма. Она всегда считала, что если человек недоговаривает что-то, значит ему так нужно. А клещами правду тащить — только сделать хуже. Радостнее, впрочем, от этих рассуждений не становилось. Во время большой перемены Аня без энтузиазма и аппетита ковыряла вилкой свой обед. Алина всё еще стояла возле раздачи и о чем-то ну очень активно разговаривала с Алёной из «Б» класса. Камила же, с видом человека, который вдруг внезапно преисполнился в своем познании, вынула из сумки книгу. — Это бриллиант! — сказала она воодушевленно. — Теперь я всё поняла про отношения. — Завидую, — хмыкнула Аня. — Нет, ты послушай. Всё ведь так элементарно, оказывается. Просто люди не понимают друг друга, потому что говорят на разных языках! — Да вроде гугл-транслейт уже изобрели. — Я про языки любви, — Ками пустилась в долгие рассуждения о том, что подчерпнула из книги. — Кто-то выражает любовь словами, а кто-то к разговорам не склонен, ему проще тортик испечь и так показать чувства. А кто-то более тактильный… Вот какой твой язык любви, как считаешь? Аня пожала плечами, а Ками снова глянула на книгу с нескрываемой нежностью. — Мой, наверное, всё-таки слова… Алина наконец подошла и плюхнулась с подносом к ним за стол. — Вот никогда бы не подумала, что Трусова оказывается сердцеедка! — сказала она с ухмылкой. От прозвучавшей фамилии у Ани всё внутри сжалось. Они с Ками вопросительно уставились на Алину. — Алёна только что рассказала, что Гоша слышал от Пети, что за нашей Сашечкой ухлестывает его друг! И они того. Мутят. Ха, а в школе ведет себя, будто только одна математика на уме, ну гляньте-ка. — Петин друг? Моего Пети? — удивилась Ками. — Он вроде уже не твой, твой же теперь Андрей, нет? — Ну мой бывший… краш… Бывший краш. — поправилась Камила. Аня все еще смотрела на Алину и пыталась переварить услышанное. Хотя что там переваривать. Информация была простая, как дважды два. Только вот Аня совсем не была готова её услышать. Не так по крайней мере. Не сейчас. Не в столовке, не от Алины между делом. — Ну да, — Алина, не ведающая, что принесла Ане новости, которые превращали её внутренности в сплошной лёд, беспечно продолжала болтать с набитым ртом. — То-то её и в школе который день нет. Видать не до нас им, влюбленным голубкам. Аня пыталась незаметно ущипнуть себя, ведь это не могло быть правдой, только сном — дурацким кошмаром. Или могло? Алина и Ками снова переключились на обсуждение языков любви. Вот так просто. Будто ничего и не случилось. Никакого конца света. А Ане оставалось собирать все силы только бы не уронить вилку и не показать эмоции, ни одной лишней. Что ж, навык рыдать невидимо и беззвучно, к несчастью или счастью, был у нее хорошо отточен. Насочиняв с три короба про срочные дела дома, она сбежала от подруг, как только появилась возможность. Глейха пришлось ждать двадцать минут. Аня могла бы посидеть это время в школе, но вышла на морозную парковку. Она будто и не чувствовала холода. Или скорее чувствовала, но не хотела с этим ничего делать — пусть пробирает, пусть будет так холодно, чтобы аж до боли. «Ты же знала всё заранее. Ты же знала, что так будет. Знала, знала, знала» Вот так, по кругу, хотелось задавать себе вопросы. Почему-то не Саше, нет. Не было желания ни написать ей, ни позвонить, ни заорать в трубку «За что?» Только спрашивать саму себя. «Почему не догадалась раньше?» «Когда всё пошло не так?» «А могло ли не пойти?» Нет, не могло. Не могло быть так хорошо и долго. Так счастливо, тепло и навсегда не бывает. Глейху пришлось наговорить про плохое самочувствие. И это даже почти не было враньем. Что-то внутри Ани отчаянно сопротивлялось. Ведь она любила Сашу. А человек, которого она любила, разве мог? Но ведь ей стоило догадаться раньше. Что-то же мучило Сашу последнее время. Что-то, о чем она не могла сказать Ане. А тот разговор почти месяц назад? Может уже тогда?… А может — и об этом думать было больнее всего — Саше стало неприятно с ней общаться после того, что между ними случилось на чертовых матах в чертовой комнате для спортивного инвентаря? Аня напоминала себе, что не имеет никаких прав. Саша не её девушка. Саша не обещала «долго и счастливо». Аня и сама этого не просила и не хотела — именно для такого случая. Чтобы не было драматичных расставаний и выяснения отношений. За что боролась, на то и напоролась. Было лишь чертовски обидно, что она узнала обо всём так. Дома, как назло, среди бела дня был отец, что большая редкость. Алиса тоже. Аня решила, что бог явно надумал за что-то её сегодня наказывать, потому что отцу именно сейчас потребовалось поговорить. А она не могла говорить, она хотела только одного — дойти до своей комнаты и превратиться в лужу. — Мы как раз говорили, что было бы хорошо, если бы в субботу ты взяла на себя детей тех, кто придет семьями. Мы, конечно, позовем аниматоров для малышей, но сама понимаешь… Аня уставилась на отца, не зная, как подавить нахлынувшее раздражение. Какое значение для неё сейчас имел гребаный приём в гребаную субботу? — Нет, я не хочу. Я уеду на выходные к Камиле, — вдруг выпалила она неожиданно даже для самой себя. Аня висела над пропастью отчаяния — такой глубокой и черной, что терять уже было нечего. — Нюта, ну не начинай эти глупости. Нам надо знакомиться с новыми соседями. Всей семьей. А ты уехать удумала, не дури. Так вот, аниматор будет для малышей, а… — Я же сказала, я не буду в этом участвовать. Не хочу! — она сжимала кулаки и не собиралась сдаваться. Злость, сидевшая внутри, расплавилась и вылилась, наконец, наружу. — Нюта! - отец смотрел на неё ошарашенно. — Вот, — Алиса встряла в разговор. — Вот они плоды твоего воспитания. А я говорила. Аня еле сдержалась, чтобы не послать Алису к черту. Они никогда не ругались открыто при отце, это было что-то вроде негласного договора, но теперь Аня не была уверена, что сдержится. — Так, ну-ка прекратили все, — отец развел руки в стороны, — Не хочу ничего слышать. Ты никуда не поедешь и останешься в субботу дома делать то… — Если останусь, то в своей комнате! — перебила Аня. — Кувыркайтесь с гостями без меня, отстаньте от меня просто и всё. — А ты меня слушать не хотел, — опять встряла Алиса. — Я предупреждала, Стас, что ты ее разбаловал. Теперь полюбуйся. Никакой благодарности. Даже самую малость ради семьи сделать — и то через скандал. Станислав опустился в кресло и устало потер лоб. Кажется, всё это было для него, привыкшего к спокойной тихой дочери, слишком. — Лисочка, ты погоди, я сам разберусь, — сказал он, кивнув Алисе. Та лишь цокнула языком. Тогда отец обратился к Ане. — Ну и вот для чего, скажи, этот запоздалый бунт? Мне другие родители говорили, что подростки чудят, но я был уверен, что нас с тобой это не коснется. Ты всегда была послушная девочка. Так зачем сейчас лезешь в бочку? Я не так много от тебя прошу, всего лишь быть с нами в субботу и… — Нет, — Аня больше не повышала голос, но и твердости он не терял. — Аня, да почему? Объясни ты русским языком. — Просто не хочу. Она развернулась на пятках и вышла на застекленную веранду. Оставаться в доме было слишком душно. Во всех смыслах. Аня села на качелю, накинув плед, и ощутила, как вместе со злостью её покидают и силы. Двери позади снова клацнули. Неужели отец всё-таки с ней не закончил, и они сегодня побьют рекорд по продолжительности разговора?.. К Аниному ужасу на веранду вошла только Алиса. Она деловито прошагала вдоль помещения, оглядывая его, будто видит впервые, и затем повернулась к Ане. — Значит, будешь в субботу весь день сидеть в своей комнате? — Значит буду. — Тогда хочу напомнить, что не существует никакой _твоей_ комнаты. В этом доме нет ничего твоего. Не заработала еще. Аня сжала зубы. Она ненавидела эту женщину каждой клеткой тела и надеялась, что её взгляд передавал это достаточно выразительно. — Зато ты заработала. Удачно выйдя замуж. — А это не твоего ума дело, — ухмыльнулась Алиса. — Но да, этот дом наполовину мой вполне себе юридически. К твоему неудовольствию. И ты мало того, что сидишь у нас на шее, так еще и огрызаешься. — Чего ты от меня хочешь? — спросила Аня. Уже скорее устало, чем зло. Алиса вдруг сделала нечто странное. Она подошла и присела перед Аней на корточки. Со стороны могло бы показаться, что между ними происходит какая-то очень доверительная и добрая беседа. Женщина улыбнулась. — Хочу тебе просто кое-что напомнить, Анечка, — её голос зазвучал мягко, как бархат. — Любезный мой цветочек, ты же без нас никто. Ноль. Маленький беспомощный уродец. Раньше таких топили, как бракованных котят. Кому ты такая нужна, если даже собственной матери не сдалась? Она встала и все так же с улыбкой, но уже более привычным тоном добавила. — Твой отец — единственный человек в мире, который тебя терпит и потакает всем твоим капризам. Цени это. И в субботу будь добра сделай всё, как он просит. Не надо нам зубки показывать, не доросла еще. Аня завернулась в плед с головой, и когда двери за Алисой закрылись, вздрогнула и нервно закусила пальцы правой руки зубами — сначала до отметин на коже, потом и до крови. На слова Алисы всегда можно было плевать, кроме тех случаев, когда они очень не вовремя оказывались правдой. Что ж, пора было перестать себя обманывать. Беспомощные уродцы и правда не нужны. Даже таким, как Саша — а Саша была самым добрым и самым светлым человеком на этой планете. Да, Аня до сих пор так считала. Просто сердцу не прикажешь, если оно вдруг замолчало и перестало откликаться на кого-то. А что всё так вышло — не её вина. Сашка стала заложницей своей же доброты как раз. Видимо, не знала, как Ане всё рассказать, не решалась, не хотела ранить — вот и оставалась где-то рядом из жалости. Меньше всего Аня хотела, чтобы с ней оставались из жалости. Так и эдак старалась этого избежать, но не вышло. Мысли о Саше слишком долго были её приютом и спасением, даже когда она была физически не рядом. Даже теперь её образ в голове оставался всё таким же — улыбчивым, летним, солнечным. Хотелось, конечно, хотелось еще немного побыть наивной и эгоистичной. Схватить этот образ за рукав и реветь: «Не уходи. Ты же так нужна мне. Останься еще ненадолго, совсем на чуточку, пожалуйста!» Только это ничего не изменит. Кто остыл — уйдет. Даже если самому больно от этого. Но… «Я же без тебя тут совсем одна, Саш…» Слезы катились из глаз непроизвольно — Аня едва успевала вытирать их краешком пледа. И, как всегда, беззвучно. Она уже и забыла, наверное, что можно плакать по-другому. Но даже на самом дне отчаяния у Ани всё еще оставалось то, чего ни отец, ни тем более Алиса никогда не поймут. Память и знание, что пусть и не долго, но она любила и была любимой. Почему-то считается, что если сорок лет вместе прожили, то это любовь. А если судьба дала только один день счастья — значит глупость и не взаправду. Но ведь и один день может быть таким, что человек будет вспоминать его всю жизнь, греться его теплом. Каждой минутой. Аня так вообще была счастливицей. Таких дней у неё было много. И она всегда будет помнить, как в зимнем парке Саша вдруг, вот так внезапно и посреди разговора, чмокнула её в щеку. И тогда Аня превратилась на мгновение из мыслящего существа в мысль — нематериальную, а потому невесомую. Этот миг стоил всего.