Forest: we're blind

— Расставь в алфавитном порядке. Стеллаж там, — в руки Хёнджина приземляется тяжеленная кипа книг, от которой он чуть не теряет равновесие, но чудом остаётся стоять на своих двух. Он еле переставляет ноги, с черепашьей скоростью двигаясь к месту назначения. Такими темпами Хёнджин дойдёт до нужного отдела только к завтрашнему утру.       Старуха-библиотекарша, с протезом вместо одного глаза и дряхлой, обвислой кожей, смотря на потуги бедного парня, только раздражённо вздыхает и, взяв всю стопку в свои руки, несёт их к нужной полке. Хван искренне не понимал, откуда у неё столько силы в этом старушечьем теле, но все вопросы отпали, когда один раз эта с виду обычная бабулька передвинула огромный стеллаж в одиночку.       Издав недовольный звук, больше похожий на кряканье утки, библиотекарша поставила стопку на пол и, взглянув на Хёнджина одним своим глазом, который почему-то отличался от протеза по цвету, поковыляла пить чай в другой конец библиотеки.       Библиотекарша по имени Сон Харам хоть женщина и сварливая, но парню она даже нравится. Хёнджин и Харам быстро нашли общий язык: они не разговаривали вообще. Вернее сказать, старушка отдавала приказы, а Хёнджин кивал головой и шёл выполнять, попутно задавая вопросы, на которые получал презрительный взгляд, прямо говорящий: «Ты идиот или просто притворяешься?»       Так и проходят их дни в библиотеке: Сон Харам пьёт чай и решает судоку, Хёнджин — с трясущимися от перенапряжения руками таскает тонны книг, вытирает полки и переставляет, переставляет, переставляет… от огромных тысячастраничных томов до тоненьких газетёнок и журналов.       Хван за прошедшую неделю таких отработок приноровился и научился справляться со скверным характером библиотекарши. Любая старушка подобреет, когда увидит в своём поле зрения (в случае Харам, в поле зрения только одного глаза) конфеты или шоколад, а в условиях Леса такой подарок расценивается как самый ценный из возможных. Так и получилось: Хёнджин обнаружил слабость бабушки к сладкому, выпросил у Чонина пакет шоколадных конфет и носил ей, а Харам иногда давала ему бездельничать. Потом «совершенно случайно» у библиотекарши появилась лишняя кружка, и вот они уже пили чёрный чай и решали судоку вместе. Но работать парню всё равно приходилось. Хван смотрит на стопку, потом на самую верхнюю полку, на которую указывала Харам и до которой он не дотягивался. С тяжёлым вздохом, Хёнджин решает, что стремянка ему не помешает. Притащив из дальнего угла и приставив лестницу к стеллажу, он принимается выискивать авторов на букву «А»: Агата Кристи, Артур Конан Дойль, Аллан Пинкертон… Сплошные детективы! «Разве это не должно быть в другом отделе?» — Хёнджин сводит брови к переносице, рассматривая обложки, а после просто пожимает плечами. Раз библиотекарша сказала, значит нужно выполнять.       Набрав пару книг, он взбирается по лестнице. Первое время Хёнджин жутко боялся залезать на этот доисторический экспонат именуемый стремянкой, потому что та скрипела и чуть ли не разваливалась от малейшего дуновения ветерка. Но он быстро привык, да и альтернативы никакой не было. Хван вогружает на полку свою ношу и принимается переставлять их, вместе с этим в голове проговаривая алфавит. В первый ряд отправилась Агата. Хёнджин литературой не сильно интересовался, но неоднократно видел её томики на прикроватной тумбочке у Чонина.       Однажды, как это всегда бывало, он коротал вечер у Яна в комнате: Чонин читал свои книжки, а Хёнджин просто лежал, положив голову ему на грудь, слушал приятный шелест страниц и чужое размеренное дыхание, от которого вместе с грудной клеткой поднималась и опускалась собственная голова. Февраль две тысячи одиннадцатого выдался суровым: за окном бушевала метель, её свист доносился через неплотно закрытые ставни окон. Снег большими хлопьями взвивался в воздух, ударяясь о заледеневшие стёкла. Со смерти Чана прошло около двух месяцев. — Чонин, — тихонько тянет Хван, нарушая тишину. Ян, ни слова не говоря, приподнимает книгу, заглядывая в чужое лицо. Он вопросительно приподнимает обе брови в ожидании ответа. — Мне скучно. Почитай вслух. Чонин удивлённо моргает, и вдруг его рот расплывается в улыбке. Хёнджин никогда не видел, чтобы люди могли так улыбаться: нежно, без ехидной насмешки, до ямочек на щеках и морщинок возле глаз. Даже Чан. В его извечной улыбке сквозила неподдельная грусть прожитых лет, горький опыт, обременяющий собой жизнь. Ян возвращает книгу на место, отлистывает в самое начало и начинает читать. — Около пяти часов зимнего утра… Слова льются мёдом, быстрой речкой бегут, погружая Хёнджина под воду, заключая в свои объятия букв, строк, предложений и абзацев. Он закрывает глаза. Воображает, будто он в лодке посреди огромного океана. А мерно вздымающаяся чужая грудь не что иное, как волны. Хван ложится щекой на корму, ощущая покачивания, убаюкивающие и приносящие то, чего так ему не хватало. Спокойствия.       Хёнджин с кроткой улыбкой смотрит на «Убийство в "Восточном экспрессе"» и ставит книгу на законное место. Внезапное приятное воспоминание придаёт сил, и парень с уже большим энтузиазмом расставляет остальное. Следом идёт Аллан Пинкертон: на обложке книги красовался позолоченный глаз и название книги чуть внизу — «Мы никогда не спим». Хван лишь горько усмехается. За эту неделю ему ни разу не удалось проспать больше часа не подрываясь на кровати от страшных воплей в ушах. Досыпать приходилось где попало: в аудитории, в библиотеке, прячась в самых дальних её углах, и иногда у Чонина под треск старого телевизора, на котором он по десятому кругу включал одни и те же фильмы. А потом нужно было перед всеми извиняться. И перед учителями, и перед Сон Харам, и перед Чонином в особенности. Последний, кажется, был обеспокоен больше всего, изредка с немым вопросом в глазах поглядывая на Хёнджина в столовой или в коридоре.       Вдруг Хёнджин слышит предательский скрип стремянки. Она чуть покачивается в сторону, и тут же снизу доносится отдающийся эхом удар по металлу. Лестница накреняется и начинает падать. Хван от испуга пытается зацепиться за стеллаж, но тщетные попытки удержаться ни к чему не приводят, и парень летит на пол вместе со стремянкой. Затылок ударяется об пол, в глазах на секунду темнеет. — Долго будешь там валяться? — знакомый голос режет слух, отдаваясь пульсирующей болью в голове. — Да ты больной… Просто конченный… — Хван сдавлено стонет, прикрывая глаза.       Ли Минхо сам нашёлся.       Хёнджин встаёт, держась за ушибленное место, пытается прийти в себя и сфокусироваться на двоящемся лице Минхо. О, эта усмешка преследовала его везде, даже в самых страшных кошмарах. А теперь её ещё и две. — Как ты меня нашёл? — шипит Хван сквозь зубы, потирая затылок. Шишка точно будет. — Да так, птичка напела, — Ли расплывается в широченной улыбке, больше похожей на совершенно хищный, волчий оскал. Обходит парня, будто рассматривая со всех сторон, и снова возвращается в поле зрения Хёнджина. — Напомни мне, чтобы я твоим птичкам глотки перерезал, — Хёнджин отряхивает одежду и со скрипом ржавого железа возвращает стремянку в стоячее положение. — А то они слишком много щебечут. — Какие храбрые речи… — Минхо показушно зевает, прикрывая рот ладонью, и опирается плечом о стеллаж. Всё происходящее его забавляло: парня выдавали вечно смеющиеся карие глаза.       Хвану уже порядком поднадоела вся эта игра, в которую Ли постоянно втягивал его. Раздражение поднималось откуда-то изнутри, выходя наружу через колкие фразы и едкие замечания. Язвил он скорее от бессилия. Всё, чего Хёнджин хотел — умиротворения и гармонии, которая у него была до появления Минхо на горизонте. Если бесцельное, призрачное существование вообще можно было назвать гармонией. — Ну и зачем ты припёрся? — Хван складывает руки на груди, скептически осматривая парня перед собой. Ли Минхо заменил зелёный пиджак чёрной кожаной курткой. Видимо, та кофта была не последней одёжкой в его гардеробе. — Наверное, должна быть причина, почему ты вдруг решил одним будничным днём отправить меня в свободное падение с лестницы? — Причина, конечно же, есть, — Минхо перестаёт подпирать полки, вместо этого сокращая расстояние так, чтобы разговор было слышно только им двоим. — Мы не закончили в тот раз. Не желаешь взять реванш? — Не закончили? — Хёнджин удивлённо поднимает брови, прежде чем выдохнуть смешок, и тут же, прищурив глаза, добавить: — А мне кажется, что исход и так был понятен.       Он пальцами надавливает на чужой живот прямо туда, где сделал порез, и закономерно слышит чужое шипение. Ли втягивает воздух сквозь стиснутые зубы и хватает Хвана за руку, сильно сжимая. Хёнджин пытается вытащить ладонь из цепких пальцев Минхо, но тот ещё больше стискивает конечность, медленно выворачивая запястье. Небольшое железное колечко, которое Хёнджин носил на безымянном, врезается в собственные пальцы. — Отпусти нахер, — Хван громко выругивается от боли, пока Минхо заламывает его руку всё больше. — Блять, Ли, я понял, отпусти меня!       Минхо пару секунд ждёт, напоследок чуть сильнее сжимая, а потом опускает. Хёнджин выдёргивает ладонь, принимаясь потирать онемевшую конечность. На внутренних сторонах среднего и мизинца красовались два красных рубца. Парень поджимает губы. — Ну так что? — Ли соединяет руки в замок за спиной, задирая голову, чтобы казаться выше сгорбившегося от боли Хвана.       Хёнджин смотрит на него исподлобья самым злым взглядом, который есть в его арсенале, будто пытаясь невидимым лазером испепелить вечную едкую ухмылку на чужом лице. А Минхо ждёт. Ждёт, что он согласится. Ведь ему наверняка известно, что Хван Хёнджин борется до конца, если даже и проигрывает. Отстоять себя — его главный приоритет.       Хёнджин рубит эти догадки на корню. — Я не дам тебе реванш, — выражение лица Минхо тут же становится незаинтересованным. Он разворачивается в направлении к выходу, как Хёнджин тихо добавляет: — Ты же понимаешь, что…       Ли поворачивается к парню. Видимо прочитав по взгляду, что тот хотел сказать, Минхо вмиг принимает серьёзный вид, отрицательно, даже неверяще, качая головой. — Нет… — …нам придётся рассказать… — Нет-нет, даже не продолжай, — Ли как болванчик мотает головой из стороны в сторону, про себя повторяя короткое «нет», словно мантру. — …о том, что произошло. — НЕТ! — голос Минхо срывается на крик. Эхо отскакивает от стен, быстро разносясь по всему помещению. Хёнджин не понимает причину ярости, того, почему сейчас Ли — воздушный шарик, готовый вмиг лопнуть от переполняющих его чувств.       Ему страшно?       В ту же секунду в проёме появляется злая Сон Харам. Она гневно шикает на раскричавшегося парня, прикладывая свой морщинистый палец к губам. — Простите… — он виновато кланяется. Недовольная старушка качает головой, разворачивается и уходит.       Стоит ей только скрыться за бесчисленными полками, как Минхо подлетает к Хёнджину, хватая того за плечи и встряхивая. Наверное, надеясь вместе с этим встряхнуть и мозг в черепной коробке, заставить Хвана одуматься. — Послушай, я даже слышать об этом не хочу! Если мы проболтаемся об этом кому-нибудь из администрации или Кану, они узнают о нашей потасовке, — с каждым словом его лицо приближалось ближе к чужому, а звонкий голос переходил в глухой шёпот. — И тогда нас в лучшем случае отсюда выпрут, а в худшем — Псы нас нашинкуют, подобно тому бедняге Гёнхи, сварят из нас суп, съедят и не подавятся. — Но… — Поэтому! — Ли перебивает, не давая Хёнджину возможности сказать, — Забудь то, что видел, и молчи. Понял? — Я не могу молчать! — Хван гневно шепчет, его голос чуть хрипит, срываясь. — Я даже спать не могу! — Думаешь, я могу? — Тогда давай расскажем, — на это Минхо лишь опять отрицательно качает головой. — Твою мать, Ли, я знаю, что ты всё видел! — О чём ты говоришь… — в его голосе сквозила неподдельная грусть, отчаяние вперемешку с бессилием. Он отводит взгляд, неспособный смотреть прямо в глаза. — Ты видел его! Я знаю, что видел. Скажи мне, кто это был, чёрт тебя дери?! — не выдержав, Хёнджин хватает парня за воротник рубашки, выглядывающий из-под кожанки.       Ли чуть приближается, вытягивая шею. В кадык упирается сжатая в кулак ладонь Хёнджина. — Я. Никого. Не видел. — выговаривает Минхо, делая акцент на каждом слове. — Как… — Хван в замешательстве смотрит на Минхо, мечась взглядом по чужому лицу, будто пытаясь найти в нём ответ на неозвученный вопрос. Он ослабляет хватку, отпуская воротник. — На нём была маска или что-то вроде того… В любом случае, — Минхо прикрывает глаза и тяжело выдыхает. Его напряжённые плечи опускаются, и парень будто становится меньше в размере, — я был не в себе и почти ничего не запомнил. Чёрт, да я даже не помню, как до комнаты своей дошёл! Это дохлый номер, Хван.       Руки Хёнджина безвольно падают вдоль тела. Надежда, что так долго теплилась где-то внутри, сейчас была вырвана с корнями. — Давай просто разойдёмся и сделаем вид, что всё нормально. Ничего не было, — Ли натягивает привычную улыбку, теперь кажущуюся совершенно поддельной и неискренней. — Смекаешь, красная шапочка?

***

      Эти сны всегда были одинаковыми. Повторялись из раза в раз. Он бежал в кромешной темноте, так долго, что тело начинало болеть. Мрак неисчерпаем. Он огромен, поглощает тебя подобно чёрной дыре, заполняет тебя всего изнутри. На то, что он опять в Старом лесу, намекала только мокрая трава под ногами. Всё было таким осязаемым, таким правдоподобным, что было сложно усомниться в реальности происходящего.       Человек имеет свойство выдыхаться. Чернота ночи неистощима. Всё кончалось тем, что он не мог дальше бежать. Не имел сил бороться — падал навзничь, в траву, в горы листьев, припадал к корням деревьев, проваливался в кроличью нору снова и снова. Слышал шаги. Свист. Взмах. Топор врезался ему в ногу. Собственный вопль.       Хёнджин научился засыпать. Хёнджин не научился нормально просыпаться.       Он подскакивает на кровати, в горле комом застревает немой крик. Его майка вся мокрая от пота, давно уже потеряла свой белый цвет. Глотку дерёт, будто он и впрямь только что бегал, во рту совершенно мусорный привкус, смешанный с вязкой слюной. Воздух из носа выходит со свистом. Страх не давал отдышаться даже наполовину. Проверь он сейчас пульс, наверняка бы зашкаливал до невообразимых цифр.       Хёнджин открывает окно. Осенний ветер обдувает разгорячённое тело. Конец октября не скупился на холодную погоду. Ночью была гроза: в воздухе застыл запах листвы и чего-то удушающего, приходящего только с раскатом грома, расстилающегося по заволочённому тёмными тучами небу. Было около пяти утра, судя по тому, как медленно светлело и как сквозь массивные облака продирался клочок небосвода. Курить не хотелось. Хотелось пить. Жалостливо и одиноко, натощак, то ли роняя слёзы прямо в бутылку, то ли эту же бутылку швыряя об стены. Прямо как отец когда-то.       Хван сдирает с себя прилипшую футболку, оголяясь перед природой и рассветной тишиной. На теле еле прослеживались старые шрамы. Только глубокая рана на плече всё ещё была перевязана бинтом и никак не хотела заживать. Он проводит рукой по выпирающим рёбрам: кости напоминали гитарные струны. И так впалый живот проваливался куда-то на уровень с внутренними органами. От еды до сих пор иногда тошнило, выворачивало наизнанку.       Подышав ещё с минуту, чтобы окончательно успокоить сердце и расшатанные нервы, он прикрывает окно, оставляя маленькую щёлочку для сквозняка. Включает настольную лампу — яркий свет ударяет по глазам, заставляя их заслезиться, а самого парня болезненно зажмуриться. На столе разбросано множество газет: Хёнджин прихватил их из библиотеки, чтобы почитать на досуге и окунуться в мир за пределами пансиона. Самым большим открытием было то, что этот самый мир не стоял на месте. Планета крутилась, люди продолжали рождаться, взрослеть и умирать. Всё поменялось до неузнаваемости и продолжало меняться, а Хван этого не увидел, не застал. Проживая в своём пузыре, ограничивающем его от внешнего мира, он всё пропустил. И сейчас пытался наверстать упущенное.       В глаза неожиданно бросается ярко-красный заголовок, скрытый под грудой бумаг: «Как в Лесу пропадают дети? Мать одного из учеников пансиона рассказывает шокирующую правду».       Хёнджин махом сметает всё ненужное со стола, откапывая из-под завалов газету. Пожелтевшие страницы тлели прямо в руках. Глаза жадно вчитываются в текст.       «… Джессика Бан согласилась дать нам это интервью и обличить один из самых крупных образовательных пансионов. — Миссис Бан, что сподвигло вас рассказать свою историю и историю вашего сына нашему изданию? — Я хочу, чтобы родители, дети которых обучаются в этом заведении, открыли глаза и наконец увидели всю правду. — Расскажите нам всё с самого начала? — Мне было всего 17 лет, когда я забеременела от насильника. Моя семья не согласилась на аборт, и я родила мальчика. Назвала его Кристофером. Было очень тяжело: мы и так были бедны, но с появлением ребёнка всё стало ещё хуже. Я пыталась совмещать учёбу, работу и заботу о Крисе одновременно. Так продолжалось два года. И в какой-то момент обнаружила у себя в голове мысль, которая не давала мне покоя. Оставить всё. Уйти из этого мира. Мне пришлось отдать своего ребёнка в детский дом. Впоследствии, я очень много раз пожалела, что сделала это, но тогда у меня не было выбора. — Как вы узнали, что ваш ребёнок находится в пансионе? — Моя жизнь наладилась. Я вылечилась от депрессии, вышла замуж. И мне захотелось всё исправить. Даже если бы он меня не узнал, не признал бы во мне мать, я бы узнала его и признала бы в нём своего единственного сына. Я пришла в тот детский дом спустя шестнадцать лет. Я понимала, что его там точно не найду, но мне нужно было узнать, что с ним сейчас: нашёл ли он семью или с восемнадцатилетием ушёл узнавать мир самостоятельно. Но там мне сказали, что Кристофера перевели в частное учебное заведение, ещё семь лет назад. — Что вы предприняли, когда узнали об этом? — Тогда я начала писать в Лес письма с просьбой о встрече с Крисом. Но они либо не доходили, либо не получали никакого ответа, кроме стандартных отписок о том, что моё сообщение получено и находится на рассмотрении. Мне пришлось ехать туда самостоятельно. Это место… Не представляю, как родители собственноручно могут сдать туда своих детей… В общем, я прибыла туда вместе со своим мужем. На входе никого не было, пришлось искать директора этого заведения самим. Мы нашли Кан Доджуна и прождали в приёмной около часа, пока нас наконец не впустили. Но он сказал, что мой сын никогда у них не обучался! Я знала, что это было ложью! Мне пришлось пройтись по администрации, но всё как один твердили, что не знают Кристофера. Я обошла весь Лес. Я искала правду везде. И в конце концов нашла. Я нашла могилу своего сына. Эти твари убили моего сына! Позже Кан признался во лжи, но сказал, что это был суицид. Я ему не поверила. — Почему вы считаете, что вашего сына убили, а не он наложил на себя руки, как заявляют представители этого учебного заведения? — Они не предоставили ничего! Ни отчёта о вскрытии, никаких заключений судмедэксперта, даже свидетельства о смерти! Документы об обучении моего сына либо были скрыты, либо уничтожены. Кан Доджун скрыл от меня смерть моего сына, сделал вид, будто его никогда не существовало! А если это и суицид, то насколько там ужасные условия для жизни! Я намерена судиться с пансионом. Мой Крис умер по вине этих людей, и я не спущу им это с рук!..»       Из раздумий выводит упавшая на бумагу капля. Хёнджин не заметил, что начал плакать, и теперь слёзы пеленой застилали глаза. Хван пытается проморгаться, но выходит хреново. Руки мажут солёные дорожки по щекам, стремясь убрать весь этот стыд.       Хёнджин был в бешенстве.       Он знал, что это не суицид. Всё его нутро противилось этой версии, и до сих пор он думал, что Чан сделал это не самостоятельно. Хёнджин думал, что ему «помогли» олдгроувцы. Довели его до такого состояния, что он уже не смог сопротивляться соблазну закончить жизнь таким образом. Но теперь под подозрение попало всё управление Леса, вся его верхушка. Зачем Кану покрывать убийцу? И потом, если, по словам Джессики Бан, вся администрация сказала, что не знают Чана, то…       Они все в сговоре?       В стекло врезается что-то тяжёлое и с протяжным криком падает на землю. Хван высовывает голову наружу. Под окном лежала птица. Крылатая нечисть оказалась вороной, которая после удара пыталась подняться. Её размашистые чёрные крылья терялись в траве, хлопали по земле в попытке взлететь. В конце концов, ворона поднимается и, громко гаркнув напоследок, улетает восвояси с периодическими криками.       «Ворона, залетевшая к вам в окно предвещает болезнь или смерть. Если ворона кружит над вашим домом и каркает — быть беде».       Хёнджин собирался совершить самую большую ошибку в своей жизни.