Forest: we're blind

      В который раз Хёнджин оказывается перед дверью. Костяшки пальцев аккуратно выстукивают незамысловатый ритм. Что он здесь делает? Хотел бы и Хван знать ответ на этот вопрос.       Из комнаты доносятся приглушённые звуки, знаменующие о том, что в ней всё же кто-то есть. На стук никто не отзывается. Проходит около минуты — ничего не происходит. Хёнджин решается попробовать ещё. На этот раз громче, с напором дубасит кулаком: упрямость и потерянное терпение бросаются на дверь, пытаясь войти. За стенкой затихают, и тут же становится слышны какая-то возня и шуршание.       Дверь распахивается, чуть не сбивая Хёнджина с ног. Ли Минхо почему-то посчитал хорошей идеей встречать непрошеных гостей полуобнажённым. Разворот покатых плеч бьёт в глаза своей наготой, и Хёнджин тут же стремится отвести взгляд в сторону. Вместо этого он цепляется за шрам на неприкрытым ничем животе, и парень пытается спрятать предательскую улыбку, лезущую в самый неподходящий момент. Минхо опирается руками по обе стороны от проёма, не давая возможности заглянуть в комнату. — Ты бы хоть оделся, — Хёнджин откровенно насмехается над озадаченной и совершенно недовольной физиономией Ли. Пепельные волосы не были по-обыкновенному уложены и сейчас напоминали гнездо, в котором уже обжились птицы. Хван давит смешок. — Припёрся с утра пораньше и ещё командуешь, что мне делать? — Минхо кривит губы. Неожиданная встреча его определённо не обрадовала. — Что тебе надо? Мы в прошлый раз всё решили. — Не всё. Нужно поговорить, это касается... — Минхо, кто...       Из-за спины Ли вдруг выглядывает светлая макушка. Облако из блондинистых волос обрамляет миловидное лицо с россыпью веснушек на щеках и носу. В контраст с этим — впопыхах надетая рубашка (это было видно по неправильно застёгнутым пуговицам), съехавший набок галстук и накинутый на плечи зелёный пиджак. Рука была просунута только в один рукав, а второй безвольно болтался, как тряпка. Кажется, Хёнджин прервал что-то очень занимательное. — Ли Феликс, — выговаривает Хван, приветственно кивая. — Хван Хёнджин, — парень делает тоже самое. На секунду создавая тишину, Ли молчит, а после, с некой насмешкой в глубоком хриплом голосе, продолжает: — Разве рэдпайновцы имеют право здесь находится? — К тебе такой же вопрос, — спрашивает Хёнджин, подпустив в голос яду, и склоняет голову в бок. Он знает, как это подействует на Феликса: Ли оскорблённо сжимает губы, его взгляд заостряется. В карих, по-оленьи круглых глазах Феликс выращивал ледяные глыбы.       Ли Феликс был наглядным примером того, что бывает, когда общаешься с Красными. Он больше не вхож в элитный круг Олдгроува — изгнан, запятнан и сломлен. Хёнджин знает его непосредственно через Бан Чана. По глупости своей, Чан принял его в свои ряды, за что потом и поплатился.       Это было в тот год, когда Чан умер. В две тысячи десятом — начало семестра. Совершенно потерянный Феликс, только прибывший в Лес, незнающий порядков проклятого места, был не против присоединиться к Бану. Но ни олдгроувцы, ни рэдпайновцы не оценили такого жеста доброй воли. В группировках начались волнения, и, в конце концов, ничем хорошим это не закончилось. Феликс ходил со сломанным носом и потерял авторитет на факультете, Чан — в крошечную щель двери, за которой постоянно стояла темнота, на вопросы о его состоянии говорил, что всё нормально. Ночью в Красном корпусе кто-то выл белугой от боли. В Зелёном кто-то тихо плакал.       Среди учащихся ходили слухи, будто эти двое даже встречались. Конечно же, это было неправдой. По крайней мере, Хёнджину хотелось так думать. Знать, что Чан не совершил бы такой ошибки. Разве мог он так поступить: полюбить одного из тех, против кого они боролись каждый день, кто не давал им спокойно жить?       Подстилка для олдгроувцев — вот, кем стал Ли Феликс. Такие связи потерянное положение не вернули. Но, наверное, давали хоть какую-то социализацию. Конечно же, никто не сознавался, что имел дело с Ли — ему было запрещено показываться на глаза верхушке Олдгроува, хоть и каждый из них не брезговал с ним спать. Не всегда пренебрегают тем, что презирают. — Мне нужно поговорить с Минхо. Ты же уже уходишь, да? — Хёнджин задаёт риторический вопрос, выдавливая из себя приторно сладкую улыбку, от фальшивости которой у самого заскрипело на зубах. — Вообще-то... — Иди, Феликс, — Минхо обрывает его на полуслове, кивком указывая на выход из комнаты. Парень не удосуживает Феликса даже мимолётным взглядом, не смея повернуться к нему лицом. Просто стоит, напрягшись, и ждёт, пока тот покинет помещение. — Но, Минхо... — Ты плохо слышишь? — Минхо наконец поворачивает голову. Оба Ли неразрывно смотрят друг на друга до тех пор, пока наконец Феликс не сдаётся, с поражением отступая. Минхо отходит от двери — парень вихрем проносится мимо с раздражённым видом.       Хёнджин смотрит Феликсу вслед, пока его фигура не скрывается за поворотом. Шаги затихают, вдалеке громко хлопает дверь. — Ты долго там стоять собираешься? — Минхо недовольно выдыхает, пальцами потирая морщинку между бровей.       Ли проходит вглубь комнаты. Хёнджин, не отвечая на заданный вопрос, ступает за ним. Хван никогда не был в комнатах корпуса Олдгроув, но чувствовал себя как на выставке в музее. Довольно просторное помещение, конечно же, в тёмно-зелёных тонах, встречало обивками мебели, расшитыми золотыми нитями, и дубовыми лакированными поверхностями. Под ногами валялась пара коричневых подушек, в пепельнице на тумбочке тлел окурок сигареты. Густое облако сизого дыма поднималось под потолок. Двухспальная кровать — мечта любого ученика пансиона — стояла рядом с письменным столом и была в полном беспорядке: вкслоченное одеяло напоминало что-то бесформенное, простыня была наполовину на полу, касаясь его своей белоснежной чистотой. Хёнджин давит в себе желание присвистнуть. — Я помешал? — Хван медленными шагами меряет комнату, рассматривая незамысловатые картины на стенах. Скучные натюрморты не пестрили красками, но выполнены были на удивление хорошо. Останавливается под одной: в нарисованной вазе гнили бордовые розы, рядом широкие мазки масляной краски формировали что-то отдалённо напоминающее яблоко — и хмыкает, задрав повыше голову. Хёнджин решает бить не в бровь, а в глаз. — Трахаешься с Феликсом? Серьёзно? — Не твоё собачье дело, с кем я трахаюсь, Хван, — Ли заводится не на шутку: видимо, для него это больная тема. Брови агрессивно сдвигаются к переносице, ещё чуть-чуть — начнёт кусаться, клацая зубами.       Хёнджин лишь улыбается ядовито и с прищуром. Игра начинает нравится, когда ты в роли нападающего. Сегодня Хван вытянул белую пешку — первый ход был за ним. — Ты ко мне завалился, чтобы мою личную жизнь пообсуждать? Если у тебя ничего важного, то уходи, — Минхо принимается убирать бардак, ворча ещё что-то себе под нос. Подушки летят куда-то в тёмный угол за кроватью — не видишь проблемы, значит, её нет.       Хван достаёт из внутреннего кармана пиджака свёрнутую газету и кидает её на письменный стол. Ли поднимает взгляд, скрывая заинтересованность за раздражением. — Это ещё что за макулатура? — парень накидывает струящийся шёлковый халат на голое тело, не утруждаясь его запахну́ть. Полупрозрачная чёрная ткань всё равно ничего не прикрывала и имела чисто символическое значение. — Прочитай.       Минхо садится за стол, закидывая ногу на ногу, цепляет на нос очки, которые до этого валялись где-то в груде хлама, и разворачивает газету. Хван никогда не видел, чтобы тот носил очки в стенах пансиона, но он, по всей видимости, не обременял свой вычурный, вызывающий стиль такими скучными атрибутами одежды.       Хёнджин отходит к окну. День сегодня солнечный, теплее, чем обычно. Окна в комнате Ли выходят прямо на внутренний двор: солнце ещё робко маячило где-то на всходе, словно не решаясь перенять права у мрака ночи, но кто-то из энтузиастов уже начал утреннюю разминку и наматывал круги по стадиону. По утрам ещё не так шумно, но было слышно, как громкие оуктрийцы засобирались на завтрак, друг за другом вываливаясь из дверей своего корпуса. Хван смотрит, как парни в светло-зелёной форме, с фиолетовыми джемперами под пиджаками, пересекают заросшее высокой травой футбольное поле и удаляются в сторону главного здания, хлопая дверьми столовой. Снова становится тихо.       Хёнджин поворачивает голову к Минхо. Беззаботное выражение лица, с которым Ли садился за стол, сменилось на какую-то сложную эмоцию и побледнело. За стёклами очков сквозило что-то непонятное. Шестерёнки в его голове крутились с бешеной скоростью — на лбу написано. — Что это такое? — Минхо наконец отрывает взгляд от текста, снимая очки, прикрывает глаза и надавливает пальцами на веки. На тонкой коже показываются синие нити сосудов. — Ты прочитал, — Хёнджин подходит к столу, опираясь на него одной рукой, бедро вжимается в столешницу, — так что сам скажи мне: что это такое? — Мы договорились не ввязываться. — Я беру свои слова обратно.       В густом, плотном воздухе, пропитанным сигаретным дымом, повисла напряжённая пауза. На тумбочке с жестяным призвуком тикали часы, напоминая о течении времени. Молчание затягивается. — Почему ты такой упрямый? — наконец проговаривает Минхо на выдохе, откладывая газету и прихлопывая её рукой сверху. Он нехотя поднимается со стула, отзеркаливая позу Хёнджина. — То есть ты считаешь, что смерть, как его там... — парень наклоняется над столом, чтобы подсмотреть имя в тексте, — Кристофера — это тоже убийство? — Именно так. — И что, — Ли заикается, сглатывая вязкую слюну, прежде чем понизить голос, — то, что мы видели тогда... тоже имеет к этому отношение? — Да. — Это абсурд. — Это логическое умозаключение. — Пусть так, — Минхо взмахивает рукой в воздухе, будто отмахиваясь от назойливой мухи. — Какое отношение к твоему Бану имею я? Чего ты от меня хочешь? — Ты поможешь мне, — Хёнджин направляет указательный палец на грудь Ли, вонзая короткий острый ноготь. Минхо отпихивает руку со звонким шлепком. На его коже остаётся красноватый полумесяц. — Мы не можем больше доверять Кану. Найдём самостоятельно и обратимся в полицию. У тебя есть связь с городом, и я не удивлюсь, если и в органах связи тоже имеются. — С хрена ли я должен тебе помогать? — брови Ли ползут вверх, теряясь за чёлкой, уголок губы приподнимается в ухмылке. — Тогда мне придётся доложить директору Кану о том, что Ли Минхо разгуливает с холодным оружием по исправительному пансиону для проблемных детей, — Хёнджин тоже улыбается.       Хван наблюдает редкую эмоцию на лице Ли — удивление. Неужели испугался? Но в противовес этому Минхо только разражается смехом. Чужой хохот разносится по всей комнате, улетая в открытую форточку на улицу. — Напомнить тебе, с кем я был в том лесу и по какой причине? У тебя тоже есть нож, не прибедняйся, — Ли утирает выступившие из-за смеха слёзы, от которых склеивались длинные ресницы, не переставая хихикать. — Донесёшь на меня — вылетим оба. Ты даже пискнуть не успеешь.       Хёнджин вдруг сокращает расстояние, подходя рискованно близко. Улыбка Минхо вблизи кажется ещё шире и от этого бесит ещё больше. Омуты чёрных глаз заинтересованно смотрят в ожидании дальнейших действий Хвана. — Ты, кажется, не понял, — голос Хёнджина становится глубже, от того и опаснее. — Мне больше нечего терять. Ни место здесь, ни денежная поддержка — меня это не волнует.       Это блеф. От начала и до конца. — Я с радостью посмотрю, как свергнут «короля Олдгроува», и с радостью сам же в этом поучаствую, Ли Минхо, — Хёнджин продолжает надавливать на больную мозоль: хочет залезть в эту рану поглубже и расковырять, чтобы знать, как далеко он может зайти.       Ему стоило попробовать, стоило попытаться. И смотря на то, как лучезарная улыбка блекнет на глазах, Хван понимает — это сработало. Рот Минхо перекосила кривая, разбитая ухмылка, уголок губы застремился вниз. Парень выдыхает горький смешок, куда-то в сторону отводя взгляд. — Это шантаж? — Ли проводит языком по верхнему ряду зубов, будто пытаясь счистить с них неприятный осадок. — Называй как хочешь. — Почему тебя так тянет лезть во всякое дерьмо? — Нас, скорее всего, видели, — Хёнджин нервно шкрябает пальцем по столу, оставляя на деревянной поверхности тонкие царапинки, — и он, кто бы это ни был, убьёт нас. Рано или поздно. Мы не можем никому доверять, поэтому в наших приоритетах действовать сообща. И как можно быстрее.       Ли некоторое время молча стоит, покусывая обветренные губы. — Ты же знаешь, что я тебя просто, блять, ненавижу, Хван Хёнджин? — Это взаимное чувство, Ли Минхо. — Допустим, я соглашусь помогать тебе... — было видно, с каким трудом даются Минхо эти слова. — Что дальше? У тебя есть план действий или что-то вроде того? — Есть одна идея. — Выкладывай, не тяни.       Хван наконец отстраняется от Ли, заглядывая в окно. На стекле вырисовывается собственное отражение — злой близнец из хрупкого мира зеркал и хрусталя. Красные волосы так отрасли, что их уже можно было собирать в хвост. Они горели на свету всполохом огня, переливаясь красочными алыми и рыжими оттенками. Хёнджин переводит взгляд на двор: солнце ярко сияет в зените, но выглядит холодным, как самый безжалостный айсберг. Здание главного корпуса отбрасывает тень на стадион во внутреннем дворе. Под раскидистыми ветвями деревьев, на зелени которых бликует свет и окрашивает её в сочные салатовые цвета, в том месте, где из окон классов и рабочих кабинетов их не было видно, стоит компашка чеснатовцев и курит. Сероватый дым идёт вверх, теряясь и путаясь в листве. Под их ногами прыгает птица, сверкая под лучами своим оперением, и склёвывает вместе с семенами растений окурки.       Сегодня без завтрака — уже поздно. — Мы выкопаем гроб.

***

— Нет, но это просто аморально! Это ни в какие ворота не лезет!       Хёнджин с видом вселенской скуки на лице покачивается на стуле, пока Минхо быстро ходит по комнате взад и вперёд, активно жестикулируя при этом. Парень взглядом следит: от окна до шкафа, от шкафа до двери, потом к столу и опять всё замыкается окном. От этого мельтешения перед глазами Хвана уже подташнивало, как на карусели, крутящейся по кругу. Он зевает, прикрывая рот ладонью. Стул резко наклоняется назад, и Хёнджин, вовремя хватаясь за край стола, избегает падения на пол. Из одурманенного повторяющимися действиями состояния выводит громкое восклицание Ли: — Я на это не согласен! — Минхо наконец останавливается посреди комнаты и, раскинув руки в стороны, ждёт реакции Хвана. Парень был похож на взъерошенного воробья. — Ты мне уже полчаса одно и то же повторяешь, — рэдпайновец сдерживает новый зевок. Голова Хёнджина приземляется на согнутую в локте руку. Скукотища. Просто тоска зелёная. Минхо носился по комнате уже битый час, не переставая возмущаться. — И ещё раз повторю! Я ни за что не пойду на эту херню, — высокий голос Ли становится ещё выше. Его большие кошачьи глаза были так широко открыты, что Хёнджин даже забоялся, что они вывалятся из глазниц — ходи и подбирай. — Да нас... Нас... Даже не знаю, что с нами будет после этого! Нас с твоим Баном рядом закопают! — Не закопают, если сделаем всё тихо. — Поймают и в колонию отправят! — Вот поэтому важно не попасться! — А если попадёмся? — Минхо пробирает истерический смех. Он проводит ладонью по лицу вниз, оттягивая кожу, а после возвращает руку на лоб, вплетая пальцы в волосы. — Дерьмо... Это, блять, конечная. Что ты там хочешь найти? Труп разложившийся?! — Да, но не полностью, — Хёнджин, устав от сидения на стуле, встаёт, вместо этого размещаясь на подоконнике. Волны сухого солнечного жара обдают спину, нагревая ткань пиджака и оголённый участок кожи на шее. Хван ёжится от внезапных мурашек. — Если они убили его так же, как и Гёнхи, то нам повезёт найти ещё и отрубленные конечности.       На последнем предложении хотелось сблевать прямо на этот шикарный, малахитового цвета ковёр, но Хёнджин вовремя сглатывает позыв. Желчь идёт обратно по глотке. Конечно, Хван думал, что это полное безрассудство, мерзость и все прилагающиеся к этому слову синонимы. Но у них, кажется, не было другого выбора. Если только... — У тебя есть план получше? — Хёнджин поднимает глаза на Ли, мечась взглядом по чужому лицу.       Минхо приседает на край кровати, зарываясь руками в копну пепельных волос и немного оттягивая их у корней. Около пяти минут они сидят в полной тишине. Сегодня суббота, спешить некуда. Хван прислушивается к тому, как за окном трелью заливается шайка воробьёв и какое-то насекомое неутомимо стрекочет с завидной периодичностью. Это молчание продолжается до того момента, пока Ли вдруг не прищёлкивает пальцами. Над его головой загорается невидимая лампочка прозрения. — Есть идея, — Хёнджин вопросительно наклоняет голову, жестом призывая парня продолжать говорить. — И имя ей — Даяна Вуд.

***

— Так что нам нужно сделать? — Ну, для начала — ударь меня.       Хёнджин незамедлительно влепляет Минхо кулаком по лицу. Тот отшатывается, запрокидывая голову от удара, и еле-еле возвращает себе равновесие, а вместе с ним и способность мыслить. — Твою мать, ну не так же сильно... — Ли зажмуривается от головокружения и звона в черепной коробке, дотрагиваясь рукой до разбитой губы. На подушечках пальцев остаётся кровавое пятно. Минхо болезненно стонет и шипит, сжимая челюсти. — Ты сам сказал тебе вмазать, а теперь ещё и недоволен? — Хван вскидывает брови вверх. — Я всегда слышу «ударь меня», когда ты открываешь рот, поверь мне.       Из носа Минхо вдруг начинает течь запоздалая струйка крови, очерчивает носогубную складку, убегая вниз по губе. — Я тебя случайно нос не сломал? — Хёнджин смотрит, как руки Минхо вмиг взметаются вверх, озабоченно дотрагиваются до переносицы, проверяя на возможность сломанных костей. — Хочешь я пощупаю? — Не надо мне ничего щупать, ты мне уже и так «нащупал»! — смешно пищит Ли с зажатым пальцами носом, пытаясь вытереть кровь, продолжающую стекать с губ до подбородка. Она капает на воротник, оставляя на белой рубашке красный ржавый след. — Ой, да как скажешь, — Хван закатывает глаза к потолку. — Дальше что? — Дальше, — Минхо шморгает носом, пытаясь втянуть кровь обратно и остановить от неизбежного падения на одежду, — я зайду в медпункт, а ты — в архив. Буду отвлекать мисс Вуд, а ты там пока покопаешься в бумажках. Найдёшь экспертизу или что-то подобное — дашь знать как-нибудь.       Кабинет доктора Со и архив, где хранились медицинские заключения и истории болезней всех учеников пансиона, находились рядом и внутри были разделены дверным проёмом так, что из одного помещения можно было спокойно попасть в другое. Обычно Чанбин находился непосредственно в кабинете, а Даяна заполняла бумаги в архиве или пила чай от нечего делать. Но сегодня начало выходных, суббота — день, когда Со Чанбин уезжает в город, а это значит, что на плечи мисс Вуд был возложен весь медпункт целиком. — А если она услышит? Здесь стены картонные, — в подтверждение своим словам Хёнджин похлопывает по стене. От неё отваливается слой старой краски, а на руке парня остаётся пыль от штукатурки. Хван, брезгливо отряхивая ладонь, продолжает: — И как ты её отвлекать собрался? Заболтаешь до смерти? — Включу своё обаяние, конечно же, — Минхо строит какую-то гримасу, которая, по всей видимости, должна была очаровать всех живых существ в округе, но вызвала у Хёнджина только смешок и желание не испытывать этот испанский стыд больше никогда. — Обаяние? У тебя? Не заливай. — Раз такой умный, тогда придумай что-нибудь получше. Это беспроигрышный план, — надменно выговаривает Ли, складывая руки на груди, и вздёргивает подбородок. — Ла-а-адно, давай покончим с этим побыстрее, — воет Хёнджин, мысленно взывая к небесным силам за помощью: с этим идиотом только так и никак иначе. — Что, сдался? — Да заткнись ты уже. Бесишь.       Хёнджин подходит к архиву, кладя ладонь на ручку, но Минхо тут же подбегает, отдёргивая его за рукав. — Да подожди ты! Так нас точно сразу накроют, — Хван поднимает руки вверх, пятясь назад. Минхо опять вытирает разбитый нос рукавом, теперь уже не заботясь о его чистоте. — Зайдём одновременно, чтобы не было слышно.       Ли вышагивает ко входу во врачебный кабинет и, горделиво приосанившись для лучшего исполнения своей роли перед медсестрой, останавливается напротив. Хёнджин на это только фыркает, но тоже подходит к двери в архив. — На счёт три, — голос Минхо переходит на шёпот. Хван смотрит, как он сжимает дверную ручку до побеления в костяшках, готовясь действовать. — Раз... Два...       Не досчитав до конца, они одновременно открывают двери. Хёнджин вваливается в архив, осматриваясь по сторонам. Смотрит налево и видит: Ли Минхо с ошалевшим взглядом — дверь, соединяющая комнаты, открыта нараспашку. Пройдись сейчас мисс Вуд по кабинету — их план накрылся бы медным тазом. Вот дерь... — Даяна, здра-а-авствуйте! — громко и нараспев тянет Ли, расплываясь в улыбке, как чеширский кот. Хвана удивляла способность парня подстраиваться под любую ситуацию.       Девушка, не поднимая головы от заполняемых бумаг, лишь кивает с тихим «здравствуйте, студент Ли» и, сдвинув очки ближе к кончику миниатюрного носа, продолжает что-то усердно записывать. — Что-то беспокоит, Ли Минхо? — Хван через стенку слышит бесстрастный и совершенно незаинтересованный голос Вуд и делает вывод: Минхо своим «обаянием» там ловить нечего. Даяна Вуд непоколебима в своих принципах и холодна, как сама снежная королева.       Хёнджин вспоминает, зачем он сюда пришёл, и кидается к шкафу, принимаясь аккуратно и максимально тихо выдвигать один за одним ящики. Он точно не знал, где может находиться экспертиза или что угодно, связанное с Чаном и другими мёртвыми учениками, но почему-то выбор именно этого места хранения показался ему самым правильным. — Беспокоит только то, что у меня до сих пор нет вашего номера. А так в целом всё хорошо.       Хёнджин преодолевает дикое желание удариться головой о железный шкаф.       Даяна поднимает серые равнодушные глаза на этого непутёвого романтика: Минхо светится так, будто проглотил кусочек солнца, весь в крови и с опухшим, побагровевшим носом — и с тяжёлым вздохом, словно на неё легла непосильная ноша, встаёт за пакетом с сухим льдом и ватой.       Хёнджин ищет: в первом ящике были только медицинские карты учеников Олдгроува, но не было и намёка на Пак Гёнхи. Парень открывает следующий, пальцами быстро пробегая по бумажкам, расставленным в алфавитном порядке. — Это ж как надо было так умудриться... — бубнит себе под нос мисс Вуд, комкая вату в что-то на подобии небольших шариков. — Подрался? — Нет! Вы представляете, шёл себе спокойно, никого не трогал, потом задумался что-то, а тут — бум! Дверь прямо перед носом выросла, будь она неладна, — Минхо вальяжно усаживается на кушетку, не переставая болтать во всю мощь своего громкого голоса, при этом зализывая юрким языком ранку на губе. — И в этом, вообще-то, вы виноваты! — Я? — женщина подходит к Ли, коленом облокачиваясь на кушетку, чтобы удобно было стоять, мокрой салфеткой убирает расплывшуюся на лице Минхо кровь, заталкивая в обе ноздри небольшие кусочки ваты. — Ну да, — Ли улыбается во все свои тридцать два окровавленных зуба с ватой в носу, — я же о вас задумался.       Хван бесшумно прыскает в кулак. То, что там устраивает Минхо, определённо ужасно в своём исполнении, но невероятно смешно. Парень, к сожалению, не может себе позволить подольше послушать этого горе-комедианта и сосредотачивается на поиске нужных ему документов.       Мисс Вуд смотрит со скептицизмом, никак не реагируя на чудовищно нелепые подкаты от парня, продолжая обрабатывать перекисью разбитую губу. Лекарство неприятно щиплет, заливаясь в рану, и Ли втягивает воздух через зубы. — Больно? — Нет, совсем нет. А вам было больно? — Чего? — Падать с небес.       Хёнджин открывает последний ящик. Сверху лежит груда разноцветных папок, но парень откидывает их в сторону, продираясь дальше. На самом дне, за какими-то ненужными бумагами, лежащими тут с доисторических времён, показывается тёмно-зелёный уголок. Хван убирает верхний слой бумаг и обнаруживает медицинскую карту, принадлежащую Пак Гёнхи. Он приподнимает карту, и из неё вываливаются сложенные вдвое и скреплённые металлической скобой листки. На первом листе большими жирными буквами было написано:

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ЭКСПЕРТА

      Бинго.       Ещё две медкарты: Бан Чана и Ким Джуняна — Хван находит там же, где и карту Гёнхи, в каждую из них вложена экспертиза. Открытием оказывается до этого момента неизвестный чеснатовец Мин Юнсок, который, по всей видимости, был мёртв ещё до того, как Хёнджин попал в Лес. Подумав, он решает забрать его карту тоже. — Студент Ли, вы когда-нибудь свой рот закрываете? — Даяна раздражённо прикрывает глаза, шумно втягивая носом воздух. — Не-а.       Женщина вкладывает в ладонь Минхо пакет со льдом и прижимает его руку, держащую компресс, к разбитому носу. Ли, привыкший к женскому, да и к мужскому тоже, вниманию, только дует губу от такого холодного отношения. Обычно в таком случае тонкого намёка, комплимента или, на крайний случай, подмигивания было достаточно, чтобы растопить любое сердце, и если не очаровать своей харизмой, то хотя бы вызвать улыбку. — Держите так, я пока пойду поищу вашу медкарту, — Вуд встаёт, направляясь в сторону архива.       Минхо, внезапно осознав весь масштаб проблемы и тот беспросветный пиздец, который в это мгновение может произойти, отчаянно напрягает мозг, пытаясь придумать новый план, чтобы задержать женщину подольше.       Хёнджин вдруг слышит стук каблуков и в панике начинает запихивать бумаги в ящики, которые он выпотрошил на пол. Хван молился всем существующим и несуществующим богам, чтобы Ли прямо сейчас открыл свой помойный рот и выдал что-нибудь обескураживающее и неуместное, а он успел бы спрятаться хоть куда-нибудь.       Внезапно сзади раздаётся какой-то грохот. Даяна поспешно оборачивается и видит Минхо лежащего на полу в предобморочном состоянии. Женщина быстро подбегает и принимается поднимать парня, чтобы усадить обратно на кушетку. — Ли Минхо, с вами всё в порядке? — в её обычно безучастном голосе появляется нотка беспокойства. Она приседает перед Минхо на корточки, пытаясь заглянуть парню в лицо.       Тот молчит какое-то время, прикрыв глаза. Открыв один, чуть ли не под лоб закатывающийся глаз Минхо тянет что-то непонятное. Женщина, тревожно сглатывая, пододвигается поближе, чтобы её ухо находилось на уровне издаваемых Ли звуков, и вслушивается в неразборчивую речь. — Даяна... — парень, свесив голову, тихо хрипит, как будто преодолевая боль. — Надеюсь вы умеете оказывать первую помощь... Потому что при взгляде на вас у меня перехватило дыхание...       Хёнджин закрывает ящики, запихивая под пиджак находку, и прячется между стеной и шкафом. Сердце бешено колотится от адреналина, лицо горит. Хван мысленно считает до десяти, чтобы успокоиться. — Опять ваши шуточки... — Даяна поднимается, раздражённо цокая языком, и, махнув на парня рукой, наконец направляется в архив.       Хван вжимается в стенку шкафа, стремясь стать с ней одним целым и остаться незамеченным. В тёмном углу пыльно и грязно, на полу уже начал плести свою паутину паук, но Хёнджин благополучно разворошил его дом.       Вуд проходит вглубь комнаты, держа путь к тому самому шкафу, с которым сейчас Хёнджин пытался слиться воедино. Женщина открывает первый выдвижной ящик и пролистывает документы в поисках карты Минхо. Слишком медленно. Настолько медленно, что у Хвана от напряжения на лбу выступают бисеринки пота, скатываются по вискам, теряясь в волосах. От них по шее стекает красная краска, пачкая собой воротник рубашки сзади. Хёнджин старается лишний раз не дышать.       Наконец Даяна находит то, что ей нужно, и выходит из архива, попадая обратно во врачебный кабинет. Хван, немного подождав для уверенности в том, что она больше не вернётся, отмирает, вдыхая полной грудью, и выбирается из своего укрытия. На рукаве его пиджака, в том месте, где он соприкасался со стеной, пушистая смесь пыли и грязи. Хёнджин закрывает нос, чтобы ненароком не чихнуть. — Уже лучше? — Вуд кладёт на стол медицинскую карту Ли, открывает и щёлкает шариковой ручкой, чтобы сделать новую запись на чистой странице. — Вас увидел — сразу всё прошло, — довольный Минхо откидывается назад, но бьётся головой о стену. Проворчав что-то неразборчивое, парень трёт ушибленное место, не переставая улыбаться. — Рада слышать.       Хёнджин на носочках движется к выходу, останавливаясь перед дверным проёмом между помещениями. Ли, сидящий прямо напротив, замечает парня и вопросительно вскидывает брови. Хван дёргает головой в сторону двери, намекая, что им пора уходить. — Что ж, большое спасибо вам за помощь, — Минхо встаёт с кушетки и спешно мельтешит до выхода. — Стой.       Чужой холодный тон заставляет сжаться и замереть. Струйки тревоги пробегаются вдоль позвоночника, оставляя за собой мороз на коже и дыбом вставшие короткие волоски. Ли неохотно поворачивается лицом к женщине, стараясь не показывать то, что его застали врасплох. Та пристально смотрит из-за линз своих очков, сжимая напомаженные губы в тонкую полоску. Минхо ведёт взглядом по стенам, стараясь не смотреть на Даяну, но женщина всё равно не сводит своих серых глаз с парня. После продолжительного молчания она всё-таки проговаривает: — Подойди.       Ли идёт как на расстрел, медленно и очень осторожно ступая по кафельной плитке кабинета. Как будто одно неправильное движение — и всё здесь взлетит на воздух. В тишине раздаётся лёгкое постукивание его обуви, прежде чем он останавливается перед женщиной, сидящей за столом. — Держи, — Даяна внезапно берёт чужую ладонь, раскрывает её и вкладывает туда пластырь: на нём были нарисованы разноцветные динозаврики. — Наклеишь потом.       Минхо быстро прощается, поблагодарив мисс Вуд ещё раз, и, предварительно убедившись, что Хван готов уходить, вылетает из кабинета. Хёнджин бесшумно прикрывает за собой дверь архива. Они тут же бросаются прочь, переходя на шаг только за дверью, ведущей в главный корпус. Ли, наконец отдышавшись после бега, подаёт голос, не смотря на Хвана и продолжая вышагивать рядом: — Достал? — Достал. — Не смейся. — Я не смеюсь. — Но ты подумал о том, чтобы посмеяться. — «Больно было падать с небес»? Ты где этой херни нахватался? — Дать тебе пару уроков? — Ни за что на свете. — У тебя грязь на одежде.       Хёнджин кидает взгляд на свою форму и снимает с себя пыльный пиджак, вешая себе на руку. — Завтра постираю.       Хван ускоряется, чтобы никто не увидел их вместе выходящих из медпункта, и оставляет Минхо позади. Ли раскрывает сжатую в кулак ладонь: на ней покоится чуть помятый пластырь. Парень усмехается, рассматривая миленьких цветастых динозавров на голубом фоне, и переворачивает врученный Даяной своеобразный подарок. На обратной стороне синей шариковой ручкой были выведены кривые цифры номера телефона.

***

— Самоубийство.       Хёнджин устало откидывается на спинку стула, ероша волосы на затылке. Он прочитал личное дело Чана от и до, и всё в итоге пришло к тому, что он уже и так знал. Самоубийство. Суицид. Да хоть самовыпил — называйте как хотите. Это не давало ровным счётом ни черта, а просто подтверждало официальную версию смерти Бана. — У Джуняна «отравление», — Минхо переворачивает страницу, делая глоток виноградного сока из коробочки. — И что там? — Хван потирает уставшие и слезящиеся от перенапряжения красные глаза. За веками, на ощупь похожими на цветочные лепестки, скачут разноцветные расплывчатые картинки и искрящийся шум. Хёнджин вдавливает глазные яблоки, пока не становится невыносимо терпеть. — Как и подобает любому среднестатистическому оуктрийцу: заядлый наркоша насобирал грибов в Старом лесу, словил приход и умер от передозировки, — с тяжёлым вздохом Ли складывает заключение судмедэксперта вдвое, засовывая обратно в карту. Фиолетовая папка отправляется в полёт на другой край стола.       Библиотека пустовала по выходным. Даже Харам не решалась появляться там в свой законный выходной и, наверное, обходила это место за три километра. Хёнджин и Минхо облюбовали самый дальний стол читального зала, разложили свои пожитки и принялись изучать раздобытый материал. Хван сидел, подогнув одну ногу под себя и иногда издавая звуки китов своим урчащим животом, Минхо с раздражающим хлюпающим звуком сёрбал свой сок, пожёвывая пластиковую трубочку. На поверхность стола падал тёплый свет лампы, нагоняя на Хёнджина непрошенный сон. Хван кидает измученный взгляд на две оставшиеся экспертизы: неизвестный Мин Юнсок и Пак Гёнхи. Последний был их золотым билетом. Ведь они знают, что произошло на самом деле.       Парень, больше не смея медлить и томится в ожидании, пригребает к рукам белые листы. Дата проведения экспертизы была совсем недавняя, буквально пару дней назад. Это объясняло, почему её спрятали так небрежно, прикрыв только кипой бумаг. Он откидывает титульный лист, пробегая глазами по тексту до того момента, как он уже выяснил на примере Бан Чана, должна быть написана причина смерти. Быстро мелькающие буквы не откладываются в памяти, расплываясь в одно сплошное чёрное пятно. Но внезапно взгляд цепляется за выхваченную из текста фразу, которая тут же теряется из виду. Хёнджин встряхивает головой, прогоняя находящий сон, и перечитывает фрагмент.       Чёрные буквы складываются в такое простое, ужасно мерзкое, но до боли знакомое слово.       Самоубийство.