* * *
Родри не ошибся: вблизи деревья и в самом деле оказались точно такими же, как в той роще возле римского города: серая трещиноватая кора, искривленные сучья, продолговатые серо-зеленые листья. И точно так же их ветки были увешаны мелкими, похожими на незрелый терн, плодами. Воды под деревьями не оказалось – по крайней мере, под ближайшими. Но тень все-таки была. Родри был сейчас рад даже ей. К тому же плоды с виду казались сочными – и это обнадеживало. Колебался Родри недолго. Протянув руку к ближайшей ветви, он сорвал горсть желтовато-зеленых плодиков, одним махом забросил в рот несколько штук и зажмурился в предвкушении терпкой терновой кислоты. Зажмурился он, как оказалось не зря. Кислыми, правда, плоды не оказались. Они были отвратительно, невыносимо горькими – и, ко всему прочему, не сочными, а маслянистыми. С омерзением выплюнув обманный «терн», Родри яростно выругался. Пить ему хотелось по-прежнему, только теперь в его пересохшем рту еще и остался противный привкус, словно от лампадного масла. Но прополоскать рот было тоже нечем. Еще раз выругавшись, Родри брезгливо утер губы рукавом. После этого он возмущенно буркнул себе под нос: – Надо же, какая пакость растет!.. – и двинулся дальше вниз по склону, с тщетной надеждой разглядывая то одно дерево, то другое. Мысли его были по-прежнему заняты сочными плодами – пусть даже кислыми или терпкими, но способными утолить жажду или хотя бы перебить мерзкий «лампадный» вкус во рту. Воображение рисовало Родри то алые грозди боярышника, то черный, покрытый сизым налетом терн, то почти такого же цвета спелую кисло-сладкую ежевику... Кажется, он не отказался бы сейчас даже от тисовых ягод, несмотря на их опасные ядовитые косточки. Вот только ни боярышник, ни терновник, ни ежевика, ни тисы в этой странной роще не росли. Все деревья в ней были явно одной породы, и плоды на них висели совершенно одинаковые – овальные, желтовато-зеленые, похожие на незрелый терн. Пробовать их Родри больше даже не помышлял. Между тем пить ему хотелось всё сильнее. Родри уже совсем было отчаялся, когда под подошвами у него неожиданно захлюпала вода. Не веря себе, Родри остановился, а затем посмотрел под ноги. И облегченно перевел дух. Прямо возле его подошв струился, теряясь в густой траве, тоненький, едва приметный ручеек. В следующий миг Родри, позабыв обо всем, рухнул на колени. Он пригоршнями зачерпывал мутную солоноватую воду, пил ее мелкими, но жадными глотка́ми, самозабвенно лил себе на голову и плечи – и ликовал. Незнакомая страна, неведомое будущее, палящий зной – всё это забылось в одночасье и больше не имело для него никакого значения. А потом Родри опомнился. И ужаснулся. Что делать дальше, он не представлял себе совершенно. И оставаться в этой роще дальше, и уходить из нее было равно плохо. В роще нашлась вода, но как было взять с собой ее запас, не имея посуды? И в этой же самой роще, как и в ее окрестностях, не было никакой еды – во всяком случае, ничего съедобного Родри здесь не приметил. Охотиться на ящериц или жуков он был все-таки не готов, а о горьких плодах здешних деревьев не хотел даже думать. А еще Родри ни с того ни с сего вспомнил о страшных африканских зверях, которых сам никогда не видывал, но о которых много раз слышал от странствующих монахов и вернувшихся из дальних стран воинов-ветеранов. Самыми опасными ему казались, конечно же, львы – чудовищного роста рыси с косматыми головами, бродящие по пустошам и набрасывающиеся на одиноких путников. Кроме львов, здесь могли водиться и другие, не менее жуткие твари: хохочущие по ночам зловещие, похожие на безобразных пятнистых волков гиены; подобные исполинским зубастым ящерицам крокодилы; могучие речные лошади с чудовищными пастями и торчащими из них огромными зубами... Особенно пугала Родри перспектива остаться в этих диких местах на ночь. Опыт странствий по Придайну подсказывал ему: самые опасные звери выберутся из укрытий после заката. И, пожалуй, это было еще страшнее, чем пускаться в путь без воды и еды. Вздохнув, Родри медленно поднялся с колен. Тотчас же веревка, несколько раз обмотанная вокруг его торса, ослабла, и с него немедленно сползли штаны, обнажив тощие, поросшие редкими рыжеватыми волосами ноги. Родри испуганно охнул, затем судорожно подтянул штаны – но те, разумеется, сразу же стали сползать опять. Пришлось заново прихватывать их веревкой, при этом прекрасно понимая, что после первого же резкого движения или слишком широкого шага все усилия пойдут насмарку. Но узлов Родри упорно не завязывал: нарушить назначенный сидой танэд он не смел. Наконец, с горем пополам управившись с одеждой, Родри двинулся к выходу из рощи. Совсем покидать это тенистое место он пока не собирался, а всего лишь отправился на разведку. Насколько Родри мог судить из слышанных на корабле разговоров, неподалеку отсюда должен был находиться большой город, и до него определенно стоило добраться. Вот только для начала следовало если не отыскать ведущую туда дорогу, то хотя бы определить верное направление. Стоило Родри выйти из рощи, как совсем неподалеку за его спиной сначала противно скрежетнуло, а потом вовсю запело-зазвенело какое-то невидимое и неведомое существо – то ли птица, то ли кузнечик. Родри невольно обернулся, обвел взглядом древесные кроны, но среди ветвей так никого и не разглядел. Между тем существо не унималось – звенело всё громче, всё пронзительнее. Казалось, оно издевалось над Родри, отмечая его уход раздирающим уши злорадным ликованием. Сначала Родри не на шутку забеспокоился: звон показался ему дурным предзнаменованием. Но потом он вдруг вспомнил, что сида без особого труда поймала и вроде бы умертвила кого-то похожего – во всяком случае, так же пронзительно звеневшего, – и неожиданно для себя успокоился. Можно подумать, мало он на своем веку успел повидать крикливых, но никчемных пустозвонов! Осторожно, на всякий случай придерживая штаны, Родри полез вверх по красно-бурому, покрытому редкими кустиками «вонючки» – так он стал называть про себя сероватые упругие растеньица с пряным запахом, – склону высокого холма. Жара между тем и не думала спадать – наоборот, она сделалась только сильнее. Но теперь Родри ее уже не боялся: ведь за его спиной, совсем рядом, была спасительная роща. И даже висевшее над головой раскаленное солнце скорее радовало его, чем пугало: солнце высоко – значит, до заката еще далеко, значит, есть еще время! Ближе к вершине холма на Родри повеяло ветром. Легче, правда, от того не стало: ветер оказался на удивление горячим, словно дул из исполинской печи. К тому же он еще и нес Родри прямо в лицо мелкие обломки травинок и песчаную пыль. Зато вся местность отсюда оказалась как на ладони. Жмурясь и от яркого солнечного света, и от летящих в глаза соринок, Родри с надеждой огляделся по сторонам – и вдруг возликовал. Нет, города он так пока и не отыскал. Но увидел хотя бы дорогу. Узкая, извилистая колея начиналась где-то возле дальнего края той самой рощи и, петляя по лощинам, уходила в полуденную сторону, навстречу никак не унимавшемуся ветру. И, самое главное, по этой дороге в сторону рощи двигалась повозка! – Эге-гей! – радостно закричал Родри и, воспрянув духом, помчался вниз по склону к дороге – кратчайшим путем, повозке наперерез! Впереди его подстерегали заросли кустарников – высокие, густые, может быть, еще и колючие – но какое сейчас ему было дело до таких пустяков! В заросли Родри вломился, как испуганный крупный зверь: с шумом и треском, ломая кусты, круша всё на своем пути. И почти сразу же беспомощно остановился. Проклятые штаны, сразу в нескольких местах зацепившись за корявые ветки, снова сползли! Мало того, вроде бы совсем не колючие кусты жестоко исцарапали ему так некстати оголившиеся ноги. Сначала Родри от души выругался. Затем наклонился, подтягивая в очередной раз подведшие его штаны. И вдруг ошарашенно замер. Совсем рядом, шагах в двух, с прогалины между кустами пялился на него темными провалами глазниц человеческий череп. Рядом с черепом валялось несколько крупных выбеленных солнцем костей. – Ого... – пробормотал Родри. Вообще-то с покойниками он сталкивался за свою жизнь не раз. Случалось, даже проворачивал на похоронах и поминках всяческие делишки – не то чтобы веселые, но, по крайней мере, доходные. И все-таки сейчас ему сделалось не по себе. Ослепительно-белые кости на темной, усыпанной почерневшими веточками, словно обугленной земле выглядели поистине зловеще, и, в довершение всего, на них отчетливо виднелись следы зубов. Кто-то явно основательно поработал над останками, обглодал их. «Лев! – с ужасом подумал Родри. – Или гиена!» Ноги у него ослабли, к горлу подкатил липкий страх. Все мысли о дороге, о повозке, даже о городе вылетели из его головы. Теперь там вертелось лишь одно: «Прочь! Скорее прочь отсюда!» Пошатываясь, Родри сделал короткий, неуверенный шаг – и вдруг как завороженный, вопреки собственной воле, двинулся прямиком к прогалине. Так и пребывая в этом странном, помраченном состоянии духа, он медленно опустился на колени перед жуткой находкой, дрожащими руками приподнял череп и замер, напряженно всматриваясь в борозды и трещины на гладкой кости – несомненные отметины клыков огромного зверя. – Бедняга... – запинаясь, пробормотал Родри. – Не хотел бы я себе такого конца! Словно услышав его слова, разом стих ветер. Тотчас же где-то вдалеке тревожно вскрикнула птица. А и без того перепуганный Родри совсем потерял самообладание. – О святой Петрок Ланнведхенекский! О могущественный Араун Аннонский! – жалобно воскликнул он дрожащим голосом. – Смилуйтесь надо мной, пощадите! Новый порыв ветра налетел на склон холма, ворвался на прогалину, погнал по земле сухие, полуистлевшие листья. А Родри, немного опомнившись, опустил наконец череп на землю – на то самое место, где он лежал прежде. – Я пойду отсюда, ладно?.. – неуверенно произнес он, обращаясь не то к христианскому святому Петроку, не то к королю потустороннего мира Арауну, не то к самому черепу. Но как бы то ни было, а ответом ему было молчание. – Ну я пошел... – повторил Родри, осторожно поднимаясь с колен. И тут прямо возле его ног слабо блеснула красная медь. Вздрогнув, Родри замер. Затем его рука непроизвольно потянулась к валявшейся на земле загадочной медной штуковине. А еще через мгновение Родри поднес к глазам позеленевший с одного боку похожий на монету кружок с двумя кривыми прорезями посередине. Первое, что испытал Родри, рассмотрев находку, было разочарование. Медяшка если и походила на монету, то лишь на самый беглый взгляд. На ней не оказалось ни лица императора, ни орла, ни всадника с копьем, ни даже какой-нибудь надписи – ничего, только две вытянутые изогнутые дырки! А монет с дырками Родри не просто не видывал – прежде он даже никогда не слышал о таких. Однако и украшением кружок тоже определенно не был: слишком уж простеньким и невзрачным он выглядел. Выбросить находку Родри, однако, не решился. Более того, он не смог бы, пожалуй, даже помыслить о чем-либо подобном. С самого начала у него не возникало сомнений: медный кружок достался ему неспроста. Это был чей-то дар – может быть, святого Петрока, может быть, Арауна, но скорее всего – какой-то здешней, незнакомой ему, но тоже могущественной силы. И, разумеется, гневить эту силу черной неблагодарностью не следовало. Так что раздумывать Родри не стал. Первым делом он вновь опустился перед черепом на колени. Затем, поколебавшись, откусил от пальца заусенец и размазал выступившую капельку крови по белой голой кости. Обряд этот Родри придумал на ходу. Была ли такая жертва верной, он не имел ни малейшего представления, но ничего другого предложить неведомому божеству сейчас не мог. Затем, немного поколебавшись, Родри на всякий случай пробормотал «отче наш» и перекрестился. Ходили слухи, что молитвы Йеси Кристу действенны во всех римских землях. Исполнив все пришедшие в голову обряды, Родри не то чтобы совсем успокоился, но определенно почувствовал себя увереннее. С чувством исполненного долга он поднялся с колен, а затем ощупал опоясывавшую его веревку и, уверившись в ее надежности, двинулся в путь. Теперь он уже не ломился напролом, а осторожно раздвигал поросшие мелкими жесткими листочками ветви и старательно протаптывал себе тропинку. Когда кустарник остался позади, Родри первым делом обеспокоенно поискал глазами дорогу. Та, к его облегчению, никуда не делась – всё так же змеей извивалась по лощине, теряясь среди дальних холмов. Более того, повозка за это время успела добраться до рощи и теперь казалась совсем близкой. Родри отчетливо разглядел и впряженного в нее серого ослика, и суетившиеся рядом фигуры людей в длинных пестрых одеждах. А когда Родри спустился пониже и ветер притих, он различил и их голоса – мужской и женский. Остановившись, Родри прислушался. Люди возле повозки громко переговаривались, но разобрать слов никак не удавалось: то ли расстояние было слишком велико, то ли разговор шел на незнакомом языке. Пришлось пройти еще шагов десять. Слышно стало лучше, но понятнее от этого долетавшая до Родри речь не стала. Тут Родри забеспокоился. Хорошо, если местные жители хотя бы немного владеют латынью, – а если нет? Как тогда напроситься к ним в попутчики? На то, что с этими людьми удастся объясниться по-камбрийски или по-саксонски, он даже и не надеялся. Выбора, впрочем, у Родри вскоре не осталось. К человеческим голосам внезапно добавился собачий лай. Затем из-под повозки выскочила мелкая рыжая собачонка и, звонко тявкая, устремилась ему навстречу. Не успел Родри опомниться, как собака завертелась вокруг его ног, а затем напрыгнула на его колени передними лапами и, не переставая отчаянно лаять, самозабвенно завиляла хвостом. Сначала Родри опешил. А затем облегченно перевел дух. Собачонка оказалась не просто мелкой: судя по всему, это был совсем юный и оттого вполне дружелюбный щенок-подросток. И к Родри его привело вовсе не желание защитить хозяев, а лишь ребяческое любопытство и желание поиграть. Вскоре, однако, оказалось, что расслабился Родри напрасно. Поразвлекаться с ним решил не только щенок: здешнее божество, по-видимому, тоже пребывало в весьма игривом настроении. Более того, оно-то, должно быть, и подослало к нему эту злополучную животину! Надо сказать, с возложенным на него божественным поручением щенок справился вполне успешно. Повиляв увешанным сухими колючками хвостиком, посопев и полаяв, он старательно провел лапами по коленкам Родри сверху вниз. И без того державшиеся на честном слове штаны такого обращения с собой не вынесли и в очередной раз сползли, а Родри остался растерянно стоять, спутанный ими, как шкодливая лошадь путами. Щенок же как ни в чем не бывало отскочил назад и, припав на передние лапы, радостно тявкнул. – Асмун, Асмун! – тотчас же призывно закричала женщина. – Гйид! А еще через мгновение Родри с ужасом увидел, что одна из фигур отделилась от повозки и направляется прямиком к нему, держа в руке что-то вытянутое и темное, с металлически поблескивающим навершием – явно какое-то оружие. Непроизвольно он сделал шаг назад – и тут же, запутавшись в штанинах, с размаху шлепнулся голым задом на жесткую колючую траву. Тотчас же на Родри, окончательно повалив его на землю, с радостным тявканьем налетел щенок. Первым делом он вцепился зубами в его тунику, а затем, немного потрепав рукав и для острастки порычав, устремился к голове. Не успел Родри опомниться, как щенок навалился ему на грудь, громко фыркнул в лицо и тут же ткнулся в щеку мокрым носом. – М-м-м... Уйди, собака! – промычал Родри, без особого успеха отбиваясь от щенка одной рукой: вторая у него по-прежнему была занята странной дырявой «монетой». Тот, разумеется, и не думал униматься – хуже того, принялся с упоением вылизывать Родри щеки и подбородок. От щенка пахло неповторимым собачьим запахом – а еще почему-то конским навозом и всё той же травой-вонючкой. А затем над Родри внезапно нависла тень. Разочарованно тявкнув, щенок взмыл вверх, подхваченный большой мозолистой рукой. Еще через мгновение Родри увидел у себя перед носом остро наточенное, сияющее на солнце лезвие топора. И ни убежать, ни подняться с земли, ни даже отвести топор рукой у него не было ни времени, ни сил. Оставалось лишь одно: плотно зажмуриться, вжаться в горячую, прожаренную солнцем землю и затаить дыхание. Так Родри и поступил. Лежать, однако, в таком состоянии ему пришлось недолго. Внезапно перед глазами у Родри потемнело: видимо, кто-то наклонился над ним, загородив собою небо. Затем над его головой, где-то совсем рядом, тявкнул давешний щенок. И наконец по его ушам со всей мочи ударил громовой голос: – Эй, парень! Долго будешь так валяться? Испечешься, как яйцо! Как ни странно, понял Родри всё – до последнего словечка! Потому что говорил обладатель громового голоса все-таки по-латыни – с немного странным произношением, но всяко лучше, чем жители памятного римского города по ту сторону моря. Во-всяком случае, разборчивее уж точно. Осторожно, стараясь сделать это как можно незаметнее, Родри приоткрыл один глаз. И тут же зажмурил его опять. Очень уж жутким показалось ему увиденное. Над Родри нависало заросшее густой черной бородой загорелое лицо с очень грубыми и жесткими чертами, словно какой-то возомнивший себя резчиком плотник неумело вырубил его из темной тисовой древесины. Более того, плотник этот, видимо, пару раз промахнулся, потому что через лоб и левую скулу бородача тянулись два шрама жутковатого вида. В придачу ко всему, словно в подтверждение этих нелепых мыслей, Родри углядел краем глаза возле самой своей щеки уже знакомое лезвие топора. – Давай подымайся! – распорядился между тем бородач – Один такой уже довалялся: еле живой лежит. Родри встрепенулся. Нелепая надежда вспыхнула в его голове: вдруг «один такой» – это кто-нибудь с «Дон»! Позабыв обо всем, он разом распахнул глаза и, опершись на локти, приподнялся. – То-то же! – осклабился бородач. – Вставай, вставай! А затем, хмыкнув, добавил: – Только срам сперва прикрой – а то мне перед женой неловко!* * *
Оставшийся путь до повозки Родри проделал куда быстрее, чем ожидал. Ну так еще бы он не ускорился, если веревка, поддерживавшая его штаны, была теперь крепко-накрепко завязана! Выручил его новый знакомый – тот самый местный житель, который поначалу так сильно его напугал. Впрочем, испугаться этого человека и вправду было немудрено. Высоченного роста – чуть ли не на голову выше Родри, – заросший густой бородой, с гребнем жестких черных волос между начисто выбритыми висками, с двумя жуткими шрамами на лице, на первый взгляд он казался самым что ни на есть отъявленным разбойником наподобие какого-нибудь дикого пикта с северного побережья Фортриу. Правда, одет он был не в подобающую пикту рубаху до колен, а в длиннополый, лишь немного не доходивший до земли голубовато-серый балахон с откинутым на спину остроконечным капюшоном. Не было у него и обычных для пиктов татуировок – по крайней мере, на лице. Тем не менее, несмотря на грозную внешность, верзила оказался человеком вполне миролюбивым. Родри уверился в этом очень быстро: достаточно было увидеть добродушную улыбку, с которой тот наблюдал за ластившимся к нему щенком. Даже когда неугомонный звереныш, рыча и потявкивая, вцепился зубами в полу его длинного одеяния, верзила не оттолкнул его и не погнал прочь, а лишь весело расхохотался. Вскоре Родри получил возможность убедиться, что добросердечие нового знакомого распространялось не только на бессловесных животин, но и на людей. Произошло это сразу же, как только Родри поднялся на ноги и с горем пополам закрепил на поясе штаны. – Что стоишь? – тотчас же прогудел верзила. – Веревку завязывай, да и пошли! – Не могу я... – неуверенно промямлил Родри в ответ. Как объяснить человеку, незнакомому с бриттскими обычаями, что́ такое танэд, он не представлял себе совершенно. По правде сказать, смысл гаэльских гейсов и бриттских танэдов с трудом понимали даже саксы – так что уж было ждать от жителя далекой страны! Однако обошлось. То ли верзила оказался нелюбопытным, то ли просто решил отложить расспросы на потом, но сейчас он лишь хмыкнул и пожал плечами. А затем потянулся к опоясывавшей Родри веревке и в несколько быстрых движений связал ее крепким узлом. – Спасибо... – только и смог произнести Родри. – Пора бы уж и научиться, – наставительно произнес верзила. Родри покладисто кивнул. Объяснять иноземцу, что такое танэд, он по-прежнему не собирался. Верзила снова хмыкнул. Затем покачал головой. Затем пристально посмотрел Родри в лицо светло-карими, неожиданными для человека с черными волосами и смуглой кожей глазами. И наконец задумчиво пророкотал: – Откуда ты такой взялся-то? Раздумывать Родри не стал. Это на Придайне он частенько плел про себя небылицы – а здесь, на краю света, врать не было ни причин, ни особого смысла. Хуже того, в чужой стране, не зная местных обычаев, можно было запросто накликать на свою голову беду каким-нибудь неосторожно сказанным словом. – Я с Придайна родом, – честно сообщил он. Затем, подумав, пояснил по-ученому: – Ну, с Оловянных островов. – А затем, поразмыслив еще немного, представился: – Меня Родри кличут. О том, как он попал в эти края и при каких обстоятельствах покинул корабль, Родри благоразумно умолчал. Рассказывать такие подробности, он, разумеется, не желал. И изрядно опасался продолжения расспросов. Однако повезло снова. Верзила, похоже, вполне удовлетворился услышанным. – Зови меня Акхамук, – буркнул он в ответ и тут же махнул рукой в сторону повозки: – Ладно, пошли!* * *
Свесив ноги, Родри сидел на задке медленно тащившейся по извилистой дороге повозки – маленькой, но непривычно высокой двуколки, влекомой серым ушастым осликом, – и меланхолично разглядывал окружавший его пейзаж – пологие, покрытые где зеленой, где бурой, но везде низкой и редкой растительностью холмы. Оливковая роща, возле которой Родри повстречал Акхамука, давно скрылась из виду. Дорога петляла по лощине, старательно огибая один бугор за другим. Огромные колеса повозки непрестанно вихлялись из стороны в сторону и негромко, но на редкость противно скрипели: о том, что ступицы полагается время от времени смазывать, Акхамук, похоже, даже не подозревал. Иногда какое-нибудь из колес налетало на камень, и тогда за спиной у Родри со стуком подпрыгивали сухие сучья, срубленные Акхамуком со старых олив: собственно говоря, тот за ними в рощу и приезжал. И все-таки на судьбу Родри сейчас не роптал. Слушать скрип и стук, сидя в повозке, было определенно лучше, чем в тишине добираться до города пешком. В повозке Родри был не один. На ее передке сидела и правила осликом Таджеддигт – жена Акхамука, совсем молоденькая, светлокожая и русоволосая. Пожалуй, Таджеддигт еще больше, чем ее муж, походила наружностью на пиктонку. У нее даже имелась татуировка на лице – впрочем, не по-пиктски скромная: всего лишь три угольно-черные узкие продольные полоски на подбородке да по несколько столь же черных пятнышек над бровями и в уголках глаз. Как и Акхамук, Таджеддигт была одета в длиннополый балахон с высоким капюшоном – правда, не серый, а зеленовато-бурый в узкую белую полоску. Капюшон с головы она не снимала, и его острая макушка торчала вверх, придавая молодой и миловидной женщине странный, даже нелепый облик. Поболтать с Таджеддигт Родри не удалось: та, похоже, почти не владела латынью. А ее муж явно не был настроен на разговоры, да и шел он довольно далеко впереди, словно показывая ослику путь. Между Акхамуком и повозкой, то подбегая к самым ногам Родри, то вновь вырываясь вперед, носился неугомонный щенок. Тот, казалось, вообще не ведал, что такое усталость. Бегал он беспрестанно, а если и останавливался, то совсем ненадолго: чтобы по-быстрому облегчиться или торопливо выкусить из шерсти особо докучливую блоху. Оказываясь рядом с Родри, щенок всякий раз высоко подпрыгивал, норовя вцепиться ему в штанину, а затем звонко взлаивал и, тут же отбежав в сторону, призывно посматривал на него хитрыми глазенками. Родри отвечал щенку хмурым и унылым взглядом – но в глубине души был ему даже благодарен. По крайней мере, щенку было сейчас до Родри хотя бы какое-то дело! Между тем прошло немало времени, солнце давно преодолело половину своего дневного пути, но жара и не думала спадать. Балахон, выданный Родри расщедрившимся Акхамуком, от нее не спасал: даже будучи светлым, он все равно умудрился изрядно нагреться. Снова вовсю хотелось пить – и снова под рукой не было воды. Поначалу Родри утешал себя надеждой, что уже совсем скоро они доберутся если не до города, то хотя бы до какой-нибудь деревушки. Но дорога всё тянулась и тянулась, ослик неторопливо, но целеустремленно тащил по ней повозку, всё больше удаляясь от холма со зловещей находкой, – а никаких признаков человеческого жилья не появлялось. Спустя некоторое время в отдалении показалась еще одна оливковая роща – благодаря всё тому же Акхамуку Родри теперь знал, как назывались здешние странные деревья с горькими плодами, похожими на незрелый терн. Сейчас он даже удивлялся своим невежеству и недогадливости: уж с оливковым-то маслом ему доводилось иметь дело и на Придайне. Наконец, обогнув очередной холм, дорога влилась в другую – тоже немощеную, но гораздо более широкую. Ослик сразу же оживился и ускорился. Повозка затряслась, ее колеса заскрипели пуще прежнего, загромыхали сложенные в нее сухие сучья. А Родри, внезапно оживившись, обернулся – и почти сразу же увидел впереди, в небольшом отдалении серовато-бурые приземистые каменные строения. Сердце его забилось от радостного предвкушения: похоже, до конца пути оставалось совсем немного! Разогнавшись, повозка очень скоро обогнала Акхамука. Тому жара была словно нипочем. Как ни в чем не бывало он широкими шагами шел по обочине – с непокрытой головой под беспощадным южным солнцем. Не удержавшись, Родри окликнул его: – Эй, почтенный!.. Договорить Родри не успел. Акхамук резко вскинул голову и тут же повернулся к нему. – Что, жарко, парень? – весело хохотнул он. – У нас часто так бывает! Родри машинально кивнул: жара и правда казалась ему невыносимой. В ответ Акхамук снисходительно посмотрел на него и с чуть заметной усмешкой продолжил: – Ничего, годик-другой в этих краях побудешь – привыкнешь. Мы вот живем себе – и ничего! И тут Родри вдруг сделалось не про себе. Вообще-то задерживаться здесь надолго он не собирался: клятва, данная сиде, звала его в Карфаген. Тогда почему же этот верзила с деревянным лицом и труднопроизносимым именем так уверенно посулил ему несколько лет жизни в этой местности? Внезапно в голове у Родри зашевелилось неприятное подозрение. А что, если Акхамук вовсе не собирается ему помогать, а, скажем, задумал обратить его в рабство? – Далеко ли еще ехать, почтенный? – вымолвил Родри, слегка запинаясь. Называть Акхамука по имени он не решался. Имя казалось ему слишком сложным, а ошибиться не хотелось. Тот в ответ загадочно ухмыльнулся: – Сам увидишь! На этом разговор и закончился. Акхамук устремил взгляд куда-то вдаль, его ненадолго оживившееся лицо вновь одеревенело. А вскоре дорога пошла под уклон, и повозка заметно ускорилась, быстро оставив его далеко позади. Между тем ехать, похоже, и правда оставалось совсем недолго. Вдоль дороги потянулись канавы с ярко блестевшей водой, затем на глаза стали попадаться зеленые, явно засеянные хлебными злаками поля. Где-то впереди проблеяла коза, ей тотчас же ответила другая. Щенок, еще немного повертевшись вокруг Акхамука, вдруг оставил его и с радостным тявканьем рванул вперед по дороге. На сей раз, нагнав повозку, он не стал задерживаться возле Родри, а стремглав понесся дальше, уже не с тявканьем, а с громким, заливистым лаем. Провожая щенка взглядом, Родри невольно обернулся – и неожиданно увидел впереди те самые, замеченные незадолго до разговора с Акхамуком, серовато-бурые постройки. Теперь до них оставалось совсем рукой подать – шагов двести, не больше. В первый миг Родри обрадовался. А затем насторожился. Вблизи постройки оказались совсем непохожи на привычные деревенские дома Думнонии или Камбрии. То ли оштукатуренные каменные, то ли глинобитные, с плоскими крышами, с крошечными, безо всякого порядка разбросанными по стенам окошками, они лепились друг к другу, как ласточкины гнезда. Кое-где среди построек торчали зеленые деревца: казалось, кто-то с огромным трудом втиснул их в узкие промежутки между стенами. «Кладбище! – вдруг мелькнуло у Родри в голове. – Гробницы!» Впечатление, однако, оказалось обманчивым. Все-таки это было не кладбище, а самая что ни на есть живая деревня. Возле похожих на гробницы домов Родри обнаружил вполне живых людей, занимавшихся обычными деревенскими делами. Голый до пояса смуглый мужчина неторопливо ковырял мотыгой в канаве. Пожилая женщина в пестром платке, размахивая хворостиной, гнала по дороге навстречу повозке тощую, покрытую буровато-серой клочковатой шерстью козу. Сгорбленный седобородый старик с сосредоточенным видом поливал из глиняного кувшина маленькое деревце. Затем повозка нагнала стайку молодых женщин в ярких длиннополых балахонах, примерно таких же, как у Акхамука и Таджеддигт. Женщины явно спешили на какой-то праздник: они были веселы, громко смеялись и шумно переговаривались на непонятном Родри языке. Таджеддигт, оказавшись в деревне, тоже оживилась. И мужчине, ковырявшемуся в канаве, и старухе, гнавшей козу, и старику, поливавшему дерево, она выкрикивала одну и ту же короткую фразу – видимо, здоровалась. Те откликались ей, а старик выпрямился и помахал рукой в ответ. С нарядно одетыми женщинами Таджеддигт и вовсе разговорилась. Те явно заинтересовались Родри, а высокая красавица в расшитом узорами красном балахоне указала на него рукой и рассмеялась, сверкнув ослепительно-белыми зубами. Не удержавшись, Родри широко улыбнулся ей в ответ. Тут же остальные женщины шумно загалдели, красавица покраснела и отвернулась, а Таджеддигт обернулась и, выразительно посмотрев на него, недовольно нахмурилась. Родри растерянно обвел женщин взглядом, а потом с досадой вздохнул. Ясно было, что он допустил какую-то промашку, но вот какую? Ответить на этот вопрос, не зная местных обычаев, Родри, разумеется, не мог. «Расспрошу потом у Акхамука», – решил он в конце концов и на всякий случай отвернулся. После этого странного происшествия ехали совсем недолго. Вскоре повозка свернула с торной дороги, затем проползла еще немного по узкому проулку и наконец остановилась возле одного из странных домов-«гробниц». Таджеддигт ловко, невзирая на неудобную с виду одежду, соскочила с повозки. Подумав, Родри последовал ее примеру. Тотчас же откуда ни возьмись объявился давешний щенок и немедленно завертелся у его ног с громким, пронзительным лаем. Родри с ухмылкой посмотрел на заливавшегося щенка, затем потрепал его по загривку. Щенок с радостным визгом шлепнулся на спину, раскинул лапы, растянул пасть в дурашливой улыбке. – Глупый пес растет, – раздался вдруг у Родри за спиной знакомый голос Акхамука. – Плохой охранник будет. Родри обернулся. Акхамук нависал над ним, как скала. Лицо у него было серьезным, почти мрачным, но глаза улыбались. – Может, поумнеет еще, – осторожно откликнулся Родри. Акхамук с сомнением пожал плечами. Затем произнес странным, словно извиняющимся тоном: – Да ну его. Жене нравится, вот и держу. Родри неуверенно кивнул. Акхамук в ответ загадочно усмехнулся. А затем распорядился: – Ладно, пошли в дом. Жена накормит-напоит, а мы потом поговорим. Заодно с земляком повидаешься.