* * *
На рассвете следующего дня ала выступала в поход. Утро для Здравко выпало хлопотным: вроде ведь подготовил он вещи в дорогу, а как осмотрел сэр Владимир его труды, так и велел всё перекладывать. Потом ему пришлось поднимать переметные сумы на мулов – правда, тут уже сэр Владимир не выдержал: сам взялся ему помогать. Еще один мул – вернее, мулица – рыжая в белых чулках, очень высокая и вообще всей статью походившая на лошадь, только с жидковатым хвостом и длинными ослиными ушами, – досталась самому Здравко: боевого коня ему пока не полагалось. Мулица эта была, конечно, ему знакома: в конюшне она стояла рядом с Эрэром и, похоже, с тем приятельствовала. Обихаживая Эрэра и прикармливая его присоленным хлебом, Здравко обычно заодно угощал и мулицу – как теперь выяснилось, не напрасно. Что еще запомнилось Здравко – так это прощание. Казалось бы, британские легионеры были в Александрии чужаками – а вот поди же: народа у стен лагеря собралось немало – и детей, и взрослых. Кто-то, конечно, просто пришел поглазеть, но многие явно провожали своих знакомых. Среди толпы вскоре отыскался отец Леонид – тот был не один, а с давешней девушкой. Едва Здравко успел заметить священника, как сэр Владимир соскочил с коня. Отец Леонид и девушка устремились ему навстречу. К удивлению Здравко, первым же делом сэр Владимир опустился перед священником на одно колено и поцеловал ему руку. Тот в ответ перекрестил его и что-то ему подал. Затем сэр Владимир медленно поднялся на ноги – а девушка вдруг заплакала и повисла у него на шее. Ну а потом была дорога. Долгая, растянувшаяся на несколько суток дорога среди зеленых полей и желтых сыпучих песков, среди чахлых зарослей пустынных кустарников и редких пальмовых рощиц. Несмотря на палящую жару, днем делали лишь по одному недолгому привалу – спешили. Из-за жары Здравко почти постоянно мучился от жажды. По левую сторону от дороги в понижении заманчиво блестела большая река, но пить из нее сэр Владимир строжайше запретил. «Кипятить некогда, а в сырой воде полно микробов», – объяснил он на первом привале, когда Здравко заикнулся было о том, чтобы сбегать к реке и наполнить фляги. Про микробов – злокозненных созданий столь крошечных размеров, что даже самый зоркий глаз не мог их разглядеть, – Здравко слышал еще в Александрии – тоже от сэра Владимира. И, как ни странно, сильно сомневался в их существовании: слишком уже неправдоподобными казались ему вездесущие, но при этом невидимые зверюшки. В самовил с козьими ногами верил – а вот в них не очень. Хотя до сих пор и не спорил. Однако сейчас совсем уж было решился. – А еще там крокодилы, – договорил сэр Владимир. – Утянут в воду и сожрут – даже вскрикнуть не успеешь. Это же Нил! Тут у Здравко весь запал спорить исчез. Крокодилы, в отличие от невидимых микробов, были существами вполне осязаемыми и казались ему по-настоящему жуткими. Пришлось довольствоваться скудной порцией воды, выданной из обозных запасов. Вскоре, однако, жажда вновь стала брать свое – и Здравко стало наплевать даже на крокодилов. Однако на следующем привале всё повторилось: сэр Владимир был непреклонен. Впрочем, справедливости ради, пить из Нила он запрещал не только Здравко. Никто из его воинов даже не пытался спуститься к реке. А на второй день пути к жажде добавилась новая беда. Видимо, не успевший должным образом освоить искусство верховой езды, Здравко умудрился сбить себе до крови внутреннюю сторону бедер. Сначала он все-таки крепился, не подавал виду, что с ним случилось неладное. Но на дневном привале едва слез с мулицы, а на земле поначалу не смог сделать и шагу. Сэр Владимир смеяться над Здравко не стал – спасибо и на том – но уж точно не обрадовался. Сначала он сполна отчитал Здравко за «неправильные» штаны – можно подумать, у того был выбор, что надеть! Затем отправил в обоз: – Посидишь вон на той подводе до привала – а завтра обратно в седло! Под конец сэр Владимир протянул ему прозрачный пузырек, до половины наполненный вязким зеленовато-бурым зельем. Распорядился: – На. Намажешь, где стер, – и, вдруг улыбнувшись, добавил: – Танькино снадобье – проверенное! Тут Здравко невольно напрягся. Каэл называл Владимирову сестру-колдунью Танни, а превратить это имя в «Таньку» для славянина труда не составило. «Возьму, чтобы не спорить, – а мазать не стану!» – решил он для себя. Сестра сэра Владимира упорно казалась ему подозрительной и опасной. Так он и ехал до самого заката на обозной подводе с непочатым пузырьком в руке. Возница – старый одноглазый копт в замызганной некогда белой тунике – на го́ре Здравко, был словоохотлив и умел немного говорить по-латыни. Копт, разумеется, сразу же понял, что за болезнь приключилась с неопытным наездником, и потом добрую половину пути Здравко не было спасения от его поучений и беззлобных, но все равно неприятных насмешек. Как назло, ни вернуться в седло, ни пойти пешком он не мог – всё из-за тех же стертых бедер. Более того, перебраться на другую подводу Здравко тоже не надеялся: все они казались ему доверху забитыми грузом. И тогда он решил схитрить – переменить тему разговора. И заодно задать старику-копту тот самый вопрос, ответа на который так и не дождался от сэра Владимира. – А правда ли, почтеннейший, – спросил Здравко, улучив подходящий момент, – будто бы у блеммиев нет голов, а рты и глаза прямо на груди? – Пф-ф... – фыркнул копт в ответ. – Откуда такое взял? – Ну в городе говорят... – промямлил в ответ Здравко. Собственно говоря, он и сам уже толком не помнил, откуда услышал о безголовости блеммиев. Копт в ответ громко хохотнул. Затем презрительно хмыкнул: – Баб на рынке слушал? Пхе! – и продолжил, отчаянно коверкая латынь: – Слушай их дальше, парень – еще не такое узнаешь! – Каких таких баб?.. – пробормотал Здравко. Но копт, похоже, даже не обратил внимания на его вопрос. – Я всяких нубийцев видывал, – увлеченно продолжил он. – Бишари – по-твоему, блеммиев – тоже. Их работа! – С этими словами копт показал узловатым пальцем на свою пустую глазницу. Здравко хлопнул глазами. А копт, распалясь еще больше, вдруг воскликнул: – Нет, парень! Головы у бишари на плечах растут – с глазами, с ушами! Это они на щитах рожи малевали – как раз тут получалось. – И он ткнул себя в грудь свободной от вожжей рукой. Разочарованно вздохнув, Здравко кивнул. В ответ копт самодовольно хмыкнул – а затем вдруг заявил: – Теперь там колесо малюют. Не рожи!* * *
Хотя и не мазал Здравко себе ноги ведьминским зельем, к вечеру ему все-таки полегчало. И на привале, наскоро простившись со старым коптом, он покинул обоз. Первым делом Здравко направился к пасшимся у обочины дороги лошадям. Сразу же высмотрел среди них свою мулицу: в легких вечерних сумерках были хорошо видны ее белые чулки. Та тоже учуяла нового, но давно знакомого хозяина и деловито зашагала к нему, потряхивая головой, дружелюбно пофыркивая и явно рассчитывая на угощение. Увы, порадовать ее Здравко смог разве что почесыванием морды – впрочем, мулица, похоже, удовлетворилась и этим. Вопреки тайной надежде Здравко, мулица оказалась нерасседланной, и даже холщовый мешок с его нехитрым скарбом был по-прежнему приторочен к седлу. В мешок-то сразу и отправился ведьминский пузырек. Пусть Здравко зельем так и не воспользовался, но и выбросить его тоже не решился. «Верну завтра сэру Владимиру», – решил он. Расседлывать мулицу оказалось проще, чем Эрэра: все-таки она была заметно ниже рыцарского коня. И все равно какое-то время это заняло, так что к лагерю Здравко подошел уже совсем в потемках. К этому времени стало заметно прохладнее. На небе сияли крупные звезды и словно бы лежащий на боку, похожий на челн месяц – за несколько лет жизни в полуденных странах Здравко так и не смог привыкнуть к такой странности здешнего ночного светила. Тут и там на земле совсем по-птичьи чирикали сверчки – крошечные, юркие и удивительно голосистые создания. Этим сверчкам из кустов неутомимо подпевали другие, с более грубыми и пронзительными голосами. Светлыми пятнами в темноте проступали нубийские войлочные шатры – ими пользовались в Британском легионе во время походов. Уютно теплился костерок, от него пряно тянуло кизячным дымом. А вокруг огня сидели и тихо переговаривались люди – к облегчению Здравко, ими оказались хорошо знакомые ему воины гаэльской турмы. Конечно, общались они между собой по-гаэльски – Здравко уже понимал этот язык и даже с горем пополам мог на нем объясниться, хотя беглой речи все еще не схватывал. Осторожно, стараясь лишний раз не беспокоить злополучные ноги, Здравко подошел к сидевшим у костра воинам и, остановившись за спиной у ближайшего из них, замер – с седлом на плече, с уздечкой в руке. Конечно, он был бы не прочь тоже пристроиться возле огня, но тревожить рыцарей не осмеливался. Кто он был по сравнению с ними? Всего лишь оруженосец, да еще и вчерашний раб! Постояв, Здравко осторожно поискал глазами Каэла, но так и не нашел. Трое воинов, правда, сидели к нему спиной, но ни один из них вроде бы на Каэла не походил: очень уж широкоплечими они казались. А потом один из сидевших спиной неожиданно обернулся – и тут же поднялся на ноги. С удивлением Здравко узнал в нем сэра Владимира. – О! – весело осклабился тот. – Ну как, оруженосец, раны-то затянулись? Здравко нерешительно кивнул. Подумав, осторожно добавил: – Вроде бы. Сэр Владимир довольно ухмыльнулся. Затем распорядился: – Седло к шатру отнеси. Тут Здравко растерялся. Шатров перед ним сейчас стояло несколько. Два – совсем неподалеку. Чуть в стороне от них расплывчатыми светлыми пятнами проступали еще не то два, не то три. – К которому, сэр Владимир? – К ближнему, – ответил тот. Затем уточнил: – К левому. – Я сейчас, – быстро кивнул Здравко. – Туда и забирайся, – продолжил сэр Владимир. – И на боковую. На заре поднимаемся. Здравко добросовестно кивнул. Спать ему сейчас не хотелось совершенно. Жаль было уходить от уютного костра, от луны, от сверчков. А еще у Здравко вовсю начинало урчать в животе. И ведь ничего съестного у костра вроде бы не было, и даже запаха еды ниоткуда не доносилось! А есть все равно хотелось. Даже больше, чем пить. Стараясь, чтобы это было незаметно, Здравко сглотнул слюну. Увы, сэр Владимир все равно это заметил. Но, конечно, не накормил – лишь развел руками: – Эх, прозевал ты ужин, оруженосец! Здравко пристыженно промолчал. Ну так а что ему еще оставалось? Не застрял бы так надолго у своей мулицы – не остался бы голодным! – Эрэра-то моего расседлал? – продолжил между тем сэр Владимир. Тут Здравко и вовсе охнул. – Ладно. – Сэр Владимир, вздохнул, махнул рукой. – Я сам с ним управился. Иди уж! Уныло кивнув, Здравко развернулся и медленно поплелся к шатру. Но не прошел и трех шагов, как вновь услышал голос сэра Владимира: – А, вот что еще... Постой-ка! Здравко замер, затем быстро обернулся. – Ну что тебе старый Дасия поведал? – продолжил сэр Владимир. – Всё там у него в порядке? Здравко недоуменно пожал плечами – и чуть не уронил седло. Имя Дасия он услышал впервые и вообще чувствовал себя совсем сбитым с толку. – Это старик с одним глазом? – догадался он наконец. – Молодец, – почему-то похвалил его сэр Владимир. – Ну так что скажешь? Здравко чуточку приободрился. Но ответил все-таки не очень уверенно: – Ну... Я его только про блеммиев спрашивал. Старик, правда, их иначе назвал – нубийцами и еще как-то... – Нубийцы – это другой народ, – тут же возразил сэр Владимир. – С другим языком, с другими обычаями – разве что тоже темнокожие. А эти называют себя «бишариин». – Точно! – оживился Здравко. Так он вроде и говорил... – И, кстати, с головами у блеммиев всё в порядке, – продолжил сэр Владимир. – Они рисуют лица на своих щитах – вот Плиний и ошибся. Здравко тихо вздохнул. Странное чувство овладело им – вроде бы облегчение, но в то же время и разочарование. А сэр Владимир, махнув рукой, продолжил: – Бог с ними, с блеммиями. С обозом-то как? Всё ли в порядке? – Да вроде... – пробормотал Здравко. – Старик не жаловался... И запнулся. Что-то очень важное завертелось у него на языке, не давая покоя. – Ладно, – сказал сэр Владимир. – Иди уже. И вдруг у Здравко ни с того ни с сего вырвалось: – Только, сэр Владимир... У этих... бишарей теперь не рожи на щитах, а колёса! На миг сэр Владимир замер. Затем коротко приказал: – А ну-ка подробнее! А у Здравко сердце в пятки ушло. Непроизвольно он дернулся, сделал шаг назад. Седло сорвалось с его плеча и с мягким стуком упало на землю. – Так это старик сказал... – растерянно пробормотал он. – Ну тот – на телеге, с одним глазом... И тут же стремглав кинулся поднимать седло. Когда Здравко поднялся на ноги, первым делом он отыскал глазами сэра Владимира. Тот неподвижно стоял шагах в трех и, запрокинув голову, вглядывался в усыпанное крупными звездами небо. Его подсвеченное лунным светом лицо казалось сейчас невероятно бледным, почти белым. Неожиданно Здравко сделалось жутко. – Звезды неправильные, – задумчиво вымолвил сэр Владимир что-то странное. – Не как у Птолемея. Но диска не видно. Пока. – Сэр Владимир... – обеспокоенно пробормотал Здравко. Тот словно очнулся. Вздрогнув, повернул к Здравко голову. – Всё в порядке, оруженосец. Ступай. Наваждение тотчас же спало. Здравко покладисто кивнул. Затем торопливо пробормотал: – Доброй ночи, сэр Владимир... – и, быстро развернувшись, поспешил к шатрам. – Эй, Здравко... – окликнул его сэр Владимир. – Там справа у входа мешок. Внутри фляжка и кусок лепешки.* * *
Потом было еще целых семь долгих дней дороги вдоль нильской долины. Сэр Владимир, а с ним и Здравко, бо́льшую часть этого пути так и проехали вместе с гаэлами во главе колонны. Лишь вечером четвертого дня на выезде из Большого Аполлонополиса британцев нагнали союзники-ливийцы – целая ала на боевых верблюдах. Исполинские звери чудовищного облика один за другим обгоняли гаэльскую турму, вздымая за собой целые тучи песчаной пыли. Громко лязгала сбруя, верблюды взревывали, всадники издавали гортанные крики. Здравко, прежде видавший верблюдов лишь издали, таращился на них, провожая каждого изумленным взглядом. По сравнению с этими гигантами лошади, даже такие высокие, как Эрэр сэра Владимира, казались существами мелкими и слабыми. Тем сильнее удивлялся Здравко, глядя на сэра Владимира. Тот тоже время от время посматривал на проносившихся мимо всадников на верблюдах, но, похоже, вовсе ими не восторгался. Напротив, на его лице угадывались сомнение и тревога. На первом же привале Здравко спросил сэра Владимира: – Разве эти громадины хуже лошадей? – Ну как тебе сказать... – хмыкнул тот в ответ. Я не то что Эрэра – вообще коня не стал бы менять на верблюда и уж тем более – конную алу на вот такую. Да, верблюд выносливее, но по скорости ему с конем не потягаться. А главное – ливийцы плохо умеют сражаться на них верхом. Вот кочевые арабы – те, да, могут воевать хоть на коне, хоть на верблюде. Но... – не договорив, сэр Владимир с сожалением развел руками. – Но ведь они нас обогнали... – начал было Здравко. – Ага. – Кивнув, сэр Владимир снова хмыкнул, а затем окончательно помрачнел. – Без разведки, без координации с нами, еще и на ночь глядя... Как бы из этого беды не вышло! Здравко покладисто кивнул, но внутренне на сей раз не согласился. Верблюды казались ему такими могучими! – Ладно, оруженосец. – Сэр Владимир хлопнул его по плечу, устало улыбнулся. – Там видно будет. Эх, кабы у нас кони не устали... Вопреки обыкновению, в тот раз привал закончился задолго до рассвета. Солнце еще не успело показаться над горизонтом, а ала уже пустилась в путь. Воины сразу же перешли на быструю рысь и вскоре оставили обоз далеко позади. Сэр Владимир явно торопился. Поначалу Здравко недоумевал. А еще – очень боялся вновь растревожить только-только начавшие подживать ноги. Но роптать он, разумеется, не смел, да сэр Владимир его все равно бы и не услышал. Солнце только-только поднялось над горизонтом, когда они миновали маленькую, странно безлюдную деревушку. За нею дорога круто отвернула от Нила и повела вверх, к бурым, кое-где покрытым выгоревшей растительностью скалам. И тут Здравко увидел впереди нечто невообразимое. И на самой дороге, и по обеим ее сторонам вперемешку лежали неподвижные тела людей и туши верблюдов. Он даже не успел толком осознать увиденное – а передние всадники уже остановились. Сэр Владимир приподнялся на стременах, поднял руку, выставил вперед указательный палец. Затем бросил ехавшему подле него трубачу: – Труби «Стой!» и сразу же «Внимание!» Тот быстро поднес к губам мундштук длинного сигнального рога и издал несколько громких резких звуков. – Сто-о-ой! – тотчас же понеслось по колонне.* * *
– Так их что... всех? Госпожа Танька смотрела на Здравко широко раскрытыми, испуганными глазами. В полумраке сарая ее лицо казалось белым как снег – то ли она и правда сильно побледнела, то ли прежде Здравко не обращал особого внимания на цвет ее кожи. – Двоих живых все-таки нашли, – хмуро откликнулся он. – Один, правда, почти сразу же умер. Госпожа Танька тихо охнула. – Как это случилось? – вмешался бородатый парень. – Как-как? Перекрыли дорогу в узком месте, а потом сверху закидали дротиками, – фыркнул Здравко, а потом на всякий случай уточнил: – Так сэр Владимир объяснил. Я сам с тем ливийцем не разговаривал. – Всю алу – дротиками?! – ахнула госпожа Танька. – Нет, три отставших турмы, – буркнул Здравко. – Все равно это много. – Ничего себе... – пробормотал бородатый себе под нос. – Почти сотня человек! И тут Здравко прорвало. – Да дались тебе эти ливийцы! – воскликнул он, вперив взгляд в лицо парня. – Они, в конце концов, воины – им к смерти на войне не привыкать! Вот ты бы видел, что «колёсники» в той деревне натворили! Я как представлю себе такое у нас в Подгорянах – худо становится!* * *
Деревня стояла над долиной на склоне холма. Выглядела она совсем непримечательной: пара десятков одноэтажных домиков с маленькими окошками и плоскими крышами, заборы из глиняных кирпичей, финиковые пальмы, чуть в стороне – приземистая церквушка с пузатым, похожим на перевернутую миску куполом. Не случись поблизости того побоища – британцы, возможно, так и проехали бы мимо, не останавливаясь. И, может быть, даже не обратили бы внимания на царившую в ней странную тишину. Вышло, однако, иначе. Колонна остановилась в небольшом отдалении от деревни, конные воины спешились. Затем сэр Владимир приказал изготовиться к обороне. Но отражать нападение неприятеля не пришлось: разведчики, обследовавшие окрестности, вскоре донесли, что людей поблизости нет. По крайней мере, живых. Здравко хорошо запомнил, как к сэру Владимиру подошли двое молодых парней, одетых в полевую форму Британского легиона, но по наружности скорее походивших на местных жителей. Оба разведчика имели хмурый, подавленный вид. Первым делом разведчики по-уставному отсалютовали сэру Владимиру. Затем один из парней, пониже ростом и чуть постарше на вид, принялся докладывать. Говорил он по-латыни неторопливо, уверенно и довольно чисто, хотя и с характерным коптским акцентом, так что Здравко понял из его рассказа всё до последнего слова. Сначала услышанное даже не слишком и привлекло его внимание. Ну прошлись чужие воины по деревне, пограбили, побуянили – что в этом такого уж особенного? На землях берзичей – соплеменников Здравко, поселившихся на ромейской границе, – подобное время от времени случалось: отношения с ромеями у славян были непростыми. И даже слова разведчика об убитых деревенских жителях особо Здравко не смутили: на то и война, чтобы на ней умирали! Сдуру Здравко примерно такое сэру Владимиру и ляпнул. И нежданно-негаданно разгневал того не на шутку. Нет, руку на Здравко сэр Владимир не поднял. И даже голоса особо не повысил. А попросту взял и отрядил его в похоронную команду – помогать пятерым алариям-коптам выносить из храма мертвецов. Алариям деваться было некуда: как-никак, убитым они приходились соплеменниками и единоверцами. А для Здравко, вроде бы здесь совсем постороннего, из этого поручения вышло нешуточное наказание. Впрочем, понял он это далеко не сразу. Вшестером они подошли к церкви – той самой, с большим, похожим на опрокинутый котел куполом. – Иди первым, парень, – велел ему Закария, тот самый разведчик, что недавно докладывал сэру Владимиру о пустой деревне. Тут Здравко наконец почуял неладное: чего стоили одни только мрачные переглядывания коптских воинов! Деваться, однако, ему было некуда: приказ сэра Владимира в любом случае следовало исполнять. Подозрительно посмотрев на Закарию, Здравко кивнул и послушно дотронулся до дверного засова.* * *
– И что там оказалось? – взволнованно спросила госпожа Танька. Здравко немного помялся. Потом нерешительно произнес: – Да так... Мертвые, в общем... Госпожа Танька быстро кивнула. Затем уточнила: – Местные мужчины, защитники деревни? Здравко едва сдержал вздох. Похоже, сестра сэра Владимира представляла себе войну только по песням да сказкам – тем самым, где храбрые воины доблестно бьются друг с другом, где простые пахари и пастухи если и появляются, то разве что мимоходом, где красиво выглядят даже кровь и смерть. – Ну... И они тоже, – уклончиво ответил он. – Значит, мирных тоже перебили? – тут же встрял бородатый. Здравко неохотно кивнул. Это была правда. Но не вся. В памяти его вопреки желанию всплыло увиденное тогда в поруганном храме. Вымазанные кровью стены. Разбитые и тоже окровавленные иконы. Сваленные в кучи куски человеческих тел – отдельно головы, руки, ноги, внутренности. Полчища разноцветных мух – серых, зеленых, синих, больших и маленьких. И везде знаки Колеса – круги с двумя спиралями посередине, где грубо намалеванные, а где вырезанные – в том числе и на мертвых телах. – Что это? – спросил тогда Здравко, едва обретя дар речи. – Жертва, – буркнул Закария в ответ. – Как они верят – ангелам Судного дня. На самом деле – сатане, наверное. После того, как из церкви вынесли останки убитых, они прошли еще и по домам. Человеческих тел там не оказалось, хотя следов крови хватало: видимо, враги отнесли всех убитых в храм. Зато во дворах часто попадались мертвые домашние животные: собаки, козы, даже кошки. И в каждом доме оказывалось одно и то же: загаженные комнаты, разбитая утварь, переломанная мебель – и всё те же круги и спирали, спирали и круги... Напавшие не просто разграбили деревню и перебили ее жителей – они постарались разрушить и осквернить всё, до чего только смогли добраться. А потом были похороны. За неимением местного священника, заупокойную мессу отслужил капеллан-бритт: тут уж было не до церковных разногласий. Немногочисленные копты, служившие в але, в том числе и Закария, и одноглазый старик Дасия из обоза, во время мессы читали молитвы на своем языке и крестились тоже по-своему. Никто, конечно, не пытался их ни поправлять, ни одергивать. А Здравко старательно повторял за сэром Владимиром латинские слова, но мысленно взывал при этом к Велесу, повелителю мира мертвых: умолял его о милости к душам убитых, чтобы не остались те бродить по этому свету и не мстили бы за свои мучения всем живым без разбору – и виноватым, и невиновным. Каэла и других знакомых гаэлов, как ни странно, ни на мессе, ни на последовавшем сразу за ней обеде не оказалось. Потом уже выяснилось, что те пустились за душегубами в погоню – разумеется, с ведома сэра Владимира. А от обеда Здравко отказался, лишь попил воды. При одном только взгляде на мясо его начинало мутить. Вернулись гаэлы на удивление быстро: ала только-только управилась с едой. Каэл первым делом отрапортовал сэру Владимиру: противник уничтожен полностью, свои потери – трое убитых, семеро раненых. И без того хмурое лицо сэра Владимира помрачнело еще больше. – А этих сколько было? – Пятьдесят два, – уверенно ответил Каэл. А затем потрогал перевязанные белой тряпицей ножны палаша и вполголоса добавил: – Наши ребята хотели мешок отрубленных голов привезти. Потом раздумали. Не по-христиански это. Хотя Каэл произнес эти слова тихо, его все-таки услышали. Среди толпившихся вокруг воинов пронесся гомон. – Зря. Лучше бы блеммии без голов остались – чтоб было совсем как в книжках! – хохотнул один из стоявших поблизости алариев-бриттов. Шутки его, впрочем, никто не поддержал. – Там были не только блеммии, – после недолгой паузы откликнулся Каэл. – Белокожих тоже хватало. А вместо их голов мы привезли вот это. И он поднял высоко над головой блеснувший желтой медью кружок, похожий на монету.* * *
Госпожа Танька вздрогнула, блеснула глазами. Затем быстро положила «знак Колеса» на подоконник. Бородатый тут же подхватил его, повертел перед глазами. – Такой, что ли? – спросил он у Здравко, но тут же сам себе и ответил: – Ну да, что тут и спрашивать... – Что же делать-то? – тихо вымолвила госпожа Танька и вдруг обхватила голову руками. Бородатый чуть подумал. Затем сказал, пожалуй, самое правильное – Здравко и сам не предложил бы ничего разумнее: – Главное – ты не говори пока никому – а то девчонок перепугаешь. Может, никаких головорезов тут еще и нет! – А потом? – всё так же тихо спросила госпожа Танька. На этот раз бородатый даже не задумался. – Скажем леди Эмлин, – уверенно произнес он. Госпожа Танька отняла руки от головы, торопливо кивнула. Прядь волос на ее виске вдруг взметнулась вверх, из-под нее выбилось наружу заостренное ухо. Здравко отнесся к увиденному почти спокойно. Дело было не в том, что к этому времени он уже кое-что знал об облике народа ши от сэра Владимира, и даже не в том, что после светящихся глаз госпожи Таньки ее уши выглядели сущим пустяком. Просто госпоже Таньке Здравко теперь верил – так же, как он привык верить самому сэру Владимиру.* * *
Для самой Таньки услышанное оказалось не просто неожиданностью: рассказ Здравко обрушился на нее ледяным водопадом. И ведь вроде бы знала она примеры подобных злодеяний: уж о том, что когда-то творили саксы в захваченных бриттских городах, помнила вся Камбрия! Но ни сухие университетские лекции по истории Придайна, ни расцвеченные поэтическим вымыслом баллады о дедовских временах не могли произвести на нее такого впечатления, как рассказ очевидца о совсем недавних событиях! И при этом Танька догадывалась, что о самом страшном Здравко предпочел умолчать. Сначала она не на шутку испугалась. За Серен, за Олафа, за «инженерных девушек» – и, грешным делом, за себя тоже. Воображение одну за другой рисовало ей чудовищные в своей подробности картины увиденного Здравко в оскверненном храме. И на этих картинах среди мертвых тел упорно оказывались ее друзья – донельзя изуродованные, но все равно узнаваемые. Танька отчаянно боролась со своим воображением, пыталась отогнать жуткие образы, – но всё было тщетно, наваждение ее не оставляло. А потом Здравко принялся рассказывать об успешном рейде гаэльской турмы – и вдруг мимоходом, в очередной раз вспоминая о своем приятеле Каэле, упомянул о «белой тряпке» на ножнах его палаша. Тут Таньку словно громом поразило. Тряпка – это же наверняка тот самый лоскут, оторванный от ее рабочего халата! Как ни странно, только теперь она наконец поняла, кто же такой был на самом деле доблестный рыцарь Каэл О’Десси! И тогда с нею случилось нечто неожиданное. Мучившие ее зловещие образы разом отступили, но легче от того не стало: буйное сидовское воображение снова отличилось. Как наяву Танька увидела Кайла, каким запомнила его в ту злополучную ночь в тулмене, – совсем юного, почти ребенка, горячо клявшегося ей в любви – нелепой и непрошеной. Но теперь Кайл стоял посреди бурых безжизненных холмов, окруженный какими-то незнакомыми вооруженными людьми, и держал в высоко поднятой руке отрубленную голову – черную, курчавую, с выпученными глазами, с вывалившимся языком... Безотчетно – как запутавшуюся в волосах пчелу, как случайно сорванный ядовитый гриб – Танька отшвырнула на подоконник злополучный медный кружочек. И еле сдержала рвавшийся наружу горестный стон. Кайл! Она же должна была бы узнать его куда раньше – еще когда Здравко рассказывал о молодом гаэле, учившем его верховой езде и уходу за лошадьми! Каким же стал он теперь – после участия в той бойне?.. – Что же делать-то? – растерянно пробормотала она и вдруг обхватила голову руками. Замерев, Танька стояла напротив окна, смотрела в пол – а видела перед собой лицо Кайла – не прежнее, помнившееся с их последней встречи, а новое, незнакомое, исполненное лютой, звериной злобы. Краем сознания она слышала голос Олафа. Тот говорил, конечно же, правильные, разумные вещи – вот только отвечал совсем не на тот вопрос, который вертелся сейчас в ее голове. Кажется, она даже смогла Олафу ответить – сказала что-то почти наобум, но вроде бы угадала. – Скажем леди Эмлин, – вдруг прорвался в сознание хорошо знакомый уверенный голос, и Танька опомнилась. Усилием воли она оторвала руки от висков, затем тряхнула головой, отгоняя морок. И наконец повернулась к Олафу. Тот стоял чуть в стороне от окна и задумчиво вертел в руках «знак Колеса» – маленький, совсем безобидный с виду кружок, похожий на обычную монетку. Правда, в рассеянном солнечном свете медь, из которого он был сделан, приняла красноватый оттенок, отчего казалось, что «монетка» сочится кровью. «Убери, пожалуйста», – чуть не попросила Танька. Однако удержалась – и молча отвернулась. Объяснять ничего не хотелось даже Олафу. – Домина Танька... – вдруг напомнил о себе Здравко. Вздрогнув, она повернулась на голос. «Расскажи о Кайле – как он там?» – едва не сорвалось с ее губ. И снова Танька удержалась. Сказала вместо этого совсем другое: – Да, Здравко. Что случилось? – Коса́та ти е распле́тана, – громко шепнул тот по-славянски, отводя глаза. – У́хото стэ́рчи!