Несколькими часами раньше
Оса была странная – по крайней мере, Таньке прежде такие не попадались. Черная с желтыми полосатыми ножками, она с тихим жужжанием принеслась из полуденного марева и лихо приземлилась на подоконник, сразу же удивив Таньку непривычным обликом. Осы, как известно, вообще славятся тонкими талиями, но эта жительница Африки, похоже, решила превзойти в этом отношении всю свою родню – и, пожалуй, перестаралась. Казалось, кто-то разорвал несчастное создание на две части, а потом, не придумав ничего лучше, соединил половинки обратно тоненькой желтой соломинкой. Сама оса, впрочем, никаких неудобств от столь своеобразного телосложения вроде бы не испытывала. Она порывисто, но при этом вполне уверенно двигалась по шершавой поверхности камня, блестя полупрозрачными, словно бы слюдяными крылышками и беспрестанно подергивая длинными изогнутыми усиками. И занималась оса обычным осиным делом: тащила в челюстях добычу – неподвижного, безвольно раскинувшего по сторонам все восемь ног паучка. Подобные картины Таньке не раз доводилось видеть на Придайне – правда, осы, таскавшие пауков, там всегда были черно-красными, без примеси желтого, и куда более мелкими. И все-таки эта встреча, конечно, была очень примечательной – настолько, что Танька позабыла и про усталость, и про все недавние неприятности. – Олаф! – тихо позвала она и, тут же спохватившись, с досадой закусила губу. – Так а его тут нет, – словно подслушав ее мысли, робко подала голос Серен. А вслед за Серен откликнулась и леди Эмлин: – Что-то случилось, великолепная? В голосе леди Эмлин прозвучала столь неподдельная тревога, что Таньке сделалось неловко, словно ее застали за чем-то постыдным. Надо же было такое учудить: из-за какой-то подвернувшейся на глаза осы позабыть о насущных делах! А ведь она совсем недавно обещала леди Эмлин отправить какое-то сообщение в Карфаген по гелиографу! – Да я хотела Олафу осу показать... – смущенно пробормотала она. – Наверное, это совсем не вовремя... Вопреки ее ожиданиям, леди Эмлин в ответ понимающе кивнула. – Ясно, – улыбнулась она. – Ну так вы же как раз на учебе – так что всё правильно. – А как же гелиограф? – непроизвольно вырвалось у Таньки. – Я схожу сама, – вымолвила леди Эмлин. Голос ее неуловимо изменился, и Таньке неожиданно почудилась в нем затаенная грусть. – Но почему?.. – спросила она с удивлением. – Кое-что изменилось, великолепная, – подозрительно ровным голосом ответила леди Эмлин. – Мне больше нет нужды скрывать свое имя. Танька с недоумением посмотрела на нее – и вдруг заметила влагу в уголках ее глаз. – Но почему? – растерянно повторила она тот же вопрос. – Я вам чуть погодя объясню, великолепная, – торопливо откликнулась леди Эмлин, и ее щеки вдруг порозовели. – А сейчас вы лучше понаблюдайте за осой. Будет обидно, если упустится что-нибудь важное. Танька растерянно кивнула. – Хорошо... – пробормотала она. – Конечно... Но... Не договорив, Танька замолчала. С леди Эмлин явно происходило что-то неладное – только вот что? А та вдруг ободряюще улыбнулась: – Не берите в голову, великолепная! Всё в порядке! Танька с сомнением посмотрела на леди Эмлин, но все-таки кивнула. Затем, поколебавшись, она вновь повернулась к подоконнику. Странная, безотчетная тревога так ее и не оставила. Эта тревога казалась самой Таньке совершенно беспочвенной и нелепой – и, пожалуй, самым верным решением было бы от нее отвлечься. Оса, по счастью, никуда не делась. Как раз в этот момент она добралась до своего гнезда – прилепленного в углу окна буроватого комка грязи. Пробежавшись по его бугристой поверхности, оса потопталась перед темным отверстием входа, деловито ощупала его усиками и наконец юркнула внутрь. – А что там такое? – вдруг послышался у Таньки за спиной недоуменный голос Серен. – Да оса... – смутившись, пробормотала Танька. – Добычу в гнездо принесла... Мысленно она вздохнула. Эх, если бы сейчас рядом с ней оказалась не Серен, а Олаф! Кажется, из всей группы только с Олафом можно было обсуждать такие вот пустяки – занятные, но при этом совершенно бесполезные – что для лекаря, что для инженера, что для агронома! Да что одногруппники – случалось, даже преподаватели лишь пожимали плечами, когда Танька пыталась поделиться с ними своими маленькими открытиями. Даже мэтресса Анна Ивановна – и та сразу пыталась найти им какое-нибудь практическое применение – а не найдя, предлагала отложить разговор до лучших времен. Пожалуй, мэтр Рори Мак-Артур понимал Таньку лучше, но по-настоящему заинтересованным он делался, лишь когда дело касалось его любимых растений. – Оса? – неожиданно оживившись, переспросила Серен. – Какая-нибудь необычная? – Ну да, в общем... – замялась Танька. – А и правда, великолепная, – вдруг включилась в разговор леди Эмлин. – Расскажите – если хотите, конечно. Сначала Танька удивилась. А потом вдруг обрадовалась – и на душе у нее сделалось невероятно легко. Недавние неприятности сразу же показались ей пустячными, мимолетными. Зато и оса, заготавливающая пауков, и безобразная личинка, превращающаяся в изящную крылатую цикаду, и муха, искусно притворяющаяся пчелой, и хитрый цветочный паук, умеющий менять окраску, – все они предстали перед ее внутренним взором в своей истинной сути: волшебными творениями природы – невообразимо прекрасными, исполненными неразгаданных тайн и при этом извечными, первозданными, даже более древними, чем ее родная Земля! Пожалуй, Танька теперь знала, что бы она сказала в ответ на недоуменные, укоризненные взгляды... Вдохновленная этими мыслями, она принялась увлеченно рассказывать. В основном – о том, что когда-то видела сама: больше-то ни у кого до таких мелочей руки не доходили! Но даже этих ее наблюдений – не таких уж и многочисленных, сделанных урывками, по большей части так и не получивших объяснений, – хватило для того, чтобы завладеть вниманием всех, кто сейчас оказался рядом. Сначала Танькино повествование слушали только Серен и леди Эмлин. Потом одна за другой неприметно подтянулись «инженерные девушки» – Фи, Брид, близняшки, Илет. Девушки столпились у Таньки за спиной и замерли, дружно затаив дыхание. Лишь Брид пару раз попыталась шепнуть что-то на ухо Фи, но та в ответ лишь фыркала и отмахивалась. А Танька, увлекшись рассказом, даже не заметила, как из сарая выскользнули и леди Эмлин, и ее муж. Закончилась, правда, лекция не особенно удачно. Рассказ уже подходил к концу – по крайней мере, Таньке так казалось – когда в него неожиданно вмешалась до сих пор молчавшая Дэл. – Так значит, у этих ос всё как у птиц? – задумчиво проговорила она, – Строят гнезда, выкармливают своих птенцов... то есть этих самых личинок, заботятся о них? – Ага, – не задумываясь подтвердила Танька, но тут же спохватилась и поправилась: – Ну почти. Они сначала делают в гнезде запас еды, потом откладывают яйца – и больше потомством не занимаются. А затем она привычно, как это часто бывало на экскурсиях в природу, продолжила: – Да я тебе сейчас всё покажу! И, не дожидаясь ответа, Танька ковырнула дужкой очков осиное гнездо, отколов от него большой кусок. Первым делом из поврежденного гнезда с недовольным жужжанием вылетела оса. Следом на подоконник высыпалось штук пять пауков. Серен, стоявшая у Таньки за плечом, отпрянула и испуганно взвизгнула. – Да ты что? – удивленно воскликнула Танька. – Это же не бумажная оса, она гнездо защищать не будет! Оса и в самом деле оказалась на редкость миролюбивой. Она не только никого не ужалила – даже не стала виться вокруг людей, а просто улетела прочь. – Ну вот, опять упустила... – пробормотала Танька. – Надо было... Внезапно она осеклась. За спиной у нее было как-то совсем уж тихо. Подозрительно тихо. Зловеще тихо. С недоумением она обернулась. И увидела широко раскрытые, испуганные глаза Дэл. – Дэл?.. – недоуменно начала Танька. – Что случи... – Да что же ты натворила! – вдруг воскликнула та с неподдельным возмущением. – Оса старалась, старалась – а ты взяла и ее гнездо разорила! И тут Танька опешила. – Но ведь я показать хотела... – растерянно пролепетала она. – А иначе-то как это сделать? – А может, тогда и не надо ничего было показывать? – вдруг вступила в разговор Брид. Дэл тут же бурно поддержала ее: – Вот-вот! Безотчетно ища поддержки, Танька огляделась по сторонам. Увы, сочувствие она прочитала только в глазах Серен. Но Серен с опаской поглядывала то на Брид, то на Дэл и помалкивала. Тем временем Фи и Ллио смотрели на Таньку исподлобья, как на преступницу, а Илет и вовсе отвернулась. Вот только никакой преступницей Танька себя не ощущала! – Подождите-ка! – вдруг нарушила угрюмую тишину Илет. Танька удивленно повернулась на ее голос. Оказалось, та сейчас задумчиво смотрела на нее. А еще через мгновение Илет едва приметно подмигнула Таньке и невозмутимо продолжила: – Девочки, а помните, мэтр Аустин рассказывал, как он разбирал печь на заброшенной вилле и срисовывал ее устройство? Потом ведь такие печи стали складывать в новых домах! И тут у Таньки отлегло от сердца. Но только на миг. Оказалось, успокоилась она рано. Вопреки обыкновению, Брид на этот раз с Илет решительно не согласилась. – Оса – не печка, – фыркнула она. – Ее и обратно не соберешь, и новую тоже не сделаешь! И вообще, она живая! Вообще-то Танька никаких ос сейчас не разбирала. Однако оправдываться она не стала и пытаться. Вскрывать лягушек, цыплят и крыс ей прежде и в самом деле доводилось. Более того, поначалу ей и самой не нравилось лабораторные занятия, на которых приходилось умерщвлять животных. Первокурсницей она, случалось, бурно спорила на эту тему то с отцом, то с тетей Брианой – но все ее аргументы разбивались об одно и то же возражение, каждый раз звучавшее немного по-разному, но сводившееся к одной и той же чеканной формуле: «Нам приходится убивать животных, чтобы уметь спасать людей». Со временем, однако, лабораторные занятия сделались привычными, потом к ним добавились еще и полевые практики. Подобно тому, как Олаф увлеченно выкапывал с корнями и потом засушивал гербарные образцы растений, Танька довольно быстро научилась без особых колебаний замаривать эфиром и складывать в бумажные пакетики и на полоски хлопковой ваты бабочек и жуков – хотя, конечно, никакой пользы для медицины в этом не было. С насекомыми вообще всё было как-то проще, чем со «всамделишными», позвоночными животными. Разве кто-нибудь испытывал муки совести, прихлопывая у себя на лбу кровососа-комара или раздавливая мерзкую гусеницу, обглодавшую любимый розовый куст? А к концу обучения никто на курсе, кажется, и не задумывался о странном парадоксе, так мучившем Таньку первое время: постигая тайны живого, неизбежно приходится превращать его в мертвое. И вот теперь на сделавшееся привычным для «естественников» равнодушие к жизни насекомых «инженерные девушки» посмотрели свежим взглядом – и ненароком разбудили в душе у Таньки те давние сомнения. Оса вдруг показалась ей смышленым, почти разумным созданием – конечно же, заслуживавшим к себе совсем иного, куда более бережного отношения. Между тем Илет, к невольной радости Таньки, окончательно встала на ее защиту. – Значит, тебе осиное гнездо жалко? – решительно спросила она у Брид. Та с вызовом посмотрела на Илет и запальчиво воскликнула: – Да, жалко! А как бы ты думала? – А вот их тебе не жалко? – Илет показала на неподвижно лежавших на подоконнике паучков. – Тоже живые были! – Оса – охотница! – тут же возразила Брид. – А пауки – ее законная добыча. И убила оса их не просто так, а для прокорма своих детей! Илет вдруг порозовела, затем растерянно посмотрела на Таньку. Похоже, теперь она сама неосознанно искала поддержки. И тут Таньку вдруг осенило. Кажется, настало время поделиться своей давней догадкой! – Да оса, может, пауков и не убивала! – вдруг заявила она. Илет и Брид разом уставились на нее. – Как это?.. – недоуменно пробормотала Илет. – Это потому что вы кое-чего не видели! – решительно продолжила Танька. – А я видела! Именно потому, что раскапывала осиные гнезда. А там такое попадалось!.. Бывало, в норке личинка паука уже наполовину высосала – а тот всё свеженький. А один раз мне вместо паука гусеница попалась – так та даже шевелилась немножко! Илет вздрогнула. Глаза у нее вдруг широко распахнулись. – Ты хочешь сказать?.. – недоверчиво произнесла она и, не договорив фразы, запнулась. – Угу, – кивнула Танька. – У меня такое чувство, что все они на самом деле живые – только словно бы скованные. Илет неожиданно оживилась. – Чары? – быстро спросила она. Танька покачала головой. – Не думаю. Скорее всего, просто яд. – Жуть какая... – тихо промолвила Илет. А Брид вдруг охнула и поспешно отвернулась от окна. Сначала Танька немного воспрянула: похоже, симпатии если не всех «инженерных девушек», то хотя бы Илет и Брид были теперь не на стороне осы. И все-таки червячок сомнения упорно грыз ее, не давал облегченно перевести дух. Вот что было бы, подвернись ей тогда не оса с ее жутковатым способом снабжения потомства свежей едой, а, скажем, пчела – совершенно мирная, заготавливающая цветочную пыльцу и нектар? Разве поступила бы Танька иначе? Дэл вдруг потупилась, тяжело вздохнула. – Ты извини нас, пожалуйста, – робко проговорила она, пряча глаза. – Мы же не знали, что эта оса вот такая... И тут Танька не выдержала. – Дэл, да при чем тут это! – воскликнула она с горечью. – Такая оса, не такая – я тогда об этом даже не задумалась! Просто у меня, наверное, профессиональная деформация... В следующий миг Танька, конечно, спохватилась. Выражения «профессиональная деформация», в свое время узнанного от мамы, она потом ни от кого больше не слышала – и сейчас вовсе не была уверена, что девушки ее поняли. – Ой, – поспешно пробормотала она. – Я хотела сказать... – и замолчала в мучительных поисках правильного слова. – Я знаю, что такое «деформация», – вдруг откликнулась Дэл. – Я же инженер! Чуть приободрившись, Танька осторожно улыбнулась ей в ответ. Внезапную ссору с трогательно-беззащитной Дэл она восприняла очень болезненно – а сейчас у нее все-таки появилось ощущение некоторого взаимопонимания. Дэл тоже ответила улыбкой. А Илет задумчиво посмотрела на Таньку и сказала: – Мы ведь тоже «деформированные». Просто по-другому. Вот и не смогли тебя понять. – Я, кажется, теперь немножко поняла, – робко, почти шепотом вымолвила Дэл, и Танька наконец облегченно вздохнула. – Брид! – вдруг позвала Илет. – Так а она на улицу выбежала, – откликнулась вместо той Ллио. – Только что! Илет недоуменно хмыкнула и пожала плечами: – С ума она сошла, что ли? Там же жарища!* * *
С ума Брид, конечно, не сходила. Но в состоянии душевного смятения она была и в самом деле. И отчаянно костерила себя за несдержанный язык. Потому что как бы то ни было, а ссориться ни с Илет, ни, тем более, с Этайн она уж точно не собиралась. К Этайн у нее вообще отношение с некоторых пор сделалось трепетно-почтительным – после того как та сначала помирила их с Барахом, а потом еще и вернула Бараху способность складывать стихи. И вот теперь Брид угораздило ввязаться в эту глупую перепалку! Что самое досадное, сначала ведь ничто не предвещало дурного. Сида рассказывала про осу всякие удивительные вещи, девчонки слушали, все были довольны, никто ничем не возмущался. И наверняка всё так и осталось бы в порядке, не влезь в тот рассказ Дэл! Вообще-то от Дэл такого ожидать было можно. Та еще в университетском кампусе успела прославиться неумеренной любовью ко всякой живности: то дни напролет нянчилась со щенками, родившимися у прибившейся к студентам собаки, то подбирала во дворе дроздят-слетков и без особого успеха пыталась их выкармливать. Брид, выросшей в фермерской семье, это казалось странноватым – по крайней мере, в том, что о детенышах никто лучше их матери не позаботится, она не сомневалась. Да и вообще в ее родной деревне отношение к домашним животным было весьма практичным: о них в должной мере заботились, но и кололи на мясо тоже без особых колебаний. Тем нелепее Брид сейчас казалась ее собственная выходка. Можно подумать, ей никогда не приходилось уничтожать у себя в саду осиные гнезда! А уж сколько она за свою деревенскую жизнь успела извести́ в доме паутины, особо не церемонясь и с самими пауками! Всё это воспринималось ею всегда как должное, ни малейших угрызений совести не вызывало. А тут она вдруг взяла и отчебучила вот такое! Самое нелепое состояло в том, что в спор Брид вмешалась в основном из сочувствия к Дэл: сама по себе судьба пострадавшей осы не так уж сильно ее и беспокоила. Увы, как случалось и прежде, это не помешало Брид увлечься и быстро потерять чувство меры. В пылу спора она наговорила, как теперь ей казалось, немало лишнего – а сама, в сущности, в свои слова не особо и верила. А уж когда Этайн принялась рассказывать о скованных ядом пауках и гусеницах, Брид и вовсе растерялась. Выходило, что по неведению они с Дэл умудрились вступиться за совершенно ужасное создание! Некоторое время Брид молча стояла, уставившись на подоконник и осмысляя услышанное. А осмыслив – едва не потеряла самообладание. Теперь она не просто раскаивалась в своих недавних словах – ей отчаянно хотелось разнести вдребезги гнездо коварной осы. Хуже того, воображение нарисовало Брид картину заживо поедаемых беспомощных паучков в столь ярких подробностях, что у нее у самой стали неметь руки и ноги. Мудрено ли, что в конце концов она не выдержала и, улучив момент, выскочила прочь из сарая! Снаружи на Брид тут же обрушилось африканское солнце – южное, ослепительное, раскаленное, совсем не похожее на ласковое британское. После полумрака сарая его свет показался нестерпимо ярким, заставил зажмуриться. Ну а зной был таким, что она ощутила себя стоящей перед исполинским очагом. Первым порывом у Брид было метнуться назад. Однако она заупрямилась, замерла с закрытыми глазами. А потом почувствовала, как кто-то дотронулся до ее плеча. – Эй, девчонка! Иди обратно, тут жарко! Как ни странно, сказано это было по-гаэльски – рублеными короткими фразами, с чудовищным выговором, но при этом вполне понятно. Однако говорившего Брид с ходу не признала – несмотря на вроде бы знакомый голос. И непроизвольно шагнула вперед, еще дальше от спасительного сарая. – Да подожди ты! Я тебе дело говорю: иди в тень! – перешел на латынь загадочный собеседник, сразу заговорив куда чище и увереннее. А в следующее мгновение Брид его узнала: слуга сэра Владимира, славянин! И только потом почувствовала, как у нее бешено колотится сердце. Первым делом она быстро обернулась. И сразу же перешла в наступление – чтобы прогнать остатки испуга. – Что руки распустил? Не твоя! Славянин попятился, удивленно моргнул. – Ты чего? Я же о тебе забочусь! Брид фыркнула. Буркнула в ответ: – Мое дело, где мне быть! А сам тогда что по солнцепеку бродишь? – А я не просто так брожу, – ухмыльнулся славянин. – Я вас от разбойников охраняю. И он потрогал торчавшую из ножен рукоять большого саксонского ножа, да еще и с таким гордым видом, как будто это был настоящий рыцарский меч. Не удержавшись, Брид хихикнула. Вообще-то нож-сакс был вполне серьезным оружием – вот только на опытного воина мальчишка не походил совершенно. Славянин обиженно посмотрел на нее. Потом буркнул себе под нос что-то непонятное – должно быть, на своем родном наречии. А потом вдруг поморщился и заявил: – Зря смеешься. Тут неспокойное место. Брид тихо хмыкнула. По ее мнению, если тут и правда было неспокойно, так это из-за недавнего дурацкого спора, ею самой и устроенного. – И не веришь тоже зря, – немного подумав, буркнул славянин. – С корабля с вашего поутру двоих выгнали – вот возьмут они да сюда и заявятся! О ком шла речь, Брид сообразила за один миг. И, не удержавшись, громко расхохоталась. Перед ее внутренним взором во всей красе предстал Родри, каким он сделался, схлопотав от сиды знаменитые на всю «Дон» три гейса: вечно непричесанный, постоянно придерживающий сползающие штаны, не смеющий войти без приглашения даже в хлев... Славянин сплюнул под ноги, его темно-карие глаза зло сверкнули. – Дура! – бросил он и, резко повернувшись, зашагал прочь. Брид презрительно фыркнула ему вслед.* * *
Шел славянин быстро, не останавливаясь и даже не оборачиваясь. Вскоре он миновал длинное каменное строение и скрылся за углом. Брид так и не окликнула его: не позволила гордость. Хотя окликнуть вообще-то хотелось. Никакого торжества от изгнания славянина она не испытала: на победу произошедшее явно не походило, а чувство уверенности в своей правоте продержалось совсем недолго. Зато еще одним врагом Брид, похоже, обзавелась. По крайней мере, отношения испортила точно. И хорошо, если никто не слышал ее дурацких смешков – а то Серен когда-то рассказывала ей о невероятно остром сидовском слухе... Стоило Брид вспомнить о Серен, как ей сделалось не по себе. Уж хотя бы Серен-то она не обидела? Всполошившись, Брид принялась лихорадочно вспоминать подробности недавней перепалки – и вскоре убедилась: вроде бы обошлось! Большого облегчения, впрочем, не наступило: за этот день она и без Серен уже много с кем успела переругаться: с сидой, с Илет, теперь вот с этим славянином... А ведь, поди, еще и полдень-то не настал! Точного времени Брид, разумеется, не знала. Впрочем, судя по стоявшей жаре, даже если полдень и не наступил, то оставалось до него недолго. За короткое время перепалки со славянином Брид успела взмокнуть. Хуже того, у нее начинало сохнуть во рту. Чем это грозило, Брид поняла сразу: в последнее деревенское лето ее однажды угораздило уйти на сенокос, не взяв с собой питья. Как вскоре оказалось, должного урока из той неприятной истории она все-таки не извлекла. Сейчас до спасительной воды было подать рукой: добрый сэр Гарван напоследок оставил студентам большой бочонок чистой кипяченой воды и даже расщедрился на кувшин отменного таррагонского вина. Но разве могла Брид вернуться в сарай – к Этайн, к Илет, к Дэл, ко всем свидетельницам той глупой словесной стычки? К тому же, по ее думнонскому опыту, уж здесь-то, возле самого морского побережья, просто обязан был найтись ручеек с чистой водой. С такими мыслями Брид и пустилась на поиски воды – одна-одинешенька под палящим солнцем, с непокрытой головой. Поначалу она безотчетно шла по следам славянина – вдоль длинного каменного строения, похожего на огромный амбар. Но славянин за амбаром свернул за угол, а Брид продолжила идти прямо – как ей казалось, вдоль морского побережья. Выбрала она такое направление не случайно: так, по ее мнению, было проще всего отыскать впадающий в море ручей, а то и целую речку. Увы, на поверку ее план оказался не так уж и хорош. Брид миновала то ли три, то ли четыре амбара, преодолела уж точно не меньше полукилометра (в Университете ее приучили к удобной метрической системе), однако так и не повстречала не то что ручья – даже канавы с водой. В конце концов она вышла к высокой каменной стене и остановилась. Дальше дороги не было. Тут-то наконец Брид и опомнилась. И первым делом огляделась по сторонам. А оглядевшись – ужаснулась. Она стояла посреди широкой мощеной улицы, по обеим сторонам которой тянулись длинные приземистые здания мрачного вида, по большей части недостроенные. Ни деревца, ни кустика, ни травинки – сплошной буровато-серый, словно тюленья кожа, камень. И ни единой живой души вокруг. А над головой – палящее солнце. Брид, в придачу к пересохшему рту и струящемуся по спине поту, уже успела обзавестись тошнотой и головной болью. И навалился страх. В памяти разом всплыли рассказы моряков о полуденных странах с призрачными городами – мертвыми, безлюдными, иногда вообще растворяющимися в воздухе и оставляющими после себя лишь песок и скалы. Вскрикнув, Брид беспомощно взмахнула руками. Тотчас же перед ее глазами всё поплыло, замелькали ослепительно-белые искорки. «В тень, скорее в тень!» – пронеслась в голове запоздалая мысль. Неуверенно, пошатываясь, Брид двинулась в сторону ближайшей постройки – зловещего вида длинного здания с темными глазницами окон под плоской крышей. Дойдя до него, она тотчас же привалилась к стене и прикрыла глаза. Искорки все равно не исчезли, так и продолжили мельтешить перед ее взором. Но страх чуточку отступил. Переведя дыхание, Брид двинулась вдоль стены – к широкому, больше похожему на арку, чем на дверной проем, входу. И, добравшись до него, облегченно ввалилась внутрь. Здание встретило Брид полумраком. Спугнутая большеголовая ящерка стремительно пронеслась у нее под ногами, а затем метнулась к стене и как ни в чем не бывало побежала наверх по вертикальной поверхности. На то, чтобы удивиться, сил у Брид хватило. На разгадывание удивительной ящеричьей цеплючести – уже не нашлось. «Эх, была бы тут Этайн – она бы всё мне объяснила... – с тоской подумала Брид и тут же поправила себя: – Нет, лучше бы Олаф!» С Олафом она, по крайней мере, не ссорилась. Войдя внутрь, Брид сделала еще пару шагов. Затем она вяло опустилась на земляной, усеянный обломками камней пол и привалилась к теплой, но все-таки не раскаленной стене. Голова у нее по-прежнему кружилась, глаза заливал едкий пот, а перед взором непрестанно расплывались темные пятна и один за другим проносились яркие светлячки. Со стуком покатился зацепленный ногой большой камень. Из-под него внезапно выскочило странное желтовато-бурое существо, похожее на маленького рака с длинным, раздутым на конце хвостом. От неожиданности Брид взвизгнула. В ответ существо закинуло хвост на спину, судорожно взмахнуло им и метнулось прочь, в темноту. Брид испуганно замерла. Теперь ей казалось, что за пределами освещенного пятна́ всё кишит такими же тварями – уродливыми, жуткими, словно явившимися из ночного кошмара. Но покинуть тень и вновь оказаться под палящим солнцем было еще страшнее. Некоторое время она терпеливо выжидала. В темноте по-прежнему клубились разноцветные пятна, но теперь Брид уже не обманывалась – понимала, что это всего лишь виде́ние, порождение солнца, опалившего ей глаза. «Вот и страшный рак мне тоже померещился!» – повторяла она мысленно раз за разом – и никак не могла себя в этом убедить. А потом неожиданно потемнело. На солнечное пятно упала тень человека. Брид отчетливо разглядела на ней вытянутую руку со зловеще растопыренными пальцами. Вжавшись в стену, она затаилась. В висках бешено заколотилась кровь, голову словно сдавило тугим горячим обручем, а искорки перед глазами запрыгали в диком танце. Кажется, сейчас Брид было даже страшнее, чем при виде того жуткого рака. – Эй, девчонка! Ты здесь? – вдруг выкрикнул человек по-гаэльски удивительно знакомым голосом. Брид встрепенулась. Страх разом прошел, уступив место странной, безудержной радости. Тут же позабылось, что еще недавно она не ставила славянина в грош, смеялась над ним, а тот в ответ обозвал ее дурным словом. Всё это казалось сейчас не стоящими внимания пустяками. Главное – он был знакомым, почти родным, и он пришел, чтобы ее спасти! Не то что крикнуть в ответ – даже толком набрать воздуха в грудь не получилось: голова отозвалась на попытку поистине чудовищной болью. – Здесь я... – с трудом выговорила Брид заплетающимся языком. Тень шевельнулась, двинулась к ней. Еще через мгновение перед нею предстал славянин – теперь он уже не казался ей никчемным самоуверенным мальчишкой. Правда, рассмотреть его толком Брид не смогла – она вообще сейчас всё видела как в тумане. – Пить хочешь? Кивнуть тоже оказалось трудно. – Да... – прошептала Брид чуть слышно. Тотчас же перед ее носом появилась серебристая фляжка. – Пару глотков, не больше! – распорядился славянин. – Нам еще обратно идти! Брид торопливо сделала большой глоток. Во фляжке оказалась вода – горячая, чуть солоноватая – и все равно невероятно вкусная. Сделав еще глоток, Брид с сожалением оторвала губы от горлышка. – Спасибо... Славянин убрал фляжку. – Идти сможешь? – Брид, сделав усилие, кивнула. Тут же поспешно мотнула головой. Нехотя призналась: – Голова кружится. И болит. Славянин нахмурился, затем немного помолчал. Потом откликнулся: – Немудрено. Ни платка, ни шапки! Тут только до Брид и дошло: а ведь они всё это время так по-гаэльски и разговаривают! И вроде бы неплохо у славянина получается – по крайней мере, всё понятно. Не утерпела – спросила: – Откуда по-нашему знаешь? – Служил с гаэлами, – коротко ответил славянин. Брид снова кивнула. Похоже, двигать головой было проще, чем ворочать плохо слушающимся языком. – Обратно идти надо, – чуть помолчав, продолжил славянин. – Нас нет – там беспокоятся. Все-таки говорил он по-гаэльски очень странно: в неправильном порядке расставлял слова, коверкал звуки. Прежде, пожалуй, Брид над ним бы посмеялась. Сейчас – не смела. Впрочем, ей и не хотелось: какой уж тут смех, когда у тебя словно раскаленный кирпич в голове! А славянин еще немного подождал и распорядился: – Попробуй встать. Скоро корабль придет. Нельзя задерживать. Брид попробовала оторваться от пола – и тут же рухнула на четвереньки. Снова перед глазами закружился вихрь белых искорок, а к горлу подкатила тошнота – совсем как при морской качке. С трудом подавив рвотный позыв, Брид громко икнула. Славянин стремительно подлетел к ней, подхватил под мышки. – Поднимайся! Я помогу. – Не могу, – с трудом пробормотала Брид. – Ноги не держат. В ответ славянин буркнул что-то непонятное – скорее всего, выругался на родном языке. Брид хмуро промолчала. Понимала: заслужила. Да и сил огрызнуться все равно не было. – Сиди! – приказал славянин и снова прислонил ее к стене. Затем протянул ей большую измятую тряпку. – Держи! Охнув, Брид испуганно отшатнулась. Голова отозвалась на резкое движение утроенной болью. – М-ммм... Что это? – Платок, – ответил славянин. – Давай завяжу. Платок был запыленный и засаленный, от него разило застарелым мужским потом. Однако Брид снова покорилась. Славянин деловито обмотал платком ей голову, завязал узел на затылке. Затем он осторожно поднял Брид на ноги и прислонил к стене. – Теперь обхвати за шею, – велел славянин. Брид попыталась. Получилось. Славянин приобнял ее. – Идем! С трудом переставляя ноги, Брид сделала пару шагов. Но едва выглянув на улицу, остановилась. – Меня сейчас вырвет... – торопливо пробормотала она. – Отпусти! Славянин, похоже, ее не понял: не отпустил, наоборот, обхватил еще крепче. Брид замычала, сбросила руку с его шеи, согнулась в поясе. Ее так и не вырвало – лишь жестоким спазмом скрутило внутренности. Но на ногах Брид все-таки устояла – конечно же, благодаря славянину. Более того – даже сумела заметить под ногами что-то желтое и блестящее. – Смотри... – заплетающимся языком вымолвила она. – Золото... И снова славянин ее не понял. Или не поверил. – Эх, совсем тебе плохо! – сочувственно откликнулся он, перейдя на латынь. – Там золото, – настойчиво повторила Брид. К этому времени она уже сумела разогнуться. Лучше, правда, ей так и не стало: ее по-прежнему подташнивало, а голова болела и кружилась. – Какое еще золото? – недоуменно буркнул славянин. – Вон там, под ногами... Славянин вроде бы задумался. Затем быстро произнес: – Ну-ка подожди! Поднять блестящую штуковину Брид не смогла. Но хотя бы удержалась на ногах, пока славянин нагибался за ее находкой. – Это же золото? – пролепетала она, когда тот выпрямился. – Медяшка, – зло буркнул славянин в ответ. – И сюда добрались... Ладно, пошли! Блестящий предмет он, впрочем, не выбросил, а сунул за пазуху.* * *
Происходившее казалось Брид сущим кошмаром. Пожалуй, прежде она никогда не ощущала себя настолько беспомощной. Повиснув на шее у славянина – вспомнить его имени ей так и не удалось, – Брид медленно, пошатывась, брела нескончаемой улицей мимо угрюмых длинных амбаров. Солнце по-прежнему пекло́, камни мостовой раскалились, их жар пробивал насквозь кожаные подошвы башмаков. Брид по-прежнему тошнило, ее голова раскалывалась от давящей боли. Очень быстро она и думать перестала о найденной «медяшке». Теперь ей хотелось только одного: как можно скорее добраться до того самого сарайчика, который она так неосмотрительно оставила, – к спасительной тени и, главное, к бочонку с водой. Славянину дорога тоже давалась трудно: он тяжело дышал, его туника потемнела от пота. Но шел он по-прежнему уверенно. И при этом каким-то чудом умудрялся поддерживать едва переставлявшую ноги Брид. Сначала оба молчали. На второй сотне шагов Брид не выдержала – пробормотала заплетающимся языком: – Как ты справляешься? Еще и простоволосый... А тот и в самом деле был с непокрытой головой – это при черных-то волосах! – Я в Карфагене привык, – тут же откликнулся славянин. – И в Египте. А ты с полуночной стороны. Больше Брид ничего не спрашивала: не хотелось выглядеть совсем глупой, да и сил на разговоры особо не было. Славянин оставшуюся часть дороги тоже молчал, лишь шумно, тяжело дышал. На последней сотне метров силы у Брид окончательно иссякли, и она повисла у славянина на шее. От стыда ей хотелось провалиться сквозь землю: все-таки славянин был не могучим воином, а всего лишь щуплым мальчишкой. Но тот не только устоял на ногах, но даже некоторое время протащил ее на себе. А потом к ним подбежали Фи и Серен, подхватили обоих под руки – и идти сразу стало намного легче. Едва Брид ввалилась в сарай, ее сразу же подхватили Этайн и Олаф и повели куда-то в угол. Перед глазами у Брид по-прежнему всё плыло и раскачивалось, и все-таки в мутном мареве она вскоре сумела разглядеть большой ворох одежды. – Ложись сюда, – распорядился Олаф. Пожалуй, если бы не помощь Этайн и Серен, Брид попросту рухнула бы на эту кучу тряпья – но девушки подхватили ее и помогли улечься. – Вот, – послышался приглушенный голос Олафа. – Готово. Затем лба Брид коснулось что-то мокрое и прохладное. – Сейчас легче будет, – шепнула Этайн. – Пить... – жалобно откликнулась Брид. Этайн и Серен дружно охнули. А Олаф быстро проговорил: – Подожди, я сейчас. Вскоре губ Брид коснулось горлышко фляжки. Жадно глотнув, она поперхнулась, закашлялась. – Не спеши, – тут же подал голос Олаф. – У нас воды много. Почти полный бочонок. – А он где?.. – вдруг спохватилась Брид. – Ну славянин... – Здравко? – переспросила Этайн. «Здравко...» – мысленно повторила Брид и вздохнула. Имя славянина показалось ей невероятно трудным. Но его все равно следовало непременно выучить. Хотя бы для того, чтобы суметь по-человечески поблагодарить своего спасителя.* * *
– Госпожо Танька! Вздрогнув от неожиданности, Танька обернулась. – Здравко? Мальчишка кивнул. Затем спросил по-славянски: – Како е она? – По-моему, заснула, – неуверенно ответила Танька. Потом, спохватившись, торопливо добавила: – Спасибо, что помог! Здравко смущенно потупился, сквозь густой загар его щек проступил румянец. А Танька вдруг обрадовалась – хотя это было, конечно же, совсем не вовремя. Но ведь в кои-то веки мальчишка поговорил с ней по-нормальному – как с человеком, а не со страшным чудищем! Улыбнуться Здравко в ответ Танька все-таки не решилась: побоялаясь, что тот заметит ее крупноватые клычки. И вообще, сейчас ей было боязно разрушить неосторожным словом или действием вроде бы появившееся хрупкое взаимопонимание. «Ушел бы он, что ли?» – мелькнула вдруг в ее голове предательская мысль. Но Здравко не ушел. Вместо этого вдруг он поманил ее рукой. – Ха́йдемо у стра́ну, госпожо! Поняла, что́ от нее хотят, Танька скорее по наитию. Но послушалась не раздумывая. Кивнув, она отделилась от группы толпившихся вокруг Брид девушек. Первым делом Здравко подвел ее к окну. Затем извлек у себя из-за пазухи полотняный мешочек. Развязав его, высыпал содержимое себе на ладонь. И наконец протянул Таньке блеснувшую желтой медью штуковину размером с плодик терна. – Да́ли знаш што е о́во? Пришлось задуматься. При ближайшем рассмотрении «штуковина» оказалась плоской, как монета, – вот только о монетах со спиральными прорезями Танька прежде не слыхивала ни разу. А у этой вещицы прорезей оказалось целых две – точно латинское «эс», разорванное посередине. – Коле́ло, – произнес Здравко. А когда Танька непонимающе посмотрела на него, – настойчиво повторил по-латыни: – Ро́та.