К тебе, издалека

      Урок французской литературы прошел так же быстро, как и начался — впереди еще было несколько занятий, но ни один не занимал столько мыслей, как надвигающийся проект. Еще хуже было то, что Алине придется теперь сталкиваться с Жозефом чаще, чем в школе вплоть до следующей среды. Собравшись как можно скорее, Беликова успела выйти одновременно с Сабиани, но за ними вплотную увязалась троица из Декампа, Дюпена и Вергу.       — Анник! — Жан, следуя за блондинкой, навязчиво наклонился прямо к ее уху. — У вас с Пишоном дети будут похожи на поросят, как думаешь?       Противное хрюканье, имитируемое Дюпеном вслед за своим глупым вопросом, заставил Сабиани заторопиться подальше от навязавшихся парней. Алина, в меру своих возможностей, чуть ускорилась вместе с ней, и девушки направились к лестнице. Троица надоедливых одноклассников продолжала идти за ней.       — В чем дело, Дюпен? — стоящий в коридоре учитель, судя по всему, дежуривший на этаже, недовольно окликнул парня.       — Он пародирует Пишона, — отозвался Декамп, развеселившийся от импровизации друга. — Он хрюкает, когда злится, ха-ха!       В потоке студентов Алина поняла, что отстает от Анник, когда они спускались на первый этаж. За месяц ежедневных нагрузок Беликова достаточно неплохо разработала свою больную ногу, и уже даже приловчилась к ненавистной ей школьной лестнице, но она все еще была относительно медленной. Остальные одноклассники, Вергу и Дюпен, обогнали брюнетку и продолжили идти без третьего своего товарища. Алину вдруг обхватили за талию сзади и оторвали от ступеней — Жозеф без предупреждения, под озорной гул окружающих, поднял одноклассницу со спины и понес вниз по лестнице. Девушка даже вскрикнуть не успела — только возмущенно вздохнула и огляделась по сторонам, убедившись, что ни один учитель, а уж тем более сварливая мадам Жиро, не стал свидетелем этой неоднозначной сцены.       — Декамп, я сама бы справилась! — Алина, едва не задохнувшись в недовольстве, спешно поправила платье. Ухмылка Жозефа, казалось, приклеивалась к его наглому лицу, стоило ему выкинуть очередную свою выходку.       — Не благодари, мадемуазель, — шатен чуть склонился в лукавом поклоне, изображая из себя невесть что; Беликова демонстративно повела бровью — это его «мадемуазель», как он часто обращается к ней без повода и формальностей, каждый раз отдавало раздражительным волнением где-то в животе. — Ну, как будем готовить презентацию? У тебя или у меня?       Алина задумалась. Чувство безосновательного стеснения на мгновение вскружило голову. Хотя раньше, в старой школе, она без проблем работала и в паре, и в группе, да и вообще совместное обучение мальчиков и девочек для девушки чем-то новым не было, предстоящая работа в паре с Декампом, в куда более… приватной обстановке, заставляла ее нервничать. Создавалось впечатление, что после прошедших у них конфликтов у девушки остался неприятный осадок в душе — поэтому ей делалось тревожно.       — Лучше ты ко мне приходи. Сегодня в семь, после ужина. Чтобы бабушка нас видела.       Парень на это ответил согласным кивком и, не прощаясь, пошел за своими друзьями. Алина тяжело вздохнула — вся эта затея с презентацией ей не нравилась. Теперь, помимо дополнительных уроков латыни, а также усердной работы с отстающими предметами, целую неделю она будет терпеть общество нахального одноклассника в собственном доме. В размышлениях о всей ситуации девушка вышла на улицу и добрела до лавочки, где уже общались неразлучные Маньян и Палладино. Перемена была небольшой, но ее вполне хватало для того, чтобы иногда отдохнуть на свежем воздухе — пожалуй, это преимущество перед ее старой школой, радовало сильнее всего.       — Что ты теперь будешь делать после того, как тебя посадили с Декампом? — Мишель, испытывающая вместе с подругой негодование за Алину, казалось, искренне беспокоилась за нее. В отличие от Беликовой, девочки свою неприязнь к одноглазому хулигану сохранили; впрочем, это было взаимно, как могла заметить Алина.       — А что делать? Будем заниматься у меня дома, — пожимает в безысходности плечами девушка. Тугой длинный хвост Алининых волос неудобно трепался на пронзительном осеннем ветру, и она мысленно пообещала себе больше никогда не просыпать утром, чтобы успевать заплетаться. — Лучше пусть он будет на виду у моей бабушки, может и поработаем спокойно.       — Ты надеешься, что он будет хорошо выполнять свою часть работы? — фыркнула Симон. — Ох, ну и достался тебе напарник. Наверное, самой придется все делать, если хочешь хорошую отметку.       Алина недовольно помотала головой. Одна она не справится — ее несовершенный французский замедлит работу. Декамп, при всей своей разгильдяйской натуре, был ей нужен, хотя бы как носитель языка, который будет подсказывать ей значение самых заковыристых и сложных выражений.       — А мы как, — Симон обратилась теперь к золотоволосой подруге, — где будем делать проект?       — Давай у меня, я живу рядом.       — Эх, вот бы можно было работать втроем, — уныло вздохнула Алина. — Я бы лучше к вам пошла, чем с Декампом сидеть…       — У нас тоже веселья не жди, — Мишель, чье распущенные волосы тоже разлетались от ветра, радостной не была. — Брат будет мешать нам.       — Да ничего… — на томный ответ Симон Алина едва заметно усмехнулась; было очевидно, что девушка влюблена в Жан-Пьера, и охотно поддерживала беседу о нем. Иногда Алина задавалась вопросом, почему она не откроет свои чувства подругам, или, хотя бы Мишель — все-таки, он ее старший брат, — но предпочла не лезть в это дело. Невинные сплетни в кругу подруг не были чем-то презрительным для Беликовой, но конкретно сейчас, когда проблемные школьные предметы давили на голову и лишали отдыха, у нее не было на это лишней энергии.       — Вы его не знаете, — Маньян мотает головой в отрицании. — Нам, Симон, точно не выиграть…       — Это точно, мы даже не закончили…       Симон, прервавшись на полуслове, куда-то заторможено смотрела. Алина и Мишель, заинтересованные происходящим, машинально повернули головы в ту же сторону. К их скамье направлялся, как нельзя кстати упомянутый, Жан-Пьер. Он как всегда выглядит безупречно, без особых эмоций подмечает Беликова; таких студентов, как он — отличник, джентльмен, претендент на высший выпускной балл и на место в один из лучших университетов — было мало, и даже дома, в Союзе, Алина подобных ему могла пересчитать по пальцам одной руки. И все же, брат Мишель не был «по-комсомольски» правильным; здесь, у французов, были свои идеалы, среди которых брюнет был ярким представителем.       — Возьми, ты забыла, — молодой человек остановился возле сестры, протягивая ей потертый временем — и неаккуратностью Мишель — синий учебник. — Я случайно с собой взял.       — Спасибо, — рассеянно протянула блондинка, принимая забытую книжку из рук брата. Тот же, по очереди перевел взгляд на ее подруг, и губы его сложились в сдержанную улыбку. Алина, хоть и приняла хорошие манеры Маньяна, заметила, как взгляд его задержался на коротковолосой брюнетке.       — Не за что, — Жан-Пьер удалился так же быстро, как и появился. По своим повадкам он напоминал Алине другую ее одноклассницу, Анник: говорить по делу, без лишних подробностей. Такие люди, как они, серьезны и прямолинейны — с ними работалось продуктивнее всего. И Жан-Пьер, думалось Беликовой, хорошо подходил мечтательной и веселой Симон.

***

      В остальном, день прошел без особых отличий. Алина, по сложившейся у девочек традиции, была сопровождена домой Мишель и Симон, и весь остаток дня до семи вечера занималась другими уроками. Мысль о том, чтобы с подругами сходить куда-нибудь погулять, разбивалась о принятии двух ее главных проблем — удвоенной, а то и утроенной нагрузкой по учебе, и хромоте, пока не отпускающей девушку. Именно последнее часто обсуждала в последнее время ее бабушка — Надежда Михайловна, что на пару дней собиралась поехать повидаться со старыми знакомыми в Париже, усердно искала способы вылечить травму своей внучки.       Сейчас близился конец ужина. Скоро уже подойдет Декамп, и они будут делать задание по французской литературе. Беликова без настроения ковырялась вилкой в салате. Наполовину съеденный «нисуаз», один из множества кулинарных шедевров от Надежды Михайловны, позаимствованный из местной кухни, выглядел теперь неаппетитно, будучи взворошенным.       — [Я говорила по телефону со своим старым другом среди столичной интеллигенции, ] — продолжала свой рассказ про поездку Беликова-старшая. Вино, которым прогрессивная бабуля поделилась с девушкой, все-таки было выпито лишь ею. — [Есть в Париже один толковый терапевт, Фрэнсис Пелетье. Он сидячих на ноги поднимает. Приятель говорит, с тобой легко справится. Ты что думаешь?]       — [Да, было бы славно…] — Алина, не поднимая головы, думает о своем. Вопросы, касающиеся ее ноги, почему-то девушку каждый раз удручали — может, чем больше проходило времени, тем больше сомнений в своем выздоровлении появлялось в ее сердце.       — [Алина, чем заняты твои мысли?] — досадливо поинтересовалась Надежда Михайловна. Тем не менее, разглядев внучку и ее поведение, тон ее сменился на более радушный: — [Или мне стоит спросить, кто их занимает?]       — [Нет, бабушка!] — ожила вдруг девушка. Такое предположение женщины Алина сочла обвинительным. — [Устала просто, вот и все.]       — [Может, стоит сказать младшему Декампу, чтобы не приходил сегодня? Отдохнешь, а завтра начнете работать.]       Алина отрицательно помотала головой. Чем раньше они начнут проект, тем быстрее она с этим расправится, и вновь Декамп будет лишь мелькающим силуэтом среди всех остальных одноклассником. Взгляд, брошенный бабушкой после ее ответа, а также короткое, туманное «хм», заставил Алину чувствовать себя неуютно; подозрения, наведенные на нее женщиной, во всем видящей двойные смыслы, были абсолютно безосновательны, как считала сама девушка. Много разных претензий, что оставались невысказанными, было у них друг к другу: и хотя бабушка и внучка быстро поладили, и Алина благодарна за ту заботу, которую она получает от женщины, все же они еще «притираются» к своим новым семейным связям.       Мадам Беликова, в отличие от Алины, чье мировоззрение пока ограничивалось лишь жизнью глазами советского ребенка, была куда более свободнее и увереннее в своих интересах; заставшая в юном возрасте революцию, а затем и две Мировые войны — в последней она потеряла мужа, — Надежда Михайловна стремилась найти место, где она могла бы жить так, как ей вздумается. Франция, а именно тихий городок, больше напоминавший новую деревню, Сен-Жан-д’Анжели, стал именно таким местом. Бежав с родины, овдовевшая женщина без поддержки оставшегося в Союзе сына могла недолго продержаться на средствах, которые были остатками от всего наследства, когда-то накопленным семейством Беликовых. Но она, обладав смелой расчетливостью и умением грамотно распоряжаться деньгами, сумела продержаться в годы всеобщего послевоенного кризиса, обзавестись недвижимостью в столице Франции, что обеспечивало ей постоянный пассивный доход со сдачи квартиры в аренду, и хорошими связями с самыми разными представителями европейского высшего общества.       Алина, многого не знающая, еще не ведала о силе своей родственницы; да и понять многое бы не смогла. Воспитание идеального пионера, а затем и комсомола, привило ей совсем другие взгляды на жизнь и социальные нормы. От того многое в новой стране до сих пор казалось ей чужим — больше всего это касалось людей. И бабушка, которая за двадцать лет уже «прижилась» здесь, иногда вызывала у нее искреннее недоумение. Как такая женщина, как Надежда Михайловна, могла быть матерью ее отца? Или, как такой мужчина, как Алинин отец, мог быть ее сыном?       Раздался дверной звонок, выбросивший Алину в реальность из пучины собственных размышлений. Пока она подскочила, чтобы убрать со стола грязную посуду и подготовить место для учебы, Надежда Михайловна степенно направилась приветствовать гостя.       — Мадам Беликова, добрый вечер, — Декамп, сохраняя соседскую вежливость, как если бы рядом стояли его родители — они все же были уважаемыми людьми района, — Алина предупреждала вас о моем приходе?       — Конечно, мальчик, проходи, — приветливо заулыбалась женщина, пропуская шатена внутрь. Алине со столовой хорошо открывался вид на прихожую: Декамп, внешне со школы не изменившийся, уже заприметил ее и направился к столу. Надежда Михайловна, судя по всему, такой расклад не устроил, поэтому она обратилась к Алине, не переходя на русский, следуя этикету: — Нет-нет, внучка, что вы будете заниматься в столовой зоне? Проводи своего гостя в мой кабинет, там будете работать, как положено.       Алина, растерявшись, заторможено смотрела на родственницу с приоткрытым ртом. Меньше всего ей хотелось оставаться с Декампом наедине; еще меньше она ожидала такой подставы от собственной бабушки, хотя она, скорее всего, не специально.       — Я думала, ты могла бы нам помочь в некоторых вопросах…       — Какой вам толк от меня? Я и дня во французской школе не проучилась, и вашей программы не знаю, — вот это, очевидно, было ложью: полученное ей домашнее образование во времена заката Российской Империи, с легкостью могло обойти не только местное, но и советское образование. — Все, идите, а я спокойно чай попью. Вам принести, кстати?       — Спасибо, я бы не отказался, — а вот Декамп, похоже, был теперь весел, хоть и достаточно сдержан при Беликовой-старшей; его такая реакция одноклассницы позабавила.

***

      Небольшой кабинет, в отличие от просторной гостиной-столовой, что Жозеф уже видел в доме мадам Беликовой, отличался простотой и легкостью. Рабочая комната на втором этаже сильно отличалась от делового отцовского кабинета, где явно чувствовалась строгая атмосфера и мужская рука при ремонте. Жозеф находился в соседской квартире впервые — хотя его мать, часто гостившая здесь, уже давно приятельствовала с Надеждой Михайловной, самому парню было неинтересно ходить по гостям вместе с родителями, особенно когда юношеские годы сменили детство.       Чай, любезно поданный хозяйкой дома, поднимающимся ввысь паром свидетельствовал о своей свежести. Жозеф и Алина сидели перпендикулярно друг к другу: рука его, медленно калякающая что-то в собственной тетради, почти соприкасалась с женским локтем, скрытым за плюшевой тканью белого кардиганчика. Декамп бессовестно рассматривал девушку, пока та, сосредоточенная на проекте, усердно выписывала материал своим безупречным каллиграфическим почерком. Дома, на своей территории, Беликова выглядела совсем иначе: строгие, даже скучные платья, уходящие чуть ли не в пол, теперь сменились мягкой кофточкой и домашними пижамными штанами нежного голубого цвета; но не одежда, представляющая девичью фигуру в другом виде, привлекала особое внимание одноглазого юноши.       Черные волосы, что при огненном освещении близстоящей лампы отсвечивали темным шоколадом, густой волной спадали с плеч, лежали на тонкой спине, закрывали прочным щитом всю женскую фигуру от чужого взгляда карамельного глаза. В школе было невозможно оценить красоту и изящество длинных и прямых, как натянутая струна, Алининых волос, поскольку та заплетала косы или собирала их в тугой хвост. Однако теперь Декампу открывалась картина, которую он и не мог себе вообразить, которую до него среди целого класса, в чем он был уверен, не видел никто. Свободные от оков волосы ласково обрамляли девичье лицо, придавая ему тот вид, кажущийся теперь самым правильным. Перед ним сидела другая Алина — уютная и нежная. Милая и невинная. Такая, какой ее никогда не сможет разглядеть большинство невежественных мальчишек, за спиной смеясь над ее нелепой тростью, выраженным акцентом и узкими, лисьими глазами. К таким Декамп, ничем от них не отличающийся, относился поначалу сам, до того дня, когда сильно обидел ее. Все же, один ее ответ засел в его голове прочно.       «Пройдут недели, или месяцы, и я вновь смогу ходить нормально. Трость мне будет не нужна. А твой патч на глазу с тобой до конца твоих дней».       — Наш писатель — Жюль Верн. Есть идеи, что написать про него? — мягкий голос разрезает создавшуюся тишину, и Декамп в своих необычных мыслях прерывается. Глаз его, потемневший от неизведанного ему помутнения, сфокусировался на источнике звука.       — Ты его не знаешь? — вопрошает шатен. — У вас в советских школах не проходят классиков-фантастов?       — В каждой стране свои классики, умник, — парирует Алина. — Просвети меня, иностранку, об этом писателе.       Работа им, очевидно, предстояла большая. Жозеф, конечно, разбирался в литературе поверхностно — и то, с подачи начитанного и хорошо образованного отца. И все же, в их паре с Беликовой именно он невольно является теперь движущей силой, поскольку Алина с детства приучена была к другой литературе. Так они и просидели еще час, перебирая в памяти юноши некоторые произведения Верна, которые он смог вспомнить. Сегодняшние посиделки толком ничего не дали — это Жозеф понял по удрученному лицу соседки, зря потратившей время.       — Не расстраивайся, Рапунцель, — подперев голову рукой, устало проворчал Декамп. — Завтра я приду к тебе в это же время, а до этого поспрашиваю что-нибудь у родителей, что может нам помочь. Ты у своей бабушки тоже спроси, может она что знает о Верне.       — Хорошая мысль, — согласилась задумчиво Алина. Взгляд ее, до того упершийся в стол, резко взметнулся к парню: — Как ты меня назвал?       — Рапунцель. Тебе подходит, с твоей-то шевелюрой.       Брюнетка неожиданно зарделась; Декамп, голову от ладони не отрывавший, расслабленно облокотился своим длинным туловищем об стол, напрямую теперь рассматривая напарницу: взгляд его оценивающе бродил по общему силуэту девушки, в невольном любовании задержавшись на ее лице. Сделавшаяся внезапно молчаливая пауза метала в воздухе интимное волнение двух молодых людей. Алина, обдумывающая забавное литературное сравнение с собой, бессознательно провела рукой по волосам, задумчиво для себя, и совершенно умилительно — что парень не захотел признавать — для Жозефа.       — Мама ругала, когда я состригла себе маленькую прядь в детстве, — тихо вымолвила девушка. — Она говорила, длинные волосы — богатство для девушек казахского народа. О наших волосах пели песни и писали стихи.       Декамп, неожиданному признанию удивившись, заметил на лице Алины совершенно новую эмоцию. Глаза ее поникли в чувстве глубокой тоски, а брови ее потянулись к переносице, как если бы она пыталась что-то вспомнить.       — Где твоя мама сейчас? — в искреннем любопытстве прошептал Декамп, не нарушая их тихую атмосферу.       — Осталась дома, с папой. У него… некоторые проблемы по работе, и он решил, что будет лучше, если я некоторое время поживу у бабушки.       — Получается, ты здесь не навсегда?       Брюнетка тоскливо вздохнула: — Я не знаю.       Та откровенная печаль, оброненная ею в немногословном ответе, почему-то отдалась неприятным уколом в юношеской груди. Декамп в себе такой эмпатии к чужим людям раньше не ощущал; обычно холодный, или хамский и дерзкий по отношению к окружающим, парень имел узкий круг людей, к которым испытывал симпатию. То были его семья и несколько друзей. Алина Беликова, которая была лишь его очередной целью для насмешек, неожиданно «обросла» личностью в его уме: сначала в тот злополучный день, когда она дала обидчику отпор и пострадала от его жестокости, и теперь сейчас, приоткрыв парню мизерную часть своего прошлого. Ей было некомфортно, это Жозеф понимал четко — стоило Алине обронить слово о своей матери, оставшейся за тысячи километров от нее, и она тут же закрылась. Единственное, чего юноша не понимал — почему ему вдруг есть дело до всего этого?       Делать здесь больше было нечего. Наскоро попрощавшись с девушкой, Декамп покинул соседскую квартиру и направился к себе домой. Он, конечно, спросит у отца что-то об истории заданного им писателя; поговорит, по устоявшейся с детства привычке, с матерью обо всем перед сном. Луиза, думающая, что знает родного сына вдоль и поперек, пожелает Жозефу спокойной ночи и оставит юношу в покое до утра. Половину ночи он проведет в своих мыслях, отнимающих сон: об Алине и ее красивых волосах, что прятали в бесконечных темных прядях свое таинственное прошлое; о невыясненных чувствах, что он испытывал, глядя в ее глаза, так редко и робко смотрящие в его сторону.

***

      — Четыре часа наказания! — сокрушалась Сабиани, в чувствах бросив сумку прямо на пол, на холодный кафель туалетной комнаты.       Беликова составила однокласснице компанию на перемене, после того, как та потерпела сокрушительное поражение со временем и дорогой. Опоздание на какие-то десять минут стоили блондинке выговора от мадам «Синей Бороды» Жиро — не повезло же ей задержаться именно на урок истории. Теперь Алина, подпирая спиной видавшую не в первой жалобы на преподавателей, хилую кабинку туалета, наблюдала, как Анник крутится у зеркала, пытаясь исправить утреннее недоразумение на собственной голове.       — Давай помогу, — Беликова, взяв из рук приятельницы расческу, с высоты своего роста куда тщательнее прочесывала волнистые светлые волосы.       Анник, благодарно улыбнувшись, продолжила наблюдать за нежными махинациями Алины над своей прической; действительно, ей стоило успокоиться после нервного первого урока. Алина, расчесывая чужие волосы, не торопилась и была весьма деликатна — будто успокаивала и одноклассницу, и себя саму, медленно проводя расческой по светлой длине: — У тебя великолепные волосы, Анник. Даже войдя в класс, ты была безупречна. Не переживай.       — Спасибо, — вздохнула блондинка. — Едва ли теперь я буду беспокоиться о чем-то, кроме учебы. Столько всего навалилось, этот парный проект, так теперь еще и отработки у Жиро…       — Понимаю, — Алина ровными прядями собирала волосы синей ленточкой; ничего нового придумывать не стала, пересобирая ту прическу, что одноклассницей была изначально задумана. — Я сама дважды в неделю остаюсь в школе на лишний час латыни. А ты сама знаешь, как «весело» заниматься у месье Дуяра.       Девушки коротко хихикнули. Ни Беликова, ни Сабиани прерывать образовавшуюся женскую идиллию не хотели — редко когда у них двоих получается поболтать вот так, не будучи занятыми учебой или другими делами. Алина все думала — считает ли неприступная и отстраненная от других девочек Анник хотя бы ее той, кого можно было бы назвать подругой? Сама брюнетка, что пока так и не отыскала в этом лицее хорошего друга, с легкой завистью смотрела на удачно сложившийся дуэт Симон и Мишель — Алина хоть и дружила с ними, была честна с собой и прекрасно видела, что не была им сейчас так близка, как они друг для друга. В Анник, такой же одинокой в этих стенах, девушка видела близкого по духу человека.       — В пятницу будет футбольный матч между учителями и учениками, — вспомнила вдруг Сабиани, когда девушка уже закончила с ее прической. — Надо будет и там показаться, хотя мне долго идти от дома и обратно.       — Это обязательно? Я не хотела идти, какой мне смысл, — Беликова демонстративно покрутила ручку трости в ладони.       — Лицей Вольтера требует максимальной посещаемости внеклассных мероприятий, это отразится в разделе дисциплины в твоем личном деле, — пояснила блондинка. — Если ты собираешься поступать в университет после школы.       Девушки покинули уборную, неспешно направившись по коридору. Перемена протекала спокойно — студенты, еще не взбодрившиеся по утру, лениво слонялись по школе или что-то обсуждали в своих компаниях. Впереди был целый день — а затем, вечером, опять домой к Алине придет Декамп для подготовки презентации. В прошлый раз он оставил ее с непонятным чувством, лишившим ее спокойного сна — она в полудреме вновь и вновь прокручивала его вопросы о маме и о том, когда она покинет Сен-Жан-д’Анжели, вспоминала, как он рассматривал ее, полагая тогда, что она не замечает его беспрерывного взгляда, не чувствовала, что воздух в маленьком рабочем кабинете был заряжен непонятной девушке энергетикой; Алина переживала, что Декамп своим загадочным поведением будет замедлять их и без того не слишком активную работу над проектом. И все же, его вопрос, не останется ли она во Франции, теперь перемешавшийся со словами Анник об универе, заставили ее задуматься.       — Я не знаю, как скоро мне придется вернуться домой, — честно ответила девушка. — Может, папа разберется со своими делами и заберет меня до конца учебного года. По крайней мере, я на это надеюсь.       — Скучаешь по родителям? — будничный вопрос одноклассницы был скорее риторическим; конечно, Алина скучает.       — Я привыкаю к этому месту, — рассуждает Беликова. — К здешним людям, и еде. К учебе и языку тоже адаптируюсь, это вопрос времени. Но да, я скучаю. И хочу домой.       — Это естественное желание, — Анник поддерживала позицию девушки, и Алина была ей благодарна. — Надеюсь, ты вернешься к родителям как можно скорее. Но знай, мне будет тебя не хватать, когда ты уедешь.       Беликова лучезарно улыбнулась. Все ее сомнения отпали с этими словами Сабиани. Похоже, они все-таки стали подругами.