***
— Не переживай, ты выглядишь круто, — Жан вглядывался в новый вид шатена. Жозеф же, от поддержки своего друга не отказываясь, изогнул губы в благодарственную улыбку. — Девчонкам нравятся парни с крутыми шрамами. — Да и, в конце-концов, не все потеряно, — задумчиво, воодушевляюще произносит Шарль. — Венсан Ореоль был одноглазым, и все равно стал президентом. Теперь Жозеф не выглядел таким уж довольным. Лицо Шарля от неловкости после неуместных слов покраснело. — Я это слышу каждый день. Мама, папа, продавцы, соседи — достали уже, — Декамп раздраженно повел плечами, вспоминая о не слишком приятном сравнении. — Если еще кто-то здесь мне об этом напомнит — получит по зубам. В школе теперь раздражало все. Прошел только один урок, но нахождение в одном классе вместе с девчонкой, чей брат лишил его глаза, вызывало в нем лишь злобу. Теперь обучение девочек в их лицее не так радовало, как думал об этом Декамп в первый день. Лучше не делалось и при виде соседки, которую он так и не застал нигде, кроме стен школы. Беликова, по сути, вообще не виновна в том, что с ним случилось. Но он не мог избавиться от мысли, что попадись она, или не менее раздражающая подружка Маньян, Симон, не случилось бы драки, отправившая его на операционный стол. Озлобленность к Алине была необоснованной, и Жозеф это понимал. От того и чувствовалась она совершенно по-другому. Внимание компании привлек проходящий по двору Жан-Пьер. Вылизанный до невозможности сын мясника, ублюдок, нанесший Декампу непоправимое увечье, ходит по школе в своем идеальном костюме, будто бы он богаче всех своих одноклассников. Жозеф, преследуя его взглядом издалека, подмечает, как Маньяну вдруг подурнело в беседе со своим другом; брюнет наскоро попрощался и побежал к ближайшей мужской уборной. Тут уже Декамп вспомнил из сплетен, что вот-вот начинается дисциплинарное слушание, после которого ненавистного старшеклассника могут выгнать из лицея. — Парни, на физкультуру мы опоздаем. Свидетелем того, как старший брат Мишель, а затем и небезызвестная троица во главе Декампа, что подозрительно быстро направились за ним, скрылись за дверьми мужского туалета, по случайности стала Алина, читавшая на противоположной стороне двора, ближе к спортивному комплексу. Рядом находившиеся Пишон, Аппельбаум и Фельбек, которые все пытались отыскать дату битвы при Марафоне для мадам Жиро, уже ушли на начинающееся занятие. Неожиданная тревога подкатила к горлу — Алина не была уверена, что там, в мужском туалете, сейчас случится новая драка. Но ощущение какого-то неприятного события тяжело оседало в груди девушки, временами корящую себя за порой слишком хорошую интуицию. Очевидно, направиться Жан-Пьеру на помощь хромающей девочке не представлялось возможным, а дуэт Мишель и Симон куда-то пропали — должно быть, одноклассницы уже ушли переодеваться в спортивную одежду. Алина словно приросла к деревянной скамье, ожидая, пока кто-то из ребят первый выйдет из помещения. — Алина? — окликнувший ее Анри, уже переодетый в специальные шорты для физкультуры, заставил девушку вздрогнуть от неожиданности и оторваться от упорного рассмотрения двери уборной. — Уже урок начался, тебе надо показаться перед учителем. — А…? — Алина, часто заморгав в легком испуге, не сразу поняла, зачем Пишон к ней обращался. Она заторможено поднялась с насиженного места и как-то неаккуратно закинула свое чтиво в небольшой кожаный ранец. — Что мне надо ему показать? — Не показать, а показаться, — пояснил Пишон, подумавший, поди, что у Алины произошла заминка в речи. — Ладно, пошли.***
Как и ожидалось, учитель, только увидевший, как Алина неловко опирается на трость, отправил ее отсиживаться в углу спортивного зала. Не успев даже поговорить с Мишель о возможной очередной проделке Декампа, девушка послушно добрела до лавочки и, не найдя варианта получше, уставилась в учебник латыни. В сегодняшнем расписании предмета месье Дуяра не было, но Алина каждый день таскала здоровенную книгу, одолженную из библиотеки бабушки, пытаясь изучить его самостоятельно хоть немного. В голову ничего не лезло — то ли из-за того, что Беликова едва понимала простые основы с первых страниц, то ли из-за непрерывного галдежа, устроенного мальчиками в игре в гандбол. Брюнетка отвлеклась от бесполезного разглядывания незнакомых ей слов, чтобы посмотреть, чем учитель занял девочек; позади нее послышалась короткая возня. Алина с легкой завистью смотрела, как девочки осваивают свисающий с потолка канат: Анник, безупречная во всем, с легкостью и грацией взбиралась наверх, пока Симон и Мишель подстраховывали ее снизу. Беликова угрюмо вздохнула; она скучала по временам, когда ее нога еще была здорова, а сама она свободно занималась с остальными. Длинные ноги позволяли ей и ловко перепрыгивать через козла, и быть на ведущих позициях в пионерболе. Теперь же ей только оставалось смотреть со стороны на то, как девочки, не входившие в планы учителя, занимались побочными тренировками, пока мальчики учились профессиональному спорту. — Жалкое зрелище, да? — бархатный мужской голос где-то справа заставил Алины подпрыгнуть на скамейке. Учебник латыни начального уровня с глухим стуком упал с девичьих колен и захлопнулся. Алина обернулась на нежелательного собеседника: Декамп, облокотивший голову на собственную руку, лениво смотрел на одноклассницу. Вид его источал истинное наслаждение; Беликовой осталось только гадать, что же он сделал Жан-Пьеру, что теперь не убирал свою нахальную ухмылку. — Ты про что? — Смотреть, как девочки остались в стороне. Уверен, все в этом зале хотели бы увидеть, как они играют в гандбол, — деланная манера речи парня, будто бы он мурлыкал, а не говорил, девушку смущала. Жозеф наклонился, подбирая с пола чужую литературу, бесцеремонно открыл и стал рассматривать, будто это его собственность. — Но, если честно, я бы посмотрел, как ты взбираешься по канату. Возмущенная неслыханным ей ранее хамством, Алина резко потянулась вправо, чтобы вырвать свою книгу из рук парня, но тот, предвидя подобную реакцию, опередил маневр девушки, отводя жилистую руку с учебником подальше. Беликова взбесилась; не заботясь о том, как они вдвоем могут выглядеть со стороны, она максимально подалась к парню, насколько нездоровое бедро позволило ей совершить маневр. И, хотя ее руки были длинными, кончиками пальцев она едва ли дотягивала до запястья юноши. Шатена тщетные попытки отстоять свое имущество лишь позабавили, из-за чего его улыбка растянулась еще шире, напоминая Алине чеширского кота. — Полегче, а то опять уроню ее, — Декамп игриво помотал кистью рук, потряхивая книгу в воздухе. — Тебе бы не хотелось повисеть на канате? — Избавиться от твоего общества мне бы хотелось, — вернувшись в свое положение, процедила Алина сквозь зубы, после чего раздраженно разгладила складки сарафана. — Что ты сделал с Маньяном? Я видела, ты заходил за ним в туалет. — А тебе-то что, Беликова? Побежишь рассказывать подружке, что я побил ее брата? — лукавая искра в единственном светло-карему глазу сменилась теперь уже взаимным раздражением. На мгновение Жозеф посмотрел куда-то за спину Алины, кивая ей. — Вот, смотри, живой твой Маньян. Алина обернулась, чтобы посмотреть, как в другой стороне, прячась от всеобщего взора, Жан-Пьер стоял, что-то выпытывая у младшей сестры. Вид его был, грубо говоря, не очень — взгляд был паникующим, а идеально выглаженный пиджак был порван по шву сбоку крепкого туловища. Мишель с рядом стоящей с ней Симон недолго слушала его и быстро кинулась куда-то за пределы зала. Беликова вернулась к одноглазому. — Зачем ты это сделал? Он опоздает на слушание, и его исключат. — И поделом ему, — плюнул злобно Декамп. — Этого еще мало будет, после того, что он сделал. — Этого не будет, — возразила Алина. — Я расскажу всем, почему он опоздал. Беликова, наплевав уже на свою книгу, оставшуюся в руках у парня, собралась уже подняться с лавки, схватившись за свою трость, когда Жозеф резко схватил ее за плечо, удержав на месте. Алина, не ожидавшая такого грубого прикосновения к себе, растерянно вздохнула. Шатен приблизился к лицу девушки близко настолько, насколько бы расстояние считалось относительно приличным в общественном месте, что она могла разглядеть свое испуганное лицо в отражении карамельного глаза. — Беликова, не прыгай выше головы, — прошипел одноклассник. — В своей русской школе ты могла быть хоть самой примерной зазнайкой, но здесь люди живут по-другому. Если ты стучишь, тебя наказывают. Поняла? Хватка крепкой руки на плече девушки не больно, но весьма предупредительно сжалась. Алина оторопела и едва заметно попыталась вжать голову в плечи; к горлу подступил неприятный ком, и девушка вот-вот начнет от него задыхаться. Общие мальчишеские возгласы, пока те были поглощены командной игрой, слились в глухой фоновой шум. Беликова на мгновение, растянувшееся вечностью в ее голове, погрузилась в отчаяние, отбросившее ее на несколько месяцев назад. Перед глазами исчезло лицо Декампа — его заменили темные образы, которые девушка предпочла бы забыть совсем. Мужские силуэты, обступающие Алину со всех сторон, не имели лиц, но отчетливо запомнились грубыми, холодными голосами и стальными руками, удерживающими за руки и ноги. Вдалеке — крики матери, умоляющие о пощаде. Болезненные стоны отца. Ее и родителей снова схватили неизвестные девочке мужчины в форме. Похожую носил отец, когда он был на службе, но Алина никогда не придавала этому особого значения. Она не понимала, кто это такие, что они хотят от их семьи, и почему папу так сильно избивают. Почему мама кричит так громко, а чужие страшные руки давят на девичью кожу все сильнее, будто бы вот-вот прожгут своими черствыми ладонями прочный кашемир, а вслед за ним и мягкую, не знавшую ни побоев, ни грубых стискиваний, кожу? Из глубин сознания девушку выбросил пронзительный свист; на поле для гандбола все также продолжалась активная игра. Обмякшую в потрясении руку Алина тут же отдернула от одноклассника. Жозеф, не понимая такую резкую перемену в настроении девушки, удерживать ее не стал. Взгляд юноши переменился с угрожающего на задумчивый, когда он обвел им весь силуэт Беликовой. Девушка, переведя дух после произошедшего, со злостью посмотрела в его сторону: — Ты вроде из приличной семьи парень, а опускаешься до таких примитивных низких поступков, — Алина выдернула, наконец, книгу из рук Жозефа, более на предмете не сосредоточившимся. — Но меня ты не запугаешь. Бессмысленная трата времени. Демонстративно девушка поспешила пересесть на лавочку, находящуюся поближе к одноклассницам. К этому моменту Жан-Пьера и след простыл, а Мишель уже вернулась в зал, и теперь неуклюже свисала на канате, гораздо ниже потолка. Впрочем, ничего из происходящего сейчас Алину уже не интересовало — даже латынь, учебник которой был отброшен дальше на новом сидении. Сама она угрюмо уставилась в пол и вплоть до конца урока «переваривала» то, что случилось с ее сознанием пару минут назад.***
Учебный день завершался еще одним уроком истории. Алина сидела рядом с Анник, вслушиваясь в дискуссию через раз. Под конец дня, когда несколько часов подряд приходится говорить на неродном языке, голова раскалывалась от непривычки. Новый ритм жизни изматывал Беликову — прошла почти только неделя с тех пор, как она пошла в лицей, и многое до сих пор было для нее новым. Даже на выборы старосты она не обращала должного внимания: эта должность, которую она сама регулярно занимала в родной школе, здесь ее не привлекала. Да и никто бы не доверил ответственность за весь класс мало того, что девчонке, так еще и иностранке. С грустью вспоминалось время, когда она была отличницей. В родной стихии все давалось легко, а теперь она может рассчитывать на твердую «пять» только по английскому. И хотя время обещало Алине адаптироваться под местный язык, к концу года все равно на поверхность аттестата всплывут неудачи, неизбежно произошедшие в самом начале. Мадам Жиро, тем временем, задала тот самый вопрос, который и определит старосту класса на текущий год. Слева от Алины, на соседнем ряду, руку нетерпеливо взметнул Дидье Фельбек — пожалуй, единственный из всех мальчишек в классе, не проявивший особого интереса к новеньким девочкам. Или, если уж думать откровенно — испытывал молчаливое неодобрение от их присутствия. «И слава богу» — думала про него Беликова, — «скептицизм куда лучше напыщенного неравнодушия от тех, кто думает лишь о том, что у нас под одеждой». Однако, Фельбеку не суждено было стать старостой. Даже Декамп, попытавшийся дополнить ответ соперника, удивил и расстроил Алину; уж высокомерного нарушителя чужого спокойствия — Алининого, в частности — она никак не могла представить во главе их класса. В конечном итоге, Анри Пишон, по воле классной руководительницы, занял место своего друга. Брюнетка посмотрела по сторонам: слева от нее, поджав губы от обиды, на нового старосту озирался Фельбек; справа, совсем рядом, нахмурилась Анник. На том урок и завершился. Взбодрившиеся после звонка, ученики засобирались домой — лишние минуты в здании школы мало кто собирался просиживать. с Алиной лично попрощались Пишон с Лабраком и девочки — пожалуй, именно эти ребята за первые дни в школе хорошо общались с девушкой и действительно ей нравились. Класс пустел, и при ярком дневном свете пробудившегося после полудня солнца отчетливо были видны частицы пылинок, поднятые шквалом выходящих студентов. Алина, по своей плохой привычке, не торопилась. Ставшей после травмы совсем медлительной, Беликова думала только о том, как она будет наслаждаться короткой дремой после школьного дня — натруженной ноге требовался отдых, как и больной голове девушки. Она также думала о неприятной ситуации, произошедшей на уроке физкультуры. Второй день в ее жизни, где присутствует Жозеф Декамп, и второй день, который вызывает у нее непонятную тревогу и неприязнь, выработавшаяся в девушке чуть ли не с первого взгляда. К тому же, то состояние, которое на долю секунды отняло у нее все чувства и кинуло назад в прошлое, в ту часть, которую она больше никогда не хотела вспоминать, заставляло ее чувствовать себя хуже. Алина, привыкшая жить «сегодня» и хорошо контролирующая свои эмоции, теперь вообще не понимала, что происходит в ее жизни. Отвлекшись на попытки застегнуть заевший замок на ранце, девушка не заметила, как дверь тихо закрылась; лишь липкое ощущение чужого пристального взгляда на себе заставило Беликову оторваться от своих вещей и посмотреть в сторону выхода. Декамп, без свойственной ему гаденькой ухмылки стоял у закрытой двери, прожигая ее взглядом. — Декамп, ты что? — Алина, в миг напрягшаяся, собралась было встать из-за парты. Именно в этот момент, когда она уже оперлась рукой об свою трость, сзади возник Вергу, грубо выбивающего предмет из-под опоры девушки собственной ногой. Беликова, не ожидавшая подставы, теряет равновесие, и грузно оседает обратно на стул; бедро, зацепившее острый уголок парты, начинает саднить. — Что вы делаете?! — Маньяна оставили в школе, — Дюпен, тоже появившийся из-за спины, проходит ближе к двери, меняясь с Декампом местами. — Ты рассказала кому-то, почему он опоздал? — Ничего я не рассказывала, — Алина в замешательстве помотала головой. — Верните трость. — Что же, видимо, они ему поверили, или произошло что-то еще, — Шарль Вергу, буквально пнувший трость из руки девушки, взглянул на Декампа, словно ожидая команды от хозяина, как верный пес. Тот кивнул друзьям в сторону двери, и в течение пары секунд их и след простыл: Жозеф и Алина остались в кабинете один на один. — Я не понимаю, Декамп, что я тебе сделала? — Беликова возмущенно развела руками. Взгляд парня был нечитаемым, от того будто бы в сто раз опаснее. Она оглядела шатена с ног до головы: пальцы левой руки методично постукивали собственное бедро, как если бы он о чем-то задумался, а правая придерживала за край замшевую рубашку, небрежно перекинутую через плечо. — Я ничего не рассказывала, и никому не жаловалась. — Ты раздражаешь, Беликова. Думаешь, что раз в своей стране ты была примерной отличницей, то здесь, в лицее, ты можешь относиться к непохожим на тебя так, будто ты лучше нас, — Жозеф, подойдя к ее парте, показательно возвышался над ней. — Думаешь, ты лучше знаешь, кто прав, а кто нет? Думаешь, ты в праве решать, кто из нас был прав? — Да что ты знаешь обо мне и моей жизни в прошлом? — выпалила Алина, резко поднявшись со стула. Выше парня она все равно не встала, но и поддаваться его манипулятивным обвинениям она не хотела. — Думаешь, в голову мне залез? А чего тогда других так не подлавливаешь? Жозеф, не ожидавший сопротивления, слушал дальше. — Да ты со своими дружками просто выбрал легкую мишень! Думали, что никто не заступится за одинокую хромую иностранку, — Алина выронила нервный смешок прямо в лицо обозленного парня. — За нее ведь некому выбить обидчику глаз. Только вот запомни одно — моя травма временна. Пройдут недели, или месяцы, и я вновь смогу ходить нормально. Трость мне будет не нужна. А твой патч на глазу с тобой до конца твоих дней. Голос девушки был холоден, бросая столь обидную и жестокую правду прямо в лицо Декампу. В моменте она и сама не поверила, что сказала это вслух — настолько смелой, насколько и отчаянной в своем сопротивлении казалась она себе сейчас. Желваки на лице парня дернулись, и губы сжались в тонкую ниточку. В его единственном глазу плескалась злоба, подпитываемая чувством горькой обиды, от сказанной девушкой фразы. Они оба, поглощенные противостоянием, не заметили, как приблизились друг к другу, проверяя на прочность и стойкость. Алина внутри дрожала, но страх проиграть в этой словесной перепалке был выше тревоги, испытываемой от опасной близости к оппоненту. — И да, Декамп, я считаю, Жан-Пьер был прав, когда защищал Мишель. Гнетущее молчание давило на голову. Жозеф осмысливал ответ, брошенный перед ним, как унизительный остаток со дня драки. Декамп действительно выбрал Алину, как самую близкую цель для своих нападок, и за эти два дня, что они сталкивались, он тщательно изучал ее со стороны: например, ее внутреннее сравнивание таких мелочей, которые для местных ребят является обыденностью, говорило о том, как Беликова оценивала новое место жизни — причем, по его наблюдениям, многое здесь, в глубинке Франции, ей не нравилось. Иностранная одноклассница проявляла себя по-разному — от мгновенного испуга до самонадеянного отстаивание личных границ, что и происходило сейчас. Она была другой, и по-другому себя проявляла. Что-то в этом будоражило сознание юноши. — Мне пора домой, — Беликова мудро решила закончить спор, ведь она сказала все, что хотела и должна была. Она отстояла себя и гордилась собой — а что теперь про нее думает одноглазый задира, ее не интересовало. — Подними мою трость. Жозеф, оставив девушку без ответа, потянулся к металлическому костылю, отброшенный его другом в сторону учительского стола. Холодная железка лежала тонкой веточкой в руке юноши, но внешний вид ее был обманчив. Крепкая и надежная, она служила Алине третьей ногой. Без нее одноклассница не уйдет и дальше метра. Шатен перевел на нее злорадный взгляд. — Возможно, мадемуазель Беликовой стоит остаться в школе подольше, — ухмылка, предвещавшая беду, озадачила Алину. Она так и стояла, одной рукой опершись о свою парту, а другую протягивая к парню, ожидая, когда тот передаст ей ее вещь. — У тебя ведь не все отлично с некоторыми предметами, особенно с латынью. После этих слов Жозеф стал удаляться к двери, держа в руках девичью трость. — Декамп! — воскликнула брюнетка, вскинув протянутую ладонь повыше, и нетерпеливо ожидая свою вещь обратно. — Хватит со своими шуточками! — До завтра, Алина. Бесцеремонно, совершенно не шутя, Декамп вышел из кабинета ожидающим его друзьям. Комната погрузилась в мертвую тишину. Алина, пребывая в шоке и полнейшем ужасе, лишь слышала, как шаги и веселые мужские смешки удалялись дальше по коридору, оставляя девушку в беспомощном одиночестве. Хотелось закричать, позвать на помощь одноклассников, учителей, мадам Жиро, но из горла вырвался лишь пустой хрип поглощающего потрясения. Руки повисли хилыми ветвями по бокам, где пальцы сжимали мягкую ткань сарафана. Жозеф Декамп отобрал ее трость, ее главного помощника при ходьбе, и бросил в пустом классе. Алину трясло от осознания, какой ужасный человек учится с ней в одном классе. И что именно ей не повезло просто появиться у него перед взором и стать его главной целью для унижений. Хотя, найдется ли унижение хуже того, что с ней случилось сейчас? Она даже не может двинуться с места — нога, пораженная не только травмой, но и оцепенением от шокирующей информации, что у нее отобрали необходимую опору, едва ли могла двигаться и переносить такую нагрузку. Как худой, слабый котенок, застрявший в катакомбах сырого подвала, из которого нельзя выбраться без помощи. Жозеф оставил ее здесь именно так, чтобы она почувствовала, насколько он может быть жестоким и бессердечным. На гладкую поверхность темной деревянной парты посыпалось множество блестящих капель. Алина громко всхлипнула и согнулась над столом, не помня себя.