К тебе, издалека

      Алина, задержавшаяся на лестнице, только за первый день ставшей ей ненавистной, отстала от своего класса. Впереди урок английского, и девушке не терпелось наконец проявить долю своих знаний, ведь английский она знала даже лучше, чем французский. «Эх, и почему бабушка живет во Франции, а не в Англии?» — думалось ей. В англоязычной стране ей было бы куда проще.       Брюнетка взбиралась по ступенькам осторожно, руками держась за трость и лестничные перила. Нога после травмы была совсем еще слабая, а столько нагрузок в течение целого дня Алина еще не испытывала. Ей было горестно, она чувствовала себя жалко и была рада, что коридор к началу урока уже опустел, и никто не видит, как бедная девушка чуть ли не ползет по лестнице наверх. Внезапно сзади ее придержали женские руки, помогая подняться. Беликова обернулась, и увидела молодую женщину — точно учительницу, но гораздо моложе мадам Жиро.       — Давайте помогу, мадемуазель, — с ее помощью действительно было проще, и Алина стала подниматься чуть увереннее. — Вы Алина, верно?       — Да, — запыхавшись, не сразу ответила девушка, и тут же поспешила добавить: — Спасибо…!       — Не за что, нам все равно в один класс. Я — мадемуазель Кюре.       — {Так вы учительница английского?} — с надеждой спросила Алина, тут же перейдя на другой язык. — {Я должна сказать, что отлично владею языком. Это будет уместно, если я буду разговаривать с вами так?}       — {Уместно, и даже востребовано. Мне сказали, вы из Советского Союза, но перед собой я вижу интересную собеседницу-британку,} — ответила с энтузиазмом ей преподавательница, впечатленная владением ей языка на достаточно хорошем уровне. Алина улыбнулась — первый учитель за сегодня, на урок к которому теперь хотелось не то, чтобы идти, а бежать, если бы она только могла.       Тем временем Жозеф готовил в классе свою, возможно, самую подлую шутку из всех. Размещение над дверью тазика, наполненного водой, грозило парню максимум выговором от завуча, но после того, как три наглые девчонки обскакали его в обеденном конфликте, он считал, что это будет того стоить. Больше всего жертвой своей проделки он хотел видеть русскую новенькую, хотя в мгновения искреннего, практически детского предвкушения, это было не столь важно. Жозеф, как самый высокий из своей компании, фиксировал тазик на приоткрытой двери, когда Жан, стоявший на «шухере», наконец воодушевленно оповестил его, что идут Маньян и Палладино.       Остальные ребята в классе по-разному реагировал на разворачивающуюся перед ними сцену — Анник, к примеру, лишь неодобрительно покачала головой, не впечатленная детским поведением своих одноклассников.       Мишель, ступившая в класс первая, опрокинула на себя таз, приняв весь «удар». Ее клубнично-блондинистые косы тут же потемнели от воды, а одежда промокла насквозь; на Симон чудом попало лишь несколько капель воды. Класс погрузился в гнетущее молчание — кто-то укоризненно смотрел на главного зачинщика проделки — Жозефа Декампа, ехидно хихикающего над очередной жертвой, но большинство уставилось на Мишель. Ее светло-серое платье без рукавов, достаточно легкое для теплого сентябрьского дня, было насквозь мокрым и теперь просвечивало ее нижнее белье.       Открытое всеобщему взору ее белое кружевное бра оставляло мало места для воображения воспаленным гормонами мальчишеским мозгам. Пока одни смотрели на оцепеневшую в шоке Мишель смущенно, некоторые, вроде Декампа и его друзей, довольные проделанной работой, открыто насмехались над униженной перед всем классом девчонкой.       Алина и мадемуазель Кюре, к этому моменту только покончившие с лестницей, услышали через весь коридор глухой стук, как будто уронили стул или еще что-то, звук разливающейся воды, а затем едва доносящиеся смешки. Беликова, нутром чувствовавшая, что случилось или вот-вот случиться неладное, осторожно кивнула учительнице вдаль:       — {Должно быть, это мои одноклассники.}       Кюре быстро, обогнав ученицу, направилась к своему кабинету. Застала она совершенно безобразную картину, какую даже не могла представить себе в свой первый рабочий день: девушка, абсолютно мокрая и дрожащая не то от холодной воды, не то от обиды и унижения, неловко стояла возле опрокинутого таза с водой. Женщина обошла двоих девочек и оглянула целый класс застывших в неловком молчании ребят. Сразу обозначила потенциальных обидчиков, стоящих обособленно напротив двери, чьи лица, что мгновения назад были преисполнены веселья, теперь понуро смотрели на вошедшую учительницу.       Алина, наконец входившая в класс, застала удаляющуюся Мишель в сопровождении мадемуазель Кюре, обернувшей промокшую до нитки одноклассницу в собственное пальто. Класс вновь погрузился в жестокие насмешки; Жозеф — а то, что именно он виновен в инциденте, брюнетка догадалась моментально, — довольный собственной выходкой, вновь принялся создавать уничижительный рисунок, предназначенный Мишель, на доске. Его друг, Дюпен, не стесняясь или заботясь о других девочках в кабинете, весело расхаживал вдоль парт, изображая из себя непонятно что. Беликова переглянулась с Симон — выражения ее лица, обиженное за новую подругу и возмущенную глупым и детским поведением одноклассников, говорило о солидарности друг с другом.       Беликова, разочарованная в сегодняшнем дне окончательно, даже не успела двинуться в сторону их с Анник первой парте, как в кабинет чуть ли не влетел молодой человек, которого она до этого не видела. Парень постарше, вероятно, старшеклассник, одетый, что принято говорить, иголочки — вероятно, он как-то связан с Мишель, раз пришел поквитаться с ее обидчиками. Разозленный брюнет тут же накинулся на Жана, вытанцовывающего что-то неприличное — юноша даже не успел опомниться, как его развернули и впечатали тяжелый кулак прямо в его наглую рожу.       В моменте начавшийся балаган стер окончательно улыбки с лиц беспечных мальчишек, и в кабинете развернулась настоящая драка: тут же к старшекласснику в костюме, истязающему Дюпена, кинулся Декамп, попытавшись с преимуществом своего роста скрутить объявившегося бойца. На помощь ему подскочил одноклассник Лабрак — тот самый, которого Жозеф подставил со своим рисунком на предыдущем уроке. Двигало ли им желание действительно помочь или навести относительный порядок в классе, выяснять было некогда.       — Ребята, хватит! — беспомощный клик Симон утонул в хаотичных мужских возгласах и препинаниях.       Алина, застывшая у стены рядом с приятельницей, даже не поняла, как за одно мгновение произошло следующее: зачинщик драки ловко вывернулся из захвата двоих парней, и когда Лабраку прямо в бровь прилетел чужой локоть, того уже ничего не сдерживало, чтобы не накинуться на оставшегося в оппонентах Декампа. Брюнет схватил его за грудки одной рукой, а второй, даже не разглядев в пылу драки очки на лице юноши, замахнулся прямо в глаз.       Очки, разбитые в левом стекле, прилетели в руки к одному из парней за первой партой крайнего к двери ряда, где стояли Палладино и Беликова, прямо под раздавшийся болезненный вскрик их владельца. Девушки кинулись к безнадежно испорченному аксессуару, и Алина с ужасом поняла, что часть стекла вылетела прямо Жозефу в глаз. Брюнетка перевела взгляд на дерущихся — юноша уже опустился к полу, страдальчески стеная от острой боли в левом глазу, пока остальные, в том числе и нанесший Декампу непоправимый урон старшеклассника, ошарашенно смотрели на скрюченного пополам парня. От вида беспомощного шатена, приживающего окровавленные руки к ранению, Беликова даже сжалилась над ним — подобная ситуация, все же, не идет в сравнение с прошлыми его проступками. Теперь он может потерять глаз из-за своих глупых шуточек.       Пришедший на звуки беспорядка завуч тут же громко осадил всех его участников. Свидетели балагана расселись по своим местам. Мужчина опустился к Декампу, схватив его за плечи и пытаясь рассмотреть увечье.       — Покажи, — приказал оседающему на полу юноше Белланджер. — Только не трогай! Не трогай!       — Мой глаз! Я не вижу…! — болезненно стонал Декамп, в агонии не сумевший даже оторвать руки от лица. Тем не менее, вида безостановочно капающей на пол крови хватило для мужчины, чтобы понять, что произошло.       На шум прибежала и классная руководительница. Мадам Жиро, обескураженная открывшейся ей картиной, тут же подбежала к раненному ученику.       — Пишон, быстро за медсестрой! — после слов Белланджера, Анри тут же сорвался из кабинета прочь. Завуч обратился теперь к Жиро: — У него стекло в глазу.       Догадки Алины подтвердились. Теперь, Жозеф поплатился своим глазом за жестокую выходку. С хрипом поднявшись с пола, его направили в лазарет в сопровождении пришедшей тут же медсестры и мадам Жиро. Беликова даже краем глаза смогла рассмотреть проходящего мимо нее одноклассника — лицо, руки и даже часть белоснежной, хорошо выглаженной рубашки-поло, были окрашены темными каплями крови, что аж ей стало не по себе от увиденного. Тяжелые всхлипывания от ужасной боли доносились еще долго за пределами кабинета, когда месье Белланджер, назвав брюнета в костюме, нанесшего такое увечье парню, Жан-Пьером, строго позвал того к себе в кабинет. Теперь у парня точно будут большие проблемы, думалось девушке.       Лабрак, которого в этой потасовке тоже нехило зацепило, с рассеченной бровью был отправлен к медсестре. Некоторых парней заставили быстро прибраться после наделанного бардака, а сам завуч недовольно покинул кабинет, оставляя притихший класс мадемуазель Кюре, что уже вернулась и едва застала раненного Декампа. Урок английского был немыслимо испорчен.       Раздавшийся зловещий шепот, которым Жан, друг Декампа, поделился с Алиной, когда та наконец садилась на свое место, вызвал тонну мурашек по ее коже:       — За Мишель заступился ее братец, и теперь у Жозефа нет глаза. Лучше бы ты попала под воду, как он и хотел, — обескураженная внезапным обвинением в ее сторону, Алина ничего не смогла из себя выдавить, так как Дюпен тут же направился на свое место.       Оставшаяся часть урока прошла для Беликовой, как в тумане: и хотя она без труда вникла в тему занятия, напряженная атмосфера сохранялась в классе вплоть до звонка. Слова Жана неприятно осели где-то в груди, и Алина задумалась: как бы она поступила, если бы оказалась на месте Мишель? Расплакалась бы прямо перед всем классом? Убежала бы? Если бы она могла, ее ноги унесли бы ее далеко от этого места.       На перемене Алина все же захотела выйти на свежий воздух; для этого ей пришлось спуститься по лестнице, но такая нагрузка уже мало волновала девушку. Впрочем, на ступеньках ее вдруг нагнал Пишон.       — Алина? Тебе помочь?       Брюнетка с благодарностью приняла руку доброго одноклассника и довольно быстро оказалась на первом этаже.       — Странный день, не правда ли? — вдруг решила заговорить Беликова, нервно усмехнувшись. Анри же, как никто другой, хорошо понимал, о чем говорит девушка. — Ты знаешь, тот парень, что выбил Декампу глаз, он правда брат Мишель?              — Да, он выпускник, — ответил сбивчиво Пишон, пока они вдвоем продолжали неспеша идти до школьного двора. — Вообще-то, он один из лучших студентов. Жалко будет, его скорее всего исключат. А вот Декамп, я думаю, заслужил то, что с ним сделали.       Алина ничего на это не ответила, да и не успела бы. Пишон, сопроводив ее до улицы, неловко побежал к двум своим друзьям, а сама она наконец могла подышать воздухом.

***

      Комфортный сентябрьский день согревал мягким солнцем. Лишь иногда ощущался легкий ветер, ненавязчиво потрепав высокие кроны деревьев, редко высаженных по углам внутреннего двора. Студенты разбредались по своим компаниям, откуда-то краем уха Алина даже могла выловить слова о том, что за инцидент произошел в их классе сегодня. Брюнетку никто своим присутствием не утруждал; она могла расслабиться и погрузиться в собственные мысли, сидя на одиноко стоящей под одним из массивных дубов скамье. Правая нога, разнывшаяся после череды спусков и подъемов по ненавистным школьным ступенькам, приятно и легко пульсировала, полностью расслабившись.       Невольное сравнение двух разных школ, в которых довелось учиться Беликовой, приходило ей на ум. Французский лицей казался замком, но как бы красиво не выглядело здание, и как бы хорошо местное образование не описывала ей бабушка, за двадцать лет жизни здесь повидавшая явно больше, чем она сама — все это было лишь красивой оберткой того бардака, что здесь творился на самом деле. Первый день четко это показал.       Быть может, думала Алина, поведение мальчишек кажется ей таким обостренным потому, что их менталитет оказался не готов к совместному обучению юношей и девушек, и она думала, что была полностью права в своих суждениях. Однако, в отличие от остальных ее сверстников здесь, ей было с чем сравнить — все-таки она приехала из совершенно другого края целого континента. Даже если она была не единственной иностранкой — та же Симон, что прибыла в этому году из Алжира, все же, девушка была из французской диаспоры, и она приобщена как к социуму, так и к языку. Алина была другой, и контраст между ней и ее одноклассниками ощущался остро.       В конце-концов, этот день, как и все до него, подошли к концу; студенты вольтеровского лицея разбредались по домам после насыщенного учебного дня. Мишель, после инцидента одетая в мужские брюки и рубашку, запасенные на подобные случаи в кабинете медсестры, вместе с Симон вызвались проводить Алину до ее дома, поскольку сами жили неподалеку. Девушки не спеша шагали по району, что был неким жилым центром их маленького городка: дело было ближе к вечеру, и солнце перед тем, как скрыться за горизонтом, пригревало сильнее обычного.       — Расскажи, как ты жила до переезда? Чем занимаются молодые люди в твоей стране? — полюбопытствовала вдруг Симон, обратившись к Алине. Девушка несколько секунд помолчала, пытаясь понять, что лучше всего подойдет для рассказа.       — Ну, например, не курят, как у вас тут это принято, — вспомнилось вдруг ей. — Если здесь мальчики и в пятнадцать лет курят при взрослых, то для комсомольцев это большой позор.       — Комсомольцы — это как? — после вопроса, заданного Мишель, Алина вдруг поняла, что зря завела эту тему. Слишком долго придется рассказывать людям совершенно другого склада ума, из другой страны, про всю ее школьную жизнь. А саму ее в данный момент волновало совсем другое.       — Это долго объяснять, — отмахнулась Беликова. — Лучше скажи, что теперь будет с твоим братом?       Маньян пожала плечами. Жан-Пьер, которого девушки застали еще на выходе из лицея, направился домой первым, а значит и новости о сегодняшнем инциденте их родители узнают скорее всего от него.       — Да уж, Декамп наворотил дел, — пробубнила Симон. — Сначала этот рисунок, потом — Мишель. Даже лишившись глаза, он создал этим проблемы Жан-Пьеру.       — Думаешь, он заслужил? — жалостливый тон, с которым Алина задала этот вопрос, алжирке не понравился, что она аж вскинула руки, мол, «это очевидно». Девушки вскоре дошли до дома Беликовой и, распрощавшись с ней, пошли по своим домам.       Квартира, которую Алина в первый раз по ошибке назвала «маленьким домом в большом доме», имела непривычный для нее собственный выход на улицу, и находилась в дорогом и благополучном районе. Надежда Михайловна, родная бабушка Алины по отцу, владела не только этой недвижимостью, но еще и могла похвастаться Парижскими апартаментами, где девочке за два месяца еще не довелось побывать. Зайдя внутрь, девушка услышала возню, издающуюся где-то в пределах столовой. Наверняка, бабушка уже сервировала стол и ожидала внучку из школы.       Решение отправить Алину в ближайший лицей Вольтера Надежда Михайловна аргументировала тем, что девочке, привыкшей жить с определенным ритмом жизни, необходимо интегрироваться в местную среду. К тому же, возвращение домой, в Советский Союз, для Алины, по ее же словам, было под большим вопросом, который может затянуться вплоть до совершеннолетия девочки. А так как ей необходимо где-то учиться, Беликова-старшая долго не думала и тут же обратилась к директору лицея и завучу, месье Белланджеру, которого она знала по законам маленьких провинций, где все так или иначе друг с другом знакомы.       Алина родилась в семье русского госслужащего, высланным из Москвы специалистом в столицу Казахской Советской Социалистической Республики, Алма-Ату, на должность, названия которой маленькая Алина толком никогда и не знала, и школьной учительницы казахского языка и литературы. Межнациональный брак с женщиной без хорошего происхождения, чья семья почти полностью сгинула в годы голодомора, не был принят Надеждой Михайловной, и ни на свадьбу, ни на рождение их единственной дочери она не присылала ни писем, ни открыток. И хотя она поддерживала общение с сыном, о его семье никогда не спрашивала, и своей семьей не считала.       Сама Беликова происходила из старого знатного рода, и представляла старую аристократию, что по разным причинам мигрировала в Европу. Состояние женщины, которое было ее наследством, позволяет ей жить достаточно комфортно, не утруждая себя работой в свои шестьдесят лет и владеть двумя квартирами в разных городах Франции. Сыграло так же роль то, что Надежда Михайловна по натуре своей была женщиной бережливой, и собственными деньгами никогда не сорила попусту; даже родной сын, продвинувшийся по службе своими силами, рано оторвался из-под опеки матери, что свидетельствует их до сих пор неблизкими отношениями.       Родную внучку она признала тогда, когда ей пришло короткое, сухое письмо, анонимное, но не скрывающая толком личность своим почерком, так знакомым Надежде Михайловне: «У меня проблемы. Алина, моя дочь, едет к тебе. Займись ей». Уже через пару дней, в одну из душных июльских ночей, когда женщине плохо спалось, в дверь со всей силы затарабанили. Перепуганная женщина, схватив с прикроватной тумбочки увесистый ночник, спустилась ко входной двери. Тогда впервые, с темной улицы их тихого района, на нее уставилась пара бездонных, черных глаз. Девочка-подросток, потрепанная с дороги, обезвоженная свисала на руках у неизвестного ей мужчины, завернутая в непонятные тряпки, а правая нога ее от бедра до колена была обмотана в некое подобие гипсовой повязки. Мужчина, сопровождавший Алину, тогда так и не представился; уложив девочку на диване в гостиной, он, требуя не включать свет по всему дому, передал женщине лишь документы девушки, перевезенные вместе с ней.       С той ночи Алина мало что запомнила. Однако, с тех пор она и бабушка были друг от друга неотделимы.       — [Бабуль, я дома!] — закрыв за собой массивную входную дверь, девушка скинула балетки и прошла вглубь квартиры. Перейдя на родной язык после долгого дня в школе казалось для Беликовой-младшей райским ощущением.       — [Проходи, моя золотая, я тут чай поставила как раз.]       Столовая, совмещенная с гостиной, воодушевляло обставленным художественным взглядом убранством: светлые обои и паркет, резная мебель английского качества. Воистину, у Надежды Михайловны Беликовой был хороший вкус, и это понимала как Алина, так и все ее соседи, которым за двадцать лет довелось погостить здесь. Бабушка встретила ее с любимыми пряностями, которые молодая девушка успела облюбовать в местной пекарне за два месяца жизни здесь. Не потерявшая к ранней старости свой шикарный рост, который передался ее внучке, женщина выглядела по-домашнему красиво: волосы, выкрашенные в холодный коричневый цвет в целях скрыть седину, были собраны в аккуратный пучок; домашнее платье, которое Алина у себя дома смело могла бы надеть «на выход», благородного синего цвета придавало статности Беликовой-старшей.       — [Ну, рассказывай, ] — бабушка уселась за стол и принялась разливать чай. Алина, измотанная долгой ходьбой за весь день, с облегчением приземлилась на обитый мягкой тканью стул напротив. Часы, висевшие над новым сервантом, показывали ровно четыре часа дня.              — [Я, конечно, знала, что день будет насыщенным, ] — начала девочка после того, как пригубила горячего напитка, — [но чтобы настолько…]       — [Я говорила тебе, надо быть готовым к тому, что здешние правила могут… отличаться от того, что было привычно тебе. Так что произошло?]       — [Ну, пару мальчиков спутали меня с китаянкой, девочка из другого класса подумала, что я из Южной Кореи, ] — на эти слова Надежда Михайловна лишь прыснула, тут же извинившись за неприличное поведение за столом. Алина продолжила: — [В моем классе, кстати, еще три девочки, а мальчиков так много, что я не считала… К слову, один из них, Декамп, оказался таким задирой! В общем, он обидел одну мою одноклассницу, Мишель, а ее брат из старших классов устроил такую драку, что выбил ему глаз, и теперь брата Мишель, скорее всего, исключат…]       Женщина, что до какого-то момента слушала непрерывный и местами сбивчивый рассказ, поперхнулась, заставив Алину отвлечься от своего повествования.       — [Как, говоришь, мальчика с выбитым глазом зовут?]       — [Декамп, Жозеф… а что такое?]       — [Он сын моих соседей, через пару домов живут. Бедная Луиза, она в своем мальчике души не чает, всегда с такой теплотой рассказывала о нем…]       Теперь чаем уже поперхнулась Алина.

***

      В мужском больничном крыле Жозеф проснулся с ноющей болью, что неприятно распространялась по всей голове. Яркий белый свет раздражал спутанное зрение юноши, чье лицо наполовину было обмотано тугими бинтами. Что произошло Жозеф, к его собственному сожалению, несмотря на частичную спутанность сознания после наркоза, помнил хорошо — отчетливо в его памяти всплыло лицо Маньяна, последнее, что он видел перед тем, как взгляд застелила кровавая пелена. Операция была неизбежной — глаз уже был потерян, но все еще требовалось достать осколки из глазницы, потому врачи немедленно повезли раненного в операционную, взяв согласие у школьной медсестры в качестве сопровождающего взрослого.       Рядом все яснее слышался голос матери. Превозмогая дискомфорт, шатен чуть повернул голову вправо, смотря здоровым глазом на женщину. Луиза Декамп, сдерживая слезы после накатившей истерики, вчитывалась в какие-то бумаги. Бедная женщина, судя по всему, прорыдавшая не один час после того, как ей позвонили из школы и сообщили ужасные новости.       — Мам… — сил после пробуждения хватило только на тихий хрип, но этого было достаточно, чтобы мать услышала зов своего ребенка. Луиза отложила бумаги и наклонилась к сыну.       — Все хорошо, мой милый, все хорошо… — женщина схватила юношескую руку и чувственно прижала к собственной щеке, больше успокаивая себя, чем Жозефа. — Врачи сказали, ты будешь восстанавливаться дома. Мы скоро поедем домой…       Жозефу становилось дурно, когда его матери было грустно. Под влиянием скупого на эмоции отца в раннем возрасте, Декамп не любил чрезмерную женскую эмоциональность и меланхоличность. Но сердце невозможно было удержать, когда рядом с тобой плачет дорогой тебе человек. Еще хуже, если плакали из-за тебя.       — Ну все, мам, — парень нежно огладил женскую скулу тонкими длинными пальцами, пытаясь убедить ее в собственном благополучии. — Папа где?       — Малыш, папа не смог прийти, у него работа, — извиняющимся тоном произнесла мадам Декамп. — Он извинялся перед тобой и передал, что будет дома вечером.       — Хорошо, — проглотил обиду Жозеф. — Конечно, мам.