Между нами пропасть и одна пробирка

      Открыв глаза, Алекс даже жалеет, что прекрасно помнит, как вчера без особых уговоров остался в этой квартире вместо любого другого варианта. Хотелось верить, Болтон в своих помыслах остановится на банальной практичности, однако, зная ученого, тот уже с большой долей вероятности возомнил себе невесть чего. Гость лениво ведет носом вдоль свежей наволочки, сжимает подушку крепче, чтобы потом отпустить и приподняться в сидячее положение.       К счастью, голова не болела — еще бы его здесь напоили порошковой бодягой. Болтон всегда был ценителем хорошего алкоголя, каких бы денег ему это не стоило. И как порой Алекс, сейчас не последний человек в научном мире, с ломотой в голове вспоминал, из какого дерьма его вытащил тогда казавшийся милым и добродушным дядечкой ученый, чуть позже раскрывший весь свой желчный потенциал, с лихвой отрываясь на молодом наивном парне. Сколько раз в отъезде он давал себе надсадное обещание больше не связываться с циничным онкологом, на корню отравляющим жизнь Алекса, но взамен дающим материальное благосостояние и продвижение по карьерной лестнице. Моральная компенсация хоть и казалась значительной, на деле совсем не облегчала громоздкие мысли, прессом сдавливающие в фарш мозги. Однако в нищету мужчина возвращаться вовсе не планировал. Даже наоборот: теперь он был в максимально ресурсном состоянии продолжать свой ученый путь самостоятельно. В теории все выглядело так складно, однако практика оставляла желать лучшего. «Последний совместный опыт». Для Алекса это звучало отвратительно, но, как он уже понял, выбора ему не давали. Брать на себя новый проект при уже имеющихся не хотелось, поэтому разум инженера с неистовой силой пытался отыскать любые возможные лазейки, попрепятствовавшие бы этому исходу. Хоть Болтон и был главой онкологического центра, принимал участие он не только в извечной погоне за тем самым лекарством от рака. Кажется, в тот самый переломный момент, когда Алекс решил уехать на неопределенный срок, заведующему центром предложили принять участие в еще одном, будто даже секретном, исследовании, не сильно интересовавшем генного инженера.       Мужчина вновь ведет носом, но уже не по подушке — запах блинов откликается в нем колющим межреберья дискомфортом. Точно он и позабыл совсем, что Болтон готовил блины лишь тогда, когда хотел помириться. Алекс поджимает губы, языком собирая мерзотную пленку на зубах, силясь таким образом отбить всякий аппетит. Есть их он не будет.       Поехал бы сюда вчера, если б никаких денег от Болтона ему не нужно было? Это было бы очень странно. Благо о таком возможном развитии событий ему теперь думать не приходилось.       Алекс не торопясь одевается, рассматривая картину, которую будто бы ни разу не видел. Которую не забирал и не вез сюда собственноручно. И сейчас он совсем не вспоминал, как Болтону нравится что-то такое, светлое и живописное. Это шло вразрез с тем, что ученый из себя представлял, подменивая цвета с нежных пастельных на гангренозно-бурые. Он любил этих плоских, шершавых животных, темными глазами-бусинами глядящих с масляных полотен, но не любил людей, настоящих, со своими извечными проблемами и желанием найти тот самый спасательный круг, который по мановению волшебной палочки подарил бы им лучшую жизнь. Может, именно поэтому Болтон уже давно решил до минимума свести часы приема своих онкобольных, больше ударяясь в научную среду.       Алекс выходит из комнаты, крадется в ванную, точно после ночной попойки в полном доме спящих гостей, как можно бесшумнее прикрывает за собой дверь. Теплая вода, все так же смердящая городской хлоркой, смывает с лица остатки сна, а накануне протертое зеркало окропляется случайными каплями, словно назло измываясь над той образцовой чистотой, какую капризно поддерживал хозяин. Механически заученным движением мужчина открывает зеркальный шкаф, мысленно одергивая себя от подобной, теперь недопустимой вольности.       «Моя щетка. Пиздец», — Алекс, конечно, был уверен, что Болтон так просто от него не отвяжется, но чтоб настолько верить в себя…       Зря он задумал это все — с самого начала идея уже намеревалась получить награду в номинации «гнилое дно», а сейчас и вовсе превзошла самые смелые ожидания. Взгляд натыкается на неприметную баночку, стоящую на верхней полке. Пальцы с волнующим любопытством захватывают ее, следуя вдоль печатных букв неизвестного Алексу названия. Меньше минуты требуется, чтобы вбить его в поисковую строку и найти всю подноготную лекарства. Успокоительные? Интересно. Однако Алекс знал, что, какие бы таблетки Болтон там не принимал, дерьмовый характер уже никак не залечить.       Щетку принципиально не берет, выкидывает в мусорку, уже предвкушая, как ее главный хранитель будет зол. Полоскает рот ядреной смесью из воды и пасты. Долго, чтобы растянуть момент до встречи с самодовольной физиономией онколога.       «Почему Аарон не берет трубку, а этот отнекивается? Что-то не так. С этим надо разобраться, когда я приду в лабораторию».       На входе в гостиную и по совместительству кухню недавно проснувшегося сразу окутывает холод: Болтон не изменяет своим привычкам. Алекс никогда не замечал за ним тяги к здоровому образу жизни, поэтому эти «закаливающие» воздушные ванны, целью которых, вероятно, было заморозить мозги генетика, чтоб он был еще более податлив для внушения, лишь вызывали у него тихое непонимание и желание зарыться в теплое одеяло. А сейчас и вовсе уехать отсюда. — Доброе утро, — говорит Болтон, сидящий за барной стойкой и что-то внимательно читающий в телефоне, при первом шорохе выпрямляется, исподлобья взметая застекленный испытующий взгляд на долгожданного посетителя. — Холодно, — чуть ли не огрызается Алекс, но спросонья это кажется Болтону сиплым «закрой, пожалуйста, эти долбаные окна». Что он и делает.       Крупные мужские руки уже собираются приподнять крышку блюда с еще не остывшими ажурными блинами и жестом пригласить Алекса за стол. — Я не буду. Спасибо, — цедит он, зазорно приподнимая складки кожи, расходящиеся гармошкой от губ.       Ученый хмурится, точно ему только что отказали в договоре на крупную партию антрациклинов, а не в неловкой совместной трапезе. Алекс мнется на месте, застопоренный нежелательным вниманием чересчур гостеприимного хозяина. Так просто его не отпустят. — Что ты за таблетки пьешь? — будто невзначай начинает Алекс, медленно подходя и облокачиваясь на барную стойку.       Темные брови с легкой проседью сдвигаются еще ниже, а линзы будто начинают вибрировать от накаляющегося взора, так и говорящего: «Это не твое дело». — Жду тебя завтра с утра в Центре. И не надо мне опять приносить никакие бумажки, — издевательски намекает он, кивая на мусорное ведро с разорванными накануне документами. Вопрос так и остается неотвеченным.       Алекс побеждено закатывает глаза. Создает искусную иллюзию, вернее. В рукаве должен быть припрятан еще один козырь. Вчера был только разогрев. Неприятный, конечно, будто бы даже без вазелина. Желчь словно прорвала печень и теперь закипает в адреналиновом азарте, клокоча под пустым желудком. — Домой? — мужчина понижает голос до загадочно бархатистого, рефлекторно вскидывает руку с механическими часами, подается вперед как бы случайно, отчего Алекс, стоящий даже не напротив, непроизвольно сдвигается назад.       Грудь неприятно жжет, несмотря на то, что сердечных болячек за генетиком не наблюдалось. Становится ужасно неприятно находиться в этой квартире, напоминавшей фритюр, насквозь пропитанной некогда золотистым пахучим маслом, сейчас превратившимся в прогорклое коричневое. Алекс смотрит прямо в чужие глаза с вольно приспущенными на переносицу очками, радужки зеленые, но от них так и веет этой еще не развеявшейся прохладой и красноречивой сосредоточенностью, вновь начнущей паразитировать, стоит лишь затянуть зрительный контакт. Была бы прививка от разъебанного сердца, цены ей не было.       Эта злополучная квартира и правда зачарована какой-то темной магией, иначе Алекс не мог объяснить, почему на него словно набрасывают все новые и новые путы, стягивающие его у пола, когда он собирается наконец уходить. — То есть одно исследование и ты профинансируешь мой проект? — скептически ведет бровью молодой человек, уже стоя чуть ли не на пороге. — Я — человек слова. Забыл? — Как же… — усмехается он куда-то вверх, пару раз глубоко кивая головой, на что его одаривают непривычно мягким осуждающим укором.       Снова это непозволительно неловкое, затянувшееся молчание, снова странные взгляды Болтона и неприятно поджатые губы Алекса. Невыносимо душно, хотя гость еще до сих пор ежится от холода даже в верхней одежде. Сколько еще дерзостей Алексу нужно выплюнуть ему в лицо, чтобы тот оставил его насовсем? Сколько раз хмуро опустить брови или напряженно прокатить желваки вдоль скул? Готов был считать, лишь бы сработало.       Ученый будто хочет что-то сказать, но, только завидев это, посетитель сдержанно кивает на прощанье и вихрем ускользает на лестничную клетку, к лифту.       Как только он садится в машину, пальцы в быстром темпе елозят по экрану телефона в поиске девственно свежего номера.       «Егор Линч»       Большой палец надавливает на желанное «Позвонить».