Лето 1979

В воскресенье, едва только безукоризненно поставленный женский голос всесоюзного радио «Маяк» сообщил слушателям о том, что в восемь часов в Москву пришло очередное, доброе утро, корпус, где жил Лагунов, содрогнулся от криков Натальи Борисовны. Падающим с небес метеором ворвавшись в спальное, она, не особо озаботившись нагим видом мужчин, гаркнула так, что у Дениса спросонья застило уши. — Подъём, лежебоки! Хватит уже задницами койки мять! Работа не ждёт! Женщина измерила комнату пятью шагами взад и вперёд, нервно при этом теребя свисающий с виска локон. Назибов проснулся раньше соседа по комнате, потому взирал сейчас на Свитуху удивленным и мало что понимающим взглядом. За годы совместной работы настолько взволнованной он видел вожатку впервые. — Наташ, что стряслось? — Илья, подобрав по себя ноги, сел на кровати. — Стряслось, стряслось, — машинально повторила она и вдруг, словно опасаясь, что за окном кто-то подслушивает, мягко отодвинула занавеску в сторону. Выглянула сквозь запотевшие стекла, осторожно склонив голову набок. — Колыбалов, что ли за тобой гонится? — попытался шутить техник. Невинная, казалось бы, шутка вызвала у женщины резкий скачок негатива. — Ну, ты, умник, — занавесь у окна вернулась на место, — вместо того, чтобы извилины свои демонстрировать сбегал бы лучше в актовый зал. Проектор надо срочно наладить. Детям требуется кино показать. Что там у тебя есть из наших? Назибов озадаченно почесал затылок. — Не знаю даже. Надо по графику посмотреть. «Гуттаперчевый мальчик» вроде на очереди. Только он на следующую пятницу запланирован. — Нет. «Мальчик» нам не подходит. — Свистунова взяла со стола свежий номер «Комсомольской правды». Без интереса пробежала глазами пару статей и бросила газету обратно, — поищи что-нибудь более громкое. Такое, чтобы снаружи дети ничего не услышали. — Громкое?! — Назибов от удивления отвесил челюсть. — Именно. Потому как до обеда в «Буревестнике» кинолекторий. Новость окончательно разбудила Дениса. Памятуя, что сегодня, не смотря на выходной, у них с Мартыновой назначена репетиция конкурса «Строя и Песни», он решительно возразил. — Какой лекторий, Наталья Борисовна? Унас финальная проходка сегодня! Соревнования на носу, а у моих пионеров в строевой ещё «бык не валялся!» К тому же в воскресенье родительский день, если забыли. Свистунова сделала вид, что не слышит. Взялась за дверь, собираясь открыть, и вопросительно уставилась на Назибова. — И чё сидим? Бегом в операторскую! — Ну… — парень откровенно замялся, — мне бы одеться… Илья выразительно развёл руки в стороны. Указал глазами туда, где подразумевалось мужское достоинство. — Пф-ф-ф, — женщина раздражённо дунула в пухлые губки, — типа я что-то новое для себя там увижу! Отдав распоряжения, она недовольно поправила галстук на шее, лишь тут удостоив вниманием второго вожатого. — Прыщ у тебя на носу, Лагунов, а не конкурс. Смотр перенесём, если надо. И родителей сегодня, кстати, тоже отменим. Борисовна замолчала, соображая, как лучше сказать то, что должна. — Ни свет, ни заря в «Буревестник» Сарычев снова пожаловал, — стараясь говорить доверительно, старшая понизила голос до шёпота, — и в этот раз не один, а с отрядом военных. Объясняя причину неожиданных изменений, Свистунова выглядела крайне взволнованной. Поправляла без толку причёску, сводила руки в замок на животе, играя при этом большими пальцами, сердито дёргала шеей. Видно было, что терзающая её новость, вызывает в душе нешуточные опасения, и, догадываясь, о чём сейчас пойдёт речь, Денис перестал даже дышать. Как именно сообщит Свистунова то, что он уже знает? Чем закончился погром в старой церкви? И удалось ли оперативникам задержать Клея? У Лагунова имелись и другие вопросы, однако хорошо бы для начала узнать о главном. — Снова ученья? — поинтересовался Назибов. — Да нет. Не похоже вроде, — на лице блондинки отразилось чувство глубокой задумчивости, — на этот раз что-то у них и в самом деле случилось. Физиономии уж больно свирепые. Смотрят, будто наручники тебе одевают. Так и хочется бежать от них со всех ног. А тот, что у военных командует и вовсе с автоматом наперевес. Сказал детей из зданий не выпускать. Займите их, говорит, чем-нибудь громким, таким, чтоб до обеда, даже друг друга не слышали. Женщина в очередной раз поправила на голове собранные в густую копну, длинные волосы и, взглянув на часы, бросилась оповещать о кинолектории других вожатых. — Ты что-нибудь понял? — Дождавшись, когда дверь за Свистуновой закрылась, спросил Илья. Назибов откинул с кровати край простыни, опустив на пол босые ноги. — Только то, что надо валить. — Ответил Денис. Он последовал примеру соседа, пытаясь при этом скрыть бурлящие внутри чувства. Наскоро умывшись, почистив зубы и приведя внешность в порядок, Лагунов отправился искать Вяземцеву. Следовало, как можно скорее рассказать подруге о событиях минувшей ночи. Одна голова хорошо, а две, как ни крути, лучше. Быть может, Верка с врожденной её интуицией надоумит, как поступить в сложившейся ситуации, подскажет следующий шаг, так сказать. Ибо пока, кроме намерения пообщаться с Носатовым, в голову ничего больше не приходило. Лагунов прошёлся вдоль соседнего корпуса, миновал здание кухни, отметив странную для «Буревестника» пустоту территории и воспользовавшись тем, что рядом никого нет, подхватил стоявшее возле крылечка ведро с отходами (если что, будет повод для оправдания) Шмыгнул в приоткрытую калитку забора, стараясь не расплескать мутную жижу. За пищеблоком дорожка вела к выгребной яме. Чтобы не засорять овощными отходами участок у здания, повара выносили ненужные кочерыжки сюда. Оборудовали место у высокой сосны и складывали ботву, и листья в огромную кучу. Заливали сверху помоями под компост. Кто-то из мальчишек предыдущих смен прибил к стволу дерева десяток дощечек. Хлипкими ступенями, уходили те к макушке сосны, и если достанет духа взобраться по ним наверх, местность вокруг «Буревестника» откроется смельчаку, как на ладони. Что там глаголят классики? «Преступник всегда возвращается к месту своего преступления?» И хотя Лагунов никаким преступником не являлся, желание взглянуть на то, что творится у храма, в душе парня просто зашкаливало. Он опорожнил ведро в яму, опустил затем пустую ёмкость на землю и без колебаний приблизился к дереву. Подпрыгнул насколько смог, ухватившись ладонями за нижнюю доску. Подтянулся затем, переместив вес тела повыше. Ноги скользили по толстой коре, отчего нехитрое упражнение выполнить получилось лишь с третьего раза. Но стоило ему упереться коленом в соседнюю доску, из расположенных рядом кустов, послышался грозный мальчишеский голос. — Вернитесь в лагерь или я вынужден буду вас задержать! От неожиданности Лагунов едва не грохнулся на пятую точку. Выпустил из рук шаткую доску, коряво приземлившись в траву. — Я только отходы вынес. — Попытался оправдаться Денис. Напротив него, наполовину скрываясь в орешнике, стоял худощавый военный. Защитного цвета китель, чуть мешковатые брюки х/б, блестящие пуговицы, кокарда, погоны ефрейтора и даже автомат с направленным в землю стволом. Всё в нём говорило о воине. Вот только глаза… смущение… да неловкий порез от бритвенного станка на левой щеке… Стоило Лагунову посмотреть солдату в лицо, он осознал, что встретился со вчерашним школьником. Какой-нибудь Димка Суконцев, живущий в соседнем дворе, также полгода назад ушедший в армию. Либо Алёшка Банин из второго подъезда. Да мало ли их таких, недавних выпускников? Может даже и в «Буревестнике» побывал, в конкурсах здесь разных участвовал. Кто знает. — Не положено. — Осознав, что вожатый его совсем не боится, солдат сердито насупился. — Вернитесь на территорию лагеря! Однако выполнять команду Денис не спешил. Калитка ведь вот, здесь она. Сделай пару шагов и вернёшься. Но когда есть шанс узнать что-нибудь важное, грех таким не воспользоваться. — Там что-то случилось? — видя, что охранник не уверен в себе, попробовал он завести разговор, — мы волновались, в лагере выстрелы были слышны. Не всем, конечно, а только тем, кто в крайних домах проживает. Врать стоило правдоподобно. Если сейчас солдат заподозрит что-то неладное, выведать у него информацию уже не получится. — Не велено говорить. Голос военного всё ещё выражал решимость, однако черты лица стали мягче. Ясно ведь, что перед ним не преступник. Не беглый, которого надо задерживать, а такой же, как он, обычный советский парень. — Вам лучше вернуться. Ментальный контакт мощнейшая штука, если только умело им пользоваться. Когда Денис обнаружил на щеке парня след от пореза, ощутил вдруг в себе, то самое странное чувство не подконтрольного ему звериного удовольствия и понял, что слегка поднажав, сможет всё у военного выпытать. — Да я и не против, вернуться, но раз уж вы здесь хотел вот Сарычеву свисток передать. — Он вынул из кармана штанов оставленную там впопыхах вещицу. — Виктор Евгеньевич, когда вручал, просил непременно ему возвратить. Лагунов смотрел мальчишке прямо в глаза, ни на секунду не прерывая контакта и, когда решил, что ничего уже не получится, служивый неожиданно сдался. Его зрачки предельно расширились, голос дрогнул, после чего он вдруг согласно кивнул. — Ну, раз товарищ майор попросил, — два шага навстречу, протягивает вперёд руку, — тогда давайте, я передам. Денис отдал парню свисток, а сам при этом спросил невзначай: — И долго вам здесь ещё куковать? Видимо знакомство с Сарычевым стало для солдата решающим фактором. Он убрал за спину автомат, после чего заметно расслабился. — Как минимум пару часов ещё. Взводный сказал, группа зачистки за это время управится. Почувствовав, что лёд тронулся, Лагунов решил идти напролом. — Поймали беглых? Тут вдруг ефрейтор снова вспомнил об осторожности. Информация, вероятно, оказалась из разряда секретной, поэтому передача ее требовала внимания. Он покрутил головой влево вправо, опасливо к чему-то прислушался, и лишь убедившись, что никто за ним не стоит, доверительно сообщил: — Нет. Один гад остался. Но живучий, сука, до ужаса. Ему голову, говорят, отрубили, а он что тот таракан, без неё убежал. Ещё при этом и шесть бойцов положил. Эх, жалко меня там не было. Я б его точно из «калаша» завалил. «Ага. Завалил. Было бы на руинах одним трупом больше, как пить дать», — подумал Денис, но вслух произнёс другое. — А что зэк этот, какой-то особенный? Когда человек сделал шаг навстречу тому, что «НЕЛЬЗЯ», второй уже не покажется ему таким уж запретным. Солдат извлёк из-за пазухи пачку пайковой «Примы», предложил закурить Денису, и, после того, как тот отказался, достал одну сигарету, спрятав её в ладонь. Прикурил от бензиновой зажигалки, с упоением затянувшись. — Он с «Фермы» сбежал. Иногда такое случается. Дембеля рассказывали лет десять назад… Что там рассказывали ему дембеля, так и осталось для Дениса загадкой, потому что в это самое время за спиной часового послышался треск ломающихся ветвей и, как чёртик из табакерки, на тропинке перед ними возник затянутый в камуфляж прапорщик. Невысокого роста, с цвета воронова крыла шевелюрой под армейской фуражкой и такими же блестящими, словно покрытыми лаком, усами. Он прищурился, вначале подозрительно осмотрел стоявшего неподвижно вожатого, а затем, так же тщательно своего подопечного. Сигарета в руке солдата успела прогореть разве только на четверть и сизый дымок от неё поднимался наверх вонючей, кривенькой лентой. — Герасимов, ты что КУРИШЬ?! Х.р бы тебя подрал! Почему не отвечаешь по рации? — Неожиданно громко рявкнул он, — и что за посторонние на вверенной тебе территории? Солдат, ты на «губу» захотел?! Он зачем-то схватил ефрейтора за ремень, дёрнул несколько раз, проверяя натяжку. Служивый меж тем попросту лишился речи. Внезапное появление руководства выбило парня из колеи, и он банально не знал что ответить. — Товарищ прапорщик, Герасимов здесь ни при чём. — Вступился за бедолагу Денис, — майор Сарычев попросил вещественное доказательство ему отнести. Позвонил директору «Буревестника». Ну, а Колыбалов уже меня за этим отправил. Я, кстати, вожатый из лагеря, Денис Лагунов. Теперь уже пришла пора впадать в ступор прапорщику. То, что никакой это не посторонний, а посыльный Зам. Начальника Управления Уголовного розыска в корне дело меняло. Поэтому, вмиг охрипшим голосом, он едва слышно спросил: — Что ещё за доказательство?! Если сорваться сейчас, не доиграть момент до конца, Лагунову не избежать наказания. В лучшем случае попрут из лагеря. В худшем, как уже говорилось… — Вы хотите затормозить операцию? Или просто из любопытства узнать, что задумал Виктор Евгеньевич? — Денис изобразил на лице удивление, — тогда, я должен сперва ему доложить. Схожу, позвоню. Скажу, мол, возникли препятствия. Один из охраны периметра интересуется, зачем вещ. док. вам понадобился. Как, кстати, ваша фамилия, товарищ прапорщик? Необходимость озвучивать личные данные перед вышестоящим начальством резко людей меняет. Из грозных и требовательных, секунду спустя они превращаются в сущих ягнят. Блеют что-то, про: «просто, я уточнил», виновато прячут глаза, заверяют, что «не чинят препятствий и даже сами хотели именно так поступить». Выслушав от прапорщика дежурную белиберду, Лагунов протянул к перепуганному солдату руку. — Товарищ ефрейтор, я жду. Герасимов на счастье оказался парнем смышленым. В миг осознав, в чём спасение, он вернул Лагунову свисток, спрятав тот вначале в ладони. Справедливости ради, прапор больше на него не смотрел. Потерял интерес к вещ. доку, едва прозвучала фамилия Сарычева. И, что странно, не стал даже уточнять, как вещица сия к Герасимову попала. — Майор просил передать, что благодарит за сотрудничество, — Лагунов чуть было не козырнул, войдя в свою роль по полной. Позабыв про пустое ведро, развернулся и, не оглядываясь, направился на территорию лагеря. Только лишь притворив за собой калитку, к Денису пришло понимание того, как сильно он рисковал. Вздумай военный проверить версию Лагунова, свяжись прапорщик с Сарычевым, одними порицаниями Денис бы уже не отделался. Как пить дать упекли б в изолятор до выяснения обстоятельств. Тогда хана. И, судя по всему, уже не только расследованию. От осознания сего факта, коленки затряслись вдруг пакостной, мелкой дрожью. Через секунду слабость в ногах усилилась и мандраж, казалось, стал виден даже через одежду. Денис собрался было скрыться в тени аллеи, присесть там, на ближайшую лавочку, однако вовремя осознал, что времени раскисать не осталось. До того, как в «Буревестнике» начнётся движуха, требовалось ещё доктора навестить. Узнать у него подробности истории Клея. Так что бегом, Лагунов. Уйми дрожь в коленках, собери свою волю в кулак, иначе ничего не успеешь. Он вздохнул, привёл, как получилось, мысли в порядок и не глядя по сторонам, направился к медпункту Валентина Носатова. * * * Много ли нужно человеку для счастья? Этот вопрос, скажете вы, зависит от большого количества факторов, условий и намерений, но в первую очередь конечно, от того, каков человек. От того, о чём он мечтает, к чему с детства стремится и чего ради готов идти до конца. От его жизненных ценностей, воспитания и личностных качеств, впитанных с молоком матери. Всё так. Но вот, к примеру, Валентину Носатову уже лет десять, как не нужны были никакие стремления. Красочные мечты о будущем давно пожрала житейская суета, ожидания счастья сменились серой действительностью, а возможность карьерного роста перечеркнута была одной единственной, сделанной высокому московскому гостю неудачной операцией. Одиночество, тишина, да початая бутылка «Столичной» с маринованным огурцом стали теперь для доктора пределом желаний. Ну и, конечно, плакат какой-нибудь на стене с молодым ваятелем коммунизма, либо на худой конец с устремленным в светлую даль лицом комсомольца с Союзной стройки. Чтобы излить ему наболевшую душу, рассказать, как сильно он ошибается, если считает, что жизнь впереди легка и прекрасна. А всё ведь так хорошо начиналось. Молодой, подающий надежды хирург. Место в известной клинике. Досрочное получение высшей категории и кандидатская диссертация на носу. Знакомство с Катюшей Лобановой, чей папа в то время возглавлял Совет Союза Верховного совета СССР. Любовь и звёздные перспективы… Но всё решила та самая, неудачно проведённая операция в 67 -м. Один неверный штрих скальпелем, смерть пациента и штиль в медицинской практике. Забвение в среде «друзей» и высоких знакомых, после которого работы доктору доверяли всё меньше, отчего со временем он банально сломался. Трагедия по Шекспиру… Носатов расправил ткань старенькой ширмы в дальнем углу комнаты, отрегулировал её так, чтобы со стороны двери его видно не было, и зычно скомандовал вошедшей в кабинет вожатой с ребёнком за руку: — Усаживай её на кушетку, я сейчас подойду. Вяземцева (а это была она) послушно посадила девочку на белую простынь, но та при этом резко выдернула у Веры руку. — Что с ней стряслось? — Осоловелым взглядом врач выглянул в щель между тканью и движением опытного виноглота опрокинул в рот рюмочку водки. Убедился, что никто за ним не подглядывает, занюхал, «дозу» для «убедительности» рукавом, после чего вышел из-за укрытия. — Не знаю, доктор, в субботу ещё всё с Анечкой было прекрасно. А сегодня вот, — она указала на появившиеся вокруг губ ребёнка тёмные венки, — я просто теряюсь в догадках. Носатов приблизился, внимательно осмотрел сеточку синих прожилок на лице девочки, потрогал края их пальцами. — Открой рот, — он взял со стола медицинский шпатель, — посмотрим сейчас на твой язычок. Но вместо того, чтобы выполнить просьбу доктора, девочка вначале недовольно поморщилась, а потому вдруг выдала голосом, от которого тот вмиг протрезвел. — Отвались, дед. Дура я, что ли язык тебе выставлять? Словно извиняясь за поведение подопечной, Вяземцева беспомощно пожала плечами. — И дерзит она тоже со вчерашнего дня. До этого так себя не вела. — Девушка наклонилась к Носатову ближе, доверительно шепнув на ухо, — доктор сделайте что-нибудь. Если честно, я в ужасе. Сегодня родители её приезжают! Как же я такого ребёнка им покажу?! — Спокойно, спокойно. Сейчас разберёмся, — совсем не спокойно ответил врач. Он отошёл от кушетки к столу и, делая вид, что изучает журнал посещений, задумчиво уставился в одну точку. За время лагерной практики с подобным явлением ему пришлось сталкиваться дважды. В первый раз, похожую телеангиэктазию он обнаружил на шее пионера в 1977-м. Тогда Носатов, можно сказать, отделался лёгким испугом, потому как через три дня ребёнка забрали родители, и венулы за это время не прогрессировали. А вот на следующий год вышло хуже. Венозная хворь обнаружилась у молодого вожатого. Карпенко Игорь. Носатов хорошо человека запомнил. Тот вечером, бывало, в медпункт захаживал. В медицинский поступать собирался, поэтому всё, что мог, у врача выспрашивал. Хороший был парень. Умный. И отчего такое с ним вдруг приключилось, Носатов не знал. Можно было, конечно, приплести сюда радиацию, системные заболевания соединительной ткани, венозную недостаточность, но, как опытный специалист, он понимал, что всё это хрень полная. Не бывает такого, чтобы человек вчера ещё был здоров, от состояния абсолютно, совсем, а сегодня вдруг лицо его покрылось синюшними венами. Печально и то, что Носатов знал уже, что последует дальше. Не минёт и десятка часов, как по контурам вздувшихся вен лягут борозды тонких морщинок. Затем края их растрескаются, покровоточат несколько дней и подсохнут неровной корочкой. А неделю спустя превратятся рубцы. Изуродуют ткань до неузнаваемого состояния, избавиться от которого можно будет разве что только с помощью пластической хирургии. Но самое страшное случится потом. Месяца через два либо три. Либо чуть больше, но точно в течение года. Собравшись с мыслями, Валентин Сергеевич подошёл к медицинскому шкафу, достал шприц и набрал в него какую-то жидкость. Затем, устремив к потолку фонтанчик лекарства, выбросил из иглы попавший внутрь воздух. — Сейчас, Аня, поставим тебе укольчик, и ты сразу поправишься. — Носатов снова подошёл к кушетке. — Ляг на животик. Реакция на просьбу последовала незамедлительно. — Сам ляг, а она тебе пусть поставит, — злобно огрызнулась девчонка, кивнув в направлении Вяземцевой. Резкость ребёнка доктора, казалось, ничуть не смутила. — Ну, если ты не захочешь, нам придётся тебя привязать. Шприц приблизился к ягодице девочки, но в последний момент та неожиданно увернулась. Вскочила на кушетку верхом, подобрала под себя ноги и, оттолкнувшись от стены, с невероятной для человека скоростью переместилась к открытому настежь, но затянутому железной решёткой, окну. Забилась там в угол, приготовившись к обороне. — … но… как она …?! — Расширенные от удивления глаза Вяземцевой превратились в две пятикопеечные монеты. Носатов ей не ответил. Трясущейся с похмелья рукой перехватил шприц удобнее, пригнулся и стал двигаться к девочке, как охотник к загнанному в ловушку волку. Осторожно и медленно. — Ничего, ничего, я сейчас. Однако, не взирая, на смелые заявления, на лице его читался испуг. Мужчина явственно понимал, что вновь столкнулся с тем неестественным, что случалось с ним в «Буревестнике» каждую смену. С тем, что он не в силах был объяснить, осознать и дать кошмару название. С тем, что преследовало его по ночам вот уже многие годы, усугубляя и без того сильную тягу к спиртному. — Иди ко мне, милая. Не бойся, тебе полегчает. Он настороженно потянулся к девчонке, однако та попытку его не приветствовала, встала, как собака на четвереньки и хищно оскалилась. Носатов тем временем нелепо выбросил вперёд левую руку. Попытался ухватить её за одежду, но в следующее мгновение оказался сбит на пол резким толчком. Словно профессиональный боец, Аня, оттолкнувшись от пола, пнула врача ногами в живот. Кувыркнувшись в полёте, ребёнок вновь опустился на четыре конечности, рванулся к двери, однако в этот момент снаружи за ручку кто-то подёргал. Девочка зашипела. Развернулась и бросилась обратно к окну. Ухватилась за решётку ладонями и стала трясти её с чудовищной силой. От мощных рывков державшие конструкцию гвозди начали постепенно отделяться от рамы, и когда девочка ухватилась за прутья зубами, решётка не выдержала. Накренилась вперёд, освободив в верхнем углу пространство для выхода. Но и Валентину Сергеевичу удалось, наконец, с пола подняться. Первым делом врач, как водится, схватился за шприц. Привёл тот в боевую готовность и, обернувшись к вожатой, громко скомандовал: — Вяжи её Вяземцева!!! Предложение доктора ввело Верку в панику. Ноги больше её не держали, отчего девушка опустилась на землю прямо там, где стояла. — Я-я-я?! — Спросила мгновенно осипшим голосом. — Ну а кто же ещё? Чтобы не спугнуть пациентку Носатов отступил на полшага назад. — Ползи ко мне, Вера. Видишь, у меня руки заняты? Вытяни из штанов ремень. Второй приказ показался девушке страшнее первого. Касаться не свежих брюк мужчины, стоя перед тем на коленях, её абсолютно не привлекало, однако деваться сейчас было некуда. Необходимо обуздать приступ ребёнка любой ценой, поэтому выполнить команду доктора, видимо всё же придётся. Ремень она вытащит, но вот вязать малолетнюю бестию точно не станет. Он медик, так что сам с ней пускай управляется. Она лучше шприц за него подержит. Вера добралась до Носатова, когда тот повернулся к ней вполоборота. Взялась осторожно за пряжку брюк и тут же брезгливо поморщилась. Исходящий от доктора запах немытого тела бил в нос не хуже нашатырного спирта, но отступать уже было поздно. Она расстегнула ремень, освободила из металлической рамки кожаный хвост и медленно за него потянула. Однако, стоило штанам лишиться поддержки, как они мгновенно рухнули на пол. Секунду спустя Вяземцева обнаружила себя сидящей у тощих ног эскулапа и вдруг почувствовала, как от созерцания семейных трусов в крупный горошек её затошнило. Она оперлась на колени руками, попыталась подняться на ноги, но, как назло входная дверь в этот момент отворилась.