Шёлк ханбока струится. Опустившись на колени, Тэхён садится на подушку, придвигается к столу, косит взгляд. Он не может заставить себя думать о еде и напитках, сладостях из бобовой пасты, за которые ещё месяц назад расцеловал бы дворцовой кухарке руки; его мутит и неприятно знобит. Юнги уговаривал полностью собрать волосы в пучок, как делают местные омеги, но Тэхён не послушал — закрепил своей шпилькой только половину, — и теперь распущенная часть неприятно липнет к взмокшей шее.
Когда он вошёл в зал, разговоры на короткий миг прекратились. Стало тихо, слышалось только скрипение деревянных половиц, пока Тэхён проходил мимо низких столов, расположенных у стен в два ряда. Там восседали чиновники и гукконы завоёванных земель — все до единого альфы. Все до единого — угрюмые и мрачные. Становилось нечем дышать не только от обилия их естественных запахов, но и от взглядов, исследующих с головы до ног.
Юнги сказал Тэхёну, чтобы тот сел у стола недалеко от трибуны короля, и Тэхён послушно выполнил наказ.
Проходят минуты — разговоры постепенно оживают вновь.
О прибытии Тэхёна не объявили во всеуслышание, никто не полез к нему с расспросами и не стал досаждать своим вниманием. Его игнорируют. И его присутствие здесь воспринимают как данность, словно этому не предшествовала многолетняя кровопролитная война, словно все присутствующие не знают, что он — заложник.
Унизительно.
Когда рядом нет Чонгука, Тэхён не знает, на ком выместить свой гнев, прикрывающий собственное же бессилие. Ладонями он сжимает ткань алого ханбока и вскидывает голову, ища взглядом короля. Тот выделяется на фоне красных расписных стен своим золотистым одеянием, он подпирает ладонью щёку и скучающе глядит вперёд, не притрагиваясь к еде. Рядом с ним сидят наследный принц и королева — пожалуй, единственная, помимо Тэхёна, омега в зале. На её выбеленном лице нет эмоций, алые губы сомкнуты в тонкую линию, даже при малейшем наклоне головы в движении заходятся нити с нефритовыми бусинами, ниспадающие с её высокой причёски. В отличие от короля на голове королевы нет мёнрюгвана. Тэхён отмечает про себя, что, вероятно, в Чоньяне, в отличие от Сонголя, жёнам правителей не дозволено такое носить.
В Чоньяне у Неба есть только сын и нет и не может быть дочерей.
Тэхён отводит взгляд, стискивая челюсти до скрипа.
Мог ли он показать характер и не приходить сюда, не изображать из себя куклу, которую устраивает заточение?
Он растерян. Он не понимает, есть ли вообще правильный ответ. Юнги сказал, что если Тэхён не подчинится, то:
— …генерал Чон велел передать, что заставит вас пожалеть.
— Он может убить меня, если хочет. Или замучить до смерти. Мне нет до этого дела. — Есть. Есть дело. Тэхён жаждет справедливости, ему нужно помочь генералу Ли, найти предателя и особенно — вырвать сердце того, кто обрубил жизни его брата и отца.
— Он сказал, — упорствовал Юнги, — что вы должны знать: вы не единственный пленник. И сказал, чтобы вы об этом не забывали.
Тэхён помнит об этом, пока сидит, подобно неживому полотну, на приёме, пока осматривает зал дворца, расписанный в том же стиле, что и в Сонголе. Перед мысленным взором встают лица нянюшки, конюха, кухарки и сонсэннима, обучавшего его грамоте, литературе и конфуцианству. Может ли кто-то из них тоже быть пленён? Тэхён не знает, правду ли сказал Юнги, но если есть малейшая вероятность, что тот не соврал, то он готов стерпеть требования Чонгука. Как помочь пленным бежать — Тэхён решит уже после.
Им, в отличие от него, нет смысла оставаться в окружении холодных стен Рюгёна.
Вновь повисает тишина. Более глухая, опасливая. Следуя всеобщему порыву, Тэхён взглядывает на арку у входа в зал — и видит Чонгука: тот проходит мимо колонн, на нём длинный, охваченный поясом чёрный пхо с белым воротником из бязи. Мерные шаги, прямая спина, бесцветный взгляд, устремлённый на короля, тогда как все остальные взгляды — устремляются на него.
Тэхён не видит ничьих лиц, но ощущает, какое воздействие оказывает на гостей появление Чонгука.
Все они испытывают не то страх, не то благоговение. И однозначно — настороженность.
Опустившись перед королём на колени, Чонгук приветствует его коротко, сухим голосом, лишённым эмоций. Затем встает, шагает ровно, прежде чем расположиться у стола рядом со столом Тэхёна. В воздухе виснет густой неестественный запах мускуса, пробирается в лёгкие, как яд.
Теперь их разделяет пара шагов.
Этого расстояния достаточно, чтобы Тэхён опомнился. Его передёргивает. Он берёт палочки, звучно бьёт кончиками о поверхность стола, а после ест так, будто полон аппетита, — не понимая, правда, за что именно берётся: за сладости или солёное. Кто-то подсаживается к Чонгуку, заводит с ним разговор, спрашивает о самочувствии. Тэхён улавливает общую суть, внешне не показывая никакой заинтересованности, и понимает: подошедший — это гуккон восточной провинции Чоньяна. Раньше на этих землях простиралось государство Хванин, но после того, как они были завоёваны войсками генерала Чона, а тела жестоко убитой правящей династии Хван сожжены, король Чоньяна отправил туда представителя своей знати, и теперь тот — гуккон. Властитель не своей земли, преданный роду Чон.
Выбрали ли они уже, кого так же направят в Сонголь? Зовут ли они Сонголь южной провинцией Чоньяна?..
Воображая чужака, восседающего на троне отца, Тэхён почти давится едой, запивает непрожёванный кусок пирога персиковым вином, снова стискивает ткань ханбока в кулаках. Дышит. Дышит.
Дышит.
И понимает, что Чонгук смотрит прямо на него. Без стеснения. Игнорируя гуккона, всё продолжающего о чём-то рассказывать с жалким раболепством.
Тэхён ощущает остроту взгляда каким-то неясным чувством. Словно щёку прожигают раскалёнными углями. Осушив чарку с вином, он поворачивается к Чонгуку, всем своим видом вопрошает и произносит вслух:
— Вас что-то заботит, генерал Чон? — не едко, а формально, как и подобает вести беседы на приёмах. В свою речь он вкладывает весь сонгольксий выговор, на который способен. И говорит громко — Тэхён хочет, чтобы его слышали все.
Чонгук вертит чарку с вином в руке, доходит бесстрастным взглядом до его обнажённой шеи — и возвращается обратном к глазам.
— Нисколько.
Больше он не говорит ничего. Отворачивается и смотрит неопределённо вперёд. Перед Тэхёном его чеканный профиль и охватившие чарку пальцы — тонкие, аккуратные, с сухой кожей.
Трудно поверить, что эти руки способны убивать без жалости.
Гуккон, который сидит рядом с Чонгуком, кажется немного растерянным. Тот, перед кем он вещал о своих заслугах на землях западной провинции, не стесняясь показывает, что в беседе не заинтересован. Кашлянув, гуккон встаёт, лепечет слова прощания и наконец уходит.
Чонгук не обращает на это никакого внимания.
— То, что сказал мне Юнги, это ложь? — Тэхён спрашивает вполголоса. Со злобой, робостью и надеждой, которую не пытается скрыть.
— О чём ты? — Чонгук всё ещё смотрит вперёд: там, с другой стороны, тоже сидят чиновники; делают вид, что увлечены беседой.
— Ты знаешь, о чём.
— Я не даю ответов на неопределённые вопросы, принц.
— Не называй меня так… — раздражается Тэхён.
— Боюсь, другие обращения, которые ты наверняка услышишь, тебе тоже не придутся по нраву.
— Зови меня по имени. Мы равны с тобой в титулах с того дня, как меня моего ты лишил.
— Отчего же равны? — Чонгук не меняется в лице, но Тэхёну кажется, что в его бесстрастном голосе он слышит улыбку. Не добрую, не злую — скорее, бесцветную.
От этого не по себе.
— Твой род сам провозгласил себя династией, мой же был таким испокон веков. Когда династия Ким пала, я стал с тобой равен.
В этот раз Чонгук всё же усмехается — улыбка трогает только угол его губ. Он опускает чарку на стол и вскидывает на Тэхёна холодные, с переливом, глаза.
— Ты говоришь об этом шёпотом, сидя у ног моего короля в его дворце. Держи это в своей голове, мой принц.
Я его ненавижу, думает Тэхён. Я ненавижу его, ненавижу,
ненавижу.
Чонгук читает это во взгляде, но своего не отводит.
Он красив, сегодня волосы не закрывают ему лоб. Его присутствие заполняет собой всё, его до удушья много, у него ясный взгляд, острая линия челюсти и высеченный разрез глаз.
Тэхёна от этого всего тошнит. На периферии сознания он понимает, что вымещает на Чонгука весь гнев, который бесформенно скопился внутри, и истинных виновников куда больше, но так… проще.
Если Тэхён не найдёт себе объект ненависти, кажется, он весь сгорит изнутри.
Задача сегодняшнего приёма — показать, что своей ролью пленника принц-омега из династии Ким довольствуется сполна. Тэхён не глуп, не питает лишних иллюзий и понимает: раньше варвары из клана Чон не оставляли в живых никого из членов монарших семей, даже омег, не могущих наследовать престол. В Хванине они не пощадили и детей — так рассказывал брат.
И раз так, ещё одна задача сегодняшнего приёма — распространить толки до той степени, чтобы они дошли и до войск генерала Ли.
Подорвать веру. Лишить выживших сонгольцев надежды, которую ещё недавно чоньянцы сами же вложили им в сердца, не убив Тэхёна вместе с его семьёй.
Когда глашатай короля зачитывает указ, в ушах начинает звенеть, и кровь отливает от лица. Тех, кто особенно отличился в войне против королевства Сонголь, вознаграждают землёй. Воинов из знатных родов повышают в чине, некоторым — даруют почётный титул, другим — земли в «южной провинции Чоньяна».
И, наконец, вознаграждают золотом генерала Чона — за верность, преданность, непоколебимость.
Пять сотен золотых — цена его качеств.
Тэхён не в силах двинуться, вдохнуть, не смотреть на раскрытую перед лицом глашатая бумагу. Всё отмерено, каждая отнятая жизнь оценена и превращена в заслугу. Отчего… так? Почему никто не озвучил, что генерал Чон был не просто «верным, преданным, непоколебимым», но и тем, кто убил отца и брата Тэхёна? Лица чиновников скованы улыбками, все славят своего короля. Пугающая правда, серость, мрак, голод, запах сгоревших тел — не названо своим именем ничего.
Тэхён не раз был свидетелем, как так же вознаграждал воинов отец, но не испытывал ужаса. Его семья возвращались с победами, и ни о чём другом он не думал.
Воспоминания отражаются в настоящем зеркально.
Тэхёну видится, что сейчас всё треснет, на троне — будет отец, подле — брат. Вместо Чонгука рядом с Тэхёном окажется генерал Ли, и об их помолвке объявят уже публично…
Нет, это правда.
В этой пугающей реальности
правда звучит…
— …помолвка принца павшей династии, попросившего у нас защиты, и моего сына — наследного принца Чон Хосока.
Пока глашатай сворачивает бумагу с указом, король говорит об этом, окидывая придворных скучающим взглядом. Его голос негромок, но он знает, что его услышит в этом зале каждый.
Тэхён — слышит.
Слышит и вмиг приходит в себя.
Он вскакивает, но не говорит ни слова. Сглатывает. Стискивает кулаки. Хосок не выглядит удивлённым, на его губах играет призрак улыбки, и вместо того, чтобы смотреть на Тэхёна, взгляд его направлен на Чонгука.
В зале заметно повышается напряжение. Чиновники перешёптываются друг с другом, но никто не задаёт прямых вопросов королю.
Тэхён растерян не меньше их. Ещё несколько дней назад принц Чон сказал, что пребывание мужчины-омеги вблизи павильона Кёнгвири, где расположены покои его супруги наследной принцессы, будет неуместным. Неужели в желании сломить дух выживших войск Сонголя они готовы зайти настолько далеко?..
Если только…
Мысли сбиваются. Тэхён переводит беспокойный взгляд на Чонгука: тот смотрит прямо перед собой, вертит пустую чарку в руках с отсутствующим выражением лица.
И не выглядит удивлённым, пока король продолжает говорить:
— Наши законы не позволяют узаконить такой брак, однако Ким Тэхёну может быть присвоен статус супруга второго ранга. Я не вправе отказать в защите человеку, который у меня её в отчаянии попросил. И вместе с тем я полагаю, что такой жест покажет другим племенам, — Тэхён готов вырвать безродному королю язык, когда слышит от него «племенам», — с каким почтением мы отнесёмся к тем, кто присягнёт нам на верность добровольно.
Оцепенение, неверие.
Они смывают даже злость.
Тэхён не слышит ничего вокруг, он ощущает на себе полчища взглядов и воображает, как отмоется от них, как завопит истошно, пока зеркало не треснет и он не окажется по ту сторону, где на троне на самом деле восседает его отец, где сам Тэхён — в своей истинной роли, со своей настоящей сутью.
Там у него есть сила, власть, поддержка.
Там его не могут в одночасье лишить чести, назвать предателем своего народа и вручить наследному принцу так же, как минутами назад воинам вручили завоёванные земли.
Он медленно оседает обратно.
Шёлк ханбока струится.
У Тэхёна, в отличие от Чонгука, нет даже цены.
Его отдали, как отдают всякий завоёванный трофей.
* * *
Вопросы, которые Тэхён хочет задать Чонгуку, остаются невысказанными на протяжении двух дней — тот не приходит в поместье.
Еда чудится ещё более пресной, холод пробирает до костей. Засыпая, Тэхён видит перед собой картину с цветком бессмертника. Просыпаясь, думает: может, стоило оборвать себе жизнь?
Когда Чонгук нашёл его в подземелье, это казалось Тэхёну единственным выходом. Затем он узнал, что возможность помочь своему народу ещё осталась — благодаря войску генерала Ли у них сохранился шанс.
Но теперь Тэхён стал тем, кто может их этого шанса лишить.
Его не волнует, о чём подумает жених, услышав вести из столицы Чоньяна. Романтические чувства — последнее, что тревожит Тэхёна. Всё его беспокойство — это войско, подданные династии, которых мысль о предательстве принца может сломить.
В эти дни Юнги становится совсем молчалив. Приносит Тэхёну бумагу, опускает на стол рядом с кистями, ночью остаётся с ним в покоях, и на этом — всё. На второй день Тэхён не выдерживает: огонь свечи уже погашен перед сном, завывает ветер, и, лёжа на футоне и всматриваясь в темноту, он спрашивает:
— Госпожа Лим была матерью Чонгука? Я слышал, это поместье назвали поместьем семьи Лим.
— Всё верно, господин, — сухо отзывается Юнги.
— У них не было наследников?
— Не было, господин. Госпожа Лим была единственным ребёнком.
— И давно её не стало?
Тэхён не знает, зачем затеял этот разговор. Он знает только, что ему больно и что безмолвие его сжирает. Если он не сумеет отвлечься, гнетущие мысли поглотят его с головой.
Юнги отвечает после недолгой паузы:
— Около двенадцати лет назад. Генералу Чону было тогда восемнадцать.
Он был моим ровесником, думает Тэхён. Это вызывает смешанные чувства. Словно есть между ним и Чонгуком тонкая, надрывающаяся нить.
Что-то общее.
— Из-за чего её не стало?
— Я… я думаю, я не вправе обсуждать это с вами, господин. Мне жаль. — Голос Юнги звучит, напротив, так, словно ему нисколько не жаль. Он не настроен говорить и не проявляет никакого участия.
Тэхён переворачивается на бок — у них это вместо «спокойной ночи». Сказать отчего-то не получается, а Юнги никогда не произнесёт ничего первым. Все его разговоры — сдержанные ответы на вопросы. Тэхён надеялся расположить его к себе, но, оказывается, он не так уж и хорош в том, чтобы заводить дружбу.
За всю жизнь он не дружил ни с кем, кроме брата.
Убийцу Санхёна Тэхён встречает наутро: о прибытии Чонгука вновь оповещают слуги, Тэхён выходит к нему в сад и впервые замечает, как его взгляд задерживается на шпильке с восьмью триграммами. Длится это недолго — едва уловимый миг прерывается словами:
— Выглядишь неважно, принц.
Тэхён морщится от обращения, но вместо того, чтобы вспыхнуть, спрашивает то, что на самом деле имеет сейчас значение:
— Королю и наследному принцу также известно о моей помолвке с генералом Ли?
— Для тебя это не имеет никакого значения.
— Если бы было так, я бы не задавал этот вопрос.
Чонгук молчит. Его лицо — как картина со сцеженной краской. Тэхён игнорирует вкованный в себя взгляд, подходит ближе, говорит:
— Если ты не желаешь мне отвечать, то я спрошу у своего нового жениха. Зачем ты вообще приходишь сюда? Тебе доставляет удовольствие наблюдать за своей недобитой жертвой? Ты омерзителен мне, и весь твой вид…
— Ты ничего не будешь спрашивать у Хосока.
Спокойно, ровно. С волной ряби.
На миг Тэхён опешивает.
— Я буду делать то, что посчитаю нужным. — Голос сбивается. Наверное, от внезапного осознания, что Тэхён, хотя и боится Чонгука, лишь с ним позволяет себе заходить в своих вспышках настолько далеко.
Словно заранее знает, что любую сдачу, которую даст ему этот человек, он может выдержать со стойкостью.
— Ты будешь делать то, что скажу тебе я, — произносит Чонгук со спокойной уверенностью, вперяясь в Тэхёна взглядом: неясно, изучает ли он, смотря так же, жертву, любовника, врага или соперника.
Тэхён не может его прочитать.
— Твой король объявил о помолвке публично, и ты не вправе…
— Теперь он и твой король тоже. И он велел оставаться в этих стенах — тебе не дозволено видеть никого, кроме меня, и тех людей, которых я к тебе приставил.
В ушах глухо стучит. Чонгука хочется ударить, сделать ему больно, вызвать реакцию — хотя бы вполовину сопоставимую с тем, что расталкивает Тэхёну грудную клетку.
— Ты явился, чтобы напомнить мне об этом? — цедит он.
— Я пришёл, чтобы ответить на твой вопрос. И мой ответ — нет, Юнги не солгал тебе. Ты не единственный заложник. — Чонгук подступает ближе, и Тэхён видит перед собой его плотно сжатые губы. Страшно сделать даже вдох. — Ким Сокджин, кажется? О том, где содержится твой личный конюх, никому, кроме меня, не известно. Поэтому запомни, мой принц. — Взгляд — пронизывающий. Без злости, но и без мягкости. — Если ты дышишь, то дышишь лишь благодаря мне. Если ты ослушаешься меня — то другого выхода, кроме как тебя добить, у меня не останется.
Голое вишнёвое дерево за широкой спиной альфы. Стены поместья и завывание ветра сквозь ханджи. Тэхён запоминает всё, располагает на поверхности своей памяти.
И думает: я его ненавижу, ненавижу его,
ненавижу. И верну ему всё втройне.
— Если ты предаёшь своего короля, — говорит Тэхён сипло; и не двигается под тенью Чонгука, — то я буду первым, кто сдаст тебя. Я наплюю и на Сокджина, и на скрывшееся войско. Я стану тем предателем, которым вы меня выставили, лишь бы увидеть твою смерть.
Глаза у Чонгука чёрные, в них не видно зрачков. На его лице перекатываются желваки.
— Один твой неверный шаг — и на завтрак я подам тебе весть о кончине твоего конюха. Ты не успеешь прежде даже ступить во дворец.
Всполох его запаха — он подходит ближе, окутывает Тэхёна своей давящей аурой, и Тэхён загнанно выдыхает, ловит скольжение холодного взгляда к своей шее, прежде чем Чонгук разворачивается, чтобы уйти. Полы его одежды колышутся, у него мерная походка человека, осознающего свою силу, но не упивающегося ею.
Тэхён глядит ему вслед, а затем закрывает глаза и говорит себе — снова и снова: я предам его тело земле, моим предкам, по моим законам, я предам его тело земле, моим предкам, по моим законам…
Тэхён снова может дышать.
* * *
На вопрос о том, кто ещё знает о помолвке Тэхёна и генерала Ли, ответ приходит с Чон Хосоком. Тот является в поместье Лим спустя несколько дней, не церемонясь проходит в покои, едва только слуги сообщают, что прибыл наследный принц.
Усевшись на циновку, Хосок оглядывает комнатушку. Тэхён сидит за столом, не отрываясь от каллиграфии, и видит его через отражение в зеркале.
— Славное пристанище выделил вам мой братец, господин.
Кисть неудачно вдавливается в бумагу, разрушая красоту иероглифа. Обращение, которое использует Хосок, отзывается в сердце благодарностью.
Дело, пожалуй, в контрастах. Ведь Тэхён отвык за последние недели от того, чтобы с его мнением считались.
— Я слышал, у вас, северян, строгие нравы: альфы и омеги не могут оставаться наедине без чужого присутствия. — Их взгляды встречаются в отражении на короткий миг, а после Тэхён склоняет голову над новым листом бумаги: тот шуршит, разрывая тишину.
— Я хотел поговорить с вами лично, без лишних ушей. Простите мне эту вольность.
Хотя учтивость Хосока и приятна, Тэхён не верит в его искренность. Не поднимая головы, он проводит по бумаге новую линию недрогнувшей рукой, когда в спину ему прилетает:
— Правда ли, что между вами и генералом Ли состоялась помолвка?
— Раз вы задаёте этот вопрос, то ответ вам известен от источника, которому вы доверяете, Ваше Высочество. Действительно ли вы нуждаетесь в
моём ответе? — Тэхён сдержан. Хосок не вызывает в нём ту же бурю, что Чонгук.
Пауза — шершавый мазок по листу. Хосок шевелится — скрипит циновка, и шелестит ткань его шёлкового ханбока. Отчего-то природный запах принца, тоже мускусный, но с древесными нотами, не распаляет лёгкие так же, как аромат Чонгука.
— Удивительно удачно сложилось всё для вас, господин. — Почти сразу Хосок прибавляет: — Я слышал, генерал Чон заходил к вам на днях. Пришлась ли ему по душе весть о нашей с вами помолвке?
Тэхён замирает на короткий миг, но старается не подавать вида.
Чонгук узнал о решении короля тогда же, когда и сам Тэхён?..
— Навестить поместье своей покойной матушки — обычное дело, Ваше Высочество.
В отражении зеркала Тэхён ловит короткую усмешку Хосока.
— О, разумеется. — После небольшой заминки он медленно поднимается на ноги, разглаживает складки ханбока. — Ну что же, я рад был с вами повидаться, господин. Думаю, наши с вами встречи участятся с сегодняшнего дня.
Когда Хосок уходит, Тэхён смотрит на недописанный иероглиф, точно видит бумагу впервые, и безустанно думает, что вопреки всем громким обещаниям, которые бросал Чонгуку, всё-таки прислушался к нему и не стал задавать Хосоку вопросов.
Тот ответил на них сам.
Неясно только, действительно ли цель его короткого визита заключалась в том, чтобы узнать о прошлых отношениях жениха, в котором он очевидно не заинтересован.
Сумерки сменяют день незаметно: погружённый в размышления, Тэхён не выходит даже в сад. Когда двери со скрипом раскрываются, он вздрагивает от холода. Входит Юнги, держа в руках свечу и кувшин с водой; на его лице мрачная маска.
— Что-то случилось?
— Ничего, господин. Вы будете готовиться ко сну?
Тэхён не понимает, отчего ему становится не по себе. Юнги никогда не отличался особым дружелюбием, но сейчас ведёт себя ещё более отстранённо, чем обычно.
— Нет. Я хочу немного подышать. Принеси мне… — «Тёплую накидку» замирает на губах. — Хотя не надо, я сам.
Так заводят дружбу?.. Тэхён не уверен. Раньше люди сами к нему тянулись и желали его расположения.
Ночной воздух отрезвляет, приводит мысли в порядок. Прокручивая в голове необычное поведение Хосока, Тэхён ступает по мощеной дорожке сада, вдоль высокого каменистого ограждения. Там, за этой стеной, господские покои. Наверняка мать Чонгука выросла в них, окружённая любовью, — теперь же в этих стенах водятся разве что призраки. Интересно, почему слова о том, что Чонгук мог посетить поместье Лим из-за покойной матушки, вызвали у Хосока усмешку?
Углубившись в свои мысли, Тэхён не сразу различает характерное воркование голубя.
Сначала кажется, что ему померещилось, но звук повторяется — и сомнения исчезают.
Гвардейский голубь армии Сонголя.
Тэхён затаивает дыхание, боится сделать лишних движений. Выпрямив руку, он два раза свистит, и сизый голубь, вспорхнув крыльями, вмиг опускается на его указательный палец. Записка, как и всегда, прикреплена к лапе. Маленький, пожелтевший лист, сложенный пополам.
По спине пробегает холодок, руки дрожат, пока Тэхён раскрывает записку. Под светом луны он видит аккуратный почерк и всего несколько слов: «Мы пришлём ещё одного голубя через неделю. К тому моменту добудь карту дислокации войск генерала Чона». Внизу приписка: «Пак Чимин», — и символ династии Ким — восемь триграмм.
Тэхён перечитывает письмо несколько раз, не замечая подступающих слёз. Сердце колотится с бешеной скоростью.
Полковник Пак. Он
жив. Это письмо он наверняка отправил по приказу генерала Ли, который знал, как важно Тэхёну увидеть знакомый почерк, а не просто получить весть, что выжило куда больше приближённых династии Ким, чем он мог подумать.
— Что ты здесь делаешь в этот час?
Голубь снова воркует, бьётся крылом до того, как улететь.
Тэхён отшагивает в ужасе к стене.
Как он мог не почувствовать запах Чонгука?..
Тот приближается в ночи бесшумно. Вот шаг, вот ещё один… К его поясу не привязаны ножны с мечом, но Тэхёну кажется, что он слышит скрип металла, как и тогда, в подземелье дворца в Сонголе.
Бумага комкается в кулаке. Он убирает руки за спину.
— Я спросил, что ты здесь…
Ещё шаг — и Тэхён тоже шагает навстречу. Слова Чонгука затихают, Тэхён не видит его лица, когда подбирается вплотную.
Когда закрывает глаза, вцепляется в шершавую ткань одежды, тянет мощное тело на себя.
И привстав на носки, накрывает губы Чонгука поцелуем.
