Больше чем Jann

Уверить себя с ледяной головой Не выйдет, сколько от страха не пробежит дрожжи Руки от рта отобрать сможет тот, Кто музыкой части души соберет, Не окончательно разобьет Порок, полюбившийся юной грезой.

Нежное облачко сна увлекло пригреться в постели подольше. Организм наконец-то чувствовал себя отдохнувшим, но просыпаться упирался, упрямясь. Веки тяжелели, затмевали плывущий взгляд, напускали темноту. Точно занавес после ночного спектакля со сценарием, привычно песком убегающим сквозь пальцы. Воспоминания играли в догонялки со временем, пока мозг засыпал наперекор запятнанным страницам истории. Той, что увлекла ночью и той, что усердно заметала следы. Ян всё же постарался ухватить нить из клубка памяти, сбегая за грань реальности обратно в паутину сновидения. Уж слишком большой контроль приобрел он. Не удержи парень воспоминания от падения в бездну — не простил бы весомую оплошность. Не было еще такого, чтобы сон вынуждал терять контроль над телом, при этом в полной силе позволял насытиться жаждой отдыха. На одну вспышку ровно одна секунда. Прозрение, а после ожог. Ян словно руку в огонь сунул, потревожив сокрытое, злобное. Этого хватило, чтобы распахнуть в панике глаза, на локти вскочив. Как по щелчку события в порядке оказались расставлены. Лишь потянись, перелистни пролог, леденящий кожу ужасом постановочной смерти, и перечитай сценарий без масок. Стан копии, пронзительный темный взгляд отзывался на сердце огненной бурей саднящих ран, и лишь лицо, наконец открывшееся, запоминавшееся исключительно благодаря серии снов, заставляло сомневаться в собственной адекватности. Заклейменное обязательство принять существование Ина, то есть копии, гарантировало победу над собой, гарантировало возвращение пристрастия к жизни и работе. Предпочтение участия победе не работало с Яном более, тут либо пан, либо пропал. Но моральный комплекс загнивал не поэтому. Стоило парню приоткрыть занавесу, заранее пряча лицо в мягкости подушки, так центром повествования выступали следы касаний и не увядшие от чувствительности места поцелуев. Ожоги, они на коже поставили клеймо, идентичное с саднящим в груди. Между ребер. Оно ознаменовало закрепленное обязательство, хотя Ян вслух никому и ничего не обещал. Кажется. Бодрствуя припомнить все слова из осознанного сна вряд ли было возможным, но парень сомневался, что когда копию обнимал, что клялся в принятии. Не может такого быть, все произошло слишком быстро. Ян сильнее вжался лицом в подушку, пальцы стиснули податливую ткань. Жар стыда ударил в голову, окрасил кожу алым, охватил тело. Бесследно не испарились и движения более откровенные, бесстыдные. Парень разве что головой замотал, растирая подушкой ещё заспанные глаза. Мысли бесились, память фиксировала произошедшее не как мимолетный сон, а реальность. В основе ту, от которой Ян продолжал ощущать фантомные касания. Физически невозможно, но вдруг уже бордовой россыпью проявились засосы, следы от зубов. Вдруг… «Нет, нет, нет…» Он изогнулся, уперся коленями в кровать. Пальцы прошлись по спине, задели выступающие позвонки и спустились к пояснице. Надавили. Бесполезно. Парень все же не смог разобрать причину боли. Может от излишка приложенной силы, а может застудил, опять забыв про окно. Всё что угодно, лишь бы не правда. Решив, что со стороны выглядит излишне двусмысленно, аккуратно перевернулся на спину. Руки уже ощупывали шею по какой-то странной новой привычке. Вряд ли в этом была необходимость. Будь она свернута, Ян глаз бы не открыл, да и бреда в последствии не видел. Всё же от проверки стало легче, тревога отпустила, разжав свои когти. Парень чертыхнулся, сонливость в миг отпустила. От резкого подъема в глазах потемнело, время на часах разобрать стало труднее. Сквозь назойливые мушки просвечивались электронные цифры. 12:08. Телефон, оставленный в беззвучном режиме не разбудил. Безалаберность не позволила покрыть пудрой успокоения щеки, в жар бросило уже от страха проспать первую сессию. Скептицизма по отношению к психологу больше не было, чего не скажешь о копии. Закономерность снов вряд ли оказывалась обыденностью. Да и режим сбивала. Обычно спать хотелось, пока мозг, зачастую, готовился к очередному сну и противился. Парень попытался в двадцать минут уложить умывание, смену одежды на более ухоженную по сравнению с простой домашней и уже привычную укладку. Проверил, не появился ли синячок на груди. Нет. Практически прозрачная кожа светилась чистотой. Короткие волосы поддавались быстрее, проще, даже с зеркалом контролировать их не приходилось. Отражение не стремилось отпугнуть человека, который при восприятии себя делился на образы, успешно подобранные для каждого человека в жизни: неизменно миловидный для общества, лучший друг, сын, брат для близких и экстравагантный артист для зрителей. Сложить все качества, уместить, не разорвавшись от бесконтрольной эксплуатации личности, в которой каждый этот образ имел свою погрешность, было задачей подвластной, хоть и тщетной. По сути это отражение должно было бояться, ведь отзеркалить оно могло только одно лицо. А если это лицо Ина, то и близким предстоит интересное открытие. Страх оказаться неприятным с этой маской, в последнее время ложащейся под руку слишком часто, не потухал, притягивал взгляд. Поэтому Ян все же поспешил созвониться с психологом, любезно предложенным менеджером. А решение с выгоранием приберег для следующей встречи с копией, аргументируя возвращением эмоций с её присутствием. Их буйство во сне парень помнил как наяву. — Доброе утро. Выспались? — Мужчина, очевидно старше Яна на несколько лет, поправил экран. Направил взгляд, показавшийся строгим, в камеру. — Доброе. Да, спасибо, — парень улыбнулся одними глазами. Сразу решил, что не будет прибегать к обычной манере общения: в расположении мужчины к себе не было нужды, Яну не стоило подстраиваться по характеру. Дело не в недоверии, ещё витающим в голове, а в игре образов. На сцене не составляло труда менять настроение, переключаться меж диаметрально противоположными по характеру песнями, но перед ним не фанат и не друг, обманывать, придумывая ещё одну личность для психолога, не стоило. Тогда бы в стараниях Ани и его не было необходимости. Поразмыслив о том, что слишком долго молчит, Ян обратился. — А Вы? Мужчина сложил руки перед собой, ответил намного добродушнее, чем мог с такой внешностью: — Сплю я хорошо, благодарю. Вопреки детским представлениям Яна мужчина не приготовил какой-нибудь записной книжки для пометок. Хотя кабинет на заднем фоне выглядел сошедшим с картинки, подходившим в качестве ареала лишь одному человеку в экране компьютера. Да и очки на носу не выделяли из массы других специалистов. В мужчине определенно проглядывалось нечто знакомое. Он поминал Петю, но без бороды и располагающих черт лица. Интересный. Яну показалось, что психолог, вторя, анализирует и его внешние качества. Последний поправил очки. — Что ж, давайте знакомиться. Мишель Милик. — Ян. Ян Розмановски. Если есть возможность, можем ли мы перейти на английский? Мне так будет проще формулировать мысли. — Конечно, — мужчина понимающе кивнул. Парень закинул ногу на ногу, когда из дрожжи в правой ноге пятка начала слышно постукивать по полу. Дал волю новой партии соображений по поводу психолога, узнав знакомый британский акцент. Прицепившись к предложению сменить язык поинтересовался. — Не сочтите грубым вопрос, Вы ведь не англичанин? Мишель повел ладонями в стороны, признаваясь. Заранее ответил на ворох последующих вопросов. — Учился в Британии. После окончания университета вернулся в Польшу. Ян расслабился за неимением доставать мужчину расспросами. Напряжения от якобы всезнающего специалиста не создавалось, в противовес стереотипному внешнему виду. Волнение от нового опыта общения бодрило, не давало захлестнуть сонливости. До встречи парень раз за разом выводил из под невидимой ручки очередные сценарии. Среди них были и те, в которых психолог не был ограничен в познаниях о будущем клиенте, намеренно выискав о Яне информацию. Интернет пустых страниц не заводил, в нём о певце было достаточно информации, причем не всегда достоверной. От хранившихся там нелицеприятных комментариев Яна передернуло. — Если остались вопросы, то я с радостью на них отвечу, — Мишель потянул уголком губы. Парень, перестав рассматривать отражение экрана в чужих очках, поджал губы. Подумал: «нет, такой точно этики не нарушит». Придержал желание прикусить щеку, отвлекся. — Вы занимались с другими артистами? — Вы будете третьим. В остальном я работаю как консультант. Ян не припомнил коллег, поднимающих тему работы с психологами. Со многими он был в хороших отношениях, понимал, что иногда не просто бывает признаться в слабостях или подобных беседах. Да и многие люди зачастую относятся несерьезно к работе со специалистами. Парень качнул головой то ли себе, то ли Мишелю. — Чего бы Вы хотели от наших встреч? — Психолог терпеливо ждал, когда Ян обдумает ответ. Не постукивал пальцами, глаз не держал прикрытыми, будто молчание его не напрягало. На контрасте с поведением копии, чей настойчивый взгляд парень запомнил как нечто липкое, настоятельное, он походил на мудрого наставника. Определенно не готовящего разорвать на куски, а потом услужливо зализать раны. Ян открылся по собственной воле. — Дело в том, что я взял перерыв между турами из-за чувства… — парень отвел глаза, подбирая слова, — …апатии наверное. Сильно отличимой. Я будто разуверился в своей роли. Разуверился в возможности поддерживать творческую составляющую. И теперь боюсь подвести всех вокруг. Ян замялся. Пальцы потянулись к другим, чтобы сковырнуть пару лепестков кожи. — Понимаете, на встречу с Вами меня наставил менеджер. И если анализировать то, что я сейчас говорю, то это правильное решение. От приемов я бы хотел добиться возможности вновь оценивать себя и свои силы, если можно так сказать. Чтобы потом не существовать дальше со страхом разочаровать и себя и остальных. — Парень все же расцепил руки, не дав изувечить пальцы сильнее. Боль при игре на синтезаторе не была желаемой, да и противоречила погружению с головой в творчество. Наоборот отговаривала. Мишель потянул время, дав фору. Убедившись, что Ян закончил, прокашлялся. — Я Вас понял. Хочу сказать, Ян. Это хорошо, что Вы можете оценивать чужую правоту. Но так же должны понимать, мои консультации направлены на решение Вами, — он акцентировал обращение, — Ваших проблем. Мы можем сформировать систему, где Ян Розмановки начнет разбираться со своими потребностями и возможностями. Вы готовы заниматься на таких условиях? Парень не взращивал планов, в которых психолог будет советовать или решать за него всё. Да и раз дело шло о своих силах, то полностью полагаться на Мишеля было бы глупо. Ян вспомнил об Ине. Тот наверное ждал от парня того же, но преподносил сложнее. Как-то разрозненно. Скорее всего по причине существования лишь с определенными эмоциями. Или из-за несовершенства. Как бы не возносил себя, Ин не был проработан наряду с Яном. Парень больше не раздумывал. Постарался поставить голос увереннее: — Готов. Сколько это будет стоить? Мужчина ещё раз потянул губой. Скорее всего этот жест — единственный вид улыбки, который Ян может получить. Мишель поправил пиджак, выглядывающие из под него рукава рубашки с запонками. Парень ещё раз оглядел внешний вид, приготовился услышать большую сумму. — 165 злотых если мы будем созваниваться. Если потребуется встречаться в оффлайн режиме, то дороже. 215. «Нормально». — Хорошо. — Ян, сомневаясь, что сможет вставать заранее, раз даже сегодня практически умудрился проспать, выбрал первый вариант, — созваниваться будет удобнее. — Безусловно. Ещё одно, Ян. Установленное время на данный момент 12:30 по четвергам. Вам нужно будет его изменить? — после отрицательного ответа Мишель продолжил. — Тогда я занесу Вас в расписание. Если передумаете, то напишите мне. Желательно за день. Есть ли ещё организационные моменты для обсуждения? Парень снова замотал головой. Где-то в глубине души освободилось место ощущению спокойствия. Мужчина чинный, Яну это поможет сладить с концентрацией. Казалось, общайся с ним Мишель мягче, сосредоточиться не вышло бы. — Тогда предлагаю начать. Вы сказали, что разуверились в своей роли, боитесь этим разочаровать. Расскажите подробнее, о какой роли идёт речь? — Простите, можно я? — Парень поднес к полю видения камеры приготовленную бутылку с водой. Попил после слов: «Конечно, не стесняйтесь». Намеренно долго закручивая пробку, оформлял детали. Когда те собрались в более-менее готовую картину, разоткровенничался. — Нет конкретной. Быть артистом — моя прямая задача, работа. В своем пути я стал сомневаться из-за чувства, словно я даю людям не то, чего от меня хотят. Ведь, как я себя преподнесу, так меня и будут воспринимать. Покажу какую-то неординарную сторону — буду одним. И неважно, что я так себя не должен вести. Пока довольны зрители, доволен я. Я так воспитан. Но черты этого воспитания или заскоки в поведении… Из-за них я боюсь разочаровать. Дам людям не то и всё. А почему разочарую себя? Наверное потому что из-за апатии не смогу продолжить начатую карьеру. Я правда наслаждаюсь счастливыми лицами, если даю им желаемое. Наверное поэтому и сделал музыку профессией. Ян под конец уже лепетал. Периодически косился на Мишеля, страшась увидеть непонимание. Тот, подставив руки под подбородок, слушал с интересом. Парень намеренно не стал говорить о выгорании, заменил на синоним попроще. Дело в том, что не было резона начинать прорабатывать и его. Посвящать сессии? Лучше конкретный запрос обсуждать, волнующий не меньше. Ян уже понял, что приняв Ина, вернет эмоции. Это лучший катализатор. — Что Вы подразумевали под воспитанием? Парень хмыкнул. Поправил сережку в ухе, мысленно вернулся к семье. — Не подумайте, отношения с родителями у меня отличные. — Ни в коем случае я не сделаю поспешных выводов. Уточняю для полноты. — У меня большая семья. Я хотел того же, чего хотели остальные её члены: быть отменным братом и примером для младших. И я рад, если смог таким оказаться. Меня воспитывали с обязательным прилагательным "хороший", держали в тепле и уюте, дабы я мог пристраститься к такой жизни, а потом делиться ею с другими. Вот и всё. — Ян с каждым новым словом понимал, к чему намеревался подвести психолог. Уцепившись за называние неподходящих эмоций заскоками, он обратился к вопросу о семье. Не прогадал. Парень припомнил мутные ночные разговоры, припомнил, как его носом ткнули в отказ от противоречивых чувств. Увы, воспитание осталось в прошлом. Остальные усилия для формирования личности приложил Ян, сам себе вбил в голову, каким должен выглядеть перед обществом. Концертная жизнь стала спусковым крючком. Не будь её, парень ещё долго скрывал в потемках тюрем души шальной, сумасбродный характер. «Я боялся его из-за многогранности и неизвестности. Ин был прав, когда говорил, что я не хочу его видеть» — Фраза копии вспомнилась в нужный момент, скрепив части пазла. Яну показалось, что та скалилась, если считывала опьяненные горечью ростки понимания. Но освоение с проблемой не обозначает, что парень поборет её сразу. Лишь очень сильно постарается. Мотивация начала взбираться. Парень вслушался в речь Мишеля. — Давайте остановимся на Вас. Страх прекращения карьеры. Вы открываетесь зрителям с другой стороны, что приносит некий дискомфорт от разнящихся образов. Но каким человеком Вы видите себя? *** О какой мудрости наставника может идти речь, если копия по своему повторяла происки Яна в глупых фантазиях, беспечности и ранней эмоциональности. Разве что фантазировал она о реальных, вполне способных воплотиться в жизни надеждах, упиралась в лоб любых встречных на пути людей грубой и грязной подошвой сапог, нажимая, вдавливала в землю с диким возжеланием пройтись по мягкому телу к своей цели на вершине, а эмоции возводила в разряд вызывающих. С Яном вообще ситуация преинтереснейшая. Копия глотала жадные слюни каждый раз, когда только открывалась возможность оттенить чистоту маленькой прелести. Которую не хотеть было грешно. Не хотеть лицезреть в жизни, на сцене, не хотеть общаться, дружить, наслаждаясь искренним отношением к себе, гарантирующим верность и расположенность в любой ситуации. Парень обладал даром понимать, казалось, каждого. Находить подход к этому самому каждому. А страстная, оказывающая влияние на самые распущенные действия на концертах, копия кусала губы от мечты отразиться не только в зеркале, но и сизых глазах. *** Пепел рассыпался. С кончика сигареты слетел. Рассеялся по ветру. Ин ударил по перилам, ограждающим балкон, затянулся ещё раз, перед тем как раздавить окурок о пепельницу. Как бы глубоко он не вдыхал едкий дым, мандраж перед разговором не унимался. Как всегда. Ин снял капюшон толстовки друга, волосы, наэлектризованные от ткани, растрепались. Сглотнул, не позволив тошноте подступить. Разблокировал телефон. Напоследок пусто обратился к небу. Заполненное тучами, без капли солнечных лучей. Приятно. Оно практически подстроилось под настроение. Шум деревьев от ветра поднялся, пожелал удачи. Ин нашел контакт матери, позвонил. Тройка гудков и в экране появилось знакомое лицо. Парень первым не поздоровался. Ответил на вопросы, на которые каждый месяц реагировал одинаково. Нейтрально, без энтузиазма. Не потому что мать не любил, а по причине нежелания делиться подробностями. «Нормально» звучало при каждом удобном случае. На работе нормально, дома нормально, а больше негде. На этом бы все и закончилось, но на фоне послышался голос сестры. — Это Ин? Ты с ним разговариваешь? — Девушка оперлась о материнское плечо, отобрала трубку, искрясь от восторга. — Какие люди! Я думала, ты умер. Мать шикнула на дочь, но та лишь поспешила сбежать в другую комнату. Не стерла с лица усмешку, почти выронила телефон, споткнувшись о что-то. Парень наконец потеплел. — Даже если бы умер, мою комнату ты бы не присвоила. Привет, Тина. — И тебе привет, мелкий. Чего такой тощий? Спор кому проиграл? Влюбился? Френсис не кормит? Одно твое слово и я надаю этому переростку. Ин едва успевал определять слова. Сестра тараторила, не унимала юношеского задора, допытывалась. Парень не знал, что Тина будет в гостях, но это стало лучшим совпадением. Придало ситуации частичку радости. — Умерь пыл, я просто работаю. Если понадобится, я сам кому хочешь надаю, — Ин поднес к лицу руку, демонстрируя, поочередно игриво шевельнул пальцами. — Естественно, весь в меня. Какие хорошенькие колечки, отправишь ссылочку? — Сестра выбирала лучший ракурс, то ли поправляла волосы, то ли хвасталась новой стрижкой. А парень все дивился, как у неё не сводит скулы от улыбки. — Я подумаю. Тебе очень идёт прическа. — Девушка расцвела ещё больше. Не смотря на упоение общением, Ин перевел тему, не скрыл напряженного тона. — Слушай, а отец дома? Тина опешила. Повела бровью, не веря в сказанное. Нахмурилась. — Дома… Ты с ним собрался беседовать? — Придется, — он тяжело вздохнул, шепнув под нос нечто ненормативное. Пересилил намерение потянуться за сигаретой. — Можешь дать ему телефон? Я потом перезвоню тебе. Девушка молча прошла по коридору. Словно на каторгу или эшафот, отыграв за Ина. Парень немного побледнел. И так холодные глаза оледенели. Сестра напоследок кивнула, сочувствуя. Осведомленность сложностью взаимоотношений брата с родителем в секунду испортила ей настроение. Когда в руках отца оказался телефон, тот сухо поприветствовал: — Сын. Парень не отличился: — Здравствуй. — Ты по делу? Что-то на студии? — старший, как обычно, начал с наиболее важного. По его мнению. Разве что сегодня смог попасть точно в цель, разбудив раздражение. Ин сжал челюсти. Взглянул на отца, глаз предательски задергался. — Включительно. — Тогда рассказывай. Я надеюсь, ты стал немного ответственнее. Или хотя бы бросил курить. Это негативно влияет на голос. — Шансов удивить отец не имел. Но сколько Ин морально не готовился, всегда непроизвольно злился. Благо хватало ума не подначивать. Вслух. «Надейся. Я не курю при тебе из одолжения. Так бы давно все задымил, блять». — Я… Просто хочу сказать, что ухожу. Из лейбла. И вообще бросаю музыку, — расставил паузы меж каждым предложением. Грубо. Без намека на опечаленность. Ей и места не находилось в голове. Откуда взяться? Ин едва ли сохранял лицо, параллель проводил. Реакция на работу и отца не разнилась. — Опять начал? Кажется, мы это уже не раз обсуждали. Я надеялся, что ты оставил в прошлом этот детский кап… — Хватит! — парень перебил наставления, ударил по перилам. Кулак свело болью, раздался железный лязг, перекладины немного завибрировали, насмехаясь. Ин прошипел. — Я не спрашивал тебя, а поставил перед фактом. Не хочешь — не принимай. — Вот как заговорил. Тогда слушай, я тебе не верю, Ин Розмановски. Я сыт по горло этими фокусами. Как с подросткового возраста началось, так и закончилось по сей день. А я все думал, что ты хоть немного вырос, — отец понизил тон, дабы звучать угрожающе. Он часто так делал. Мать нередко просила быть с сыном помягче, но отец накрепко вцепился в идею показать парню, кто настоящий хозяин его жизни. — Тебя постоянно надо за уши вытягивать, ты либо что-то хочешь, либо как сыч сидишь в комнате. Я этот пустой взгляд десятый год вижу. Естественно я тебя не пойму, от самостоятельности одно название. Свое имя как насмешка. Ин устоял, не передразнил, что оно напоминает кличку. С тошнотой сглотнул сравнение с непослушной собакой, не слушающей хозяина. «Служебную псину завел, а она дрессуре не поддается. Играть хочет», — губа задрожала от невозможности скрыть презрение. Парень потер ногу о ногу, чтобы немного согреть. Перешагнул. — От недоверия ничего не поменяется. Я завтра разорву контракт. Зато тебе платить не придется. — Это все для твоего же блага. Сколько возможностей упускаешь из-за характера. Скажешь что я виноват? Что заставлял тебя? А как ещё быть если… — Если я не занимаюсь тем, чем должен? Прошло то время, когда я грезил о продолжении вашей профессии. Давно прошло. Я жалею, что не сделал этого раньше из-за сраного страха. Лучше себя пересиливать, чем упреки выслушивать, — Ин наигранно сменил интонацию, закатил глаза, — сынок, ты же так много учился, нельзя бросать на полпути. Жизнь мою распланировали? Да я в школу не ходил, гитару мучал и соседей бесил. Я терпеть уже не могу всё это. Отец словно и не вслушивался. Наверное смысла не нашел, лезть в гадюшник со змеями, которых Ин звал особенностями личности. Только одно сказал: — А что ты вообще любишь? Смысла продолжать звонок не было. Парень сказал всё планируемое. Очередная ссора лишь нервы трепала, как себе, так и старшему. Ин успел смириться с фактом, что не построит из развалин хотя бы удовлетворительные отношения с отцом. — Братьев и сестер люблю. Напоследок. Постарайся не относиться к ним так же, как ко мне. Страшно видеть их слезы. Отец ничего не сказал, а Ин не попрощался. Положил телефон экраном вниз. Наконец смог закурить. Одумавшись отправил Френсису смс с просьбой подойти. Глаза вновь обратились к осеннему пейзажу. Серость. Всё казалось лишенным жизни, несмотря на снующих по тротуарам людей. Без особой красоты и милости осень золотила листья, срывающиеся с ломких веток и перелетающих на балкон. Сухие. Они цеплялись за волосы. Ин их игнорировал. Как и замерзшие босые стопы. Думал, сколько дней, недель или месяцев надо так стоять, чтобы умереть от переохлаждения. Отец расстроится? Будет плакать? Проверка не стоила из-за жалкой причины. Парень давно не находил поводов посвящения этому времени. Теперь в будущее смотреть не так страшно. Раньше пробуждения ознаменовывались нуждой похода на репетицию. А теперь обязанностью покормить кошку. Мило. Поворот головы проводила струя дыма. Она развеялась там, где стоял новоприбывший Френсис. Друг мялся, не зная, с чего начать. Вытащил руки из карманов. Осведомленность планами Ина играла злую шутку. Тот наверняка обозлился, мог сорваться на любое слово. Ехидный сарказм не обижал, разве что самого парня вынуждал корить себя. Френсис подошел к нему со спины, приобнял. Ин не двинулся, засопел, положил левую ладонь на чужую, пробравшись пальцами под рукав. Пригрелся в тепле безмолвной поддержки и в хлопке толстовки. — Поговорили? — Френсис ткнулся носом в затылок, вытащил затхлый листочек, опутанный волосами. Парень издал неопределенный звук, схожий с подтверждением. Предложил другу недокуренную сигарету, сам опустился на пол, натянул одежду до колен. Потерянный голос, разбавленный хрипотцой, обратился: — Думаешь, все станет лучше? Френсис к своему сожалению перенял настроение. Рядом не сел, наоборот отошел, отвернувшись. Услышанное омрачило его, Ин испугался, что тот пожалел о приходе. Поздно осознал, насколько противно это прозвучало, с чем ассоциировалось. — Я уже это слышал. — Друг со стуком оперся лбом о застекленную дверь. — Обязательно станет, но не говори так больше, пожалуйста. — Я преподносил в таком ключе, честно. Я не собирался… Френ? Друг затянулся настолько глубоко, насколько мог. Движения, окрашеные паникой обязали сорваться: — Отсядь от края, Ин. Френсис, не получив капли реакции, заспешил к парню. Схватил под руки, развернул. Старался угомонить чувства, воспоминания, бьющие между лопаток. Даже добивающие. Податливое, хрупкое тело в руках соотносилось с прошлым, Ин ещё и глаз не поднимал, убийственно парируя. Ветер поднялся и защипал карие глаза. Немигающие. Френсис не нарочно сжал хватку, отпустить не успел. Парень отмер. — Успокойся. Я спросил первое, что пришло. Того, о чем ты подумал не произойдет. Друг прижал его груди, охватил как мягкую игрушку. Ин обнадежил, дотянулся до затылка. Практически невесомо почесал. Того, что вкладывал он в изречения хватило бы, если Френсис понятия бы не имел о склонности парня к импульсивным поступкам. Напугавшая фраза возвратила на пару лет в прошлое, тогда тот обошел сам себя в соисканиях. Родители о произошедшем понятия не имели, довольствовались мелкими всполохами горячности. Да и слава Богу, Ин не заслуживал слышать припоминания неудачной попытки самоубийства при редких звонках. Один Френсис знал, как наяву в эти минуты видел маленькое тельце парня, ослабленное высокой дозой успокоительного. Помнил, как оно в судорогах начало биться на руках, едва друг успел поднять его с пола. Помнил ужас, помнил как плакать хотелось от непонимания, что делать. И помнил объяснение, услышанное, когда в больнице тонкий палец ответил на касание: «Я просто понял, что ничего не станет лучше». Ин в тот раз впервые извинился за доставленное неудобство, за почти наступившую вторую смерть близкого для Френсиса человека. Друг с тех пор парня с рук не спускал. Сейчас не отпускал. Ин, хоть и мыслей читать умел, требующийся отклик давал в своей манере. Пассивно, словно не в полную силу, но верно. Игнорировал боль от зажатых волос, льнул получить порцию касаний, доказывающих близость парня. Доказывающих, что он и вправду не сиганет с чертовой крыши, отпустит разговор с отцом, отыграет завтра концерт и начнет новую жизнь. Френсис отпрянул лишь для того, чтобы окурок оказался среди кучки других. Ин услужливо дождался друга, обещавшего проводить до студии. Попытался насмешить. — Мне Тина сказала, что надает тебе при надобности. Френсис фыркнул: — Пока что поверю только твоим словам. Идём. Он мимоходом бережно поцеловал парня в лоб, забрал с собой ещё один листик с макушки. Остановил взор, удостоверившись в приличном состоянии. Ин обернулся на улицу. Деревья снова зашумели. Оглядел ноги, пальцы, не чувствующие от холода, онемения. Вернулся в квартиру, бросив тяжелый диалог на попечение ветра.