Больше чем Jann

Маска сорвется, лентой лаская Пух на щеке того, кто мечтой трепетная Вдохнет последний клочок осеннего ветра Трясущего осадок масляных вод Накормленных тенью отсеченных волос.

— Ты сам выбрал эту работу. Это не безответственность, Ян, а маразм. Прости пожалуйста, но ты же должен понимать, когда можешь позволить себе такое поведение, а когда нет. Тебе не отпуск дали, перерыв для подготовки к туру и всё. То, что ты не коммуницируешь с фанатами — прерогатива, которую я даю тебе из-за доверия. Не заставляй меня сомневаться в тебе. — Менеджер развела сложенные на груди руки, растерла глаза. — Тебе Паша сказал? — Ян почти обиженно сконфузился. Ощущение разочарования сжало живот. Парень разглядел направление сочувствующего взгляда Анны: лазурь его накрыла стыдливые щеки. Алые на бледном лице. — Раскрой глаза, не замечаешь сути. Это делают близкие, но и они не вечны, если ты не хочешь ничего не менять. — Я не… — парень осекся, страшась всполохом чувств ужалить, — это не так. Эти выгорания случались раньше, сейчас едва ли есть разница. — Просто кое-кто не хочет её замечать. Взгляни на себя. Ты не отдыхаешь, мешки больше глаз. И это не такая большая проблема, но ты, Ян… — Менеджер всплеснула руками. Силой жеста попыталась вселить мысли, доводы, которые знала давно. — По тебе видно всё, о чем ты думаешь. Переживаешь, злишься. Даже сейчас. И все это видят. Бог с тобой, молчи, но себе хуже не делай. — Прости, я постараюсь, чтобы такого больше не повторилось. — Нет. Тоже прости, милый, но нет. Мы не можем так больше рисковать. До тура пара недель, так что нужны гарантии. Разговор не из приятных так и провоцировал безжалостно срывать зубами кожу щек. От нервов куски отрывать едва ли до мяса. Обязательства контракта могли бы послужить успокоением, но менеджер была права, от того и имела все шансы разорвать его. — Я тебя к психологу сама запишу. Будет возможность — организую, чтобы ты из дома с ним созванивался. И это не обговаривается, Ян. Нам много работы предстоит. Иссушенные губы приоткрылись, парень поджал их, быстро кивая. — Конечно, спасибо. Аня натянула улыбку, проходя к выходу потрепала Яна по голове. Похвалила. Может за то, что он не сопротивлялся, может за вселённую надежду на то, что воспитанник возьмется за ум. Ему только оставалось покорно вторить. Натянув на лоб шапку, Ян покинул главный офис. Пряча нос в ворот толстовки сбежал по лестнице к выходу. На улице заметно стемнело. Вечер хмурился, светил лишь лучик желтой шапки. Маякнуло смс-сообщение. У главного входа на территорию уже ждало такси, предусмотрительно вызванное Аней, та только номер отправила. Дверь машины открылась во дворе дома. Болотная зелень деревьев приглашающе кивнула. Ветер подхватил строй листочков, подкинул под ноги, веселя. Засмущавшись от бездеятельности парня утих, покорившись. С наивностью щенка не понял, почему больше с ним вместе не резвятся, не радуются. Ян это раскусил, мысленно пообещал вернуться позднее. Подкинул листик носком ботинка. Спеша к заветной двери не обернулся на сборище незнакомцев под козырьком. Шумящих, говорливых, грузных. От них сбегал столб сигаретного дыма. К большому сожалению парня, один из них обернулся, не дав ему и домофона ввести. Не обратился, разве что друзьям бросил с не располагающей язвительностью: — Это мальчик или девочка? — не оригинальный комментарий подразнил, — ты откуда, мелочь? Ян застыл на секунду, повел губой, благоразумно промолчал, заспешил пальцами по кнопкам, как назло ошибаясь. Волну усмешек перебил негромкий, но искрящий твердостью тон. Другой мужчина, устало опирающийся в угол стен подъезда, утомленно вздохнул, даже не посмотрел на парня, цыкнул. Лампочка, освещающая рыжую копну его волос моргнула, словно согласившись с будущим высказыванием. — Отстань от человека, что ты лезешь к кому попало. Рассыпавшись в безмолвных благодарностях Ян юркнул за дверь. Поздно было рассчитывать, смог ли он бы постоять за себя в словесной перепалке, хоть и его процент раздражения явно превышал. Не без помощи решив уже две проблемы на дню, парень рад был вернуться домой. Проверять социальные сети обязательной задачей было из одного только уважения. Ян, боясь начинать длинные переписки, отвечал односложно. Неважно, братьям, сестрам, родителям или коллегам с друзьями. Найдя контакт гитариста, парень, сглотнув, открыл чат. Страхи недопонимания не оправдались, непрочитанным висело одно сообщение: «Привет, инструмент забрал. Ключи отдал обратно Ане, забери потом. Если замечу, что ты трогал настройки, лучше не возвращайся. Люблю тебя, придурок». По привычке отправив смайлик с каким-то неизведанным животным, Ян отложил телефон. Возвращаться к наброскам песни казалось непосильной задачей, хоть менеджер и одобрила наработки. Может настроение было не то. Те эмоции, что сподвигли к спонтанному написанию иссякли. Сон, послуживший своеобразным референсом растворился в сознании, совершенно извратив составляющее. Образ мог складываться в голове, но события сбегали, стоило вытянуть руку. Так, впрочем, было и с другими сновидениями. Вернуться к синтезатору было неплохим вариантом. После улицы ещё сохранялась недолговременная бодрость в теле. Инструмент поджидал, превращал человека в сороку, если удавалось увлечься блеском покрытия клавиш. Черных. Белых. Черных и белых. «Теперь всё будет с этим ассоциироваться?» — Бровь поднялась, придавая взгляду страдальческого выражения. Достаточно нелепого, чтобы можно было усмехнуться, да это смотрелось бы ещё глупее. Пальцы шагнули на клавиши, надавили. Указательный свело болью. Давняя ранка дала о себе знать, огрубевшая кожа вокруг наросла, сохранила под собой багровые излишки. Вспомнились мысли о смерти. Остальные пальцы пробежались по нотам ниже. По бархатным, грустным, грубоватым по звучанию. Черты лица исказились волнением. Эти мысли… Вчера с поводка сорвались. Это было неизбежно, Ян держал их на расстоянии долго. Так, чтобы они успели изголодаться по страху, влекущему из низов преисподней. Откуда они добирались угольно-черными, злыми. Пальцы резко ударили, звук ворвался в голову, прерывая поток размышлений. Судя по отчаянным вариантам решения, это должно было отвлечь. Звуковое пространство околдовало магией темной, плетущей узоры со светлыми проблесками впечатлений от первого неплохого дня за последние недели. Еще немного до заветного конца. Приложить каплю усилий стоит, поддаться чужой заботе, что прокладывала дорожку к выходу. Уследить бы за уровнем воды, успеть не захлебнуться… Чуть-чуть потерпеть, ведь все говорят, что всё будет хорошо. Поверить другим, что выход найдется, и музыка из под этих юных пальцев прольется по концертному залу… *** “Eren” доигрывала последние ноты. Ян уже возвращался к краю сцены, собираясь преодолеть ступени одну за одной. Движения поражали невесомостью, неизмеримая легкость рождалась с каждым новым шагом. Парень вполне бы смог даже не запутаться в ногах на лестничке, но обернулся на зал в последний раз. От ограждения до задних рядов с проникновенной трепетностью пробежались глаза, обрамленные парой морщинок от улыбки. Каждые бесплотные движения осыпали зрителей плеядой воздушных поцелуев в знак обожания. И тут взор задела уходящая с балкончика фигура, в секунду выделившаяся на фоне рукоплещущего зала. Черную кожу её костюма мельком задел свет софита. В момент испепелившимся слушателям не посчастливилось стать свидетелями щекотливой сцены. Сердце ухнуло вниз, Ян в момент оторопел, сведенный шоком. Одна лишь рука потянулась вслед уходящему, а уязвленный вздох забрал хрип в горле. Невозможность произнести ни слова придавила тяжестью язык, а фигура на балкончике успела, качнув волосами, адресовать парню нахальный оскал. Её поступь, сравнимую с королевской, скрыла за собой толпа. Адский страх насмехался над тешимой на сердце надеждой на лучшее. Преследователь из сна, впервые представ в дьявольской красе, сбил Яна с ног пониманием их идентичности, чернеющие когти разорвали грудную клетку, дав дёгтю растечься по одежде и утянули парня за собой в безвременье. Очередное падение выбило остатки сил, не позволило хотя бы встать с колен. Хлесткая судорога задела весь организм целиком и Ян, боясь лицезреть драную кожу груди, сделал первую и последнюю попытку вздохнуть через рот, притупив тошноту. Роковая ошибка безжалостно расслоила глотку пыткой мучительного кашля. Прикрывающая рот тыльная сторона ладони скопила капли чернеющей примеси угольного лоска. Они собирались незаконно быстро, ручьями оплетали тонкие пальцы, окрашивали ногти. Спазмировали мышцы шеи. Какофония из истерящего стука сердца в рванье глубоких ран, визга в ушах и истошного кашля, непреодолимой звуковой волной лопала барабанные перепонки. И деготь стекал уже по вискам. По подбородку. Шее. Узкие зрачки, бесполезно ищущие спасения, забегали по беспроглядной тьме. Ухватились за знакомый выступ, как за последнюю надежду. Сморгнув слезы от всечасной боли, Ян поднял голову. Восполнившаяся токсичностью месива из вязкости с металлическим привкусом трахея пропустила через себя очередной поток боли. Он проявился мокрым кашлем, окропившим начало восхождения. Метровые фигуры кубов устремлялись высоко туда, где по-хозяйски восседала наблюдающая фигура. Она лениво потянула на парня рукой и приглашающие загнула пальцы. В них проявилась цепь тонкого плетения. Она спустилась вниз и ошейником обернула шею в черных подтеках. Это отражение… Оно внешне не напрягалось, помогая Яну забраться на его уровень. Парень только оставлял на кубах отпечатки ладоней, время от времени сопротивлялся силе цепи, вставал на локти, чтобы отхаркнуть очередной поток мерзкой жижи, чтобы собраться для следующего шага. Чтобы желать умереть от болевого шока с большей мольбой, чем в глаза прошипеть заветную просьбу покинуть его раз и навсегда. Золотые волосы у ушей и висков приняли прежний каштановый оттенок. Лицо, искореженное страдальческим выражением, не белело, было измазано грязным черным цветом изо рта, глаз, ушей, от рук, а напоследок, щекочущее нос, отвратительное, железное зловоние крови. Неуклюжая, медленная выступка на четвереньках забрала у парня даже название от слова «силы». Ногти слоились, ломались от попыток хвататься за края фигур. Ян все подворачивал руки, намереваясь оступиться, но цепь держала крепко. И с каждой новой попыткой узнать предел этой крепкости, она затягивалась туже, душа наперекор кашлю. Черные капли слез бессилия вели дорожку от самого низа. На вершине Ян только смог рухнуть на чужие колени, захрипев. Словно истощенное животное ждал от хозяина прощальной ласки. Ждал, получая удары по незащищенному животу. Таких хозяев принято кусать. А отражение только оскалило ряд белоснежных зубов. Опытным кукловодом оно помыкало всеми желаниями парня, превозносило свои. Так, смоляные руки не из-за кожи перчатки, а природы существа, вооруженные продолговатыми когтями, обхватили контур лица. Яна вынудили сдержать приступ удушья. Истерзанный скверной, дрожащий с головы до пят, пускающий по себе водопады дегтя, он оставался в сознании, потому что хотел смотреть только в идентичные глаза напротив, замирая от шока, трепеща. В неправильном темпе вздымающаяся грудь резюмировала, что парень не вдыхал полностью. Отрывистые хрипы на секунду, максимум две, конфликтовали со всхлипами. Из-за этого Ян задыхался ещё сильнее, захлебываясь в излишне густой вязи. — Больно? Губы дрогнули, но ответа, естественно, не дали. Парень, потеряв ощущение опоры под ногами сильнее повис на цепи. — Бедняжка. — Отражение оценивающе всмотрелось в черты лица Яна. В агональном состоянии не слушалась ни одна часть его тела, он только позволил копии обнажить змеиный язык. Жаркий, мокрый, он облизал края чужого рта, прошелся по нижним векам, желая продегустировать влекущую текстурой угольную жижу. Оценив вкус, явно понравившийся, отражение вернуло Яну взгляд. — Милое, хрупкое создание. Твоя мечта исполнена? Слова застряли в глотке. Посчитав отсутствие сопротивления у теряющего сознание парня за положительный ответ, безжалостно вскинула руку с цепью выше. Кольца из плетения порезали нежную кожу точеной резьбой. За пару миллиметров до необратимых событий, инструмент исчез из рук отражения. Оно, не боясь ухватить Яна за вспоротую рану, своеобразное колье, заставило оказаться на одном уровне с собой второй раз. С мерзким, хлюпающим звуком когти проникли под кожу. Парень за какие-то грехи ещё оставался жив. И последний раз напряг зрение, чтобы рассудить пустоту других глаз. Впервые не расплывающихся дымкой, сизых. Бесчеловечных. Напитываясь вязкостью, копия теряла человеческий облик с каждой секундой все больше, от рук и по всему телу. И эти самые руки, тонкие, изящные, созданные для искусства, а не причинения боли, свернули шею одним движением. Ян, не держимый ни цепью, ни хваткой, сорвался. Напоследок закатившиеся глаза зацепили расплывающуюся дегтевую фигуру, не похожую больше ни на что. А бездыханное тело, скатившееся по каждому выступу, собравшее удар любого встречного угла, неестественно вывернулось, повалилось на дорожки из черных следов. *** Внутренний покой не приходил. Журчание воды, гармоничные всплески, мелкими капельками брызгали белую кожу, преследовали движения. Дерганые движения, несколько беспечные, скорее ищущие лучшую позу. Ручейки окропляли костлявые плечи, стекая с мокрых, волнистых прядок. Совершенно темных, не каштановых более. Сидя в воде, обнимая колени, Ин ждал, пока друг за дверью подаст голос. Он всегда так делал, тем более удаляющихся шагов до этого не слышалось. Долго слушать мерный звук капель, разбавляющий почти злое сопение, не пришлось. Френсис предусмотрительно постучался, подал голос, по принуждению успокоившийся. — Ин, могу войти? Ворчливый тон отразился от стенок ванной. — Дверь открыта. Растрепав пушистую бурю на голове, с слегка поблекшей лавандой у корней, Френсис зашел, поддев дверь толчком легким, уставшим, не закрыв до конца. Не удержался передразнить. — Знаю, но может тебе отвернуться надо. — Смешно. — Парень положил подбородок на своеобразную подставку из коленок. — Извини, не хотел срываться. На тебя в смысле. — Ну раз извиняешься, то дело совсем плохо. Это же я, Ин, в порядке всё. — Френ приобнял шею парня, грея рукавами толстовки. Растущие мокрые пятна на ткани внимания не стоили. — Голову подними немного. — Зачем? Я думал, что ты поговорить ворвался. — Ин сжал ноги, ногтями ковыряя кожу. — Я обязательно все выскажу, пока мы волосы твои моем. Ваше Величество, у вас концерт послезавтра, завтра нельзя. Парень промолчал, ответ дав хилой усмешкой. Подходящего времени искать не стоило для разговора, давно уже нарывающегося. Друга он мало касался, но решать, как жить дальше Ин не мог. В виду ограниченности, наверное. Парень спокойно принимал свой страх неизвестности, не рушил привычный уклад жизни, каким бы отвратительным он не казался иногда. Тот кто грелся в уже остывающей воде или тот, кто дышал ему в затылок, они оба понимали друг друга понимали, заботились своеобразно. Френсис, естественно, больше. Тот сначала с матерью носился после смерти отца, а потом на Ина переключился. Раньше это душило, непонимание будило, потом парень открылся. Так и сейчас, Ин разговор вновь не начинал, искал тему, вступлением не сразу завлекшую их обоих в тупик. Френсис включил душевую лейку, настроив температуру. Вода защекотала так же, как и мысли о музыке. Приевшиеся как само дело, воплотимые в молодой голове благодаря семье. Её голос они имели, играли на струнах совести, не допуская решаться отрезать их раз и навсегда. Без возможности замены, Ин тогда бы этого не позволил. Но сделать одно, а попытаться встать с колен, извинившись издеваясь — другое. Парень обладал именем, без карьеры, по сути, был никем. Для Френсиса другом, членом семьи, да и все. Забавно, но уйди он из лейбла сейчас, никто не гарантирует, что родители поймут. Для отца Ин обузой казаться не желал, но и сам не понимал, кем является для себя. Ласкающие теплом водопады воды, пущенные по лицу, унесли за собой ненавистные струйки слез. По факту скрывшиеся. Их проводил заметный всхлип. Ин, дрожа, хмурился на размышления, на слабость проявленную, уколовшую в уязвимый момент. Безысходность надломила, импульсивность побудила на ещё один поступок, о котором можно было пожалеть. — Эй, ты чего? — Френсис сразу выключил душ, наклонился, без слов поняв причину выброса эмоций. Ин, отплевываясь от попавшей в рот воды, словно с предохранителя сорвавшись плакал, жмурил глаза. На вопрос не ответил, на тему слов не найдя. — Я ради этого эти сраные ноты учил? Ради т-того, чтобы в перерывах между концертами по первой прихоти тебя за собой на авантюры тупые тащить? — Ин зашипел, растирая глаза, пачкая ладони в невидимой соли, — мне папаша как учебник музыкальной грамоты всучил, так и в четырнадцать и огрел, чтобы приструнить. Френсис только сжал чужое плечо. Давно приняв обиду друга, перенеся на себя молчал, сам не разбирал, как можно справиться с жизненной ситуацией. — Я одно только слышал, что талантливый. Я не хочу больше себя презирать за то, что занимаю место кого-то, кто по-настоящему хочет отдавать концертам всего себя. — Ин затряс головой, то ли не веря в собственные признания, то ли от волос избавляясь. По воде рассыпались бусинки капель. — Да меня половина коллективов с дошколки к себе хотела, а потом и менеджеры, стоило редкую технику услышать. А знаешь, что я хочу? Чтобы меня не трогали, чтобы не шантажировали выгодой, чтобы я хоть раз в жизни не оправдался занятостью на студии! — Парень ударил кулаком, подняв волну брызг. От высокого, визгливого тона горло заболело, заскреблось. Лицо краснело от видимой злости, слез, от которых зудили глаза. Френсис не перебивал, поглаживал ненавязчиво. Но Ин только извернулся, сжимая высокий бортик ванной, на выдохе вскричал. — Я ненавижу это всё! Ненавижу существовать, ненавижу на цыпочках семенить! Музыку эту ненавижу… — Ин согнулся, тяжело дыша от нехватки воздуха. Ручейки, давно впавшие в реки, текли уже на плитку. Спина, промурашенная, дрожала от гнусавых вдохов, больше схожих с хрипами. Друг крепко обнял парня, прижал его голову к груди. — Тише. — Френсис тихонько почесывал пряди, путающиеся из-за влаги. Медля в реакциях просто позволял Ину сжимать складки ткани, успокаивая сбивчивые всхлипы. — Тише, милый. — Прости за то, что втянул тебя. Как всегда. Я не хотел, чтобы все пришло к этому. — Стоило прислушаться, чтобы разобрать хриплые слова. Ин говорил под аффектом, снова не понимая происходящего. В голове мутнело, выброс эмоций словно и не случился, настолько несвойственным был. Он не спешил ослаблять хватку, прятал лицо в теплой груди. Огрубевшие подушечки пальцев проникались лаской, не смотря на давно потерянную чувствительность. — Я понимаю. Всякое бывает, Ин. Уж с тобой то я это понял, — Френсис ненавязчиво боднул его головой, подбрасывая в характере неунывающем, — у всех заскоки бывают, важно то, какие выводы делаешь. Ты знай, что я никогда не жалел о времени, потраченном на моменты радости. Насколько это важно я давно понял, когда ты меня ещё с отцом познакомил. Ин потерся щекой о толстовку, смахивая слезу. Дыхание дрожало, забивалось от утешений. Растрогивающих. — Я сочувствую тому, что ты пережил. И рад, что именно ты мой друг. Сильный человек, от этого понимаю, что ты со справишься. Тем более я рядом. — Френсис потянулся за полотенцем, накрыл, не дав парню замерзнуть. — Послушай то, что я хочу сказать и не перебивай, пожалуйста. Ин, выждав паузу, кротко кивнул. — Музыка — часть твоей жизни. То, что твои родители заставили сделать её твоей работой — губительно, но заметно, что в даже фоновым увлечением ты её ценишь. Если хочешь совет, то я считаю, что произошедшее сегодня стало показательным. Завязывай с карьерой. С отцом мы что-нибудь придумаем. Парень впервые отмер, привстал, краем полотенца растирая уголок глаза. Сухо изрек. — Я не гожусь ни на что другое. — Да ты поработал везде где только можно. Пока я учился, ты пропадал на подработках, лишь бы отцу нос утереть. — Френсис заерзал, пересев удобнее. Обхватив ладонями чужое лицо приподнял. — Ну посиди ты дома немного, потом придумаешь, куда энергию направить. Не может быть такого, что места не найдешь. Ты даже рисуешь лучше, а из нас на дизайнера я учусь. Опухшие глаза моргнули, пусто, безэмоционально всмотрелись. Забегали. — Я сам хочу, чтобы послезавтра был последний концерт. — Ну значит будет. Алло, Ин, влияние семьи уже не столь существенно. Я достаточно ознакомлен, ты останешься их сыном в любом случае. Просто немного ускользнувшим от обязательств, — друг резко сменил добродушное выражение на маску серьезности, — а если нет, то пусть пожалеют о потерянном. — Можно я у тебя поживу? — Ин окончательно отдалился, пригрелся в воде. Представать слабым перед Френсисом не боялся, но нотки дискомфорта ещё играли. Друг его потрепал полотенцем по голове, суша волосы, наверняка холодящие кожу. — Конечно, побудешь содержанкой, — он отпустил улыбку, жмурясь как сытый кот. — Ты идиот. — Даже помятый Ин не упустил возможности по-детски тряхнуть рукой перед довольным лицом, обрызгав. — Сделаю вид, что до этого не догадывался. Лучше немного? Парень медленно моргнул. — Давай тогда вылезай. Губы синие. Голову потом помоешь. Я вдруг осознал, что мне лень это за тебя делать. — Френсис тактично отвернулся, задвинул шторку, ответа на очередную подколку ждать не решился. Позже подал халат. Проводил взглядом парня, когда тот, наконец, соизволил выйти. Совершенно не выглядевший повеселевшим от возможного конца «приключений», что нормально: Ин на эмоции обычно был скуп, а под давлением плача и тем более минимум пару дней готов был ходить, пародируя каменную статую. Френсис привычно подхватил его на руки. — Первое правило моего дома: Полночь кормишь ты. — Он ткнул Ина в кончик носа. — Я думал, она спит. — Если ты её не разбудил, то да. Пойдем, вместе ляжете. Названная черная кошка развалилась на диване в гостиной, где обычно ночевал Ин, если оставался. Уподобляясь этому хрупкому животному всё же иногда приходил к Френу, что условно. С натянутым до носа махровым капюшоном парень лег, прижав кошку к животу. Та даже от не открыла янтарных глаз. Френсис, повременив с походом за завариванием чая, накрыл своей другую ладонь. — Всё хорошо будет, не переживай. Ин поджал губы, неумело улыбаясь. *** Ян поочередно моргнул, нерешительно пошевелил кончиками пальцев. От выжигающего глаза света вновь зажмурился, корчась. Игнорируя резь отметил, что легкость жестов конфликтовала с проворством испытуемых истязаний. Призрачных сейчас, убеждающих считать, что смерть наступила. Очередное недопонимание с самим собой не истолковало абстракцию, нарастающая паника распахнула глаза. Память запечатлела окружение отчетливее, спугнула сердце пуще прежнего. Оно теперь уже навсегда запомнило эту бесконечную пустоту. Здесь не было ничего. Пол от потолка можно было отличить по выжигающему глаза белому, нежно, почти незаметно переходящему в слабый-слабый голубой. Может тут такое небо. А может он сам это придумал, чтобы как можно скорее и легче сориентироваться. Парень зажмурился, потерев глаза. Подумал, что стоит проснуться, стоит отвертеться, вновь обратившись к отговорке о сне. Живот свело от гложущего страха. Разросшегося. Больного и ледяного. Взаправду в округе похолодало. Взгляд уловил первые мурашки. Может это все потому, что Ян не закрыл окна перед сном? Его передернуло. Стоило поднять глаза, так они сразу наткнулись на чернеющую фигуру впереди. Оказалось, в этом месте развеивалась дымка. Её шелковые ленты опускались на плечи впереди сидящего, туманили взгляд Яна. Здесь не было ветра. Не было солнца. Вот родился голос. — Вставай, — пустота цинично бросила, Ян заозирался. Нога, что имела привычку постукивать по полу, повторила компульсию с утроенной силой. Дрожь била, невидимым барьером ограждала от попыток прекращения. Парень, теряясь в неизвестности, впился ногтями в ладонь. Оставленные лунки налились не алым, чуть розоватым на белоснежной с тем же синим отливом коже. Переживая за собственную безопасность Ян всё же встал, поддался. За ним повторила и фигура впереди. Видом мифическим обратилась, поднялась устало, но не без вкраплений изысканности. Не храня уважение этикету, та повернулась с видом напыщенным. Издалека, с высоты одного роста абсолютная копия взглянула спесиво. На отличие указала, качнув каштановыми волосами. Они привлекли чувство ностальгии, но забыться не дали. Их обладатель излишне странно себя показывал. Схожесть не игнорировал, острую, четкую ассоциацию со сценой проводил. Что неудивительно, костюм с нацотбора в памяти надолго откладывался. Под наблюдением столь явственным Яну находиться было дискомфортно. Смутившись происходящего бреда он попятился, скромно хлопая глазами. Заметил, что существо впереди, потеряв интерес, вновь отвернулось. «Мне надо поздороваться?» — в голове промелькнул вопрос, вполне дающий объяснение, почему акт сея спектакля не получает развития. Раньше сны от Яна напрямую не зависели, он видел их от третьего лица, не первого. Догнавшая мысль о собственной смерти сжала сердце, Ян обхватил себя за плечи, успокаивая. Реакции повезло остаться незамеченной, парень по совету менеджера попытался извлечь из ситуации хоть что-то хорошее. Этим, что странно, оказалось то, что существо не заметило перемешенной с замешательством неловкости. Напоминание об Анне, повлекшее за собой череду дум о друзьях и жизни, заявили о них, как о потерянной грезе. Ян готов был замечтаться об объятиях с близкими хотя бы ещё раз, параллельно с этим извинившись за поведение, за все неудобства, что мог предоставить. Неужели это всё конец? Неужели он никогда больше не улыбнется близким? Не отыграет концерт и не зажжется эмоциональным зарядом от энергии фанатов? Самочувствие в последние недели поблекло на фоне происходящего, а проблемы, затрудняющие существование, стали соблазном, кричащим, что с ними дышать можно. Выход можно найти из любой ситуации, но из этой?.. Парень размышлял, будто бы мог никогда больше ни с кем не увидеться. Извинения, готовые бесконтрольно слететь с языка вслух, прервало отвлекшее движение впереди. Быстрое, черным мелькнувшее. Но существо настойчиво стояло спиной, не намереваясь проверить новоприбывшего. Ян, сглотнув, поднял высокий от волнения голос. — Где я? Ответа не последовало. Отражение даже не удостоило парня взглядом. Прошла ли минута или больше, но оно наконец перестало буравить взором пустоту. Лениво поведя носом изящно потянуло спину. Волнистые, длинные волосы привычно сопровождали. Последовал хитрый прищур. — Сам как думаешь? Голос повторил звучание. Ян дернул головой в бок, хотя планировал просто мотнуть, отказавшись отвечать. Биться в догадках, созданных из чистейшей нелепицы, парню перед существом было бы стыдно. Да и неприятно. Не скупое на эмоции, оно отреагировало бы насмешкой с большой вероятностью. Жест Яна копия оценила выигрышным для собственной персоны, снисходительно улыбнулось. — Это некая интерпретация чертогов разума. — Оголились белые зубы, среди которых выделялись точеные клыки. — Боишься? — Вряд ли это удивительно, — чистую тональность разбавила хрипотца. Парень сильнее обхватил плечи. С языка слетел вопрос, поглощающий другие, менее весомые. — Я мертв? Существо захохотало, не прикрывая рта. Дрожи плеч подыгрывали цепочки, оплетающие грудь, но когда оно наконец подуспокоилось, соблаговолило насильно ответить: — Прости, прелесть. Мне пришлось немного тебя напугать. Не стоит бояться, ты скоро проснешься. «Напугать?!» Облегчение камнем расшиблось о пол. Подробности пусть и имели вес, но сладость отпустившего страха затмила недопонимание. Если отражение действительно уподоблялось Яну в чертах характера, то и утаивать вряд ли бы что-нибудь стало. — Что значит напугать? — В сердце кольнула обида на существо, что из раза в раз ужасало в сновидениях, да и не только. Один только сонный паралич чего стоил. Сомнения рассеялись. Это точно было оно. Очертания в сложились в ясный портрет. Это создание совершенно не отдавало отчета выходкам, раз так нагло врало себе. Напугать… «Хорошая шутка, ты же мне шею свернул», — Ян нервно дернул губой, коснулся открытого участка кожи, проверяя горло на целостность. — Когда ты отказался от меня, то пришлось волочить существование здесь. Нужно было шокировать тебя, чтобы разговор вышел состоятельнее. — Существо сложило руки на груди, повторило взгляд Яна. Парень растер лицо руками. Судя по всему, его не отражали, а пользуясь схожими привычками проявляли общность. Но в целом облика было вполне достаточно. — Кто ты? Прошу, говори конкретнее. Расплывчатые формулировки не помогают. — Случился первый шаг навстречу. Ян, покачнувшись, переступил через предубеждения. — Что-то вроде отделенной части сознания. Носитель определенной части эмоций. Ян повёл бровью, подправил: — Ты больше смахиваешь на сценический образ. — Приятно познакомиться. — Существо слегка поклонилось. Не отстав, приблизилось тоже. Прищурило глаза, интересуясь реакцией на свою персону. — Раз просишь конкретнее… Ты правильно думал, когда плакался. Произошла накладка: поняв, что выгорел, ты припомнил все проблемы прошлые и нынешние. Не решил, а отложил, усугубил, свалив на меня ответственность. На людей тоже, но мне дела до них нет. Так я оказался заперт здесь. — Почему я должен тебе верить? Ещё один шаг. — У тебя нет другого выхода. Вложенные в меня качества составляют важную долю твоей личности. Не думаю, что тебе понравится существовать в овощном состоянии. Эмоциональность не предполагает за собой столь мелкую палитру, которой рисуешь сейчас ты. Скорее всего, изменения в твоем поведении люди уже заметили, — существо задрало подбородок, довольствуясь выигрышным положением, — мы оба хотим, чтобы ты вернулся к работе Слегка оскорбившись прямоте слов о, как оказалось, общей проблеме, Ян пробурчал: — Тебе не свойственна эмпатия, да? Как я понял, ты считываешь мои эмоции. По-другому даже о слезах не узнал бы. — Считываю. Но я всего лишь сценическое воплощение. Моя стезя — исполнять песни, написанные тобой. Из нас ты — чувствительный, открытый к эмоциям человек, за что мне, наверное, стоит благодарить. Блаженство не зависеть от них. А вот вся жизнь на сцене отражена на мне. Ты и сам это прекрасно понимаешь. Укол обиды не добрался до сердца, его остановили остатки трезвой расчетливости. Ян, по натуре, мог понять возмущенные речи, просто не хотел. Не сейчас, не через время, а лично его копии. Железное упрямство не давало спуску эмпатии. Её остатки жалели отражение, вынужденное коротать свое время здесь. Без всего. Реальный Ян со своим СДВГ не мог и пяти минут спокойно усидеть на одном месте. Беспокойный разум молил занять себя любым действом. А копия не позволяла себе, по сути, ничего. Лишь сидеть и разглядывать безграничные пейзажи этого места, разума. Хорошо, он может подумать, может поддаться уговорам, но эти исключения выворачивали наизнанку чернеющие когти. Парень знал: отражению терпеть было не свойственно. Его пробивная, нарциссичная натура тешилась и находила себе место в шоу-бизнесе. Ян сам это ощущал в проклятые минуты переигрывания. Вот и сейчас оно в несколько шагов пересекло разделяющее расстояние. Ян вытянул руку, препятствуя нарушению личного пространства. Слабо разжал пальцы, расслабил мышцы, демонстрируя некую безобидность. Существо склонило голову, коротко выдохнуло, вдруг повторило жест. Длинные пальцы, украшенные кольцами потянулись к идентичным, переплелись самыми кончиками. Парень выдохнул, прочувствовав отсутствие опасности от отражения, сотканного ранее из дымовых лент. Холодных, страшных. Но сейчас оно показалось обычным человеком, пусть и излишне похожим, что слегка дискомфортно. Эти же руки недавно раздирали его тело как куклу, а не теплились о кожу, как на этот раз. Ян, не рассчитав, сколько прошло секунд, смутился, приготовился убрать руку, но существо, догадавшись, опередило. Выпутало пальцы. Подтянуло кожаную перчатку на левой руке и, как ни в чем не бывало, продолжило. — Наверное, неприятно выглядеть в глазах других не личностью. Но стать пленником своего образа — участь любого артиста. Сожалею, что ты не понял этого. — Я просто хочу быть хорошим для всех, — заученная фраза слетела. — Не получится. Уже не получилось. Хоть расшибись, ты для зрителей останешься, — он провел по себе руками с ног до головы, — мной. Не идеализируй себя. Это моя прерогатива. Речи конфликтовали противоположностью значений. Слова, подчеркнутые двусмысленностью, одновременно звучали прямолинейно, грубо, лестно с привкусом расположенности к собеседнику. Ян попытался выдержать разъединение, хотя любопытство диктовало контрастность слов. — Что будет, если я не послушаю тебя? — Похоронишь признанные неправильными чувства. Потом наверняка решишь, что все будет по-другому, но ничего не изменится, потому что ты наивное существо, не способное понять несправедливости жизни, — копия саркастично оскалилась. Насмехнулась над нерешительностью. Слова вновь задели. Ян приобнял руку, ещё сильнее поникнув. — Перестань пожалуйста, мне неприятно. Зачем пытаться рассориться? — благожелательно осмотрев отражение, парень продолжил допрос, — раз я должен принять тебя, то почему бы мне не обратиться к специалисту? — И что скажешь? Что у тебя раздвоение личности? Давай, вместе узнаем, может ли жертва лоботомии сны видеть. — Ты преувеличиваешь. Всё возводишь в превосходную степень. — Это смешно. Твоё время поджимает. С врачом будешь работать дольше, чем со мной, до тура не успеешь. Смешное создание. — Отражение щелкнуло Яна по носу. Парень отвертелся, заозирался под напором ужимок, поступков в основе странных. Поспешил спросить. — Значит, я должен постараться принять факт твоего существования? — передразнивание само сорвалось в ответ на подначивания. — Опять пригреть змею на груди? Парень тут же пожалел о сказанном, впервые увидел настолько сильное раздражение в чертах лица. Послышался глухой рык. Существо заиграло желваками. Ян, опустив глаза как провинившийся ребёнок, засек скользящее движение по контуру цепочки. Той, что спадала с ремня на бедро. Показавшейся ранее веревочкой, оттенявшей украшение, оказалось ещё одно, но более абсурдное. Хвост, потакая эмоциям хозяина, рванул за спину, поднялся. Переставая отдавать отчет ситуации Ян подумал, что будь у него такой же, то сейчас оказался бы поджатым от негодования. — Раньше все было прекрасно! Концерты и прочее никогда не заставляли тебя задуматься о разнице в поведении? Но вот в уязвимый момент ты оценил схожесть, а когда испугался её, то просто взял и бросил меня здесь, — оно закатило глаза, поджало губы. Грудная клетка дернулась, будто сдержала уязвленный вздох. Кончик хвоста, окаймленный пушком, бесконтрольно ударил по спине, и копия обиженно заскулила. По всей видимости, она ещё не до конца научилась им управлять. — Прости пожалуйста, — Ян замялся. Глаза, впервые поверив, сочувственно поддались уговорам. Отнекиваться было бессмысленно. Захотелось остаться одному. Жалко. Как же жалко он выглядел. Всё вредничал, обманывая самого себя. — Ты совершенно не думаешь о себе. О том, что нужно было брать перерыв. А теперь поздно. Всё обернулось этим. — Другой Ян театрально вскинул руки, но тон поубавил, стараясь возмущаться с меньшим усердием. Хвост, скрутившись, опустился к ногам. Парень не смог не проводить его взглядом. — До этого момента мне было выгодно показушничать во снах. Я хочу как раньше наслаждаться игрой контрастов, быть центром внимания. Но оттенять именно того человека, которому раньше был привязан. Симпатизировал и защищал, как нечто хрупкое и чистое. — Но ты… — Я любил своего милого Янека, заботливо относящегося к своему характеру и принимающего нас. Видеть, как ты губишь сам себя неприятно. — Отражение подошло совсем близко, почти уткнувшись носом в нос. Рука в кожаной перчатке приподняла подбородок. Ян зажмурился. — Посмотри на меня, — оскал сменился нежной улыбкой, — ты ведь понимаешь, что мы друг для друга значим? — Я… — Я тебе нужен. — Дай мне время, пожалуйста, — парень устало выдохнул. Потянулся, чтобы убрать руку, придерживающую голову. — Уже. Сделал хуже. Что ты с собой натворил? Ян так и не понял, говорила ли копия о осунувшемся лице, мешках под глазами, отсутствии привычной эмоциональности или же о новом образе. Как минимум, последнее ему точно не по нраву. Парню на секунду показалось, что его состояние копию действительно волнует. Что ей не всё равно. В ответ на эту мысль та мягко очертила скулы в самый выигрышный для себя момент. Парень, сдавшись, кивнул: — Ты в чем-то прав. Отражение не удивилось. Чуть ослабило хватку, напор взгляда, почти нежно потерло кожу. Хвост выглянул из-за спины, задел гладкостью бок и слегка приобнял за талию, стараясь притянуть к себе насколько длина и силы позволяли. — Я знаю, как тебе это тяжело далось, — оно потянуло уголком губы. Всматриваться в переливы оттенков цветов глаз напротив перестало, когда из уха выпала пара прядок. Отдалилась. Ян чуть нормализовав дыхание, сбившееся от переизбытка эмоций, убрал за спину руку, раскрашенную красными разводами. Перестал ковырять кожу от нервов или от чувств, что напоминали смущение. Спрятаться от отражения здесь было негде. Всё белело, так что оно могло распоряжаться с парнем так, как пожелает душа. Заслуживать расположение к себе тактильностью и упорством, разбавленным природным обаянием. Жаль только, что Ян заранее был с этим ознакомлен. — Как я могу покинуть это место? — Уснуть, как мне кажется. Вход и выход один и тот же. Наверное. Разбудить тебя вряд ли получится, из осознанного сна ты просто не выберешься. — А если я не хочу? Красноречивый взгляд копии ответил лучше любых слов. Та наигранно задрала бровь, распахнула обычно полуприкрытые глаза. Выделились скулы, придав лицу строгое выражение. Ян поправил выпавшие на лоб золотые волоски: — Ладно. Идти на уступки оказывалось чем-то неестественным. На пользу копии играли изученные реакции, пристрастия. Она точно знала, на что давить, хоть и перегибала, не справляясь с эмоциями. Мозг уже перестал возмущаться происходящему от изобилия оказий. Ян постарался принять наличие существа, зовущего себя образом сценическим. Очеловечивание состыковалось со снами. Но принять вновь его качества? Его близость сейчас? Перспектива риска опускала руки, хотя парень старался расплавить их с уверенностью, что хуже быть не может. Пауза выдалась долгой. Ян бросил первое, что пришло в голову. — Хвост… Он забавный. Отражение вернуло его в поле зрения, осмотрело якобы впервые. Чуть взмахнуло, потом, как и ранее, оплело им цепочку, спрятав кончик в петлю для ремня. — Все вопросы к Эдите. Я понятия не имею, зачем он мне. Может мечта детства? У тебя примерно такой бардак в голове и творится. — Не припоминаю, чтобы просил хвост на день рождения. Хотя не исключаю возможности. — Ян присмотрелся к костюму, в который отлично вписалось новое украшение. В живую со стороны он никогда не лицезрел его, но чувствовал то же самое, что и художники, отмечающие парня на своих работах. Он даже сконфузился от пребывания в броской домашней одежде. Футболка — его собственный мерч на размер больше «красовался» поверх штанов, в которых Ян обычно занимался на репетициях. Пришлось отвлечь отражение, уже оценивающее его с головы до ног. — Не мешает? — Я только что узнал, что он живет своей жизнью. Думаешь, я его после этого не хочу вырвать к чертям?.. Не смейся. — Ни в коем случае. — Ян сжал край футболки. Неизбежное ощущение скуки не подкралось, настигло с топотом. Парень даже допустил, что был бы не против, затей копия еще одну перепалку. Несерьезную, но они бы могли узнать друг друга поближе. Очевидные вопросы из подборок для оригинальных первых свиданий, как рой противных мух заполонили голову. Возникло желание отвертеться от их глупости. «Куда уж ближе…» Ян отозвался на ворвавшееся в красочный воображаемый мир «эй». Неловкость между копиями друг друга это приумножило. — Пока ты размышляешь как себя занять, ответь на один вопрос. Ты хочешь уйти, потому что не желаешь меня видеть? Догадка взбушевала сердце от полуправды. Мысли ураганом забились, закричали: «Да, да». Ян придумал их значимость, превознес над одной, первой, шепнувшей на ухо: «Хочу». Ведь если все, что говорила копия — правда, то проблемы парня не выдуманные. Значит, она его поняла? Ян отчаянно верил в ставку, имеющую минимальный шанс быть выигрышной. Пусть будущие сессии с психологом могли гарантировать тот же успех, но все же перед ним стоял Ян, только с иным мировоззрением. Близость копии гарантировала понимание, да еще и намекала на привязанность. Парень поддался мимолетному желанию открыть глаза и разглядеть в лице напротив подтверждение догадкам. Дрогнули ресницы. Навернулись слезы от белого света повсюду. — Не знаю, ещё непривычно говорить с самим собой, — Ян сглотнул, — я избегал тебя, все ещё это делаю. Сомневаюсь, что могу наивно верить в услышанное. То ты оказываешься страшным кошмаром, то последней надеждой. А ещё и… — он легко кивнул на руку, теплющую щеку от силы пару минут назад. — Смущает? Парень выдавил улыбку: — Странно просто. Очевидно, образ немного, но открывшегося Яна встрепенул копию. Она, явно разоблачив, на что надо давить, продолжила без зазрения совести. — Странно… — стальной коготь, окольцовывающий указательный палец, уперся парню прямо в грудную клетку, — странно было бы, если я пытался тебя соблазнить. Я же всего навсего сделал то, что тебе нравится. Чтобы ты почувствовал себя комфортно и наконец-то перестал дрожать как осиновый лист. Соблазн сна настаивал. Его безвольность дирижировала, сама указывала, как героям поступать. Сейчас она словно перевернула страницу, приказав играть прямо противоположное. Ян наяву ощутил бессвязность сна. Припомнил, как раньше на утро не разбирал безумия сменяющих друг друга событий. В этот раз всё будет так же? Ян зарделся краской. О чем идёт речь? Копия словно воспринимала парня как зрителя, старалась искусить представлением. Чувствовало себя на сцене. И вот коготь прошелся вверх, захолодил кожу на шее. Длинные волосы щекотнули висок, жар коснулся уха: — Со мной ты немного приходишь в себя, не думаешь? Вспомни, нам было хорошо вдвоем, неужели ты вовсе не скучаешь? Ян, повёл головой к обжигающему теплотой отражению. — Может немного. По шее парня мазнули губы. Ян, боясь разомлеть в чужой теплоте, резко отступил назад. Страх сковал грудную клетку. Что происходит? Он поддался только потому что на самом деле спал? Образ, считанные секунды назад заставляющий млеть, под всезнающими руками все ещё был чужд. Противен ли? Ян уже не мог дать себе ответ. Скорее нет. Копия была права и на счет работы и общего образа. Но ведь… Только она могла оправдать его недопустимое поведение. Её распущенность и страсть не принадлежала Яну больше. Как всё запущено. — Я тороплю тебя, не правда ли? — Мне нужно проснуться и наконец-то расставить все полочкам. Решить, как жить дальше. То, что происходит сейчас… так не должно быть. — Почему? Это всего лишь сон, — отражение простодушно отговорилось. Парень ощутил явный подвох в словах об отсутствии попытки соблазнения. Во что это могло обернуться? Как разговор резко перешел к… этому? Зачем его трогали? Наверняка, чтобы Ян поддался уговорам. Для отражения это было бы выгодно. Парень не перевел темы, не стал отрицать, просто промолчал. Копия же настойчиво давила всей своей натурой. Одним присутствием и кратчайшим расстоянием меж ними. Две противоположности впервые настолько яро смотрелись несовместимыми, сколько бы не пытались найти друг к другу подход. Кто проще, кто сложнее. Кто усерднее, а кто-то звался Яном. Она снова поправила перчатку на плече. Исподлобья лукаво потянула уголком рта. А парень окончательно сломался, устав метаться между обязательствами и эмоциями, вернувшимися на мимолетное время сна. Сожалеючи отступил. — Прости. Я правда ничего не понимаю. Обещаю, что разберусь со всем, — глаза опустились в пол, — я сам не знаю, чего хочу больше. Ян растер руки, заломал пальцы. Жар распустился на всем лице. Парень, сгорая от стыда, только и смотрел на грузную обувь отражения. Он понял, что больше ничего не услышит. Зато увидит. Ботинки сдвинулись с места, приблизились. Ян так и не поднял взгляда, не успел, когда чужие руки обхватили шею, пальцы нашли место в блондинистых волосах. Всё произошло так быстро, покусанные губы по-хозяйски приоткрыли его идентичные, целуя. Жмурясь от удовольствия копия жгла ледяную кожу. Томительно. Горько. Требовательно. Неторопливые, наглые губы упивались практически безропотными. Покусывали, когда пальцы путали меж собой светлые прятки, искушающие сжимать, оттягивать назад, чтобы на резкие движения Ян пытался болезненно вздохнуть. Его отзывчивость на малейший жест пьянила отражение, выгоняла все голодные мысли. Их разделенное на двоих дыхание. Бесцеремонный язык, все старающийся, оплетая, утянуть за собой чужой, ленивый, медлительный. Вершина блаженства. Хвост, сбежав из-под контроля, выпутался, обвил парня за бедро. Куцый кончик игриво защекотал, провоцируя нервно спустить руку, растереть потревоженную сквозь ткань кожу. Вяжущую, ноющую. Копия углубила поцелуй, наседая. Прижалась чернеющей грудью к Яну, чтобы чувствовать ритм его бьющегося сердца. И только в этот момент он опомнился. Парень оставил руки на плечах отражения и только смог легко надавить, отстраняя. Не получалось увести размышления в прежнее русло. Горели уши. Горели губы. Горели угрызения совести на душе. — Н-не надо, пожалуйста… — он тыльной стороной ладони прикрыл рот. Задела кроткая дума: что подумает копия? Она лишь уступила, остановилась. Ян кинул на неё незлобивый взор. Не ответила. Белоснежная даль вновь её заворожила. Отражение находило в ней успокоение? Может просило совета? — Всего и сразу ты хочешь. — Сняло с кольца короткий волосок. Бровь поползла вверх, глаза остекленели, придав лицу более горделивый вид. Копия думала ещё секунду, тряхнула волосами. — Понимаю даже, но послушай меня. — Совершенно серьезные черты — нюанс на страстном лице. Губы всё ещё алели, не давая забыться. — Думаешь, я не вижу, как ты жмешься в угол из раза в раз, стоит мне взглянуть? Мне здесь тоже было страшно. Из зрителей выбирать не приходится, но ты единственный, кто у меня есть. И я сделаю всё, чтобы ты признал, что мы нужны друг другу. Чтобы ты начал относиться ко мне так, как я к тебе. Чтобы я не коротал своё время здесь. Парень был готов поклясться, что в рассерженных чертах лица различил свои недавние. Пожалел не себя. Копию. Как бы отличимо не переживала осточертелые дни, она была им — антагонистом с собственной жизнью и призванием, переплетенными с Яном. Вроде как волновалась за его состояние и ощущения. Одна из немногих, кто интересовался не только внешностью парня. Правда, личность противоречивая и неимоверно сложная. Как он понял: гордая и прагматичная. Грубая, но с каждой минутой, проведенной один на один, всё меньше. Захотелось себя ударить. Слепец. Ян обнял отражение, прижал к себе. Обхватил плечи, стараясь поделится теплом. Оно не отстранилось, но и не ответило. Просто стояло, позволяя парню цепляться, буквально висеть на себе, вдыхать аромат волос, зарываясь в них носом. Отражению хотелось думать, что Яну это нравится. Нравилось. Знакомый до недавних пор запах кружил голову, возвращал в дни, когда все было хорошо. Кружил голову и жар чужого тела. Не абы какого, такого же. «Что со мной вообще творится?». Яну показалось, что он вовсе утратил самообладание, уподобившись копии. Секундой за секундой просыпался азарт. Та точно чувствовала каждую песчинку, зарождающую за собой целое море из эмоций. Парень по ним необычайно соскучился. После концерта даже поневоле они не желали расцветать на лице. Тут все было иначе. С головой окунуться в чувства хотелось, зажить как раньше. Ян бы не удержался, прямо сейчас согласился и разбросал по ветру избыток обещаний о том, что примет копию. Кого угодно, ради ощущений жизни в увядшем организме. Отражение отрывисто вздохнуло, мимолетно сказала, то, что принято слезливо шептать, глядя в глаза. — Останься со мной. Хотя бы ненадолго. А парень будто бы и собирался…Отражение пришлось отпустить разве что потому, что Ян, быть может, удушил его. Предусмотрительно расстегнул знакомый ремень на чужой талии. — Всегда так туго затягиваешь? Подыгрывая, оно лишь хмыкнуло. Потревоженный хвост недовольно тряхнулся, спрятался за спину. Ян сглотнул, протянул вещь хозяину: — Я не дам тебе потеряться, найду способ вернуть все на круги своя. — Заключение в качестве ответа на молчание бросил в глаза. — Что ты хочешь? Отражение даже не задумалось. Взглянуло с высоты невидимой сцены, завлекая интригующей манерой поведения. — Уже говорил. Всего хочу. — Поэтому меня поцеловал? — Включительно. — Осклабилось. Парень оторопел не от страха. Больше от прямоты, не перемешанной с сарказмом. Довольная копия, попробовала коснуться снова, Ян проводил кожаную перчатку взглядом, не шелохнулся. Она стянула кольцо и покрутила в руках, надело парню на большой палец. Его вид навеял приятные воспоминания. Ян помнил, как долго не мог выбрать подходящее для выступления. Помнил, как это любезно подарили. В тот раз он почему-то сразу решил, что оно принесет удачу. Он думал, что потерял его. — Спасибо… — Не теряй больше. У меня тоже это последнее. — Копия оставила мимолетный поцелуй за мягких пальцах. — Я могу как-то отблагодарить? — вырвалось совершенно искренне, не контролируемо. Что сделать? Простые слова казались бессмысленными, невесомыми. — Можешь. — Обрамленные холодом глаза не вернулись к пустоте. Сжатые губы, на вид мягкая, детская кожа, острые скулы играли на контрасте напротив усталого лица Яна. Они дополнялись горделивой осанкой. Парень легко чмокнул губы напротив. Формулировка, предлагающая слово «хотеть» в виде главного обратила на себя внимание в качестве благодарности. Он был прав, что всё странно, что перед ним стоит копия, идеальней которой артиста не найти. Качества страстные предполагались в характере, предлагать себя зрителю, то есть Яну, не было чем-то сверхъестественным для неё. Парень представил, как чужая рука в черной коже могла перехватить шею, пока вторая нежила талию. Всё как в чертовом сне, не принимающем более страх во внимание. Эфемерные, призрачные пальцы на лопатках, ключице, животе по-настоящему нудили ныть эти места. Техничные, всезнающие. Откровенность себе, колдуя, позволяла Яну поддаваться и доверять, игнорируя возведенные границы и стеснение. Всё походило на сделку с дьяволом. Порочным. Упрямым, настойчивым и любящим только его. Себя. Их. — Расположи к себе ещё сильнее. Я знаю, ты можешь. — Как обычно, Янек? В виде исключения? — Диапазон темперамента отражения в очередной раз взбудоражил, парень растянул улыбку на подмигивание, оттененное белоснежным оскалом. Зарделся. — Есть ограничения? — Мы же во сне. Не думаю. Стоило закончить, оно хищно обошло Яна, потянув носом прикусило мочку уха, напоследок лизнув. Парень взволнованно поправил: — Но всё равно лучше спрашивай. Рука скользнула под домашнюю футболку, задрала, оголенный живот царапнул стальной коготь. Парень слабо опустил голову на плечо отражения, размеренно вдыхая сладкое амбре, навеянное его длинными волосами. Ян сгорал на этих руках. Смелых. Давящих, тёплых, уверенно тянущих вниз раздражающую одежду. Сгорал, когда копия оставляла на шее багровеющие поцелуи. Ян скользнул по телу сзади. Побежала плеяда мурашек. Странно было отдаваться в подчинение своему отражению, но парень не жалел об этом. По крайней мере в эти минуты. Извернувшись, поведя ладонями по ребрам, Ян расстегнул знакомую цепочку, отплетающую узкие плечи. Длинная, она заструилась меж пальцев. Копия удовлетворенно сощурилась. — Не делай так больше. Порвешь трясущимися руками. Но Ян знал, что её это увлекло. Он, разомленный. Его рот, губы, краснеющие щеки, податливость заставляли копию хотеть ещё больше. Заставляли бросить в глаза:— Тебя потряхивает. Давай вниз. Эта непривычная непринужденность подстегивала. Другой Ян, притянув к себе парня, отвлекая, поцеловал, опустил на колени, сбросил с него футболку. Дымка коснулась голой кожи, холодок перекрыл жар окутывающий тело синхронно с отражением. Это не оно вело, это Ян позволял. Позволял, потому что желал понять, насколько он ему нужен, насколько им дорожат и насколько оно устало пребывать лишь внутри чертогов разума. И потому что сам хотел узнать его не меньше. Копия по-кошачьи выгнулась, приникая к голой груди. Брала своё, задыхалась от возбуждения, оставляла свежие, влажные следы от покусываний на бледной коже. Собственным весом давила, давая Яну лечь, убеждалась в искренности его слов. Хвост завился, не зная, куда себя деть. Его суетливый кончик ударил по бедру. Ласки вводили в какое-то полуобморочное состояние. Парень зажмурился от пытки короткой прелюдии. Услышал, как звякнул замочек на кожаных брюках. Собственных бедер коснулся холодок, присущий пространству вокруг, поскольку отражение стянуло штаны, приспустило бельё. Остатки смущения Ян скрыл, заведя ногу. А другой тронул губами её внутреннюю сторону. Совсем рядом. Воспоминания с выступлений накрыли сознание. Собственный образ оправдывал. А сейчас перестал. Его власть была не представлена рядом, а стояла буквально над ним. Страх открыться в ином свете, страх неправильности наслаждения собой развеялся. Во сне ему не место. — Мне так неудобно, разведи ноги, — копия цинично бросила, смотря совершенно невинно. Ян послушался. Родилась тягучая боль внизу живота, когда низко коснулась мануальная ласка. До изнеможения тягущая, размеренная. Первый, тихий стон сорвался. Хотелось выгибаться навстречу. Странные ощущения набрасывались, их можно было описать, как балансирующих на грани блаженства и дискомфорта. Чего-то инородного и всегда знакомого. Сердце отбивало бешеный ритм. Отражение откинуло перчатку, громоздкое кольцо. По позвоночнику Яна пробежались пальцы, приподняли бедра. Парень нетерпеливо заёрзал. — Не спеши, больно себе сделаешь. Чужие руки нашли опору, копия вновь оказалась напротив. И вновь накрыла губы своими, вошла. Движением аккуратным, что требовалось парню, слабеющим под ней. Сначала медленно, не спеша растягивать до жестких мановений. Разорвала поцелуй, давая вдохнуть полной грудью, но только услышала: — Почему ты такой… искусный? — Ян сам не понял, зачем спросил. Нормальные мысли сбегали из головы, если вообще были. Без ответа он отвернулся, скуля. Удушливый звук застрял в горле. Ища поддержки, обхватил шею напротив. Темные волосы защекотали нос. Повременив с очередным толчком, отражение облизнуло пересохшую кожу. — Так кажется. Я принадлежу только тебе, милое создание. — Оно потерлось носом о нос. Ян спешно задержал дыхание, вздрогнул в какой раз, зажал пряди на загривке копии. Повсюду тяжелая, жарящая духота. Отголоски боли, перекрытые наслаждением. Стоны. Переплетенные пальцы. Всё — очередной сон, наверняка запомнившийся… …Другой Ян поднялся, протянул парню футболку, оставил того на полу, захватил с собой любимую цепочку. Совершенно обнаженный смахнул волосы с не мокрого лица. Дернув уголком губы обернулся. Поднял над собой бликующее белым украшение, любуясь, с упоением пустил его ключицам. Оно по-змеиному оплело хрупкое тело. Хвост изогнулся, завершая образ точкой из безумного изыска. Наконец, глаза нашли Яна. Его тихий голос пробрался через вялость. — Как тебя зовут? Улыбка отражения превратилась в оскал. Взгляд остался страстным. — Создатель сам дает своей копии кличку. Ян опешил. Тяжелой головой совершенно не мог разобрать, с чего вдруг отражению так думать о себе. Привычно подшучивала? Копия надменно вытянулась, чтобы смотреть на Яна сверху вниз. Парень зажмурил глаза, абстрагируясь. Отдавшись себе выпалил, переборов зевок, когда отражение притопнуло носком ботинка. — Если бы я мог выйти с собой куда-нибудь… То купил бы парные кулоны. — В сознании отозвались два противоборствующих цвета. Многие его знакомые покупали эту безделушку, чтобы отдать другу черную или белую половинку. Ян никогда этим не интересовался, от чего-то сам себе надумывал разные последствия. Вдруг сглазит или ещё что. Сейчас решил только одно: если бы смог, то отдал бы копии черную часть. Идеально подходящее, но чудное имя — Ин взбрело в памяти далеко. Присвоить его копии оказалось задачей сложной, требующей сил на раздумывания. Ян не успел ответить, одоленный слабостью, не открыл глаза, чтобы открыть уже не в бесконечно белеющем пространстве. В его голове неоднозначный образ поменял псевдоним, назвавшись Ином.