«Глоток свежего воздуха»
Юно понимает, что надо рассказать родителям уже об отношениях со своим парнем. О том, что они не только живут вместе, но и нацелены очень серьёзно. О том, что Децзюню предложили стажировку в одной из преуспевающих IT-компаний тут. О многом надо рассказать. Не хочется. Он тупо смотрит на забор вокруг отчего дома. Поправляет лямку рюкзака на плече, вспоминая вдруг, как Децзюнь предлагал поехать вместе, и как с нажимом отказал ему. С отцом поговорить будет проще простого. А вот аппа. Так что омега нервно выдыхает и набирает нужный номер: — Ты же дома? — Да. — Пошли выпьем в бар? Я жду тебя на перекрёстке улиц, — парень сбрасывает вызов и спускается вниз по улице, когда видит аппу. Тот идёт, погружённый в телефон, держа в одной руке изящную сумочку с небольшим продуктовым пакетом. И Юно молится, чтобы его пронесло. Но, видимо, Бог как-то узнал, что этот смертный не шибко в него верует, а потому из принципа заставил старшего омегу поднять глаза на дорожку перед собой и признать собственное дитятко. — Юно-я, — аппа скорее передвигает ногами, а его ребёнок хочет сбежать. — Привет. — Ты не предупреждал! Как же зря: я бы приготовил тебе чего-нибудь особенного, — аппа широко улыбается. — Всё в порядке. Я зашёл встретиться с отцом. — Юно-я, а поговори и со мной? Почему ты так мало со мной говоришь? Неужели есть то, что ты от меня скрываешь? — Неужели ты не понимаешь, что это — не уличный разговор? — вскипает Юно, — Просто дай мне увидеться с отцом. — Юно-я, но вдруг тебе понадобится именно моя помощь? — настаивает родитель. — Даже если так, то ты — последний, к кому я за ней приду. Омега не знает, почему в нём с такой силой взыграла эта злость. Почему вообще возникла эта ненависть. Он срывается с места и сбегает домой. В дом к Сяоцзюню. Парень не должен плакать. Не должен выдавать себя и свои слабости на людях. А потому стоически терпит час автобуса. Держится из последних сил на одном только «домой-домой-домой». Взбегает по лестнице и вваливается в квартиру, уже тут только падая прямо в коридорный песок, вновь не закрывая дверь, даже не прикрыв. Падает грудью на линолеум. И задыхается слезами. Да, ему стыдно, что он такое сказал. Так грубо, родному аппе, которому было с ним тяжело (наверняка ведь так было). Но с другой стороны, он понимает, что тот снова будет душить его заботой, и никогда ещё, чёрт подери — ни разу не пытался до конца адекватно воспринять своего сына полностью. Только — как омегу. Чон ложится на бок, сворачиваясь калачиком, потому как начинает осознавать, откуда растут ноги у его этой самой биполярки, про которую всё твердит Джонни. Родители, чтоб их. Какая там мразь написала, что во всех твоих бедах с башкой виноваты именно они? Вот он прав. И именно потому — тот ещё мудак. Если так подумать, то с самого рождения отец поддерживал все увлечения сына с оговоркой: — Вырастет, будет не до того. И аппа глотал уверения супруга, продолжая волноваться за постоянно попадающего в неприятности омежку. С возрастом «болезнь» не прошла. Стало только хуже. Появились друзья-альфы, с которыми Юно играл в баскетбол с утра до ночи, встал вопрос о международных соревнованиях по тайскому боксу, на стенах появились плакаты с рок-группами и выдающимися спортсменами. Всё брутальное, всё в чёрном минимализме, всё строго «по делу». Отец говорил тогда супругу: — Подростковый бунт, а кто не хотел быть готом, панком, денди? Но аппа уже не поверил. И в тот момент стал душить своей заботой, постоянными: — Свидания? А кто из ребят с секции тебе нравится? Ты дерёшься с Уёном потому, что он тебе нравится, да? Будь осторожнее: тебе нужно беречь себя, беречь свой животик! Бесит. Как же бесит. Как же это было обидно. Потому что аппа видел в нём омегу, который обязан подарить ему внуков. А отец видел альфу, которого хотел всегда иметь, и потому так беззаботно потакал всем его шалостям, постоянно прикрывая. Хотя, с возрастом мужчина поумерил аппетиты относительно своего сына, даже разглядел в том не просто омегу, но самого достойного и сильного — такого, какому и танк доверить на страшно, и ребёнка хоть в поле рожать можно. И именно это опять перетянуло все симпатии Юно в сторону отца, а не аппы, который так и не смог сменить свою многолетнюю пластинку. Чёрт, чёрт, чёрт! — Чёрт! — Децзюнь хлопает входной дверью и падает на пол рядом со старшим, обнимает того за плечи и кое-как усаживает, вглядывается в опухшее от слёз лицо, — Юно? Юно! Что случилось? Вместо ответа Чон роняет голову на плечо истинного, содрогаясь в новых рыданиях. — Неужели всё так плохо прошло? Юно? — альфа вновь не получает ответа, а потому поднимается на ноги, утягивает с собой вверх омегу и тянет за собой в ванну, скинув по ходу осенние кроссы. Децзюнь нервно поджимает губы, когда понимает, что Юно не согнётся под раковину, и потому раздевает того, надеясь лишь на то, чтобы не сработал какой-нибудь триггер. Ему везёт. Как же ему везёт, и парень судорожно выдыхает. Потому что омега послушно следует за ним под струи горячей воды в душевой кабинке. Жмётся, вдыхает его аромат с ключичной впадины, обнимает крепко, до боли по коже. — Спокойно, спокойно, я тут, тише, тшш, — альфа оставляет на виске старшего поцелуи, напевает новую мелодию, какую-то колыбельную. Он не спрашивает. Сейчас явно не то время. Сейчас важно помочь пережить бурю, эту истерику, успокоить. Разговор разговаривать они будут совсем позже. — Я так., — голос подводит Чона, он всхлипывает из-за ощущения беспомощности. И понимает, только сейчас понимает, о чём тогда говорил Тэён. Когда говорил, что хочет, чтобы Джонни был его поддержкой в самые трудные минуты. В моменты, когда собственных сил не хватает, когда мир трещит по швам, а собственная душа рвётся в клочья, и вся жизнь, внутренние соки капают наружу. Убийственно медленно, доводя до кошмарного состояния однажды, чтобы плотину прорвало ко всем херам. Юно кажется, что где-то тут он окончательно теряет сознание (как и хотел, а? чтобы в душе, в руках истинного). Потому что, открыв глаза, он видит уже воскресный рассвет октября. Ощущает за спиной мерное дыхание Децзюня, его убаюкивающий аромат медового шоколада. Он поднимается на ноги и идёт на кухню, опрокидывает стакан воды в себя и бросает взгляд за окно. Вроде светло, но идёт дождь. Ну такое себе. Парень возвращается в комнату и берёт в руки телефон. Сворачивает в ванную, проводит свои утренние ритуалы, а потом вновь возвращается на кухню и, усевшись на стул с ногами, разблокирует телефон. В глаза бросается сообщение от отца:/спасибо/
И это наводит на мысли. Чон, закусив нижнюю губу, открывает диалог, но видит только короткую переписку, что произошла вчера между двумя альфами:/Юно, ты где? / /Возьми трубку! / /С тобой всё в порядке? / /Тэхва рассказал, что вы поругались/ /ДА ПРОСТО ОТВЕТЬ МНЕ ЧТО С ТОБОЙ ВСЁ В ПОРЯДКЕ! / \Простите, что вынужден ответить вместо Юно. Я Сяо Децзюнь, его истинный. Он сейчас дома, спит. Чтобы Вы понимали, почему Юно не отвечал: он был не в состоянии связать и пары слов. Думаю, что ему нужно дать время. Извините, за дерзость, за то, что влез, и умудрился всё испортить\ /Я рад, что с ним всё в порядке. Позаботься о нём хорошо, пожалуйста. Не вини себя: кажется, это старые недопонимания между ними двумя. Со своей стороны обещаю поговорить с супругом/ /спасибо/
Юно поднимает глаза на вошедшего Децзюня и облегчённо выдыхает: — Спасибо. — Мгм, — альфа опускает ладонь на его голову, массирует пальцами кожу, — Ты в порядке? — Выпью кофе, и буду лучше всех. — Мне тогда тоже кофе. С вискарём в утро воскресенья было бы отлично, понимаешь? — парень играет бровями, веселя истинного. — Не сегодня, но я расскажу тебе, как хреново всё прошло. — Уже видел, да? — Сяо видит кивок, сам же кивает, — Я подумал, что отцу надо сказать, что с тобой всё хорошо. — Спасибо, — Чон тянет руку, хватается за бедро младшего, тянет к себе, обнимает, — Я так сильно люблю тебя, — поднимает глаза на его расслабленное лицо, — Никто бы не смог помочь мне лучше тебя, и ни к кому другому я бы не хотел идти со всеми своими бедами. — Именно потому, что я не менее сильно люблю тебя… — Децзюнь вдруг хмурится, соображая: а правильно ли выразился, а потом забивает на это дело, — Я безвозмездно помогаю тебе, всегда буду помогать, как умею. А если не умею, то научусь, чёрт возьми! И я… — он опускается на корточки, заглядывает в растерянные шоколадные глаза, — … я нацелен на то, чтобы при всех прочих равных данных, ты не всегда опирался на меня. Чтобы мы по жизни шли вместе, а не кто-то был чьим-то костылём, убери который — падаешь. Чтобы мы могли всегда помогать друг другу, в трудностях подставлять плечо, нести друг друга на спине, на руках, катить в телеге… — парень сладко зевает под смешок омеги, — … я отвлёкся…. Так вот, чтобы мы оба могли положиться друг на друга, и всё равно продолжали уверенно стоять на своих двух. Ты сказал, что не хотел бы себе другого альфы, что я помогаю тебе лучше прочих. Так я скажу, что не хотел бы себе размазню-омегу, не потерпел бы рядом с собой его стрекота и щебета о романтической херне, не переварил бы созданного его руками уюта. Потому что мне безумно нравится то, как ты относишься к жизни, как ты обустраиваешь мир вокруг, как общаешься с людьми рядом. Ты отличаешься от других? Да. Но мне это нравится. И похрен на общественное мнение, на чьё-то осуждение, на чьи-то устарелые взгляды и требования. Мой омега — сильный, но если надо, я смогу защитить его. Восполню ту пустоту, с которой он не справляется сам. И сделаю всё для того. Привязанность нежной благодарности к Децзюню заставляет слезы вновь течь из глаз Юно. Он откладывает телефон и подносит ладони к лицу, смеясь и плача со своей реакции. — Да ну нахрен? — парень подскакивает и обнимает истинного, — Юно-я, я хотел тебя успокоить, Боже, что пошло не так? — Так это слёзы радости, придурок, — омега пытается смеяться, но вдруг давится и закашливается под цокот младшего.«Good Bad Trip»
Юно молчит. Слишком долго даже для себя. Не, не в том плане, что он ни с кем не разговаривает, но он не рассказывает Децзюню о том, что произошло тогда в отчем доме. И чтобы вы до конца осознавали всю глубину происходящего, альфа честно ждёт своего истинного вот уже вторую неделю. А тот всё ещё молчит. Они продолжают убегать на учёбу, оставляя поцелуи на щеках. Встречаются по вечерам после дополнительных, иногда гуляют с друзьями то из «незаинтересованных», то из спортклуба. Ужинают вместе чем-то «более-менее съедобным», что готовят по очереди, продолжая удивлять — каждый своего истинного — своим талантом и пристрастиями в еде (привет, традиционная китайская кухня!). И продолжают говорить друг с другом, изучать тела друг друга. В один из дней Децзюнь вдруг чётко осознал, как неудобно Юно ощущает себя, будучи перед ним полностью обнажённым вне контекста ванны. И он, правда, не хотел давить на старшего. Но тот высококлассно игнорирует все потуги Сяо. Что бесит. И всё же Децзюнь решается дождаться, когда они потушат свет в спальне, когда омега займёт своё место и потянет к нему руки с ночными объятиями. — Юно-я, сегодня особенно темно, — улыбается альфа, приглаживая волосы Чона. — И что ты мне предлагаешь? Вместо ответа Децзюнь запускает руку под одеяло, скользит ладонью по простыни и цепляет пальцами подол футболки Юно. Омега тут же садится на кровати, следом поднимается и альфа. Футболка летит на пол, так что Сяо касается ладонями крепкой груди старшего. Скользит пальцами по так ярко выступающим ключицам к плечам, пожимает те, удивляясь их округлости при всём обилии мышц парня. Поднимает глаза на Чона, ловит одобрительный кивок, наблюдает, как нижняя губа того попадает в неловкий плен зубов, блеснувших из-за слюны в отсветах уличного фонаря. Альфа приподнимается на коленях, чтобы коснуться губами такой манящей шеи истинного. Закрывает глаза, спускается поцелуями ниже, когда ощущает на своей спине руки омеги. Скользит ладонями по сухой, горячей коже от рёбер к пижамным штанам, тянет те вниз: — Ложись обратно. Децзюнь выпрямляется, чтобы заглянуть в глаза Юно, чтобы его слова вместе с вожделеющим взглядом оказали должное влияние на истинного. И Чон слушается: продолжая одной рукой держаться за его зубчатые, ложится на спину, пару раз порывисто выдохнув — сугубо из-за предвкушения, желания и страха попробовать что-то новое. — Ты — молодец. Сяо целует подключичную впадину, сжимает ладонями талию старшего. Приникая новыми поцелуями по прямым мышцам живота, спускается всё ниже и ниже, щекоча чёлкой кожу, веселя и расслабляя омегу. Засасывает местечко под пупком, прижимается ухом к боку, усмехается с того, как напрягаются все имеющиеся мышцы Юно, отчётливо слыша даже тут сильное сердцебиение: скорый ритм, будто только из воды выпрыгнул. Альфа сминает ткань хлопковых штанов, тянет те вниз до самых кончиков пальцев, роняет на пол. Опускает ладони на щиколотки и встречается взглядами с приподнявшимся на локтях Чоном. Улыбается тому, не зная вовсе, насколько завораживающе горят его глаза в этот миг. Сжимает пальцами кожу, скользит ими выше по лимфотоку (поджимает губы, чтобы не рассмеяться от того, как неожиданно пригодились поучения дедушки о народной медицине). Щекочет под коленом, и только теперь сам смеётся, пытаясь удержать руками брыкающегося Юно. Децзюнь усмехается и усаживается по-турецки меж его коленей, продолжая уделять всё своё внимание только икрам, старательно разогревая. Всем известно, что месть — блюдо которое подают холодным к пиву с орешками. И мало кто догадывается, что секс — блюдо, от которого должен валить пар. Да, именно поэтому альфы и говорят «жарить» — потому что зачастую именно они занимаются готовкой. Своего рода та же прожарка мяса. Блять. Децзюнь не то, чтобы отвлёкся, но как-то слишком заострил внимание на том самом определении «мясо». Потреблядство. Парень услышал это замечательное слово от Куна-гэ, который потом в красках и в рамках экономики (а потом уже и прочего) объяснил его потрясающий смысл. Что-то среднее между теми самыми двумя грехами, возведёнными в степень третьего и четвертого, и прочих. Вот то, чего так боялся его истинный — именно такого к себе отношения. И именно за это он постоянно благодарит Сяо: за то, что младший относится к нему куда серьёзнее этого простого потреблядства. — Сяоцзюнь? — Юно вновь приподнимается на локтях. Строит глазки, и ломает брови в домик, его аромат играет встревоженными нотками: кислинка и синтетически ментоловая вязкость, какая остаётся во рту после энергетиков. Две ноты, одна за другой, заполняя пространство волнением, беспокойством, страхом давят на сознание, ожидая смены назойливой мелодии или кульминации. — Ты такой красивый, — Децзюнь глотает мысли (и слюну) и улыбается. Ему нужно как можно скорее переключиться на совсем иной лад. И он, в самом деле, сосредотачивается на омеге перед собой. Наклоняется чуть вправо, касаясь губами круглого колена, покусывая выступающие косточки. Секс для размножения? Не, ребят — прошлый век, и даже не местная философия. Выражение привязанности? Ок, пусть будет. Что ещё добавляем? Любовь, с неё стоило бы начать. Преклонение телу и душе, восхищение? Разумеется. Губы альфы уже на внутренней стороне бедра омеги, его пальцы сжимают упругие ягодицы через тонкую ткань белья. Омега только для того, чтобы снять стресс и хорошо провести гон, продолжить род и варить супы? (Ну как бы и да). Но для того, чтобы в него вложить свои накопившиеся эмоции, разделить с ним свои трудности, выражать самого себя через него. Какой-то придурок пел о том, что рисуя его обнажённым, возлюбленный продвинет их на новый уровень, раскроет самого себя, увидит третьим глазом…. Децзюнь только сейчас приходит в себя и осознаёт, что локтями держит колени Юно, что лицо старшего в нескольких сантиметрах от его собственного, что его таз где-то на собственных бёдрах, в опасной близости от члена. Перебор. Где тут кнопка сброса? Чон дёргает зрачками от одного глаза младшего к другому, бросает взгляды на его губы, часто дышит через широко раскрытый рот. И пахнет яблочной мятой, душным озоном. Весь горячий, распалённый, в предвкушении. И если альфа сейчас остановится, то он лично его убьёт. Децзюнь чуть меняет положение конечностей: опуская таз старшего на матрац, одну руку убирает с ноги и опускает на бок Юно, скользит ладонью выше, осторожно опускаясь поверх того. Целует. Медленно, тягуче, успокаиваясь и превращая внезапно прорвавшиеся агрессивные мысли в нежность, трепет перед своим любимым. Хотя сам Чон вскидывает руки, прижимает к себе, сводит ноги, неосознанно побуждая к большему. — Спокойно, омега, — Сяо с усмешкой шепчет тому в самое ухо, — Сегодня будет долго и приятно. — Что за хрень ты несёшь? — Юно резко дёргает головой, стукаясь виском об острый подбородок младшего. — Я буду любить тебя, только принимай всю мою любовь, понимаешь? Я покажу тебе, как это можно делать красиво, как тонко ты можешь реагировать на меня, совсем по-другому, по-новому, — Децзюнь скользит пальцами от грудины к рёбрам, чуть надавливая на те, чтобы ощутить, как часто вздымается грудная клетка старшего, то расширяясь, то сужаясь. Это даёт иллюзию власти. Ощущение ответственности за кого-то слабого. Это как держать в руках птичку, чьё сердцебиение отдаёт гулом в пальцах. Альфа ощущает себя котом. Но он позаботится об этой птахе. Она расправит сегодня крылья. Его истинный просто охренеет сам от себя. В перепихоне можно успевать о чём-то думать. В подобных практиках мозги отключаются. Когда ты влеком реакцией чужого тела, чужого аромата. Когда уверен не в каждом своём действии, когда каждое касание несёт смысл, ты немножко теряешь рассудок. Чувствуя власть люди и без того показывают свои лица без вежливых масок, но когда у тебя власть над телом любимого человека, когда истинный готов принять от тебя любое действо, даже — боль (как показала уже практика у этих двух), то очень сложно держаться. Децзюнь зубами тянет брифы по ногам Юно. Ему не противно. Ему охуенно. Потому что, на самом деле, смазка омеги также пахнет, сильнее прочего именно марокканской мятой. Потому что его омега возбуждён, раскрыт, полностью наг перед ним. — Я бы сожрал тебя, — выпаливает Сяо, снова кусая колени Чона, — Вгрызся бы в местечко около шеи со спины, и доводил бы тебя до оргазма, пока ты не отрубишься. И Юно вдруг садится. Он кивает и, повернувшись, неаккуратно падает животом на матрац. Сумасшествие. Помешательство. Любовь и доверие. Безумие. Но Децзюнь кусает то самое место. Ложится всем собой поверх Чона, щипает его бока, потирается членом об ягодицы (забыв о том, что сам всё ещё в трусах). Цепляет зубами и другие мышцы спины, спускаясь ниже. Чтобы развести ягодицы в стороны и, уткнувшись носом в копчик, скользнуть языком по сочащейся дырочке. — Стой! — омега вдруг переворачивается обратно. Он круглыми, так ярко сверкающими оранжевым пламенем глазами смотрит на истинного: — Не делай так. — Ты такой…. Вкусный, — альфа дёргает старшего за щиколотку, роняя спиной на матрац, становится меж разведённых ног того, нависает над самым лицом, — Сегодня — нет, но однажды… — он приникает губами к щеке, скользит языком к уху и шепчет, — … я изопью тебя до дна, …. — на выдохе кусает мочку, не ощущает удара по плечу, не ощущает, как колени старшего сжимают собственные бёдра, — … а потом заполню до отказа. Децзюнь выгибает шею, чтобы заглянуть в глаза Юно. Увидеть там и ужас, и предвкушение, обещание. И целует его пухлые губы. По очереди втягивает те в свой рот, вжимается своей грудью в грудь старшего, прижимается к его члену своим, спускается руками вниз, чтобы снова мять такие шикарные ягодицы, размазывая густо выделяющуюся смазку по ложбинке между ними, по пояснице и бёдрам. Омега кое-как спускает с него трусы, а потом делает то, от чего альфа теряет рассудок и даже замирает: опускает пальцы в смазку под собой, растирает ту по ладони, и обхватывает оба члена. Пользуясь заминкой истинного, Юно устраивается поудобнее, скрещивает щиколотки за его поясницей, вцепляется пальцами в бицепсы: — Ты можешь продолжить Чон ощущает холод от сиреневого отблеска в глазах младшего. Сяо тяжело держаться. Слишком горячо и соблазнительно, слишком сильный аромат. Хочется больше, гораздо больше, всего омегу целиком, уже прямо сейчас. И Децзюнь с трудом собирает себя по кускам, чтобы и дальше вести в постели. Ещё не срок, Юно ещё опасается чего-то, стесняется, не готов. Но Сяо уверен, что однажды точно возьмёт реванш с Чоном. Закроет все его гештальты (или что там Куньхан заливал в три часа ночи под случайный косяк?), сосредоточит только на себе, расслабит того и как человека, как будущего следователя (или хотя бы сотрудника следственного комитета), и как своего истинного, как свою омегу. — Будешь моим целиком и полностью, — Децзюнь вдруг прокусывает нижнюю губу Юно, и кончает. Как ни разу ещё не удавалось. Долго изливаясь в чужую руку, ощущая толчки горячей вязкой смазки своими пальцами. Задыхаясь тягучестью лекарственной мяты, и ощущая во рту железный привкус крови. Ощущая вокруг себя восторг и удивление истинного. — Джуни, — шепчет омега. — А? — Я будто под воду ушёл, и уши заложило. Я две трети твоих слов не слышал, — продолжает Чон. — А сейчас ты хорошо слышишь меня? — Сяо вскидывает голову, заглядывая в глаза истинного, — Я хочу тебе кое-что рассказать. Но это может подождать и до утра. Юно азартен, помните, да? И потому не может ждать утра. — Открой окно, и я готов даже так слушать тебя, — омега запускает пальцы в волосы младшего, несильно сжимает те, — И хотелось бы хоть немножечко обтереться, а то всё это засохнет и будет кри-инж. — А может, я хочу, чтобы ты лежал на нашей кровати, в нашей сперме? — Децзюнь думает, что готов пойти на второй раунд, и даже согласен бы повоевать с Юно и всё же заняться полноценным сексом. Но недовольная гримаса старшего и «встану — в окно выкину» заставляют его подняться на ноги и озадачиться тем, чтобы привести Чона в порядок, вновь размять его напрягшиеся икры (параллельно удивиться этому и поставить заметку о подобной херне), пересадить на пуфик около кровати, чтобы сменить постельное, пока ещё и окно открыто. — Воды ещё принеси по-братски, — роняет омега, почёсывая глаза от включенного, противно-яркого после пережитого в ночном мраке света. — Как изволите, — усмехается альфа, сгибаясь в поклоне. Чтобы, развернувшись на пятках и сделав один только шаг, навернуться. Потому что все вещи сам же сюда и кидал. А теперь запутался в трусах Юно ногами. Мо-ло-дец. Сам Чон вдруг так по-детски — громко, едва ли не звонко — смеётся с этой нелепой ситуации. Он сам поднимается на ноги, подходит к младшему, вплетает пальцы в его волосы, будто жалеет, продолжая насмехаться: — Ай-яй-яй! Бедный-несчастный Джуни! Как же так оно вышло? Могу подуть на колено и принести лёд. — Иди нахрен, — бубнит Сяо, рассматривая распоротые колени, но потом вскидывает голову, — Лёд, пожалуйста, и полотенце тогда уж. — Такой дурачок, — едва не закатив глаза, омега выходит за дверь. И почему-то за этой суетой и новыми обсуждениями — как научился кататься на велике, что разбил первым, ломал когда-нибудь что-нибудь — забывается тот самый разговор, ради которого всё это и затевалось. Ой, да ладно, Сяоцзюнь так или иначе в плюсе. Это не прям «новый шаг» в их интимной жизни, но определённо успех. Альфа не любит ставить себе рамок, но прямо сейчас его переклинивает и он решает, в эту самую минуту, когда уже обнимает спящего истинного, что на то самое католическое Рождество (тупо, чтобы повод более-менее) подарит ему что-то особенное, очень дорогое, что-то нежное, и отображающее всю его любовь. И простое. Его омега любит минимализм и практичность во всём. Его любимый заслуживает всего самого лучшего, и Децзюнь в лепёшку разобьётся, но сделает.