«Особо горячее свидание»
— Мелкий! — на голос вошедшего в зал боевых искусств Куна-гэ оборачивается пять человек из двенадцати присутствующих. Но только Чон Юно сразу строит глазки, поднимая брови «домиком». — Мелкий Юно! Какого чёрта ты не собираешься идти с нами в поход? Я слышал, что это только потому, что Джонни — на практике, а Децзюнь уезжает, — руководитель туристического кружка встаёт рядом с нерадивым студентом и хмыкает, — А то есть, со мной ты идти не хочешь? Не хочешь идти с любимым хёном? Омега бы сказал, насколько этот хён даже рядом не стоит с теми старшими, которых он как-то больше «любит» — если такое уместно в характеристике относительно формальных отношений. — Кун-гэ, я ни разу не ходил без Джонни, — оправдывается боксёр, пока его напарник начинает смеяться, снимая шлем. — Ну пошли со мной, чего ломаешься? Эй, мелкий, я тебя к Сычёну подселю: за ним глаз да глаз нужен. — А чего с ним не так? — спрашивает Чимин. — Да вид у него какой-то вороватый. Хотя я его ещё ни разу не уличал… Ну тут два варианта: или я надумываю, или Сычён настолько ловок, — задумывается старший, — И вообще, Тэиль-хён диплом защитил, надо отпраздновать, Юно! — Тогда пойду, — усмехается Юно. После своей тренировки Чон заглядывает в спортивный зал, где и занимается его альфа. Юно проходит в раздевалку, отмечая пустые крючки и только один несданный ключ. Значит, Децзюнь сейчас один там. Парень скидывает свою сумку и толкает дверь в тренажёрный зал. Он спешно оглядывается, просматривает отражения зеркал, когда находит на полу рядом со спортивной скамьёй младшего. Тот что-то листал в телефоне, тяжело дыша, явно сильно устав после тренировки. И омега почему-то получает такой заряд озорства, что поднимается на носочки и мелкими перебежками приближается к истинному. Который только шмыгает носом пару раз, а потом спрашивает: — Чего крадёшься? Бедный Чон от испуга спотыкается на ровном месте и заваливается куда-то в бок, в сторону разбросанных блинов, всё-таки удерживая равновесие, ухватившись руками за подвешенную в установке Смитта штангу. Он шумно выдыхает через рот и переводит взгляд на всё такого же невозмутимого Сяо: — Не пугай меня так больше! — Сядь рядом. Я должен тебе кое-что сказать, — альфа хлопает по полу рядом с собой, продолжая читать строки на китайском с экрана, едва-едва шевеля губами. И омега только сейчас обращает внимание на эту напряжённую атмосферу, а потому более-менее успокаивает себя и садится рядом, опускает голову на обнажённое, мокрое плечо младшего, иногда различая отдельные иероглифы — они продолжают пару раз в неделю заниматься вместе китайским. — Я улетаю на следующей неделе, Юно-я, — начинает Децзюнь, блокируя экран, отпуская руку с телефоном вниз, но всё также избегая взгляда старшего, — И приеду только к концу августа. Это пятьдесят семь дней. Принято считать, что привычка формируется за двадцать один день, а значит и … антипривычка — также. — Ты боишься, что я отвыкну от тебя, и придётся начинать с начала? — понимающе спрашивает Юно, рассматривая тренажёры в зале. — Да. — Но-но! У меня уже есть план! — парень подбирает под себя ноги, разворачиваясь всем корпусом к Сяо, — Итак, первое: я бы хотел, чтобы ты до конца переехал ко мне. Второе: мы будем созваниваться, учитывая разницу во времени и по занятости. Можно даже по видеосвязи. И третье: я даже не против рвануть за тобой как-нибудь в Китай, может даже, работать потом. Альфа восхищённо рассматривает своего истинного, мягко улыбается простому плану того и вскидывает руку, чтобы осторожно пригладить растрёпанные каштановые волосы: — Хорошо, так и поступим. Только добавь четвёртое ко всему прочему, что нельзя игнорировать: у нас есть родители. И ты, по роду профессии и являясь сыном госслужащего, можешь оказаться невыездным. Чон закусывает нижнюю губу и кивает: — Да, я тоже об этом думал. О профессии, имею в виду. А о родителях — нет. Мне как-то: что они есть, что их нет. Больше буду скучать по дедушке. Тишина затягивается тугим жгутом вокруг них, делая ближе и дальше одновременно, заставляя думать о будущем. О таком будущем, которое пишут в добрых романтических книгах с неизменно хорошим финалом, где, за руки взявшись герои, уходят в идеальный мир. Юно странно сладко ощущать себя в будущем своего альфы, и даже вязко думать о них вместе, а потому он дёргается, когда Сяо сталкивается с ним лбами и улыбается: — Как думаешь, насколько свидание в спортзале можно считать романтическим? — Я оценю в десяточку, — омега тут же подскакивает на ноги. Он забегает в раздевалку и накидывает спортивную футболку, наспех натягивает шорты, оставляя верхнюю одежду валяться на лавке, и в носках возвращается к уже поднявшемуся на ноги истинному. Сяо стоит, уперев руки в боки, вызывающе улыбается, чуть выгибая левую бровь: — При всех прочих известных, я считаю, что наши начальные условия равны: три часа твоей тренировки — и это без вычета перерывов и прочего — и два с половиной часа моих занятий. Цель задачи: узнать, кто кого перетягает. Вопросы? — У меня вопрос! — Чон со смехом вскидывает руку, — Тягаем штангу? — Давай начнём хоть с неё. Если задуматься, то в какой-то степени некоторые практики занятия любовью неплохо тренируют силу рук, ног, мышц пресса. Если приравнять одно к другому, то узнав силу близстоящего, можно рассчитывать на долгие прелюдии и более рискованные позы. И всё же альфа затеял это соревнование совсем для другой цели. Ему хочется увидеть своего омегу уставшим и пунцовым. И чтобы тот увидел его таким же — разгорячённым, со сбитым дыханием. Что-то вроде красивой фотки блюда в меню. Да, чёрт возьми, Децзюнь занимается рекламой секса (а не только саморекламой — убеждает сам себя). И опять, сам того до конца не осознавая, играет на подсознательном своего омеги — раз с разумом не получается договориться, то этот альфа будет действовать в обход его, подкинет пару идей, которые одна половинка старшего потом обсудит с другой своей половинкой. И да, растерянный Юно потом всё также пойдёт к своему истинному если не с претензией, то за ответами. План прост. Но теперь Децзюнь знает, что должен вовремя останавливать себя, чтобы не было как тогда, чтобы не перегибать палку. Кажется, что его истинному и самому нравится именно такой подход. Боже, он обязан спросить старшего об этом! Но если честно, то прямо сейчас парень преследует совсем иную цель, без лирики, заморочек, далеко идущих планов на кое-чью очаровательную задницу. Помимо всего прочего, Сяо просто обязан узнать, сколько ему ещё тягать все эти штанги-гири-колёса-кирпичи, чтобы только стать по-настоящему сильнее старшего, или хотя бы просто догнать его. Обидно как-то быть слабее своего истинного или вовсе вляпаться в ситуацию, когда в тёмном переулке он заступится за альфу. Кринж. Более того, «информатик» занимается в качалке уже почти пять месяцев без перерыва, должны же быть результаты не только «на лицо», но и по делу! Окей, у Юно слабые руки. Ну как, «слабые» — общий посыл его многолетних тренировок в силе и технике нанесения удара, постановке руки при защите. Но никак не в поднятии тяжестей раз за разом, наклонах и приседах. Там, где омеге не хватало силы, он брал скоростью и ловкостью, порой даже — хитростью. А вот так, топорно, сугубо механически — это не его вовсе. Зато Децзюнь наяривает, как не в себя, будто муравей на стройке очередного муравейника. Старший смотрит на него один подход, второй, третий. А потом опускает эту самую штангу на пол и смахивает пот со лба: — Я больше не могу. Не потому, что не может, а потому что не видит в этой соревновательности между ними смысла. И Сяо едва не роняет свою штангу с тем же весом. Он снизу-вверх смотрит на Чона и выдаёт дрожащими губами: — Я уж думал, что ты не бросишь! Охренеть, как же я заколебался! — парень падает тут же, ложится спиной на холодный пол и восстанавливает дыхание. — Слушай, а кто научил тебя ругаться матом? — омега присаживается перед ним на корточки. — Куньхан. Педагоги — страшные люди, — альфа протягивает ладонь и машет ей перед лицом истинного, — Хватит на меня так смотреть, я готов поспорить, что из трёх часов тренировки ты занимался делом полчаса, не больше. — Полтора часа, — с усмешкой поправляет старший, хватая руку Децзюня и прислоняя его ладонь к своей щеке, — Самое лучшее свидание. — У меня же руки грязные! — парень пытается вырваться из захвата, но уже не хватает душевных сил на пререкания, а потому он просто недовольно цокает, — Там всё пахнет железом, грязью и потом. — Твоим потом, — вновь поправляет Юно, — Чтоб ты знал: он тоже пахнет. Ещё более дурманяще, чем все твои эмоции в обычную пору. — Знал бы ты, как мне нравится твой мятный аромат! — ухмыляется Децзюнь, принимая сидячее положение. Он смотрит в эти сейчас по-особенному нежные шоколадные глаза и медленно тает, растворяется. Ему уже давно нравится, как сочетаются их ароматы в те редкие моменты полного взаимопонимания, когда по утрам желают хорошего дня, ещё не оторвав головы от подушки; или когда Чон чистит зубы так, что волосы оказываются мокрыми, а вся раковина — в зубной пасте, и идущий после него Сяо со словами «да ну нахрен» старательно сплёвывает в нужные места, губкой дотирая белый акрил до блеска; или когда за завтраком они обмениваются объятиями, пока омега ещё сонный, такой тёплый и податливый на прикосновения, согласен даже какое-то время сидеть на его коленях, досыпая до вскипевшего чайника и пиликнувшей микроволновки. И сейчас в это сочетание добавляются нотки пряного железа и старой краски, пыльных матов и солёного пота. Особенная смесь. Почти крышесносная. Почти. Потому что Децзюнь хочет получить аромат без примесей. Только он и Юно. И хотя до того момента — как до Пекина раком, альфа настойчив, а этот омега всё ещё самый интересный для него человек. Сяо подаётся всем собой вперёд, чмокая старшего в губы, будто по-детски. Тяжело выдыхает, отстраняясь. Только вот руки омеги обнимают его за спину, возвращая в прежнее положение, пухлые губы — против его собственных. Обнимая сейчас истинного, скользя по его потной коже пальцами вверх-вниз, ловя всё ещё усталые, и ещё более сбитые, порывистые выдохи, Чон жадно целует альфу, будто пытается найти в нём такую необходимую сейчас воду. Ему просто нравится целоваться, и он знает, что умеет это делать. А с истинным ещё можно чувствовать нечто большее. Будто касаешься гладкой водной поверхности, чтобы от кончиков пальцев — цветные круги, смешиваясь больше и больше. Дрожь пробивает тело Юно, так что омега отстраняется от альфы, запястьем утирает губы и поднимается на ноги, ощущая, как кружится голова. — Я пошёл. Буду ждать тебя на улице, — кивает Чон, первым уходя в раздевалки.«Поцелуй»
Юно впихивается в спальный мешок к Куну-гэ под звонкие смешки старшего. Он уже привычно устраивает ладонь на его широкой груди и посмеивается с очередного ворчания о том, что в соседней палатке кто-то зачем-то включил свет. — Я только лёг, никуда не пойду, — ворчит омега. — И я никуда не пойду. Там Тэиль-хён собрался на ночную рыбалку, вот пусть и разбирается, — отмахивается альфа, съезжая спиной по ватной подшивке, — Я даже не представляю, что буду делать после выпуска. — Как это? Устроишься в крутую фирму, будешь деньги лопатой грести. Или вот — оставайся у нас же тренером, веди дальше свои три кружка. — Да не, — Кун со смешком выдыхает, — Я вернусь в Китай. Отец уже заждался своего наследника, да и не моё это всё. — Почему не твоё? Да ты за эти четыре года столько всего наворотил! — Юно несильно ударяет старшего ладонью по груди, привлекая внимание. Чон самозабвенно перечисляет все успехи Цяня, едва ли не взахлёб расписывает таланты того, пару раз осекаясь, когда с языка так и хотело слететь «ты же на голову отбитый, которому только дай понести — до Китая донесёт!». Он всегда восхищался этим хёном, его трудолюбием и заботой о младших, его невозмутимостью и умением найти контакт с любым человеком, не зависимо от возраста или статуса того. И хотя Юно всё также бесят некоторые стороны Куна, прямо сейчас он сосредоточен на том, чтобы похвалить его, подбодрить так, как заместитель председателя и сам всегда всех поддерживает. Как, в конце концов, этот хён поддерживает его самого все эти три года. В отсветах жёлтого фонарика из соседней палатки альфа видит румяные щёки, блестящие глаза омеги, невольно засматриваясь и вдруг сглатывает. Он выуживает из одеяльного мешка руку и опускает ладонь на круглую щёку младшего, заставляя того вмиг замолчать. — Я даже как-то завидую Децзюню, — шепчет Кун, поглаживая большим пальцем скулу Юно. — Ты о чём, Кун-гэ? — Чон невольно напрягается. Он впервые ощущает эту неловкость рядом со страшим. Сейчас, в этот особенный момент каждое его слово западает глубоко в душу. У них так весь день почти что было. С самого утра, когда тот самый Сычён опоздал. Когда ещё пара перваков потерялись в лесу, и Чон ходил, искал, помогал заместителю председателя, пока развесёлый Тэиль продолжал обмывать красный диплом (и себя, и диплом, и всю природу крепким соджу). И в обед, когда заглядевшись за игрой в волейбол, альфа чуть не сжёг половину леса — если бы не вовремя подскочивший омега, навернувшийся с ведром воды прямо в нужное место. Весь день у них такой. Дурацкий. — Он только приехал учиться, а встретил истинного. И нашёл с ним общий язык. Я знаю тут столько мест, прошёл столько километров по Корее, объездил десяток городов — и впереди ждёт не меньше — по конференциям, от секций, да просто к кому-нибудь в гости. Но так никого и не встретил. Аппа говорит, что я уехал слишком далеко от своей судьбы, но всё кажется, что этого мало. Наверное, мне нужно лететь на северный полюс, или в Южную Америку. — Ох, Кун-гэ, — тянет Юно, заглядывая в потемневшие глаза старшего, — Я верю, что ты найдёшь ещё свою судьбу. Когда у тебя будет работа, когда ты будешь готов к семье, то у тебя обязательно появится достойный тебя омега. — Хах! Буду верить тебе, мелкий, — коротко смеётся Кун, а потом вмиг становится серьёзнее, — Ты ведь уже целовался с ним? Растерявшись, Чон не сразу, но всё же кивает, пытаясь разгадать подтекст этого вопроса, предугадать следующий шаг Цяня, но тот вдруг спрашивает, таким же невесомым шёпотом: — Я могу поцеловать тебя? — и добавляет, замечая, как ползут на лоб брови младшего, — Только в эту ночь. Просто, почувствовать, что я упускал всё это время, ожидая истинного, и постоянно наблюдая за тобой с тех пор, как встретил тогда на лестнице, и до момента, пока не упустил. Ты можешь отказаться, и ты должен отказаться. Но я всё же спрошу. Чтобы больше никогда не тревожить тебя, и самому не рвать себе душу на части. — Кун-гэ? — глаза омеги раскрываются невероятно широко от осознания, — Я нравился тебе? Всё это время я нравился тебе? — Нравился, — улыбается альфа, — То сильнее, то слабее. Постоянно пульсировал, заноза на сердце. Я уж не знал, что с тобой и делать, что с собой делать, — он нервно усмехается, горло сдавливает собственная лаймовая кислинка. — Но почему ты … Почему ничего не делал? Из-за того, что ждал кого-то особенного? Так сильно ждал? — Да, — просто роняет Кун, — Так сильно ждал. И всё не решался. А когда вы осенью только начали мутить, я вдруг подумал, что и правильно медлил. Если бы мы встречались, то тебе было бы тяжелее. В разы тяжелее: рвать только начавшиеся отношения со мной, привыкать к Децзюню, или вовсе — разрываться. А потом знаешь, что меня накрыло? Когда весной ты стал пахнуть ярче, я вдруг до конца осознал, что ты навсегда упорхнул из моих рук. Да я бы и не удержал тебя: не умею так, как Децзюнь. Едва ли не треть романтических фильмов по всему миру говорит о так называемой френдзоне, сопереживая человеку, который в ней и сидит, воспевая его терпение, спокойствие и внутреннюю борьбу. Но какого чёрта никто не сопереживает человеку, которому этот «френдзонщик» признаётся? Признаётся не в пору, не в срок, или так жалостливо, просто скидывая ответственность за себя на ближнего своего. Если бы Юно только знал о чувствах Куна чуточку раньше, он бы согласился на его предложение встречаться, он был бы далеко не против начать отношения с этим альфой, попробовать поцелуи-закаты-комнаты-совместные тусовки в контексте пары. Но что сейчас? И то, о чём говорит старший — так неуместно то, чего он просит. — Почему? Почему только сейчас? Только теперь? Как я могу теперь быть уверенным в том, что ты не начнёшь преследовать меня по углам, не начнёшь шантажировать перед Децзюнем? — порывисто спрашивает Чон. — Потому что ты сам ему всё расскажешь. А я просто не знаю, как отпустить тебя из своей головы. Юно закусывает нижнюю губу, и почему-то решается. Он обхватывает подбородок Куна пальцами, продолжая также удерживаться на локте, вглядывается в испуганное лицо того, почему-то усмехается: — Ты что, в первый раз, Кун-гэ? — Во второй, — нервно прыскает парень, — Первый был в старшей школе перед выпускными экзаменами. — А тебя так и тянет на поцелуи в предпоследних вагонах. — Чтобы было не так страшно спрыгивать с последнего, — Цянь облизывает губы и порывисто выдыхает. Юно осторожно касается его губ своими. Губы Куна более плотные, отдают горчинкой предстоящей разлуки, верхняя и вовсе — обветрена, наверное, как и всегда. Цянь путается пальцами в волосах омеги, не пытается перехватывать инициативы, только покорно принимает эти прикосновения. — Я отпускаю тебя, мелкий, — альфа порывисто шепчет, ощущая, как слеза катится с уголка глаза по виску за ухо, как попадает на прядь волос, замирая где-то там. — Я ещё не отпускаю тебя. Чтоб ты знал: после такого признания чувствую себя виноватым, — омега лишь немного отстраняется, чтобы сказать и дождаться ответа. — Не думай об этом. Всего лишь маленькая ошибка молодости между нами двумя. В любом случае, ты уже счастлив с Децзюнем, а моё счастье просто притаилось где-то. Чон пару раз кивает, мягко улыбается старшему, и снова приникает к губам того с поцелуем. Просто потому что хочется, в конце концов! Потому что в этом поцелуе ведёт только он, потому что и самому важно переварить всё сказанное, успокоить собственное сердце.***
На утро между Юно и Куном не возникает ни толики неловкости. Будто и не было поцелуев, будто не было последовавшего долгого разговора, будто не они навсегда расстались, даже ничего не начав. Они так и остались друзьями, теми самыми, которые разделили один на двоих огромный секрет, и закопали его глубже от глаз самых близких и дорогих людей. Закопали, и креста не поставили — чтобы не помнить, не знать, не ворошить этого прошлого. Им давно не по пятнадцать, чтобы каждый раз приходить на могилу этого «никогда», и уже давно пора было научиться отпускать людей из своей жизни, сохраняя ту грань близости, какая остаётся «достойным выходом» для каждого. И, не смотря на всё это, вернувшись домой, заперев за собой дверь и скинув походный рюкзак, Чон оседает на пол и, закрыв лицо ладонями, начинает горько плакать. Не из-за измены, а потому, что всё это время не замечал чужой симпатии, которой вроде как… И не было вовсе, если так призадуматься. И всё же именно омега ощущает себя кругом виноватым. Потому что после осознания припоминается «моя омега» истинного и десятки глаз других альф, что смотрели на него с неподдельным восхищением, что могли ожидать одного его на ту или иную встречу, на разные мероприятия, игры, походы в кафе. Юно ни разу их не замечал. Не ощущал. Не анализировал. Для него в мире, где ты прячешь свои чувства — значит, что ты должен прятать их очень хорошо, никогда-никогда не раскрывать своей тайны. Хотя куда уж там — он, как «уголовник» должен был ещё с первого курса заучить на годы вперёд, что «преступник хочет, чтобы его поймали». Только вот этот омега никогда не хотел никого ловить, сколько бы остальные не оставляли очевидных (нет, ни сколечко не очевидных, вообще непонятных!) подсказок. Какая ему к чёрту юриспруденция? Что он делал на лекциях по психологии, по этой тупой философии? Почему он так много пропустил? И как же он благодарен тому, что именно Децзюнь его нашёл, вырвал из привычного состояния, растряс на новые эмоции, заставил раскрыть глаза и всё это увидеть. Нет — Сяо заставил его посмотреть на самого себя через то проклятое зеркало. Чтобы увидеть самого себя в его глазах. В его влюблённых альфьих глазах, что всегда видели в нём прекрасную омегу, расположение которого надо заслужить самым честным способом. Пальцы Юно трясутся, он пару раз роняет телефон, матерится на всю квартиру, но всё же вызванивает Децзюня. — Алло? — Джуни, — омега жмурится и подносит незанятую руку к горячему лбу, — Я скучаю без тебя. — Ай, да ты что? — на том конце слышится короткий смешок, который как-то резко осекается, потому что у Чона нет сил сдержать всхлип, — Но ведь что-то не так да? Я же слышу, что что-то не так. — Джуни, я… — парень шмыгает носом, не зная, что именно сказать, а потому ляпает, — Я люблю тебя! Как всегда: господин Чон сначала скажет, а потом осознает (если очень повезёт ещё вовремя осознать). И между ними повисает холодная тишина. У Сяо на заднем плане слышится чей-то голос, но он не обращает внимания. — Ты в порядке? — осипшим голосом спрашивает альфа. — Да я лучше всех! Я просто подумал, что очень сильно люблю тебя! Так люблю, что если бы до встречи с тобой встречался с кем-то, то оставил бы его. Да любой парень — ничто, по сравнению с тобой, по сравнению с тем, как ты ко мне относишься, какие ты смог построить между нами отношения! Я люблю тебя, понимаешь? — Да, — Децзюнь шумно сглатывает, и добавляет уже ровным, уверенным голосом, — Чтоб ты знал: я тоже люблю тебя. И вообще-то, я хотел признаться первым, не по телефону, купив тебе дорогой подарок на какой-нибудь дурацкий юбилей нашей встречи. Например, в ту субботу, когда я пригласил тебя на первое свидание. Но это я так, просто, чтоб ты знал. И сразу говорю: теперь, как приеду, я этого всего делать не буду! — Придумаешь что-нибудь новое? — усмехается Юно. — Ага, куда ж теперь деваться-то, а? Тебе не нравятся мои идеи, так что приходится на ходу переобуваться. Слушай, а может, мне стоит почаще уезжать домой? — Нет, Джуни, не надо часто уезжать. — Всё равно, при личной встрече я буду первым, кто признается! — Как ты это сделаешь? — Позвоню Джонни-хёну, попрошу, чтобы он заклеил тебе рот до самого моего приезда! Омега счастливо смеётся, а потом резко выдаёт: — Я поцеловался с Куном-гэ. Между ними вновь разрастается теперь более напряжённое молчание. — По пьяни? — спрашивает младший. — Нет. Но у меня была причина. — О-май-гад, — Сяо с характерным цоканьем приоткрывает рот, — Давай ты расскажешь мне, когда я приеду? Сможешь потерпеть? А сегодняшний разговор остановим на том, что ты меня любишь? Беседы по телефону о таком — пустая трата времени. Это как ловить волну индийской радиостанции, не зная нужной частоты и не отличая их язык от корейского. — Я понял, — кивает Чон, стирая уже высохшие дорожки слёз, забывая, что их разделяют тысячи километров. — Но я держу это признание в голове, понял? Просто пока мы отложим его, договорились? На время, чтобы сейчас не делать опрометчивых поступков, — поясняет альфа. — Я понял. Спасибо, Джуни, — омега какое-то время ещё слушает его дыхание, а потом прощается и первым сбрасывает звонок. Что же, до возвращения господина Сяо Децзюня оставалось каких-то сорок восемь дней.