Каждой рваною раной

Убедившись, что Зима слёг с кашлем, Валера пишет Юле, что планы на сегодня не отменяются. У самых машин Адидас его ещё раз инструктирует и выдаёт ключи от синей Жигули. В салоне уже всё подготовлено: монтажка, чтоб чужака отогнать, всякие журналы, чтобы время занять. Правда в темноте их особо не полистаешь, а жечь бензина много нельзя. — Если уместишься, можешь пару часиков вздремнуть на заднем сидении. — усмехается Адидас, — Как кто-то шастать тут начнёт, всё равно услышать должен. А если со слухом не очень — лучше не спи. — Понял. — соглашается Турбо. — А вообще тут эти пять дежурств, можно сказать, спокойно было. Ну всё, я пошел. Давай. Вова жмёт руку и уходит, а Валера залезает на заднее сидение. Бутерброды и бутылку сладкой газировки кладет вперед — есть пока не хочется. Юля хоть и немного утомилась за сегодняшний день, всё равно ждала, когда пойдёт к нему, поэтому сразу стала собираться. По привычке взяла поесть. Она как-то серьёзно зациклилась на мысли, что Турбо, вечно качающийся и дерущийся, не должен быть голодным вообще никогда, поэтому даже на стоянку решила заботливо притащить ему пару бутербродов с котлетами. Она бы и чай взяла, но термос был мамин, а своего у неё не водилось. Оделась тепло, дождалась, когда Ольга Степановна уснёт, чтобы лишних вопросов не было, и выскочила из дома. Замирала почти через каждые десять метров, оглядываясь и прислушиваясь, чтобы бежать, в случае чего, но до назначенного места дошла спокойно. И настроение прекрасное, вчерашние танцы оставили только самое приятное впечатление, а в платье она дома сама в комнате ещё где-то час вертелась, не в силах налюбоваться подарком. Валера ей этим жестом угодил больше, чем она могла себе представить. «Что-то я тебя не вижу». Отправляет ему, стоя в метрах десяти от машин и не подходя к ним ближе на случай, если Валера там не один, а с другими парнями. Туркин пейджер взял с собой, поэтому сразу на сигнал отвлекается. Вместо ответа открывает дверь и ступает на дорогу. Выпрямляется во весь рост и поверх крыши осматривает улицу. Машет Юли и идёт навстречу. Когда Валера показывается, Котовская торопится к нему и тоже широко улыбается. Она далеко не такая же бодрая, как он, но вот настроение у неё улучшается само собой, когда он, такой довольный, двигается к ней на встречу. По Туркину прямо видно, как он гордится своей сегодняшней работой и доверенным ему постом. Адидас кого попало бы не поставил машины охранять, ещё и на границе с другим районом. Валера от такого вообще очень важным должен был сделаться. Статус, как-никак. — Привет! — для двенадцати ночи бодро здоровается Турбо, — А у меня для тебя опять подарок. — Привет, — улыбается, здоровается, а потом от удивления даже застывает. — Да ну! Так быстро? Правда? Он улыбается и из кармана куртки достает небольшой баллончик с чёрной иностранной этикеткой. — Фартовая ты. Почти даром достался и так сразу. — довольно улыбается Валера. Правда опять Катей прикрываться пришлось. Торговался долго. В итоге выменял на швейную машинку матери — она всё равно стоит пылиться. Юля радуется этому баллончику едва не больше, чем платью, но, на самом деле, это просто эффект накопительный. Валера её балует, а она и рада баловаться. Какой девушке не будет приятна такая забота? — Спасибо большое, — берёт в руки и рассматривает, вертит всячески, изучая. Она же слышала только, но сама в жизни не держала. Юля примеряется, делая вид, как стреляет в кого-то жгучей струёй. Турбо сразу делается серьёзным и хмуро смотрит на то, как она балуется с баллончиком. — Ты поаккуратнее. Не игрушка всё-таки. — говорит он и накрывает её ладонь, держащую баллончик, опуская вниз, будто он прям так может активироваться. Турбо сегодня днём всякого наслушался: как зрение после него теряли, как насмерть задыхались и всякое такое. Может, это и байки всё. Даже сомневался, что Юле это нужно. Но другого варианта, чтоб обезопасить её, у него нет. — Ну я же не нажимаю даже, — говорит немного расстроенно Котовская, но быстро об этом забывает и снова светлеет в лице. — Что я тебе за него должна, как тебя благодарить? — Да ничё ты не должна. Это же не какое-нибудь платье или побрякушка, а реально нужная вещь. Надо ещё опробовать, приноровиться, чтоб при надобности ты только хуже себе не сделала. Туркин приобнимает Юлю одной рукой и ведёт к машине. — А ты уже пробовал? Оно и правда такое едкое? — На себе что ли? — по-доброму, но с лёгким уколом скалится Турбо, — Нет. Рассказывали только. Пока идут, Котовская окидывает взглядом доверенное на охрану Валере хозяйство. Машин немного больше, чем она предполагала, то есть, не две три штуки, так что её даже немного берёт гордость, какой он, получается, ответственный. Машин вообще не так много. Турбо думал, будет больше. Ну, может, потом ещё найдутся желающие. Ключи от Жигули у него в машине, двери не блокирует, чтобы доступ всегда был. Он открывает дверь и сумку с гостинцами кладет на сидение. — Слушай, а вот если придут те, от кого ты эти машины как раз и охраняешь, ты что будешь делать? — интересуется Юля, заглядывая краем глаза в машину на предмет какого-то оружия. — Голыми руками будешь драться? Тебе тогда тоже баллончик нужен. Я буду тебя защищать. Перспектива того, что против трёх, а то и более упырей отбиваться придется, Турбо не пугает. И ему больше нравится не «отбиваться» и «защищаться», а «нападать» и «пугать». — Не голыми. У меня арматура есть в машине. — отвечает Туркин, — Да куда тебе? В машину сядешь и будешь сидеть, как миленькая. Защитница нашлась тоже. Он за неё переживает, даже если его слова, возможно, звучат грубо и пренебрежительно. — Буду, — вздыхает Юля, соглашаясь с ним, чтобы перестал раздражаться и расстраивать её своей категоричностью. Сделает, как говорит. А лучше, чтобы вообще никакой такой ситуации не случалось и Валере не приходилось использовать ни против кого свою арматуру. — Давай щас и потренируемся. — в машину Валера не садится, закрывает дверь и оглядывается по сторонам, — Я, значит, изображу, что нападаю на тебя, а ты попробуй эту штуку побыстрее достать и прыснуть куда-нибудь. Только не мне в лицо, надеюсь. На последней фраза Валера слегка улыбается. Неловкие попытки воспользоваться своим единственным средством защиты — только подкрепляют страх Туркина за Юлю. Когда они отходят для репетиции нападения, она сперва пробует баллон просто быстро вытаскивать из кармана, но выходит плохо. Делает вывод, что руку всегда нужно держать на нём и лучше совсем без перчатки, чтобы не цепляться за само пальто. — Интересно, а он струёй или облаком распыляет. Не знаешь? — Как облако, сказали. Поэтому при сильном ветре нельзя и в помещении. Попробуй сама брызнуть один раз. — говорит Валера и запускает руки в карманы штанов. Просто так лучше не тратить, потом ещё не известно, когда получится достать ещё. — Поняла, — кивает Юля, запоминая. Вертит в руках его, рассматривая, потом проверяет, с какой стороны распылитель и вытягивает руку в сторону от них. Ветра нет вообще никакого, поэтому направление не имеет значения. Жмёт коротко, чтобы много не использовать за раз, и отступает назад к Валере, наблюдая за рассеивающимся облаком. — Нажимается легко, — пожимает плечами она, не зная какое ещё заключение после такого теста сделать. Поворачивается к нему и целует в щечку, касаясь холодным носом. — Ещё раз спасибо. С виду просто пар – ничего такого, но своё лицо подставлять Турбо не хочет. Приобнимает Юлю одной рукой, прижимая к себе. — Хорошо. — подытоживает он, на пару секунд прикрывая глаза. Успокаивается. Только до того момента, пока за спиной не раздается вежливо-неловкое покашливание. Валера вздрагивает всем телом, резко разворачивается, пряча Юлю за своей спиной. Смотрит сначала враждебно, потом, когда узнает подошедшего, растерянно. Застать врасплох — кто, как не Зима, это умеет. И подкрадываться ещё, как в лучших боевиках. Котовскую от чужого голоса будто окатывает ледяной водой. Это как воплощение худшего кошмара. Мозг сразу рисует там не одного, а сразу нескольких человек, отшив Валеры и всё то неприятное, что могут сделать за компанию и с ней. Она тут же жалеет о том, что пришла, но ещё больше нервничает из-за того, что знает, насколько сильно сейчас жалеет Туркин. Он прячет её за спиной, а она слушается, не предпринимая никакой попытки выйти. Это Зима. Он, кажется, самое безопасное из зол, что с ними могло случится, потому что Юле кажется, что он не станет разбираться прямо на месте, затеивать драку, или как это у них там происходит. Он немного более понимающий, чем остальные, даже иногда сильно опережающий в этом Валеру, но ей всё равно страшно. — Вот ты чё не хотел, чтоб я приходил! Дома сиди, говорит, выздоравливай. А я думаю, как я брата своего кину одного здесь? А он и не один. — хрипловато и приглушенно, но весело произносит Вахит и пытается за спину Туркина заглянуть, — Катя, привет. Чё прячешься-то? Или Адидас запретил сюда девчонок вод… — Это не Катя. — наконец, хоть что-то выдавливает из себя Турбо. Пытается найти варианты. Руку прячет за спиной, удерживая ею Юлю. — А-а-а… — теперь и Зима теряется, — Ну ты бы хоть предупредил. Тупо как-то вышло. Ей кажется, всё уже очевидно. Как и то, что Валера по сей день ходит с Катей, раз Вахит первым делом говорит о ней, а значит, та их ссора ни к чему не привела. И на душе становится совсем паршиво. Как дура не довела дело до конца, не спросила, что это всё значит, а теперь вот. Это, выходит, Валера уже не ей с Катей, а Кате с ней изменяет. Утыкается лбом в лопатку Валеры, жмурится, пытаясь унять сердцебиение. Зима и так её узнает, но если выглянет сама — Валера не простит. И плакать снова хочется, но нельзя. Стыдно. Турбо терпеливо ждёт, что вот сейчас Юля сообразит, как там у его квартиры перед Катей, открывшей дверь. Тогда же как по маслу прошло. Катя ничего не заподозрила даже. Но Юля всё молчит. Если бы не касался её пальто рукой, то решил бы, что её ветром нахрен отсюда сдуло. И это был бы наилучший вариант. Зима надрывно кашляет в кулак и делает шаг к машине, проверяя не закрыта ли: — Так и чё? Так и будем стоять? — Так может ты свалишь? — наезжает Турбо, теряя терпение. — А чё это я сваливать должен? — Вахит бросает на друга обвинительный взгляд, — Я обратно по холоду пешком не попрусь. И я с кем-попало где-попало не обжимаюсь. Чувство страха Туркина, все муки совести перед улицей и досаду перекрывает нечто более сильное. И это даже сильнее, чем злость на саму Юлю из-за всей этой ситуации. Зима не успевает сесть в машину, потому что получает болезненный тычок в плечо: — Она не кто попало, понял?! — По ночам в машинах только потаскухи… Вероятно, Зима так говорит, потому что тоже злится, что он сюда шёл с благими намерениями, а его лучший друг встретил, как какого-то звездюка. А, может, приверженец честности и преданности в любых отношениях. Договорить он всё равно не успевает, потому что приходится увернуться от удара по лицу. Кулак Турбо встречается с дверью Жигули и выбивает стекло. Осколки впиваются в ладонь, но Вахит не делает на это скидку и бьёт в ответку. Котовская всё до последнего слова принимает на свой счёт. И про «кто попало», и про «потаскуху» тоже. Это именно то состояние, когда морально становится настолько плохо, что ещё немного и потеряешь сознание. У Юли от ужаса, от ненависти к себе и миру, полного такой концентрированной несправедливости к ней, начинает шуметь в ушах. Она же держится, и чтобы и молчать, и чтобы не плакать, поэтому организм как будто выбирает вариант вообще отключиться. Вот Юля и молчит, борется в попытке не упасть в обморок, держась сзади за плечо Валеры. А потом вдруг будто трезвеет, когда Туркин неожиданно поднимает голос (не на неё, что было бы ожидаемо) и начинает махать руками. — Не надо, — тихо, сдавленно, никто не услышит. Она знает, что это всё не про неё. Что Валера сейчас, вероятно, защищает не её честь, а свою, мол, не ходит он с потаскухами, он вообще рыцарь в белом пальто. И она его за это не осуждает, правда. Юля находится ровно на той стадии слепой жертвенности и слабости, после всего, что пережила, когда она согласна всё простить, всё понять и уйти на всегда, только бы их вскрывшиеся отношения сейчас на Валере никак не аукнулись. Их потасовка прерывается только, когда Зималетдинов, оказавшись спиной на присыпанном снегом асфальте, замечает освещённое фонарём встревоженное лицо Юли над ними. — Юля? — удивляется он, засмотревшись на неё, отчего пропускает удар в челюсть. Вахит больше не нападает. Вцепляется в куртку и старается столкнуть сорвавшегося с цепи Турбо с себя ногами. — Ты больной что ли! Мог нормально объяснить! — ругается Зима, — Я бы понял! Юля вскрикивает, когда видит кровь, сама себе рот закрывает руками, а потом дёргается навстречу, за плечо оттаскивая Туркина с Зимы. — Валера, перестань, я очень тебя прошу! Пожалуйста! Турбо последний раз бросается на Зиму, замахнувшись, но всё же от хватки Котовской и её голоса утихомиривается. Тяжело дышит, ртом выпуская оставшийся пар. Брошенные слова Зимы с нелестными характеристиками ещё эхом воспроизводятся в голове. Мутят, казалось бы, спокойную воду, поднимают со дна всё то, что Валера пытался похоронить: чувство несправедливости, боль, отнятые мечты на счастливую и светлую жизнь с Юлей и ещё кое-что едва пробивающее, но очень важное. Затаившуюся обиду на улицу. Она не уберегла, не спасла, а теперь ставит условия, которые Турбо не может выполнить. Не хочет начинать с кем-то другим с чистого листа. — Если б знал, дома бы сейчас спокойно спал. — в мысли Туркина прорывается и голос Вахита. Он перекатывается на бок и сплёвывает кровь. Турбо тоже чувствует её горячую липкую под носом. Он небрежно трёт рукавом, а затем делает шаг и протягивает Зиме левую руку. В знак перемирия, а заодно для проверки. Тот хоть и бросает колючий взгляд — помощь принимает и встаёт. Юля в это вообще не встревает. Главное, что больше не дерутся, а у неё самой сердце аж выпрыгивает. Наблюдает за одним, за вторым, расслабляется немного только когда понимает, что напряжение между ними подутихло. — Просто глаза на это закроешь? Как ничё не видел? — спрашивает Валера с неуместной претензией. — Я тебя чё не знаю? Если общаетесь, значит есть причины. Ты бы сам себя отшил, если б чё-то не по понятиям сделал. — отвечает Зима, бросая взгляд на Турбо, затем на машину, а затем на Юлю, — Я не про тебя говорил. Я же не знал. — Угу, — говорит она Вахиту, кивает и правда зла на него не держит, но слова уже в цель попали. Она сразу думает, что из всего, что ей могли наговорить, это ещё самое ласковое, и от этого становится ещё гаже. — Может, извиниться хочешь? — язвит Валера. — Да пошёл ты. — реагирует Зималетдинов и садится в машину. Юля, конечно, ничего не говорит и никаких извинений не требует, не от Зимы точно. Он ей тогда очень помог и забывать она этого не собиралась. Вахит тоже помнит и должен понимать. Он закрывает дверь, устраиваясь на переднем сидении и бросает через окно: — Перед Вовой сам объясняться будешь, кто и зачем стекло разбил. Если «сам», значит точно не сдаст. Валера смотрит на свою правую снова пострадавшую руку, которая начинает болезненно ныть. Поворачивается к Юле, стараясь быть с ней мягче. — Сильно напугалась? Туркин успокаивающе левой ладонью и пальцами с боку касается её шеи. — Сильно, — причем настолько, что до сих пор из оцепенения не вышла. К Валере навстречу тянется, достаёт платок и осторожно вытирает дорожки крови у него под носом. Отходит, загребает снег руками, лепит сперва один снежок и передает Вахиту в разбитое окно, а второй сама к переносице Туркина прижимает. — Помнишь, мы на СТО тут от ливня в ноябре прятались? — говорит ему, заглядывая в глаза. — Там был такой… Алексей? Ты сказал ещё, что он явно запойный. Сходи к нему рано утром с бутылкой, пусть заменит стекло. Я его дочку подтягиваю, скажи, что её учительница — родственница твоя, денег в этом месяце не возьмёт. Валере ещё никогда в жизни так сильно не хотелось поцеловать Юлю. И не куда-то там в щёку или даже в шею. За то, что выдержала, выстояла и сейчас даже выход из неудобной ситуации находит. Пока она говорит, взгляд Туркина то и дело на её губы съезжает. Даже снег, приложенный к лицу, не помогает этот внутренний жар унять. — Схожу. — соглашается Турбо. С носа теперь стекает вода и прямо на губы. Валера их облизывает и обращает внимание на руку. Юля тоже про неё вспоминает, смотрит, а там аж кровь без остановки капает. — Это обработать надо… Болит? — Не, фигня. — врёт он, — Чешется только. — усмехается, — В машине чё-то должно быть. Сам забинтую. Валера сам уже в левую ладонь зачерпывает снег и им пытается смыть кровь. Кожу после драки приятно холодит. Пока льдинки не задевают оставшиеся то тут, то там совсем маленькие осколки. Турбо почти не морщится, когда их из ран выковыривает. Зато отрезвляет. — Ольга Степановна может зашить, — предлагает Юля, наблюдая за тем, как Валера сам со своей же рукой воюет. — Дай я. Останавливает, потому что он не аккуратный какой-то и ей самой от этого физически больно. Вытаскивает его под фонарь и осторожно, ногтями, поддевает стекло, доставая его из кожи. Всё это месиво выглядит плохо, правда плохо. Ему не привыкать, это понятно, но последствия могут тать самые разные, вплоть до заражения. Если б не Юля, Валера бы всё так и оставил. Потому что и без этого хватает проблем. В прошлый раз сильнее болело, зато сейчас кровоточит ярче, почти без остановки. Разбивать голыми руками стекло ему ещё не доводилось. Она отпускает руку, смотрит на Валеру, а потом выглядывает из-за него на Зиму, который надулся, как пузырь, и сидит в машине молча. — Вахит? А ты тут будешь? Можно меня Валера быстро проведёт, чтобы я ему руку обработала? Там вон, — показывает на сумку, — бутерброды с котлетами. Угощайся, пожалуйста. — Идите. — отправляет их Зима, так и не выглянув из машины. Но это его обычное дружелюбие. Ночью по чужой улице ходить ещё меньше приятного. А если остановят? Спрашивать начнут? Туркин тяжело вздыхает. — Давай, только быстро. — говорит он, подгоняя саму Юлю. Разворачивается и идёт в ту сторону, с которой она пришла к машинам.