༄ ༄ ༄ ༄ ༄ ༄ ༄
Лань Чжань вошёл вслед за братом в покои, где собралось много людей. Все обсуждали сложившееся положение. Чуть позднее должны были явиться старейшины клана и решить, какой будет мера пресечения проступков Второго Нефрита клана Лань. Сам он невидящим взглядом скользил по рядам заклинателей, ощущая себя скорее не живым человеком, а призраком, жаждущим покоя. Участившиеся нападения клана Вэнь и крушение попытки примирения с ним наконец заставили оставшихся в живых признать, что наступило время сплотиться. Забрезжила надежда на союз между кланами. Казалось, лишь дело времени, когда Вэнь Жохань совершит следующий ход в ответ на смерть сына. Его желание обладать мечом из пещеры горы Муси грозило стать только сильнее на фоне жажды мести. Вероятно, наступление по всем фронтам уже бы последовало, но прокатился слух, что главу Вэнь, помимо утраты младшего отпрыска, постигли и другие несчастья. Вэнь Сюй — его старший сын — был найден убитым ударом кинжала в грудь в своих покоях. Чуть позднее стало известно, что и сам Вэнь Жохань подвергся воздействию смертельного яда, но смог выжить, прибегнув к могущественной магии. Эти неожиданные события выиграли кланам немного времени. Но никто не сомневался, что, восстановившись и обозлившись ещё больше, Вэнь Жохань стянет в кулак всю свою мощь и бросит её на подавление сопротивления. Глава Ордена Юньмэн Цзян — Цзян Фэнмянь — не скрывался от позора, как предположил Вэнь Чао, стараясь сгустить краски на Совете Кланов, а по стечению обстоятельств всего-навсего опоздал. После трагедии в пещере Муси и возвращения в Пристань Лотоса лишь одного сына — раненого Цзян Чэна — Цзян Фэнмянь немедленно собрал отряд и сорвался на поиски Вэй Усяня, но те не дали результата. Цзян Фэнмянь не реагировал на разговоры о близких отношениях приёмного сына и Лань Ванцзи, держался с неизменным достоинством и не прятал лицо. Его печальный взор время от времени задумчиво останавливался на Втором Нефрите клана Лань. Лань Чжань был изумлён, не встретив в его глазах ни презрения, ни осуждения. Цзян Фэнмянь смотрел на него скорее с безысходностью и печалью скорбящего отца, чей любимый ребёнок жестоко и незаслуженно отнят. Прорва горя, прописавшаяся на измождённом лице Цзян Чэна, говорила куда больше. Он до неузнаваемости изменился. Раны, нанесённые ему Вэнь Чао у горы Муси, почти затянулись, но он выглядел нездоровым и выдохшимся — полностью раздавленным морально и физически. В настоящем моменте с ним у Лань Чжаня было много общего. Они как две потерянные куклы сновали среди людей, с переменным успехом имитируя их поведение, но не находя в среди них своего места. Потухший взгляд Цзян Чэна откровенно пугал, выражая лишь необратимую фатальность случившегося. Подобие живости проступило в его глазах, лишь когда он узнал, как Лань Чжань расправился с Вэнь Чао. — Слишком лёгкая смерть досталась ублюдку, — сокрушался он. В сосредоточенном взгляде мелькнул зловещий и жестокий блеск. — Весь этот «суд» над тобой — нелепый балаган, устроенный исключительно потому, что ты сумел всех напугать. Так повелось. Пока ты отчётливо даёшь понять, что остаёшься на стороне Четырёх Великих Орденов, ты — герой, отважный и благородный, необыкновенный храбрец, единственный и неповторимый гений. Но стоит тебе начать принимать решения самостоятельно и пойти против убеждений большинства, и вот ты уже опасный саботажник и баламут, что не считается ни с кем — мятежник, приверженец Тёмного Пути. В который раз «мудрейшие» нашли, на кого повесить собак. Была б моя воля, я бы тебя наградил. Слышал, ты пронёсся по Цишаню как смерч, разнёс в щепки «тренировочный лагерь» Вэнь Чао и ещё две цитадели. Так и было? Лань Чжань молча кивнул. — Поговаривают, у тебя появился магический клинок чудовищной силы, тоже правда? Снова короткий кивок. — Орден Цишань Вэнь — проклятые выродки! Они должны сдохнуть, все до одного. Жаль, ты не добрался до Безночного города и не учинил расправу там! — С позволения богов, ещё доберусь, — тяжело извлекая из себя слова, заверил Лань Чжань. — Отправлюсь сначала на Могильные Холмы, разыщу тело Вэй Ина, чтобы похоронить, а затем последую в Цишань. — На Могильных Холмах только время зря потеряешь. В словах Цзян Чэна сквозила горечь. — Мы с отцом обшарили там едва ли не каждый чи. Даже клочка одежды не нашли, — он обежал глазами людей в комнате. — А в Безночный город я пойду с тобой. — Ты не можешь, — отрезал Лань Чжань, всё больше поражаясь его лихому настрою. — Это ещё почему? — взвился Цзян Чэн. — Я не стану дожидаться, пока кланы созреют для решительных действий и распланируют наступление. Нам будет проще вдвоём по-тихому пробраться в тыл врага и ударить. Ты ведь именно так собирался сделать? — А что на это скажет твой отец? — спросил Лань Чжань, надеясь вразумить его. Рот Цзян Чэна скривило не то попыткой усмехнуться, не то импульсом подавить другие эмоции. — Скажет, что тоже присоединится. Лань Чжань удивлённо моргнул. — Впервые у нас с отцом абсолютная солидарность, — едко выдохнул Цзян Чэн. — И кстати, он знает. О тебе и Усяне. Я не хотел, чтобы новость настигла его в виде грязных сплетен, и рассказал всё сам — всё, что видел и слышал от вас двоих. Болезненно красные глаза Лань Чжаня медленно расширились. Он уставился на Цзян Чэна с противоречивым выражением на лице, а затем непроизвольно скосил взор с него на Цзян Фэнмяня, беседующего в стороне с несколькими старейшинами клана Лань. Заявление Цзян Чэна настигло так внезапно, что Лань Чжань с огромным трудом переварил его смысл. Кое-как подавив ошеломление, он пробормотал: — И какой была реакция? — Неожиданной. Он сказал, что выбор Усяня это его личное дело и на отношения с ним не влияет, — Цзян Чэн тяжело сглотнул. — Но Вэй Усянь мёртв, и это моя вина. — Не твоя. Виноват я. — Вэнь Чжулю собирался разрушить моё Золотое Ядро, — с надломом рассуждал Цзян Чэн. — После удара Сжигающего Ядра Усянь чуть не расстался с жизнью, поэтому Вэнь Чао удалось его полумёртвого увести с собой, а потом добить. Не закрой Усянь меня собой, не лишись он своей силы, остался бы жив. — Он поступил так, потому что не мог иначе. Цени это, береги свою жизнь, иначе его жертва окажется напрасной. — А ты? — Цзян Чэн вскинул на Лань Чжаня глаза, явно припухшие от затяжных рыданий. — Ты ценишь его жертву? — Что ты имеешь в виду? — Почему ты здесь? Почему позволяешь себя укорять, вершить над собой суд? Ведь и так ясно, на тебе оторвутся по полной и пригвоздят к позорному столбу. Если верить слухам, у тебя теперь есть сила, которой никто здесь ничего не сможет противопоставить. Ты волен просто послать всех и убраться отсюда. — Это ради брата. Сичэнь позволил бы мне сбежать. Он даже хотел бы этого, но если я так поступлю, в глазах людей своего клана и других он предстанет слабым. Цзян Чэн согласно качнул головой в знак того, что понял. Какое-то время они стояли рядом и молчали. — В тот день перед погружением в грот я сказал вам с Усянем, что вы рехнулись, — вдруг снова заговорил Цзян Чэн, то и дело нервно запинаясь. — Не буду врать, что понимаю, как вы пришли к тому, к чему пришли. Не знаю, что он нашёл в тебе, точнее — знаю, но это… Э-м… В общем… Скажу лишь, что был не прав. Я хотел бы, чтобы Усянь жил и чтобы ему было хорошо, даже если это «хорошо» рядом с тобой. Сердце Лань Чжаня опалило ещё одной порцией боли. Вэй Ин был бы счастлив, узнай он, что брат любит и принимает его таким, какой он есть. Только его больше нет на этом свете. Он ушёл с тяжёлым сердцем, будучи уверенным, что семья возненавидит его за сделанный выбор. И всё же Цзян Чэн, облегчая душу, говорил искренне, пусть и запоздало. Требовалась недюжинная смелость, чтобы признавать ошибки в лицо тем, с кем они связаны. Впервые за время, что Лань Чжань знал Цзян Чэна, он испытал к нему расположение. Пока они говорили, в помещение вплыла знакомая фигура. Взоры Лань Чжаня и Цзян Чэна сосредоточились на вошедшем. Это был Цзинь Цзысюань. Парень прибыл в Гусу в числе свиты отца. Через всю скулу юноши — от подбородка до уха — пролегал пока ещё очень яркий, кривой шрам. Он не умалял ни его стати, ни обаяния и бросался в глаза скорее как штрих, подкрепляющий его мужественность. До всего случившегося Цзинь Цзысюань занимал третье место среди красивейших молодых людей своего поколения и представлялся многим, в том числе и Лань Чжаню, несколько самовлюблённым и заносчивым, однако отважные и решительные действия юноши в пещере полностью изменили это представление. Едва завидев Лань Ванцзи и Цзян Чэна, Цзинь Цзысюань уверенно направился к ним и, остановившись напротив, уважительно поклонился. — Слышал о Вэй Усяне, искренне сожалею, — произнёс он, глядя на Нефрита, потом посмотрел на Цзян Чэна, но тот, и без того взволнованный беседой с Лань Чжанем, не выдержал его сочувственного взгляда и, резко отвернувшись, пошёл прочь. Возможно, вспомнились былые обиды, ведь Цзинь Цзысюань, будучи помолвленным с Цзян Яньли — старшей сестрой Цзян Чэна, — как-то позволил себе неосторожные высказывания в её адрес, чем спровоцировал Вэй Усяня полезть в драку. Инцидент стал последней каплей для Лань Цижэня, сразу же исключившего адепта из Юньмэна из состава учащихся в Облачных Глубинах. Как показали последующие события, неприязнь молодых людей друг к другу отходила на второй план, когда дело касалось взаимодействия для общего блага. Цзинь Цзысюань был вспыльчив, но также умён и незлопамятен, а Вэй Ин никогда бы не отмахнулся от руки, тянущейся к нему в примирительном жесте. — Я найду его и верну, — устремился за Цзян Чэном Цзинь Цзысюань. Лань Чжань кивнул. Внутри всё натянулось, как тетива перед выстрелом. Слова Цзян Чэна и выражение соболезнования Цзинь Цзысюанем всколыхнули память. В груди росла прорва тоски. Одолевало желание пойти к себе, снять лобную ленту, сделать из неё петлю и засунуть в получившуюся удавку голову. Лань Чжань не хотел находиться среди людей, не хотел их слышать, видеть, он ничего не хотел, кроме как быть с Вэй Ином, даже если для этого надо было умереть. Перед глазами зарябило. Благо Лань Сичэнь находился поблизости и, заметив, что брат снова близок к срыву, подался к нему и проводил в помещение, где все допущенные до суда над ним уже расселись по местам. Створки дверей позади них со скрипом закрылись. В зале не было окон. Ощущение наступившего сумрака развеял огонь, оживший в больших металлических чашах, располагавшихся по окружности в центре. Заключённый в прозрачную дымку, напоминающую колебание воздуха над костром, Лань Чжань возвышался посреди комнаты, где, несмотря на позднее время, яблоку негде было упасть. Вынесение приговора Второму Нефриту Ордена Гусу Лань шло исключительно между старейшинами его клана и самыми влиятельными представителями рода. Лань Цижэнь присутствовать отказался. После ожесточённой полемики вопрос поставили на голосование. Гудящий улей голосов в какой-то момент стал походить на шум близкого водопада. Лань Чжань почти перестал его замечать, когда до слуха докатилось восклицание. — Порка дисциплинарным кнутом! Самое жёсткое наказание, если не брать в расчёт смерть. — Единовременное нанесение тридцати трёх ударов в перекрёстном порядке! Лань Сичэнь едва заметно дрогнул, нервно схватился за край пояса и с силой стиснул. Лань Чжань в свою очередь по-прежнему оставался подобным каменному изваянию, словно его душа и тело онемели настолько, что уже ни на что не откликались. На самом же деле он чувствовал больше, чем когда-либо, и очень тяготился этим. Умереть, вскрыв себе горло, было бы проще, но это не дало бы людям такого удовлетворения, как принятие им назначенной кары. Не то чтобы он совсем не ожидал подобного поворота, но надеялся, что заседающие потребуют для него смерти. Как назло, уполномоченные решать его судьбу через слово упоминали правила, запрещающие убийства в Облачных Глубинах, и то, что речь всё же идёт не о простом члене клана, а о родном брате его главы. Цзэу-цзюнь наконец встал со своего места и требовательно произнёс: — Следует отложить приведение наказания в исполнение. Лань Пэй — старейшина, говоривший от лица всех остальных, — невысокий, худой мужчина примерно одного с Лань Цижэнем возраста, с излишней подобострастностью спросил: — Почему глава так считает? — Впереди противостояние с Орденом Цишань Вэнь. Силы Лань Ванцзи необходимы для борьбы. — О каких силах речь? О тёмных или о светлых?! — загалдели голоса в зале один возмущённее другого. — Откладывать наказание до лучших времён? Где это видано? — Так не положено! Ради чего тогда вообще было затевать это разбирательство? — Испокон веков приверженцев тьмы изгоняли из приличного общества, преследовали и карали. Мы и без того проявляем снисхождение. — Пускать подобное на самотёк непозволительно! Какой пример это подаст остальным? Нужно пресечь зло на корню! Поднялся ропот. — Если не принять меры, многие захотят достигнуть желаемого посредством Тёмного Пути! — Нужно привести наказание в исполнение, иначе виновник не раскается! — Отступникам во все времена назначалась самая строгая кара! И не без причины! Если ересь охватит ряды последователей Светлого Пути, само устройство нашего мира пошатнётся и в итоге рухнет. — Тише! Сохраняйте спокойствие! — вскинул руку Лань Сичэнь. — Я не прошу вас отменить кару, всего-навсего отложить. Разгорается война. Альянс кланов со дня на день двинется к Безночному городу. Чтобы выстоять против главы Вэнь, нам понадобятся колоссальные силы. Никто из вас, полагаю, не станет оспаривать, что мой брат во многом превзошёл своих учителей. Он один из лучших воинов поколения. — Боевые заслуги не причина закрывать глаза на его непростительные поступки. — Лань Ванцзи молод, — переплетя пальцы, Лань Сичэнь коснулся взглядом гордого профиля брата. — Раньше он никогда не нарушал законы ордена, вёл предельно скромную и благочестивую жизнь. Не будем забывать, изменить правилам клана его толкнули преступные действия Вэнь Чао. — Если бы каждый, кого коснулись несчастья по вине клана Вэнь, сходил со Светлого Пути, кто бы вообще на нём остался? — развёл руками Лань Пэй. — Верно-верно! — поддержали его старейшины. — Месть не оправдание! — Я не ищу Лань Ванцзи оправдания, — возразил Лань Сичэнь. — Примите во внимание, что он не уклоняется от ответственности и сам потребовал для себя суда. То, что вы собрались здесь и обсуждаете его судьбу, в первую очередь говорит о его заинтересованности в соблюдении наших законов. Я требую, чтобы вы учли, он использовал тёмные силы, стараясь творить добрые дела. Своей единоличной борьбой он лишил клан Вэнь трёх цитаделей на землях Цишаня и освободил несколько сотен пленных. — Это зачлось ему при обсуждении вопроса о наказании, но нельзя отметать, что он обратился к силам тьмы прямо здесь, в Облачных Глубинах, что совершенно недопустимо. Все, кто присутствовал у павильона в день нападения на Совет Кланов, наблюдали его грехопадение, ломку и корчи под действием опьянения тёмной ци. Он едва не утратил контроль. Страшно представить, какие ужасные последствия могло это возыметь для окружающих. — Дело было вовсе не в опьянении тёмной ци. Лань Ванцзи понёс страшную утрату и терзался горем. Теперь уже ни для кого не секрет, что он питал особые чувства к недавно погибшему сыну главы Цзян, жестоко замученному Вэнь Чао. Подлец бросил это Лань Ванцзи в лицо в момент, когда напал на него, отсюда и гнев, наблюдаемый вами впоследствии. Старейшины в замешательстве переглядывались. — Не хочет же многоуважаемый глава ордена сказать, что одобряет подобные наклонности? — размеренным шагом проследовал в центр зала Лань Пэй. Лань Чжань всё больше ощущал себя не в своей тарелке, что проявлялось растущим смятением в его глазах. — Я не берусь указывать людям, кого им любить, и укорять никого за осознанный выбор не стану, — скрестив взор с Лань Пэем, непреклонно отсёк Цзэу-цзюнь. — Поощрять подобное значит — идти против традиций, — вставил кто-то. Лицо Сичэня оставалось непроницаемым и пугающе бледным. — Понимаю вашу озабоченность сохранностью традиций, но давайте не будем забывать, что, если в действительности опираться на традиции, выяснится, что они много чего исключают и запрещают. Тем не менее далеко не все присутствующие могут похвастаться их неукоснительным соблюдением или совершенной святостью. Воцарилась неуютная тишина. Лань Чжань чувствовал себя скованным по рукам и ногам зверем, заключённым в тиски несвободы и выставленным на всеобщее обозрение перед тем, как будет озвучен способ умерщвления. Лань Сичэнь выждал полминуты, всем видом показывая, что, если кто-то осмелится возразить, что в зале собрались отнюдь не святые, он назовёт имена и проступки, уличив славных мужей в лицемерии публично, а потому все предпочли не развивать дискуссию в этом направлении — себе дороже выйдет. — Что ж, в конце концов, предпочтения Лань Ванцзи не связаны с вопросом обсуждения, не будем заострять на них внимание, — решил разрядить обстановку один из заседающих. — Одобряете вы особенности моего брата или нет, не имеет значения, — скосил глаза в его направлении Лань Сичэнь. — Это никак не влияет на его статус и положение в клане. Отличие Лань Ванцзи не делает его ни плохим, ни хорошим, ни правильным, ни неправильным, пока это добровольный выбор его и того, кто с ним рядом. Лань Чжань был благодарен Сичэню за защиту, когда все вокруг жаждали пустить ослушнику кровь, если не за одно, так за другое, но это не отменяло того, что он хотел умереть. Меньше всего в этой жизни Лань Чжань намеревался создавать проблемы единственному человеку, который остался предан ему, несмотря на сгустившиеся над ним тучи несчастий. Сичэнь переступал через себя, согласившись судить его. Лань Чжань мог избавить их обоих от мук и просто покинуть клан, но понимал: сейчас не лучшее время для дополнительного предоставления всему честному народу доказательств поруки с Тёмным Путём. Лань Сичэню предстояло вести орден в Безночный город. Его авторитет не должен был пострадать из-за согрешившего родственника. — Я согласен с решением старейшин и хочу принять наказание немедленно! — объявил Лань Чжань как можно громче. Побелевший лицом и подавленный, игнорируя необходимость соответствовать чьему бы то ни было мнению о подобающем поведении, он подошёл к помосту, где восседал глава клана Лань и его ближайшие сподвижники. Силы Лань Чжаня были подобны мощи урагана, но так как ими управляло сознание, в текущие минуты отягощённое мраком больше чем когда-либо, ему оставалось лишь надеяться на то, что он сдержит себя до мгновения, когда сможет наконец обрушить их на армию Вэнь Жоханя. В уголках глаз Лань Сичэня блеснули капельки света. Его лик так и кричал: глупец, я пытаюсь отсрочить момент, впоследствии смягчить, а может, и замять инцидент под видом твоей доблести в бою; что, во имя богов, ты делаешь?! Я хочу поскорее со всем покончить! — также безмолвно отвечал ему взглядом Лань Чжань. — Никому, кроме тебя, здесь неважно, что каждый раз, когда я пользовался Инь Хуфу, порывы мои не были связаны со злыми намерениями — что хотел наказать виновных, а невинных — освободить, защитить, спасти. Они жаждут лицезреть возмездие за моё обращение к Тёмному Пути — так тому и быть. — Я готов принять решение старейшин и понести наказание немедленно, — повторил Лань Чжань в замершее пространство. — Ты сознаёшь, что тебе придётся заблокировать своё Золотое Ядро и переносить боль как простому смертному? — спросил Лань Сичэнь, заставив жестом замолчать Лань Пэя, уже открывшего рот для активного одобрения. — Сознаю! Как и то, что кнут создан из скреплённых уникальным образом эластичных чешуек, крепких как железо и оставляющих на теле раны, каждая из которых заставит желать смерти с утроенным рвением. Лань Пэй вальяжно выплыл вперёд. — Хочешь ли ты озвучить перед судом какие-то факты в своё оправдание, чтобы смягчить приговор? — Нет, — тяжело пробормотал Лань Чжань. Зрачки Лань Пэя сузились до маленьких точек. — Тогда, может быть, ответишь на вопросы? Посмотрим правде в глаза: не имеет значения, что я вам скажу. Вы всё для себя уже решили. Сейчас вас интересует лишь моё унижение. Тем не менее Лань Чжань заставил себя поднять глаза на мужчину. — Что вас интересует? — Почему ты отрёкся от Светлого Пути? — с укором начал Лань Пэй. — Не отрекался. — Тогда почему ты прямо сейчас излучаешь тёмную ци? — Я получил ряд ранений… — превозмогая нежелание говорить, признал Лань Чжань. — Источник светлых сил находится в моём теле, а тело ранено и вымотано. Приходится черпать энергию из другого источника, чтобы стоять перед вами. Он обвёл мужчин пристальным взглядом — многих он знал с детства. — Не знаю, являются ли мои действия верными или ошибочными, но, какими бы они ни были, я готов нести ответственность за последствия. — Кто обучил тебя тёмному искусству? — беспощадно уточнил старейшина. — Я не обучался. — Позволь усомниться. Ты используешь чёрную магию как опытный практик, подобная уверенность приходит лишь с опытом. — Брось, Лань Пэй, — обратился к мужчине кто-то из его окружения. — Ему нет семнадцати, о каком опыте ты говоришь? Просто Второй господин Лань всегда схватывал на лету, потому-то и подавал большие надежды на Светлом Пути. Все науки давались ему намного легче, чем его сверстникам. Так и здесь, оказавшись вдали от своих наставников, он нашёл того, кто внушил ему новые истины, и быстро освоил их. — Неправда! — громко возразил Лань Чжань. — Я не изучал тёмное искусство и не пускал в ход запрещённые заклинания. — Так как же ты очутился на Тёмном Пути? — с едва заметной издёвкой произнёс Лань Пэй. — В пещере, где меня и других учеников бросил Вэнь Чао, пришлось драться с необычным монстром. Он был слишком громадным и сильным. Битва происходила в воде. Я начал тонуть… И тогда меня нашёл меч. — Не ты нашёл, а он тебя? — сардоническим тоном изрёк Лань Пэй. — Да, именно так, он воззвал ко мне. — Воззвал к тебе? То есть, ты его почувствовал? — продолжал допрос Лань Пэй. — Нет, он воззвал ко мне посредством голоса. Точнее — голосов… — Как неодушевлённый предмет мог воззвать к человеку? На смену страху разочаровать всех кругом пришли усталость и безразличие. Лань Чжань заговорил свободнее, хотя понимал, насколько неуместными покажутся его слова слушателям. — Инь Хуфу не простой предмет. Его сущность способна на общение. Не как у людей, конечно. Каждый раз прислушиваясь к нему, я слышу голоса у себя в голове… Множество голосов. — Слышать голоса, которые другие не слышат, дурной признак, юноша, — назидательно подчеркнул старейшина. — Знаю, но тут было иначе. — Хорошо. Ты услышал меч, и что было дальше? — напирал Лань Пэй. — Я ответил, и он помог мне убить Зверя. — Неужели, прибегнув к использованию этого оружия, ты не понял, что данный предмет абсолютно злой? — Инь Хуфу не злой и не добрый. Он пропитан тёмной ци, потому что с момента своего создания использовался людьми для ведения войны, насаждения превосходства и захвата власти, какой ещё может быть его сила? — Ты пытаешься убедить нас, что это орудие смерти таковым является только потому, что его потенциал омрачали потребности заклинателей, владевших им? — Да. — Каждая такая вещь, существующая в подлунном мире, привязана к источнику — либо светлому, либо тёмному. Третьего не дано. Инь Хуфу проводник тёмной ци, следовательно — природа его однозначно недобрая. Не почувствовать этого и тем более не понять было бы затруднительно даже простому смертному, не говоря уже о заклинателе с твоими талантами и умениями. Допускаю, что первый раз ты прибег к взаимодействию с коварным клинком в безвыходном положении. То был вопрос выживания. Но почему ты не избавился от него сразу же, как выбрался из западни? — Меч выбрал меня, — слетело с губ Лань Чжаня. — Я ощущаю связь с ним. — Или же ты таким образом оправдываешь нежелание расставаться с опасным инструментом тьмы, который, к слову, суду так и не предоставили для исследования и оценки угрозы. — Меч был изолирован лично мной в подходящем для этого месте, — вновь заговорил Сичэнь. — Но когда я наведался туда, обнаружил, что он пропал. Лань Пэй многозначительно вздохнул. — Думаю, мне не нужно обращать ваше внимание на то, что данная ситуация кажется довольно подозрительной, вы ведь и так это понимаете? — Хотите и меня подвергнуть суду, Лань Пэй? — мрачно отозвался Цзэу-цзюнь. — Я прекрасно сознаю, насколько неправдоподобным видится вам исчезновение меча на фоне прочих обстоятельств. Но если бы мне действительно нужно было скрыть правду, уж поверьте, я бы подобрал полностью удовлетворяющее вас объяснение и исключил двусмысленность. Молва о могущественном амулете в руках Лань Ванцзи разнеслась по Цишаню, а затем и по другим провинциям. Меч пытался заполучить Орден Цишань Вэнь и наверняка не он один. — Почему вы спрятали меч за пределами резиденции клана? Здесь его сохранность была бы выше. — Из-за Ванцзи. Решил, что близость этой вещи будет дурно на него влиять. — Почему схоронили, вместо того чтобы подвергнуть уничтожению? — Потому что… — Лань Сичэнь на миг умолк, задумчиво глядя в сторону брата. — Ванцзи говорит вам правду. Мы имеем дело не просто с древним оружием, Стигийская Тигриная Печать — амулет владыки войны, и она отметила его. Попытавшись разрушить меч, я выяснил, что неспособен навредить ему, при этом состояние брата резко ухудшилось, что несомненно подтверждает, что в пещере, где побывал Ванцзи, и вправду произошло нечто из ряда вон выходящее. — Всё любопытнее и любопытнее… И что же, по-вашему, там приключилось? — Поискав ответы в писаниях великих, я пришёл к выводу: Ванцзи, хоть и не ставил себе такой цели, осуществил ритуал, частью которого сам же и стал. Напомню вам, что в горе Муси, судя по рассказам очевидцев, обитало редчайшее в своём роде сверхъестественное существо — очень древнее и могучее. Таким в старину приносили жертвы и поклонялись как богам. И им же доверяли сохранность самых необычных и влиятельных предметов. Вполне закономерно предположить, что Зверь являлся хранителем Инь Хуфу на протяжении многих веков, может быть, даже тысячелетий. Лань Чжань вступил с существом в сражение не просто как воин, стремящийся заполучить трофей, он отвлёк тварь на себя, пока его товарищи спасались, проще говоря — принёс себя в «жертву». Это стало первым шагом «незапланированного ритуала». Вторым, допускаю, является сама кровь легендарного создания, сражённого им в честном бою. И третьим было принятие дара: в какой-то момент Лань Чжань «услышал» клинок и решил оставить его у себя. Так была создана связь. Это могло бы объяснить, почему попытки разрушить предмет негативно влияли на Лань Ванцзи, а также то, что, не имея познаний в области чёрной магии, он использовал её наравне и одновременно с Золотым Ядром, что, по сути, невозможно для заклинателя, присягнувшего Тёмному Пути. Противоположные энергии зачастую конфликтуют между собой, вынуждая выбрать одну, но Лань Ванцзи их объединяет. Многочисленные свидетели подтвердят: он управлял Бичэнем и Инь Хуфу параллельно, а Бичэнь — духовное оружие, питаемое исключительно светлыми силами. Лань Сичэнь повернулся к Лань Чжаню. — Докажи многоуважаемым старейшинам правоту моих слов. Лань Чжань раздумывал лишь мгновение, а затем выполнил требование: заставил Бичэнь зависнуть в воздухе рядом и нащупал в себе уже знакомый сгусток материи, что из маленького комочка начала раскручиваться как маховик в нечто необъятное. В его зрачках полыхнул огонь, радужки посветлели. Бичэнь просиял белым светом, тогда как за спиной Лань Чжаня, словно раскрывающиеся крылья огромной чёрной птицы, ширилась тьма. Она трепетала и множилась живыми тенями с тянущимися тонкими руками, готовая задушить своими бесплотными пальцами любого, на кого укажет перст хозяина. — И в самом деле необычное соотношение, — ошарашенно загалдели в зале, наконец проявив толику сомнения в категоричности выводов относительно юного заклинателя, на которого смотрели во все глаза. Увиденное многих заставило задуматься, но нашлись и те, кто упрямо стоял на своём. — Использовать чёрную магию — преступление, — на высоком лбу Лань Пэя образовались строгие складочки. — Неважно, в соединении со светлой или нет. — Но ведь, если доводы главы клана верны, его брат стал жертвой обстоятельств, — возразили ему. — Парень не знал, что всё так обернётся, использовал меч, а потом не смог с ним расстаться, став частью заключённого с высшими силами пакта. — Эти слова лишь теория, а её не проверить. — Но если так и было, назначенное наказание слишком сурово. — У могущества посредством тьмы слишком высокая цена, — парировал Лань Пэй. — Молодому господину не мешало подумать об этом, прежде чем обзаводиться «новым мечом». — Лань Пэй, всем известно, вы поборник истины и, что касается Тёмного Пути, непреклонны, но перед нами совсем юный парень, и он ранен. Если лишить его связи с Золотым Ядром и позволить кнуту коснуться его тридцать три раза, это почти наверняка убьёт его. Мужчина некоторое время молчал, обдумывая сказанное, а затем, глубоко вздохнув, ответил: — Ладно. Я предлагаю тринадцать ударов вместо тридцати трёх, но ни ударом меньше. Это моё окончательное слово. — Поддерживаем, — закивали головами старейшины. — Эта цифра разумна. Кровь молотом стучала в голове Лань Чжаня. Смягчение приговора было вовсе не тем, чего он желал. Словно ядовитая змея, медленно скручивающая свои цепкие кольца, сердце обнимал холод.༄ ༄ ༄ ༄ ༄ ༄ ༄
Над Облачными Глубинами стелилась ночь — бездонный океан тьмы, непознанный и загадочный. Лань Чжань следовал к указанному месту мимо новых, но кажущихся такими знакомыми построек. Желтовато-серое марево масляных ламп указывало путь в лабиринте множества узких брусчатых дорожек, разбросанных по всей резиденции ордена. Запах душистой маттиолы окутывал сладостью. Родной, с детства знакомый вид навевал обманчивое удовлетворение. Словно пребывая во сне, Лань Чжань взошёл на широкую площадку, усыпанную мелким белым гравием для того, чтобы кровь тех, кого здесь подвергали воздаянию за грехи, не стояла лужами, а быстро впитывалась. Впереди черта, из-за которой нет возврата в прежнем облике. Босые ноги уверенно ступали по рыхлой ледяной поверхности. Белоснежные одежды плыли по воздуху. Волосы крепко держал узел на затылке. Всего-то тринадцать ударов. Это и вполовину не сравнится с болью, доставшейся Вэй Ину, — напутствовал себя Лань Чжань, скользя бесстрастным взглядом по стене старейшин, пожелавших наблюдать за приведением приговора в действие. И снова среди присутствующих не было дяди. Как ни странно, Лань Чжаня это обрадовало. Сейчас он был не в состоянии противостоять его осуждению. Смертельно бледный и оцепеневший Сичэнь, стиснув зубы, возвышался в стороне от всех. Его глаза выражали такую бурю чувств, что Лань Чжань испугался, что, если хоть на мгновение задержит на нём взор, спровоцирует на какие-то вспыльчивые действия, а потому быстро склонил голову, опустился на колени в центре площадки и замер. Перед принятием наказания он несколько часов провёл в медитации, потом, также в присутствии свидетелей, заблокировал в теле энергетические каналы, лишив себя потенциала, делавшего его заклинателем. Чтобы взять под контроль чувства, пришлось на миг сжать зубы и прикрыть веки. Над резиденцией клана нависала полутьма ночи, но площадку освещало несколько факелов, и от собравшихся не укрылось колебание Нефрита, а он вовсе не стремился давать созерцателям его унижения повод полагать, что он растерял самообладание. Глубоко вдохнув, Лань Чжань ещё раз окинул взглядом унылый островок тусклого света, на котором возвышался один, развязал пояс и сбросил тонкое верхнее одеяние, обнажившись до пояса. Голого торса коснулся свежий ночной воздух. По коже побежали мурашки. Рядом послышался упругий шорох шагов, и что-то в этих звуках заставило Лань Чжаня резко поднять глаза. К нему приближался Лань Цижэнь. В руках мужчины виднелся собранный кольцами дисциплинарный кнут. — Дядя?.. — Будь храбрым, — беспристрастным голосом, с лицом палача и в одночасье жертвы произнёс наставник, нависнув над племянником мрачной тенью в нимбе из обступающих его огненных отсветов. Вышибая из лёгких воздух, Лань Чжаня накрыло понимание, что он не храбрый, ему страшно, как и любому человеку, только напуган он не тем, что предстоит вынести, а тем, что внутри него с уходом Вэй Ина образовалась пропасть, которую не перешагнуть, не обойти и не преодолеть. Перед ним словно выросли три ступени, за которыми крутой обрыв — предстоящее наказание, поиск тела Вэй Ина и убийство Вэнь Жоханя. Последнее Лань Чжань намеревался сделать опять же ради брата, зная, что, если оставить главу клана Вэнь жить, тот не уймётся, пока весь Орден Гусу Лань не поляжет от его рук. С появлением Лань Цижэня стало тяжелее справляться с собой. Охватило волнение и предчувствие, что он скоро снова заступит за край. — Готов? — раздался над Лань Чжанем голос, который он слышал в своей жизни даже чаще, чем отцовский. Не поднимая больше глаз на дядю, Лань Чжань торопливо кивнул, заранее чувствуя себя поверженным. Времени взвешивать правильность или неправильность решений не осталось, теперь он должен был покорно стерпеть то, что ему причиталось. Замерев, он прекратил даже дышать. Следующие мгновения показались невыносимо долгими, позволяя ощутить каждую грань безумного ужаса и безысходности положения. Боги! Первый же удар дал понять, как существенно Лань Чжань переоценивал свою хвалёную выдержку. Пронзающая вспышка боли лизнула спину по диагонали, безжалостным рывком сдирая слой беззащитной кожи. Лань Чжань натужно замычал, кровь жарко бросилась в лицо. Молчи! Как ни силился Лань Чжань застыть камнем и смирно выдержать побои, его затрясло. Разум взывал к воле, а тело жило своей жизнью — взорвалось страданием, задрожало каждой клеткой. Дыши! Второй удар, задевая правое плечо, прострелом лёг на спину поверх предыдущей раны, образуя крест и отнимая ещё немного плоти. Больно! Крик хлынул к глотке, но прокушенная губа остановила его, не дав соскользнуть в пространство. В глазах полыхнула вспышка, затмевающая сознание колючими искорками. Боль молнией пронизала тело. Лань Чжань, мотая головой, всхлипнул, согнулся сильнее и ожесточённее стиснул острый гравий в кулаках так, что его края распороли ладони. Не двигайся! — твердил про себя он, задыхаясь. Третий удар, казалось, достиг кости. Дикая, нестерпимая боль рубанула нервы. Свист кнута, вонзающегося в плоть, слился с влажным звуком от его приземления на свежую рану. Лань Чжань в голос ахнул. С истерзанной губы начала цепочкой капать кровь. Терпи! Лёгкие, чудилось, порвёт напряжением. Импульсы страдания пробегали по телу залпами дрожи. Звуки и формы начинали двоиться, троиться, разрушаться. В голове взвыл кровавый туман. Оставайся в сознании, или удар не зачтётся… Четвёртый удар заставил открыть рот в безмолвном крике. Лань Чжань почувствовал, как на лопатках с хлюпающим звуком лопается и расходится кожа. Оглушительная боль вгрызалась в плоть хищным оскалом. Узкие ноздри точёного носа резко раздулись, шипяще втягивая пламенеющий воздух. Ты выдержишь! — прокричал Лань Чжань внутри, но запротестовал здравый смысл. Приняв пятый удар, скрученный очередным губительным спазмом Лань Чжань склонился ещё ниже и неимоверным усилием заставил себя оставаться на месте, хотя это было ужасно трудно. Тяжёлые рубиновые капли падали на траву рядом с его лицом, покрытым испариной. Пять! В мозгу завис вопрос, когда же он, наконец, умрёт? Смерть, чудилось, дышит в затылок, выпивает незримыми поцелуями дыхание, заставляет угасать последние здравые сполохи рассудка. Тела словно касалось затупленное лезвие, цепкими зазубринами разрубающее мышцы на рваные ленты. Рассудок пустел. Кнут опускался снова. Шесть… Чудом подавляя панику, Лань Чжань сквозь сжатые зубы порывисто глотнул воздух. Боль стала кромешной, отупляющей. Представлялось, время замедлилось, и обрушившейся на Лань Чжаня веренице мучений не предвидится конца. Слёзы горячими полосками катились по щекам. Вдохи путались в невольном вздрагивании. Семь… Пляска жидкого огня на спине жалящими укусами задевала поясницу, плечи, шею. Инстинкт толкал бороться, но Лань Чжань не позволял себе, отчего вскоре покрылся потом с ног до головы. Вены на руках вздулись от сжатия пальцев. Запах крови стал острее и мешал дышать. Тяжёлым расплавленным свинцом он вместе с воздухом втекал в сдавленное горло и вонзался в лёгкие. Алая влага насквозь пропитала остатки одежды, пространство под Лань Чжанем и вокруг него. Восемь… Свирепо стёсывая новые участки кожного покрова, на спину со свистом продолжал неутомимо и безудержно опадать кнут. Он словно крутой кипяток прожигал снаружи и внутри глубокие тоннели, наполняя чем-то жгучим и ядовитым, вроде горячего дыма. Девять… На этот раз Лань Чжань не сдержался. Он не закричал — на крик сил не было. Из надсадно вздымающейся груди вырвался низкий стон. Под склонённой головой расплылась кровавая лужа. Брызги крови отчётливыми следами проступали на белом гравии. Тело, изуродованное «очищающим воздаянием», ощущалось вскрытым, обезображенным, чужим. Десять… Расплёскивая вязкие сгустки кровавого месива, в которое превратилась спина, кнут добрался до кости, и вся предыдущая агония показалась Лань Чжаню лишь вступлением к настоящей, поистине жуткой пытке. Вот, значит, что ты чувствовал перед смертью… Сражаясь с приступом тошноты, Лань Чжань закашлялся. Он хотел закрыть себя руками, защититься, свернуться калачиком, но не мог сдвинуться с места. Перед глазами замелькали яркие круги. Коверкая вспоротую душу, в памяти всплыла канва кошмарных воспоминаний — Вэй Ин, лишённый своего облика, протягивающий к нему ободранные руки с изломанными пальцами. Стремясь унизить его достоинство и сделать с пленником всё возможное, чтобы он уже больше никогда не походил на человека, Вэнь Чао превзошёл сам себя. Одиннадцать… Неприятный хлюпающий звук возвестил, что жадность кнута возрастает, сдёргивая измолоченную плоть пластами. Немой крик Лань Чжаня прорвался сквозь застлавшую зрение и разум кровавую пелену, сквозь погружение в чужую боль и страх, сквозь разламывающее виски непринятие и бешеную злобу. В горле появилось непроходящее чувство сдавленности. Переживаемые мгновения доводили до помешательства. Двенадцать… Лань Чжаню мерещилось, его разодрали на лохмотья, вывернули наизнанку. Этот мученический уровень боли он ещё ни разу не пересекал. Настигало понимание, что опасения перед смертью не что иное, как опасения боли. К сожалению, осознание не давало освобождения, только усугубляло агонию в преддверии неизбежного. Скрип вскрытой плоти отпечатался в рассудке навсегда, а ощущение задевающего костную ткань гибкого кнута где-то ещё глубже. Тринадцать… Судорога, достигнув внутренностей, промчалась вдоль позвоночника и будто сломала его. Мир людей полон явных и тайных смертей… Последняя мысль вспыхнула багровым, обрывая пытку, и всё вокруг заволокла тьма.༄ ༄ ༄ ༄ ༄ ༄ ༄
Когда снова довелось открыть глаза, Лань Чжаню понадобилось несколько минут, чтобы побороть чудовищную слабость и сфокусировать взор. В голову против воли проскользнули образы того, как кнут рвал его плоть, теперь горевшую, словно ложе под ним было соткано из пламени. Через мгновение, с трудом подчинив себе память, взрывающуюся ужасающими картинами, Лань Чжань обнаружил, что уложен на постель в той самой цзинши, где его до этого выхаживал Лань Сичэнь. Вероятно, брат и принёс его сюда. Из-за ранений Лань Чжань отключился раньше, чем смог покинуть место экзекуции сам. В комнате он был один. Никто не сторожил «отступника». Это показалось Лань Чжаню странным, впрочем, вскоре на место озадаченности пришла ясность. Зачем окружать надсмотрщиками того, кто едва жив? Лань Чжань лежал на животе — обнажённый и до пояса укрытый лишь тонкой тканью. Простыня под ним была пропитана кровью, но пахла травами. Видно, его спину обработали каким-то снадобьем, но так как на ней не было живого места — сплошь разрубленные кнутом мышцы, — помогло это мало. Кровь стекала вниз вместе с лекарством. Раны были свежими и из-за особенностей их нанесения обещали оставаться такими ещё очень и очень долго. Сколько прошло времени со злополучной порки, Лань Чжань не знал, но в силу того, что за окнами смеркалось, предположил, что сутки. Едва он пошевелился, чуть снова не лишился сознания — боги были тому свидетелями, он этого отчаянно захотел. От боли темнело в глазах и закладывало уши. Дыхание мгновенно сбилось. Глаза укрыла плёнка слёз. Губы задрожали. Лань Чжаня не удивили ощущения. Дисциплинарный кнут, применяемый в клане в качестве самой жестокой и страшной меры наказания, оправдывал себя по всем статьям. Было отвратно даже думать, в каком состоянии он пребывал бы сейчас, если бы довелось пережить все тридцать три удара, как настаивали старейшины в самом начале рассмотрения его провинности. Лань Чжань совершил попытку шелохнуться, дождался очередной неотвратимой вспышки боли и, не обращая внимания на продирающиеся сквозь сомкнутые челюсти стоны, продолжал медленно-медленно подниматься, пока наконец удалось сесть. — Ванцзи! — в комнату, суетясь, ворвался Лань Сичэнь. — На минуту нельзя тебя оставить! Вернись в постель! Тебе нельзя двигаться — ближайшие дни точно! — Мне надо… идти… — хриплым, сухим голосом откликнулся Лань Чжань, испытывая прилив влаги на коже рёбер. Подвижность привела к тому, что раны стали сочиться обильнее. — Идти? Куда? Это невозможно! — неодобрительно проворчал глава клана, хлопоча вокруг. — Ложись обратно, ложись скорее! — Нет! Лань Чжань перехватил руку брата и едва не вскрикнул. Ошпарило болью. В глазах на миг померкло. — Прекрати упорствовать, Ванцзи. И не делай резких движений. Ты себе этим очень вредишь. Сичэнь был бледным и уставшим. Ночь для него выдалась бессонной и крайне нервной. — Я кое-что приготовил, — он буквально влил в рот брата принесённый с собой напиток и уложил обратно на постель. — Так будет лучше. Спи. Лань Чжань не сопротивлялся, совсем не осталось сил. Через мгновение стало легче. Боль отняла волю двигаться, а слабость и неизбежность сковали и принялись баюкать, будто дитя в колыбели, сотканной из мрака. Следующее пробуждение далось Лань Чжаню не менее тяжело, чем предыдущее. Он очнулся, потому что озноб сотрясал тело, и он не мог с ним совладать. Тошнота скручивала желудок в узел. Виски ныли. Сердце билось где-то в горле. Область спины ощущалась отдельной частью тела — болезненно пульсирующей, пылающей и изувеченной. Казалось, сознание возвращалось к Лань Чжаню лишь, чтобы напомнить, что кошмар продолжается. В поле зрения возникал Сичэнь, притискивал ёмкость со снадобьем к губам, и всё тонуло в тумане. В этом забытьи не таилось спасения, в нём не крылось избавление от мук — тошнотворно-болезненная явь просто перетекала в область снов. Но когда они прерывались, Лань Чжань снова думал над тем, что потерял. Он не мог не вспоминать, как его коснулось счастье и как покинуло. Он был не в состоянии собрать себя заново. Его словно не существовало, ведь тот, кем он дышал почти два года, умер, оставив и его бездыханным. В очередной раз, когда довелось разлепить веки, до слуха донёсся голос Лань Сичэня. Он находился неподалёку и с кем-то тихо говорил. Лань Чжань не различал слов. Ум воспринимал окружающее без обычной чёткости, пьяно и рвано. Лань Чжань никогда в жизни не пробовал алкоголь, но почему-то представлял себе его эффект именно так. Не растворяя до конца сгустившийся полумрак комнаты, слабо потрескивали свечи. За окнами простиралась ночь. Не без усилий поднеся к лицу руку, Лань Чжань провёл по лбу, пробежался по скулам. Кожа была мокрой. При этом во рту уже привычно чувствовалась вязкая сухость. Губы потрескались. — Не буду спрашивать, как ты себя чувствуешь, — с беспокойством раздалось над головой. — Ответ и так известен. Лань Чжань поднял на Лань Сичэня замутнённый взгляд. Боль то одуряющими уколами вонзалась в тело, то уходила в туманную даль, то снова набегала гудящим валом и вышибала дух. — Сколько… сколько времени… я такой? — собственный голос показался Лань Чжаню незнакомым и удручающе слабым. — Прости меня, — вместо ответа на поставленный вопрос произнёс Лань Сичэнь. Его потухшие глаза скользили по очертаниям спины брата. — За что? — Это было ошибкой. Как глава клана я не должен был соглашаться. Ты не совершил злодеяния, тянувшего на столь жестокое наказание. Лань Чжаня почему-то совершенно не ужасало, что кара оказалась завышенной. Всё, что огорчало по-настоящему, сводилось к беспомощности, лишавшей возможности немедленно лететь к Могильным Холмам на поиски тела Вэй Ина. — Не жалей меня, не нужно… Лучше дай пить. Я умираю от жажды. Лань Сичэнь заторопился выполнить пожелание, только, сделав несколько жадных глотков, Лань Чжань понял, что пьёт вовсе не воду. Прежде чем он успел задать вопрос, его глаза вновь закатились. Голова упала на подушки. Сознание начало гаснуть.༄ ༄ ༄ ༄ ༄ ༄ ༄
Вскоре Лань Чжань потерял счёт пробуждениям и возвращениям в спасительную дрёму. Он блуждал среди ужасающих ликов, оплакивая Вэй Ина в тишине задушенных безысходностью мыслей. Попытки брата его накормить, уход за ранами, сон — эта череда не прерывалась. Усталость заглушала эмоции, притупляла ощущения, делала ко многому равнодушным: ко многому, но не ко всему. Когда-то Лань Чжань верил, что спасение мира в доброте, но суровая реальность, выстраиваемая людьми, без жалости разрушала всё, и доброта оказалась самой уязвимой. Мечты пали следом, освобождая от иллюзий, а вместе с ними и от надежд. Из очередного провала в забытьё Лань Чжаня позвал рокочущий громовой удар — на Облачные Глубины надвигалась гроза. Воздух хрустел характерным напряжением. Что-то пощекотало ресницы. Лань Чжань притянул руку к векам — в который раз он просыпался с мокрым от слёз лицом. Боль представлялась неиссякаемой, и лишь часть её зарождалась в теле. Все ночи после признания Вэнь Чао Лань Чжаня истязали кошмары, один ужаснее другого. Он устал до тошноты, до полного морального изнеможения. Ему не было покоя ни в царстве снов, ни наяву. Он увязал в видениях, фантазиях и воспоминаниях. Бред временами усиливался, временами отступал. Смахнув солёные капли, Лань Чжань внезапно обнаружил, что его раны, по-видимому, наконец немного затянулись. Это позволило наложить на них бинты. Он предпринял попытку покинуть постель. — Нет, Ванцзи. Забудь пока об этом, — переполошился Лань Сичэнь, возникший рядом. — Малейшее движение вызывает кровотечение. Его слова подтвердила россыпь мелких алых крапин, в следующий миг проявившихся на белой ткани повязок и начавших быстро расти. — Мне необходимо встать… — ронял Лань Чжань. — Так я быстрее… — Что быстрее? — Верну себе силы. — Забыл? Я знаю, когда ты врёшь. — Не хочешь, чтобы я врал, не задавай вопросов, правдивые ответы на которые тебя не порадуют. — Ты вздохнуть без болевого спазма не в состоянии, — сокрушался Лань Сичэнь, принимаясь за очередную перевязку. — Начнёшь двигаться, и все мои труды пойдут прахом. Рано пока даже помышлять о ходьбе. Очень повезёт, если через пару недель удастся твёрдо стоять на ногах. — Пару недель?.. Ты серьёзно думаешь, что я ещё пару недель проведу вот так? — Понимаю, для тебя это нелегко. Всё через что ты сейчас проходишь, — Лань Сичэнь нервно облизал сухие губы и сглотнул: — Я не могу даже представить себе эту боль… Он протянул руку, чтобы прикоснуться к пальцам Лань Чжаня, но тот мгновенно отодвинул их. — Просил же меня не жалеть! — Как, скажи, мне не испытывать жалости? Эти раны оставят на твоём теле следы, которые никогда не сойдут. Ты всю жизнь будешь их носить на себе и испытывать боль. На самом деле «вся жизнь» в моём случае не так долго, как ты думаешь, — собирался бросить Лань Чжань, но не стал. — Изо дня в день ты заливаешь в меня снотворное, но я сыт отдыхом по горло, — произнёс он. — Мне необходимо выбраться отсюда, вернуть себе способность двигаться. — Слишком рано, — упёрся Лань Сичэнь, схватившись за ёмкость с очередной дозой сонного зелья. — Пей. Сегодня здесь в основном травы от боли. Лань Чжань попытался увернуться. — Опять уложишь меня спать? — Что ещё остаётся? Ты ведь так и норовишь вскочить. — Уже можно. — Нет, мне виднее, когда станет можно. Лань Сичэнь неумолимо подавил протест брата, чуть ли не силой заставляя отхлебнуть немного настойки. — Мне нужно найти Вэй Ина, — обиженно отворачиваясь, твердил Лань Чжань. Сичэнь отклонился назад, медленно закрыл и открыл опечаленные глаза. — Юный господин Вэй теперь в лучшем мире… — Знаю я, где он! Я хочу похоронить его тело как полагается. — Обещаю, когда тебе станет лучше, мы вместе отправимся на Могильные Холмы и поищем. — Нет, я сделаю это сам. Лань Чжань двинулся — как и прежде, слишком резко, отчего тут же скривился, одёрнутый болью. Спутанность сознания совершенно лишала контроля. — Хорошо, сам, только не в ближайшее время, — поспешил заверить Лань Сичэнь, боясь, что брат навредит себе ещё больше. — А сейчас успокойся, иначе мне придётся… Он не договорил, потому что Лань Чжань с неизвестно откуда взявшейся силой вцепился в его рукав. — Больше никакого снотворного! Опаивать меня им ни к чему! И ответь наконец, сколько времени прошло с момента исполнения приговора? Лань Сичэнь хватанул ртом воздух и сдался. — Чуть больше месяца. — Так много… — Лань Чжань был глубоко потрясён. — С этого момента прекращай чуть что отправлять меня в сон! — А как ещё тебя утихомирить, Ванцзи? Связать? Обездвижить заклятием? Ты же всё время норовишь вскочить с постели. Представляешь, что будет, если ты не устоишь на ногах и повредишь спину ударом об пол? Ты не понимаешь, насколько всё серьёзно. Кровотечение удалось остановить только вмешательством духовной силы, но оно постоянно возвращается и не даëт тебе окрепнуть. Лань Чжань насторожился. — Использовать магию для исцеления в моём случае запрещено. Ты не должен был нарушать правила из-за меня. — Я и не нарушал. Их нарушил Лань Цижэнь. — Дядя сменил гнев на милость? Быть того не может! — И правда неожиданно, но в последнее время происходит много всего неожиданного, — покачал головой Лань Сичэнь. — Он опасался за твою жизнь. Ты потерял много крови и был очень слаб. Придя проведать тебя, дядя не выдержал. Похоже, его мучит совесть, ведь он лично нанёс тебе все тринадцать ударов. В его защиту скажу, он взялся за кнут только потому, что боялся, если наказание приведёт в исполнение Лань Пэй, ты не выкарабкаешься. Лань Сичэнь пару мгновений молчал, а потом добавил: — Дядя упомянул, что, когда посылал тебе духовные силы, отчётливо чувствовал, что энергетические каналы в твоём теле восстанавливаются, несмотря на сдерживающие Золотое Ядро ограничения. Выходит, наложенные на него путы скоро сами собой спадут, и как только это случится, ты сможешь исцелиться. Лань Чжань тоже думал об этом. Исследуя свои реакции, он отметил, что сегодня боль представлялась притуплённой, не режущей, не выкручивающей кости, не разъедающей внутренности, а глубокой, ноющей, словно отделённой тонкой, прозрачной завесой. — Ты чувствуешь хоть какие-то предпосылки к улучшению своего состояния? — осторожно расспрашивал Сичэнь. — Сложно сказать… У меня от лекарств голова кругом. — Сон оберегает твоё тело от излишней подвижности, — пояснил Лань Сичэнь, не скрывая своих страхов. — Бережёт от импульсивных порывов. Плоть Лань Чжаня изнывала от мук, но душа страдала в разы сильнее. — Никаких больше снотворных средств, — упрямо заявил он. Лань Сичэнь на миг застыл и какое-то время не двигался, потом опустился на краешек постели рядом с братом. Лань Чжань с горечью отметил, что он измучен не меньше его самого. Идеальная осанка Первого Нефрита уступала невидимой тяжести, а голова в глубокой отрешённости склонялась к груди. — Ты с детства такой… Не позволяешь себе слабости, — гложимый своими чувствами, обронил он. — Даже сейчас, после всего, что выпало вынести, ты справляешься лучше, чем я. — Если бы я в действительности справлялся лучше, этой ситуации вообще бы не было, — возразил Лань Чжань. Слова никак не хотели слетать с языка, и всё же он заставил себя их произнести. — Ты сделал для меня всё что мог и даже больше. Ты хороший брат. Лучший. Прости, что доставил столько проблем. Лань Сичэнь слабо улыбнулся. — Доставляй мне проблемы, только оставайся со мной, ладно? Лань Чжань промолчал. — Это неправильно, но сейчас я завидую Вэй Усяню, — отвлечённо продолжал Лань Сичэнь. Казалось, он читает мысли брата и против желания приходит к неутешительному выводу. — Твоя потребность в нём похожа на одержимость. Наверное, удивительное чувство — встретить кого-то, кто так глубоко западёт в душу, что полностью её собой преобразит. Лань Чжань опять почувствовал на ресницах слёзы. Мир заполняли тёмные краски. Он не хотел — не мог сейчас говорить о чувствах к Вэй Ину. Лань Сичэнь, казалось, это понял. Он выпрямился. В его глазах тоже стояли слёзы. — Точно не станешь пить? — он покосился на ёмкости с зельями, расставленные на столике, которые все дни до этого удерживали в узде непростой характер Ванцзи и остроту его мук. — Точно. — Как знаешь, но на всякий случай вот тут мощное средство от боли без сонного свойства, — Лань Сичэнь указал на самый маленький пузырёк с сочно-зелёной жидкостью, — только с ним надо аккуратнее… Он намеревался ещё что-то сказать, но у входа в цзинши наметилось движение. Накопившиеся дела требовали внимания. Глава ордена так много времени проводил с братом и в молитвах после ухода отца, что впору было передать бразды правления кланом Лань Цижэню. При взгляде на внезапно ставшего тихим и спокойным Ванцзи Сичэня охватило смятение. — Что задумал? — Отдохнуть, — уверенно бросил Лань Чжань. В дверь настойчиво стучали. — Иди, — ощущая себя предателем, потребовал он, внутренне стягивая силы. — Постарайся отдохнуть. Я скоро вернусь, — уносясь, проронил Лань Сичэнь. Едва он скрылся, Лань Чжань, кривясь, шипя и чертыхаясь, приподнялся и сполз с постели. Лань Сичэнь говорил правду — средство, которое он оставил на столе, было от боли, а не для сна. Лань Чжань хорошо знал, как выглядят те или иные целебные снадобья, изготавливаемые в ордене, и это было одним из самых редких и действенных. Выхватив пробку, он проглотил всё содержимое бутылочки. Горечь осела на языке. Полость рта мгновенно онемела, и чем дальше по пищеводу спускался колкий жар, тем быстрее охватывало чувство обманчивой капитуляции боли. Лань Чжань сознавал, при таких повреждениях средство снимет остроту ощущений не полностью и ненадолго, а перебор с его количеством по итогу увенчается впадением в полубредовое состояние, но сейчас это представлялось приемлемой платой за возможность действовать. Вмешательство дяди и рано сбросившее оковы Золотое Ядро «подлатали» его ранения, но не настолько, чтобы он мог забыть о них хотя бы на четверть часа. Вкупе со снадобьем это казалось более достижимым. Лань Чжань механически повязал ленту, стараясь не смотреть на отражение в зеркале. Он чувствовал себя безнадёжно сломанным внутри и снаружи. Обзор перед глазами гулял как на качелях. Медленно натягивая одежду, Лань Чжань дрожал всем телом и силился не стонать. Самым сложным было надеть обувь и не свалиться навзничь, делая первые шаги. После нескольких недель в горизонтальном положении ноги слушались плохо. Лань Чжань понимал: если сейчас не удастся покинуть Облачные Глубины, то, скорее всего, в дальнейшем станет ещё сложнее из-за беспокойства о нём родственников, которые, чего доброго, способны организовать ему круглосуточный присмотр без возможности самостоятельно даже пальцем шевельнуть. Предположения воплотились в жизнь даже раньше, чем он думал. Подавшись к выходу, в проёме приоткрытой двери Лань Чжань заметил двух адептов. По их стойке и серьёзным лицам было ясно — они здесь не забавы ради. По всей видимости, Лань Сичэнь уже соблаговолил приставить «охрану». Лань Чжань возблагодарил небеса, что Бичэнь находился в комнате вместе с ним. Призвать его было бы затруднительно по многим причинам. Сичэнь не допускал мысли, что брат в состоянии воспользоваться мечом, и отчасти был прав — к полётам его Золотое Ядро пока готово не было. К тому же на Облачные Глубины надвигалась гроза, что тоже являлось проблемой. Мгновение Лань Чжань взирал на Бичэнь, после чего подхватил его и перевёл взгляд на окно, выходящее на лес. До сожжения Облачных Глубин он мог с уверенностью сказать, что знает каждый закоулок резиденции и прилегающих к ней территорий, но сейчас сомневался, что дорога покажется лёгкой. Продвигаясь в глубь чащи, приходилось отмахиваться от выплывающих навстречу хлёстких веток, будто намеренно тянущихся к нему в попытке задержать. Дождь пока не полил, но небо разрубали голубые молнии. Они же освещали путь. Лань Чжань старался не думать о последствиях своего решения. Ему необходимо было поскорее выбраться на свободное от леса пространство. Звуки грозы навеяли образы ночи, когда он признался Вэй Ину в чувствах и открыл для себя его взаимность. Душа выла, заходясь в бессильной ярости. Вэй Ин, как же тебя не хватает! Лань Чжань безотчётно ускорился, на миг забыв, как уязвимо его тело. Сердце отвергало пустоту, цеплялось за иссякающую цель. Внутри что-то дёрнулось, будто загудела потревоженная струна. Ослепительный зигзаг молнии обрушился совсем близко и яростно сотряс землю. Расколотое неподалёку дерево развалилось напополам и загорелось, издав скрежет, от которого кровь стыла в жилах. Свет взвившегося огня, на долю секунды озаривший пространство, буквально заставил Лань Чжаня отшатнуться от обрыва, в бездну которого он едва не ступил. Прямо перед ним земная твердь резко заканчивалась. Не остановись Лань Чжань вовремя, рухнул бы с утёса на острые каменные сколы, и падение без сомнения стало бы смертельным. Ироничность ситуации зашкаливала. Лань Чжань гонялся за гибелью, но в полушаге от неё получал отказ. Понадобилось пару минут, чтобы взять себя в руки. Следы ударов кнута на напряжённой спине жгли даже под действием убойной дозы лекарства. Повязки ощущались влажными и липкими — не то от пота, не то от крови; последнее было куда вероятнее. Вэй Ин, я бы согласился оплачивать твою жизнь своей болью изо дня в день, если бы это вернуло тебя… От безысходности, от понимания, что никакие обещания богам не сулят чуда и никакие мольбы уже не властны над случившимся, душило гневом. Хмелея от страданий, Лань Чжань испытал желанный отклик Золотого Ядра и вслед за этим прилив сил. Судя по всему, вынося ему суровое наказание, старейшины рассчитывали, что это послужит запоминающимся уроком и навсегда отобьёт охоту обращаться к Тёмному Пути, однако они ошиблись. Связь Лань Чжаня с силами выше их разумения не оборвалась, а лишь на время притупилась. Но чувствуя, как оживает Золотое Ядро, он снова ощущал натяжение уз, соединявших нутро с Инь Хуфу. Амулет отвечал, хотя и находился далеко. Лань Чжаня вновь толкало к осознанию: путь это только путь, «светлая» и «тёмная» ци — просто материя, которая непрерывно смешивается, пересекается, сплетается в последовательный узор, как день сменяет ночь, а ночь — день, и только заклинатель решает, чему служит им приручённая сила — добру или злу. Лань Чжань не видел способа направить тёмную ци на исцеление ран. Она для этого не годилась. Но мощь её была неоспорима. Он не раз прибегал к ней, чтобы побороть слабость, когда двигался по Цишаню. И сейчас ему требовалось именно это. Лань Чжань позвал — сначала недоверчиво и сдержанно, словно с опаской, но с каждой секундой всё увереннее. Проскользнула мысль, не накроют ли снова видения, в которых чёрный призрак всколыхнёт его чувства мнимой схожестью с тем, кого уже не существовало в этом мире? В глубине души Лань Чжань даже хотел быть обманутым и снова испытать непозволительную надежду. Поблизости вновь, чуть не лишив слуха, спустилась к земле молния. Ветер подхватил волосы. С неба полетели первые капли дождя. Покачиваясь под воздушными потоками в попытке поймать равновесие, Лань Чжань подставил им лицо, дыша бархатом ненастной ночи. Взгляд, полный неописуемой скорби, несколько мгновений искал что-то в бурлящей вышине. Вздох рыданий растворился в крепчающем свисте ветряного шквала, варварски мотающего шапки деревьев. Низко плывущие тучи медленно завихрились, образуя над головой огромную, клокочущую разрядами вспышек воронку. Со стороны, откуда пришёл Лань Чжань, донеслись голоса. Он с трудом повернул голову на возгласы, различая собственное имя. Его исчезновение было раскрыто. Следовало торопиться. Вытесняя естественную темноту, словно неуловимый дымный веер, усыпанный алмазами, над Лань Чжанем развернулась полоса переливающегося радужного спектра. Уплотняясь, тёмная энергия приобретала вид миниатюрного северного сияния, готового проложить ему дорогу через стихию. Бичэнь упруго лёг на воздух. — Ванцзи! Стой! Из-за стены деревьев показался белый силуэт, за ним ещё один. В голосе Сичэня сквозили страх и отчаяние. — Умоляю, не глупи! Ты едва держишься на ногах! — Непокорное дитя! — вторил ему, но совсем иначе, рассерженный Лань Цижэнь. — Что же ты творишь?! Надвигается буря! Погибнуть вздумал? Лань Чжань наотмашь вскинул руку, и полог тёмной ци преградил мужчинам дорогу. Он смертельно устал и не находил, что сказать на прощание, а то, что это было прощание, понимали все трое. — Что бы ни терзало тебя, я помогу с этим справиться! — испуганно сыпал словами Лань Сичэнь, натыкаясь на барьер и падая. — Только дай возможность! Не сбегай! — Остановись, пока не поздно! Это самоубийство! — помогая ему встать, выкрикнул Лань Цижэнь. — Ты не удержишься на таком ветре! Слишком опасно! Отступись! Было чрезвычайно тяжело отрываться от родных, но Лань Чжань должен был. Неприкаянная с недавних пор душа гнала его туда, где оборвалась жизнь любимого человека. Направляя Бичэнь в котёл кипящей тьмы, Лань Чжань взмыл вверх, чувствуя спиной взгляды брата и дяди. Под удары свирепствующего грома всклоченные рыхлые тучи скрыли хрупкий светлый силуэт в своей пучине, и в тотчас на землю обрушился ливень, подобный потопу.