Объявление
Отдам куртку зимнюю, в хорошем состоянии — 42 размера и сапоги — 36 размера за два литра молока, среднюю упаковку памперсов номером три и пакет риса. Район речного вокзала, Дальсо. Лаборатория дала ответ утром. Некоторые из найденных в доме Чхве Ханги женских волос действительно не принадлежали Ёнджи. Но плохая новость заключалась в том, что и ни с кем из жертв пока не удалось установить соответствие. — То есть, иными словами, кроме твоих догадок у тебя ничего нет, — поджал губы Намджун, бросая на Юнги скептический взгляд. — Он познакомился со своей подружкой Квон Ёнджи в школе. — Она была уже совершеннолетней и не являлась ученицей, а вела какой-то музыкальный кружок. — Но чуть раньше, учась в старших классах, она подрабатывала в клининге. А они-то уж знают разные штучки… — Оставил бы ты это дело в покое. После фиаско с обыском Ким Намджун был непоколебим. — И как ты объяснишь это людям в Дальсо? Шестнадцатилетняя девочка мертва, они ждут справедливости, — вздохнул Юнги, подпирая голову рукой. Этот разговор уже с утра заставил его почувствовать себя уставшим. — Это моя забота. Езжай домой, догуливай свою неделю и возвращайся в четверг. — Мм… ладно… Юнги терпеть не мог подобного тона. Тем не менее, вынужден был подчиниться. Не будь он заранее уверен, что его потуги убедить начальство окажутся бесплодными, то очевидно был бы сильно задет, но он предвидел такой результат. — Как скажешь, Джун, — вышло немного угрожающе, хоть он того и не хотел. Но старший инспектор промолчал, провожая его взглядом. Юнги вышел за дверь и достал телефон, но с удивлением заметил, что тот, кому он собирался позвонить, идёт к нему прямо навстречу. — А ты что делаешь здесь в субботу? — спросил Мин, становясь посреди коридора. Чимин, прежде сосредоточенно смотрящий исключительно себе под ноги, поднял голову и, увидев его, едва не подпрыгнул на месте. — Привет, Юн… — голос его отчего-то дрогнул. — И что это у тебя там? — кивнул Мин на пакет в его руке. Чимин растеряно молчал. И чем дольше он смотрел ему в глаза, тем шире становились его зрачки. — Идёшь начальство подмаслить? — Юнги повел лукаво бровью, и уголок его губ дрогнул, приподнявшись в полуулыбке. — Господи Боже… — измученно прошептал Пак и отвел от него взгляд, уставившись обреченно в стену. — Ладно, не расстраивайся, все через это проходили. Отстранили и отстранили, дело-то не забрали. Да и что они без нас могут? — он подошёл ближе и легонько хлопнул его по плечу, кивая на выход из отдела. — Идём, а это тебе всё равно не поможет. Джуна так не пронять. Юнги решительно зашагал вперёд, но вдруг понял, что обычно беспрекословно следующий за ним Чимин на этот раз не сдвинулся с места. Он остановился и обернулся, тот стоял, прижав к себе пакет, и жевал нервно губы. — Да брось, так даже лучше, — сказал Юнги, протягивая ему ладонь. — Не нужно отвлекаться на другие дела. — А что ты собрался делать? — Ежу хрен приделать. Чимин не пошевелился, смотря на него ещё обреченнее. — Сидеть в удобном кресле, пить кофе, есть пончики и любоваться пейзажами родного Дальсо, — пожал плечами Мин. — Следить за Ханги? — Чш-ш… — Юнги приложил палец к губам. — И не следить, а приглядывать. Так ты со мной? Чимин медлил. — Ты со мной или нет, Лапонька? — С тобой. — Значит, идём. Юнги снова зашагал вперёд, за спиной раздался торопливый стук каблуков, ещё мгновение, и на уровне его уха послышалось сбивчивое дыхание Пака. — Тогда мне нужно переодеться, — шепнул он. — У тебя есть что-то кроме полицейской формы и костюма? — Чем плох костюм? — Ты в нём как первоклашка на линейке. Чимин выглядел вялым и никак не отреагировал на его колкость. Что ж, у всех бывают плохие дни…***
К всеобщему разочарованию первый день наблюдения за подозреваемым не принёс совсем никаких результатов. Ханги вообще ни разу не показался. Они сидели в заглушенной машине часами и вглядывались в соседский дом, сами не зная, что ожидают там увидеть. У них мёрзли пальцы в кроссовках и текло из носа. — Хватит, — покачал головой Чимин, дотрагиваясь до ладони Юнги, потянувшейся очередной раз к термосу. — Ты пьёшь кофе и держишься за сердце. Так нельзя. И это всё равно не поможет тебе согреться. — Я знаю способ согреться получше, но тебе очень уж не нравится, когда я пью из той бутылки, — сказал Мин, хмуро смотря на двух парней, идущих мимо по тротуару. — Ты весь день не пьёшь из-за меня? Мин Юнги, я должен это где-то записать, — цокнул языком Пак. Юнги повернулся к нему, и вымученная улыбка тронула его красивые губы. — Поставь на лбу крестик, чтобы не забыть. Чимин закатил глаза, отворачиваясь к окну. Ханги вышел из дома, выбросил мусор в уличный контейнер и снова вернулся домой. Юнги тяжело вздохнул, укладывая голову на руль, тишина установилась почти мертвая, лишь посвистывал на улице порывистый ветер. — Юнги… — позвал Чимин, так тихо и вкрадчиво, что тот даже испугался. — Что? — спросил он шёпотом, взглянув на него. Чимин сделал глубокий вдох, но что-то мешало ему заговорить. — Ты на меня весь день так смотришь, будто я болен какой-то смертельной болезнью. Прекрати, Пак Чимин. Это действует мне на нервы. — Прости. Я просто… просто не знаю, как сказать… — признался он. — Ханги, ты, Дахи — у всех вас есть определенная связь друг с другом и… — Нет, не смешивай личное и работу, — перебил его Юнги, мрачнея на глазах. — Наши разногласия с Ханги не имеют никакого отношения к делу. Я не чувствую себя отверженным. Униженным и оскорбленным — возможно, но только когда вспоминаю об этом и о своей юности… Боже, если бы ты только знал, какая это глупость… Воспоминания о юности бередили его намного глубже, чем Чимин думал. Юнги было страшно, темно и… горько. Но не из-за Ханги. Точнее не только из-за него. Если бы ты только знал… — повторил он мысленно. — А ты расскажи, — сказал внезапно Чимин, пожимая плечом, и уселся на кресле бочком, буквально вперив в него взгляд своих тёплых карих глаз. — Если хочешь, — добавил он тише. Юнги не хотел. Только не ему… только не об этом… только не сейчас… сейчас… мысли спутались, сердце сорвалось куда-то вниз. Чимин хлопнул ресницами, его радужка под мягким светом уличного фонаря переливалась жидким золотом. В нём явно жила магия. Только вот Юнги чувствовал, что при всей его воздушности, сам он совсем не был легким. Глаза у него были блестящие и прозрачные, совсем юные, но вот взгляд порой — совершенно старческий. Такой взгляд бывает только у человека, который пережил много ужасных несчастий. Здесь, в Дальсо, он начал всё заново, но боль его никуда не делась. — Обещай, что никому не скажешь, — прошептал Юнги, слегка склоняясь в его сторону. — Клянусь, — тоже шёпотом ответил Пак. Снова воцарилась тишина. На этот раз стих даже ветер. — Я его поцеловал, — сказал сипло Мин, нарушая долгое молчание. — Мы были лучшими друзьями, но в какой-то момент я стал осознавать, что… что другой. Мне показалось, он мне нравится. Мы катались на мотоцикле, приехали на реку, была уже ночь. Я чувствовал себя плохо, потому что моя старшая сестра решила в тот день испечь торт для отца, верила, что он вернётся на день рождения… Ханги дал мне косяк. Я накурился, и в моменте мои чувства вышли за рамки дружеских. Я его поцеловал. В губы. Ханги расценил это как предательство. Он уехал и бросил меня там. Я испугался темноты в лесу и добирался до дома вплавь через реку. Я никогда не забуду это чувство — как я барахтался в чёрной ледяной воде, боясь отвести глаза от фонаря на причале. Этот яркий огонёк в темноте потом ещё долго снился мне по ночам. Когда Ханги пришёл ко мне, я обвинил его в корыстности, и наша дружба закончилась. Я не утверждаю, что был прав. У нас обоюдные претензии, но за что мне мстить ему?! Это глупо… Поэтому тогда в баре я назвал тебя педиком. Я знал, что это обидно при любом раскладе, — Юнги сделал глубокий вдох, переводя дыхание. — Но если быть честным до конца, я не собирался тебя обижать, я просто облажался. Мне хотелось только отпугнуть тебя. Я собирался сказать, что я гей, что ты мне нравишься, наплести всякой ерунды, рискнуть поцеловать тебя, может, потрогать… Ведь спор есть спор, вряд ли кто из отдела воспринял бы мои действия всерьёз, так я думал… А потом… потом я действительно захотел поцеловать тебя. Чимин не шевелился. От его пронзительного взгляда у Юнги по спине побежали мурашки. И в то же время он испытал облегчение от того, что смог излить душу, смог быть честным в том, в чём привык лгать. Он почувствовал свободу. А вместе с ней стыд, вину и унижение. Вот и всё… Всё кончено, кота достали из мешка. Чимин закусил пухлую губу, со вздохом прислоняясь виском к спинке сидения, и глаза его стали влажными. — Я не считаю тебя плохим из-за этого, — сказал Пак, прервав, наконец, долгую паузу. — Ты хороший человек, Юнги, добрый и справедливый. Я в этом уверен, иначе не сидел бы сейчас здесь, с тобой, в одной машине. И если бы меня привлекали мужчины… — О нет, нет, Пак Чимин, не продолжай, — смущенно нахмурился Мин. — Моё признание совершенно ни к чему тебя не обязывает. И то, что я хотел поцеловать тебя, напившись, совсем не означает, что я влюблён. Тебе не о чем волноваться. Я не думаю о тебе превратно, не разглядываю, не подглядываю и не фантазирую. Ничего такого. Чимин несколько раз кивнул. — Я понимаю, да. Нет проблем. Окна соседских домов гасли один за другим. Потухла и вывеска магазина. Юнги завёл двигатель, прогревая машину. Парня пора отвезти домой, хватит с него, — подумал он и взглянул на часы, рассчитывая через какое время он сможет вернуться и продолжить. Его ночь всё равно обещала быть бессонной. В душе царила сумятица, то ли от бесполезного дня, то ли от произнесённых откровений. А может, и от того и от другого сразу. — Когда я был маленьким, у меня был друг — Йерён, — заговорил Чимин, растирая замёрзшие пальцы. — Он как-то сказал мне, что видел, как ты пытался забраться на причал. Ему показалось, что ты хотел утопиться. Наверное, это была та самая ночь. — И почему этот засранец мне не помог? Чимин пожал плечами. — Напугался и сидел в кустах. — Вот же маленький говнюк, я ведь и правда чуть не утонул. У меня все конечности свело от холода, — Юнги сипло засмеялся, но улыбка быстро исчезла с его губ. На мгновение он замолчал, отрешённо смотря вдаль, а потом вернул свой взгляд к Чимину и произнёс: — Я подумал тогда об этом… в какое-то мгновение… — У всех случаются такие мгновения, — понимающе сказал Пак. Он протянул ему руку, и Юнги взялся за неё. Чимин легонько её сжал и накрыл сверху другой ладонью. Он держал её дольше, чем следовало, а, когда отпустил, то она сразу замёрзла. Юнги спрятал её в карман и несколько минут сидел неподвижно, всматриваясь в тёмные окна дома Ханги под бархатное рычание мотора. — Я могу переночевать у тебя… — прошептал несмело Пак. — На диване или на полу. И тогда уже с раннего утра мы сможем продолжить… — Ещё чего придумал, — фыркнул Юнги, хмуря брови, и заёрзал, усаживаясь удобней. — Домой, Лапонька, домой… — вздохнул он, выворачивая плавно руль. 26 ноября, 2023 год. — Держи, — сказал Мин, бросая Чимину на колени коробку с пиццей. Чимин набросился на неё, как голодная кошка на мышь, но открыв коробку, разочарованно взглянул на Юнги. — Она с ананасами. — Точно. Моя любимая. — Да неужели. — Ешь молча. — Ну вот, а я уж начал думать мы подружились… — протянул Чимин с мрачным выражением лица, однако всё же взял кусок пиццы. — О… ещё и ледяная… — Молча, Лапонька. Юнги потёр замёрзшие пальцы и посмотрел на дом Ханги. — Ничего? — спросил он. Чимин покачал отрицательно головой, убирая из пиццы кусочки ананаса и брезгливо бросая их в коробку. — Можешь поехать домой и нормально пообедать, — сказал Юнги. — Нет, я останусь с тобой. — Упёртость, Пак Чимин, — твоё самое сильное качество. — Как и твоё. — Ну нет, во мне слишком много всякого дерьма, и оно точно будет посильнее, — усмехнулся Юнги и тоже взял кусок пиццы. — Иногда я жалею себя, — признался Чимин. — Не самая лучшая моя черта. — А я совсем не стараюсь быть хорошим, — покачал задумчиво головой Мин. — Мне бы хотелось, чтобы меня знали и принимали таким, какой я есть. Но я бываю слишком грубым, а людей это отталкивает. — Меня не отталкивает. Юнги недоверчиво фыркнул. — Ты создаёшь о себе неверное впечатление, — продолжил Чимин. — Но если разобраться, ты хороший человек. Особенно, когда не пьян. — Так и знал, что ты это скажешь. — Потому что это правда. Ты и сам это знаешь. Алкоголь разрушает тебя. — Много ты понимаешь… — вздохнул печально Юнги. — Уж кое-что понимаю, — Чимин закрыл коробку с пиццей и бросил на него серьёзный взгляд. — Есть и другие способы заглушить свою боль. — Мм… серьезно? — Ну что ты сразу всё в штыки… — Отчего же, совсем нет. Продолжай. Я открыт к предложениям. По его невозмутимому лицу Чимин не мог понять, ехидничает он или нет, и это слегка раздражало. — Ты не пробовал обратиться к вере? Юнги сипло рассмеялся. — И как дрянное винцо с чужими слюнями мне поможет? — поморщился он. — Никак, если продолжишь так думать, — обреченно взглянул на него Пак. — А как иначе-то? Каждый ведь из этой чашки хлещет, вот все грешники какие… — Не обязательно причащаться, можно просто приложиться к святыне. — Не хватало мне ещё герпес подхватить. — О, ты не выносим! Дело ведь совсем не в этом, не в обрядах, молитвах и храмах. Я говорю о вере, — Чимин плавно опустил ладонь себе на грудь. — Я говорю о Боге внутри тебя. Иногда людям это помогает, они находят силу и утешение. — Я не доверяю людям, которые сами себе помогают в таких вопросах. Лечение травами, позитивное мышление, молитвы и гомеопатия — как по мне, всё это чушь собачья. Я как-то связался с группой анонимных алкоголиков, знаешь таких? Сидят кружочком и обмусоливают свои проблемы, а потом идут и заливают глаза. Вот был я одно время среди них. Там со мной познакомился парень — нормальным казался и внешне был милым. Он пригласил меня на свой день рождения. Я приехал к нему и увидел, что у него вся квартира утыкана этими долбанными мотивирующими цитатками: Не грусти, улыбнись! Верь в себя, и все возможно! Каждый день — это возможность стать лучше! Хочешь быть успешным — будь им! Чёрт побери, труп с отпиленной башкой вызвал бы у меня меньше отвращения, чем этот назойливый оптимизм. Помню, как вручил ему подарок, запрыгнул в машину и смотался оттуда побыстрее. — Ты был в анонимных алкоголиках? — удивился Чимин. — В анонимных алкоголиках, трезвенниках жизни, в волнах равновесия и ещё хрен знает где. Проходил детоксикацию, реабилитацию и личностную адаптацию. Дышал ментоловыми палочками на гипнотерапии и позволял вводить себе иглы под кожу на акупунктурных сеансах. На прошлой неделе я был у нового специалиста, — на секунду он замолчал и из него вырвался горький смешок. — Я лежал на диване у него в кабинете и должен был достичь полной релаксации, а он сидел в кресле напротив и выдавал фразочки вроде: «А теперь представьте, что ваше тело наполняется прохладной прозрачной жидкостью». Я смог немного поспать. Думаю, мне стоит сходить к нему ещё раз. Ну, а в остальном… болит, как ни старайся. — Прости, я не знал, что ты… — Чимин замялся, боясь прозвучать не деликатно. — Мне казалось, ты не борешься. Юнги молчаливо кивнул, соглашаясь с ним. — Психотерапия помогает, но слабо, она требует много сил, которых у меня нет. Я устал. Мне не нужны великие свершения, я просто пытаюсь держаться на плаву, только и всего. Думаю, избавиться от того, что внутри меня, уже невозможно, Лапонька. Иногда я чувствую себя лучше, и мне кажется, что я на верном пути… но потом случается какая-нибудь Сон Дахи, и я снова срываюсь. Но что тут поделать, каждый из нас наделён страдающей душой, расстаться с которой мы не в силах, хотя это именно она, именно этот голос у нас в голове, заставляет нас так страдать, — он взглянул на Чимина и постучал указательным пальцем себе по виску. — Ты знаешь, что ребёнок только в три года начинает воспринимать себя как отдельного человека? Разве это не ужасно — вдруг осознать, что ты совершенно обособленное от этого мира существо, и что никто и ничто не страдает вместе с тобой, когда ты разодрал коленку? Ещё ужаснее, когда ты становишься взрослым и осознаёшь, что никто по-настоящему не понимает твоих чувств, никто и никогда не узнает, как на самом деле страдает твоё сердце, и вся эта боль, вся без остатка — она только твоя. Он замолчал и, прикурив, отвернулся, давая понять, что откровенности окончены. Чимин тоже решил помалкивать, боясь выдать то, что ему уже известно о его тайном горе. Он продолжал думать о Юнги, о его словах и о том, как долго уже длится его депрессия. Ему хотелось надеяться, что рано или поздно она всё же закончится, и Юнги наконец перейдёт на следующую стадию — стадию принятия. Украдкой Чимин взглянул на его печальный профиль. Интересно, есть ли у него друг? Встречался ли он с кем-то ещё после того, как потерял любимого? И что он чувствует, подпуская к себе другого мужчину? Или он больше никого к себе не подпускает? Чимин подумал о себе. После того, что с ним случилось, он чувствовал себя именно так: вдали от своей сексуальности и от своего тела. Весь его опыт ограничивался одной женщиной, они знали друг о друге ровно столько, сколько могут знать временные любовники. Но и с ней иногда он превращался в испуганного, неуверенного в себе мальчишку. Ему бы хотелось, чтобы его чувства и сексуальность вернулись туда, где и должны всегда быть — к сердцу, но они продолжали оставаться там, в тёмном углу футбольного поля, которое он боялся вспоминать даже днём. Юнги повернулся и взглянул на него. Уголок губ его дрогнул и приподнялся в полуулыбке. Как всегда слегка нахальной и раздражающей. Свет из окна бил ему прямо в лицо. Чимин посмотрел на него, на его черты, словно светящиеся изнутри. Они встретились глазами, и он вспомнил слова из «Илиады» об очах Афины, горящих огнём. Странный тандем у них образовался. По большей части он с трудом переносил Юнги и временами даже его ненавидел, а нуждался в нём каждую секунду. Так они всё же смогли подружиться? Черта с два. Хороша дружба, когда у Юнги при встрече с ним всегда готов встать член, а его рядом с ним подхватывает нечто вроде подводного течения и тащит его мысли и чувства туда, где им совсем не место. — Пак Чимин, ты чего всё так на меня поглядываешь? Чимин дрогнул и растерялся под его взглядом, но, к счастью, ответ Юнги не особо требовался. — У меня проблемы с самим собой, а не рак головного мозга, — усмехнулся он. Даже не знаю, что хуже, — подумал Чимин, но только слабо кивнул в ответ. День выдался таким же бесплодным. Чимин продолжал маяться и на свой страх и риск разглядывать тайком Юнги. На душе кошки скреблись. Он всё ждал от вселенной или от самого Мина знака, который подскажет ему, как он должен поступить, но ничего не происходило. — Не забудь помолиться перед сном, — съязвил Юнги, высаживая Чимина у его двора. Он раздраженно фыркнул, показывая ему средний палец. Вселенная молчала, а Юнги оставался прежним Юнги. 29 ноября, 2023 год. Из всего, что удалось узнать о Ханги за неделю, пожалуй, самым важным было то, что он никого не приводил в свой дом. Юнги это слегка огорчало, но куда больше его расстроила новость о том, что волосы, найденные в его квартире могли принадлежать какой угодно женщине, но только не жертвам. И они снова вернулись к началу. Юнги считал эту неделю зря потраченным временем и был мрачнее тучи. Чимин же думал иначе. Да, дело скорее всего перейдёт в висяки и останется там на долгие годы, а сам он так и не получит место в специальной следственной группе, что не могло не огорчать, но было и кое-что во всей этой ситуации потенциально полезное. Он и Мин Юнги, может, так и не стали хорошими напарниками, но зато начали больше походить на близких людей. Как-то само собой стало ясно, что Юнги можно рассказать про маму, про то, какой она была с ним и как закончила и о том, как он оказался брошенным в гниющем от старости Сент-Стилиане. Юнги слушал, не перебивая, и чаще всего ничего не отвечал, но этого и не требовалось. — Я его до сих пор ненавижу, — признался Чимин, рассказывая Юнги о жестокости своего деда. — Господи, ведь так нельзя… если подумать, он всегда оставался открытым к нашему общению и к моему возвращению… но я ничего не могу с собой поделать. — Знаю, — шёпотом ответил Мин, смотря ему в глаза. В нём не было жалости в такие моменты. Он не смотрел на него как на несчастного ребёнка или обделённого сиротку, а выражал своим взглядом только одно — глубокое понимание. Где-то там, за слоями взаимных грубостей и претензий, они полнились одной и той же болью. И были похожи друг на друга даже больше, чем могли себе представить. Потому что пережитые трагедии связывают между собой куда сильнее, чем успехи. — Поедешь со мной в «Отшельник»? — спросил Мин, расстроенно поглядывая на соседские дома. — Завтра на службу, — покачал отрицательно головой Чимин. Юнги кивнул, заводя двигатель, но тут же его заглушил. Девушка, испуганно остановившаяся у дома Ханги, подняла голову и посмотрела в их сторону. — Кто это? — шёпотом заговорил он, пригибаясь к рулю. — Миён, — прищуриваясь, сказал Пак. Девушка медленно зашагала дальше и повернула к дому Дахи, где ей открыла дверь госпожа Сон. Девочка пришла навестить её, и та с порога обняла её, как родную дочь. Юнги почувствовал горечь, смотря на них. Горечь достигла сердца и разлилась по груди. Разочарованно выдохнув, он снова завёл двигатель. Они ехали молча. Вечерний радиоэфир, пытающийся их взбодрить, потерпел полный крах. Чимин увидел знакомый двор и мерцающий уличный фонарь, сердце гулко стукнулось о грудную клетку. — Юнги, я должен тебе кое-что рассказать, — сказал он, сделав глубокий вдох. — Что? — Это важно. Давай зайдём ко мне и поговорим. Юнги бросил на него серьёзный взгляд. — Всё хорошо, Пак Чимин? Чимин пожал плечами, закусывая нижнюю губу. Ничего хорошего. Они вышли из машины и направились к дому, Чимин шёл чуть впереди и старался не оглядываться. Открыв дверь, он с разочарованием заметил, что внутри не так уж и тепло. А быть может, его просто знобило от волнения. Он щёлкнул электрический чайник и достал два стакана с сушилки. Юнги стоял, уперевшись плечом в дверной косяк и смотрел на него выжидающе. Руки задрожали, растворимый кофе просыпался из ложки на столешницу, и он принялся торопливо сметать его себе на ладонь. — Что ты хотел сказать мне? — спросил Юнги, подступая ближе. Чимин повернулся и взглянул ему прямо в лицо. Вот он, тот самый подходящий момент для признания. Сокрытие улик — преступление, ему давно следовало обо всём рассказать. О чём он только думал, умолчав о личных записях Дахи, во многом обличающих Юнги? О жалости к нему? А может, о жалости к самому себе? Он использовал его, чтобы излить собственные чувства. Восстановить с болью в сердце кусочек той жизни, которой нет. Сплести воедино красные нити прошлого с призрачными нитями настоящего. — Что-то тревожит тебя? — заметил Юнги. — Ты выглядишь так, будто собираешься заплакать, — он подсунул пальцы ему под подбородок и приподнял его голову так, чтобы они посмотрели друг другу в глаза. — Чимин? Рука у него была сильная и горячая. Он был очень близко и от него в самом деле исходил жар. Я думал о любви… — Мне очень плохо, — выдал он, смиренно смотря на него снизу вверх. Чимин ни на секунду не задумался о том, как сильно может потом об этом пожалеть. Юнги был его единственной возможностью усмирить то огромное тёмное чувство ненужности, росшее вместе с ним с самого раннего детства, и он ухватился за него. В буквальном смысле. Их объединяло одинаковое чувство одиночества и печали. Они замолчали, глядя друг на друга. На правой щеке у Юнги виднелась обворожительная крохотная родинка, которую он раньше не замечал. Не понимая, что делает, Чимин приблизился к нему и поцеловал её. И сердце вмиг ухнуло в пятки от собственной дерзости. Но это было так естественно — шагнуть ему навстречу, коснуться губами его щеки, почувствовать его тепло и ответить тем же. Юнги напрягся, ошеломлённо замерев. Но ненадолго. В следующее мгновение он обхватил его за талию и притянул к себе. Большая ладонь мягко легла ему на плечо, а тёмные глаза впервые посмотрели на его губы. А потом он склонился и накрыл их своим ртом. Поцелуй был недолгим. Губы у Юнги оказались мягкими и совсем не настойчивыми. Они касались его нежно и медленно, словно выводили неспешно нужное имя, а после поставили точку, мазнув по подбородку. Чимин резко выдохнул, смотря на него широко распахнув глаза, и время словно замерло. Он был удивлён, даже ошарашен, но какой-то частью сознания понимал, что это было неизбежно, и что он, на самом деле, ничего другого и не ожидал. — Прости, — выдохнул Юнги, отступая. — Я сам… я это всё сам, не извиняйся, — затряс головой Чимин. Юнги отвернулся, прикрывая лицо ладонью. Чимин опустил свою руку ему на плечо и почувствовал, как оно поникло под его пальцами. — Юнги, — позвал он тихо, обходя его, и коснулся руки, отводя её медленно от лица. — Проклятье, — выдохнул шумно Мин, снова встречаясь с ним взглядом. — Мне показалось ты не прочь… — Юнги… — Но даже так, не стоило мне тебя целовать, я ведь обещал тебя не трогать. Мы можем как-то это уладить? Как-то закрыть на это глаза? Дашь мне ещё шанс, ладно? — Юнги! — прикрикнул на него Пак. Мин замолчал. — Я был не против, понятно? У меня никого нет, я совсем один, черт возьми! Ты единственный, кто был со мной рядом все эти три месяца и единственный, с кем я не чувствую себя отверженным или плохим, потому что ты… потому что… Чимин растерялся, он глотал ртом воздух как рыба, не смея продолжить. Да и что он мог ему сказать? Потому что ты знаешь, что такое боль? Потому что ты тоже смертельно несчастен? Это ужасные слова. — Ну всё, — не выдержал Мин и дёрнул его за плечо, грубо прижимая к себе. — Ч-шш… тихо. Чимин обхватил его руками за спину и услышал над ухом тихий стон. Глубокий вдох, медленный выдох, тёплая ладонь легла ему на спину меж лопаток. — Я понимаю, ты очень устал, с тобой случилось много плохого и несправедливого. Но теперь ты не один, моя семья и я, мы ведь обещали тебе свою помощь, и будем держать своё слово. Не терпи, когда тебе плохо, говори об этом, у нас тоже бывали разные времена, и никто не примет это за слабость. Чимин закрыл глаза, вслушиваясь в его низкий сипловатый голос. Он звучал мягко и успокаивающе. Пока не произнёс: — Но быть с кем угодно, даже с мужчиной, только для того, чтобы не быть одному, худший из всех вариантов. — Нет… нет, всё не так. И ты не кто угодно, — возразил Чимин и слегка отпрянул, чтобы взглянуть ему в лицо. — Ты когда-нибудь был с мужчиной? — прямо спросил Юнги. — Нет, — шёпотом ответил Пак, чувствуя, как вспыхивает его лицо от смущения. — Разве это так важно? — Важно, потому что ты ожидаешь, что я полюблю тебя или уже полюбил, ведь для тебя самое главное — это чувства, так? Любовь и одиночество. Мы сблизились, доверились друг другу, я сказал, что ты привлекательный и нравишься мне, и всё это заставило тебя увлечься мной. Юнги выдержал паузу, смотря ему в глаза. И ладонь его крепче прижалась к спине Чимина. — Но я не люблю тебя. И не смогу полюбить так, как ты того достоин. Я просто больше на это не способен, — сказал он, нащупывая пальцами его острые позвонки и тихонько их поглаживая. — Я знаю, — ответил Пак, и ему стоило большого усилия не отвести от него глаз. — Я не хочу тебя обидеть… — Я знаю. — Дело совсем не в тебе, ты замечательный… — Боже, Юнги, оставь эти банальности, лучше замолчи. Юнги смерил его обреченным взглядом. — Этого больше не повторится, Чимин. — Почему? Это ведь было приятно для тебя. И я не против. Ты… другой, — он перешёл на шёпот. — Никто не узнает… — Это неправильно, — сказал Юнги таким мягким голосом, какой Чимин ещё никогда от него слышал. Мин отнял от него свою ладонь и отступил. Он смотрел на него так, как смотрят на нечто запретное дети, что-то боязливое скользило в его взгляде. Будто он успел каким-то чудом схватить незаметно запрещённую сладость и теперь ждал, когда его отхлещут по рукам. Он сказал много слов, и почти все они, наверное, прозвучали бы правильно, если бы прежде он его не поцеловал. С тем же одиночеством и с той же жаждой тепла. — Думаю, мне стоит сейчас уйти, — проговорил Юнги, печально кивнув в ответ на какие-то собственные мысли, и направился к двери. — Знаешь, любовь не так уж и важна, — сказал Чимин. Юнги остановился и обернулся. — Все эти «навеки-вечные» и «пока смерть не разлучит нас» не имеют никакого значения, вечная любовь проходит, как будто её и не было. Мы ведь полицейские, кому, как не нам это знать, — он подступил к нему ближе, Юнги остался неподвижным. — Иногда нужно просто держаться вместе. Не обязательно выменивать любовь на любовь, люди тянутся друг к другу за утешением или теплом, ищут друг в друге семью. Понимание и забота важнее бабочек и трепещущих сердец. Быть вместе в тяжёлое время важнее любовных клятв и жарких поцелуев. Разве нет? Ты не веришь мне? Попробуй возьми в свои руки мою холодную ладонь и согрей её. И это останется в тебе на всю жизнь. Останется в сердце. Я знаю. Потому что мы одинаковые. Какая любовь может дать такую близость, какую уже дала нам жизнь? Не смей говорить мне, что я просто увлёкся тобой. Ты целовал меня и тоже чувствовал, что это правильно. Мы друг друга выстрадали. Мы друг друга заслуживаем. Это награда за пережитые несчастья, посланная нам Свыше. Чимин замолчал. Лицо горело. Горела грудь, горело сердце. Он почувствовал, что вот-вот расплачется и отвернулся, возвращаясь к поставленным на стол пустым стаканам. Отчего-то их вид взволновал его ещё больше, он упёрся руками в столешницу и зажмурился, моля себя успокоиться. Какая-то часть его души — та, что так бессознательно тянулась к Юнги, — надеялась, что он смотрит на него, что сейчас он подойдёт и снова положит свою горячую ладонь ему меж лопаток. Входная дверь закрылась с тихим щелчком. Юнги ушёл.