***
В выходные царили тоска и безмолвие. Темнота, тишина, усилие, чтобы поесть и снова постель. Затем опять темнота и тишина. Чимин был бесконечно рад суетливому понедельнику и вместе с тем не знал, как его вынести. Он часто чувствовал стыд за себя и за то, что прежде делали с ним другие люди, за неловкость и за неуверенность, с которой он шёл теперь по жизни, но сейчас гневный голос внутри доносил до него совсем иные мысли. Ну и что… они нашли повод посмеяться, но это не значит, что я ничего не стою, не значит, что я глуп, не значит, что я ничего не достоин! Гневный голос звучал отчётливо, у него было немало времени набраться сил с тех самых пор, как он покинул Сент-Стилиан, но всё же он был ещё недостаточно громким, чтобы избавить его от переживаний. Чимин чувствовал себя униженным и оскорбленным под взглядами новых коллег, а ещё очень злым. Все они неплохо повеселились, обсуждая его за спиной. Кто-то из них счёл его слабаком, кто-то рассчитывал на его упёртость, но больше всех взял на себя Мин Юнги. И что хуже всего, после их ссоры, он решил сделать вид, что ничего не случилось. Он опоздал на утреннее совещание, а когда наконец явился, то как ни в чём не бывало сел рядом с ним. Мин пил преспокойненько свой кофе и копался в каких-то записях, не испытывая при этом ни неловкости, ни напряжения. И это злило ещё больше. — Что ж начнём, — скомандовал Мин, оглядев всех присутствующих. На секунду и их глаза встретились. Чимин вдруг подумал, что ему очень хочется выведать какой-нибудь отвратительный грешок Юнги, ведь у всех опытных копов есть что-то такое, и рассказать его всем, чтобы все его презирали и говорили гадости, едва завидят вдалеке. Бессильная ярость пустила бы корни, и он, клейменный всеобщей ненавистью, навсегда покинул бы это место. Или землю. Чимин не испытал бы сожаления. Он ощущал, как зарождается в нём скверное, мучительное чувство — чувство очень похожее на жажду, только где-то глубоко внутри. Это была ненависть. Такая сильная, какую Мин Юнги, наверное, и не заслуживал, и пусть его чувство собственной важности находилось где-то на уровне небес, на деле-то он был просто обычным копом. В жизни Чимину приходилось переживать унижения и похуже, чем быть названным педиком и прослыть однодневным салагой. Наверное, причина была в том, что, будучи ребёнком, он не мог за себя постоять, а теперь мог, и оттого задетые чувства так рьяно требовали отмщения. — Джин? У тебя есть что-нибудь для меня? — обратился Юнги к профайлеру и, достав из кармана пузырёк, вытряхнул на бледную дрожащую ладонь несколько таблеток. — Хоть что-то, от чего я мог бы оттолкнуться. — Он быстро проглотил таблетки, запив их кофе, и взглянул на мужчину в очках. Чимин ощутил, как его тяжёлое дыхание замерло, а потом вернулось с едва слышным сдавленным стоном. Он пытался что-то стерпеть, и Чимину очень хотелось бы, чтобы это было не только похмелье, но и изнуряющие муки совести. — Да, кое-что меня заинтересовало. — Мужчина подошёл к детективной доске и задумчиво посмотрел на прикреплённые к ней фотографии. — Несмотря на то, что жертва была обнажена, её поза и локальные ожоги выдают нам намерение убийцы отнестись к её телу, как бы это странно ни звучало, уважительно. Он не пытался осквернить её или воплотить в жизнь какие-то свои фантазии. Либо же у него не хватило пока на это духу. — Думаете, Сон Дахи не единственная жертва? — спросил Чимин, напоминая о своём тихом присутствии. — Мы можем полагать, что убийство намеренное. Он не колебался, выбрав её. Целенаправленно заманил, похитил и расправился. Но запаниковал, когда наступило время избавляться от тела. Он неопытен. Это первая его жертва, либо одна из первых. И очевидно, что он местный. Он либо вырос в Дальсо, либо живёт здесь достаточно долго, чтобы знать все окрестности. — В Тэгу случилось в недавнем времени два подобных убийства, но я не нашёл ни одного похожего дела в Дальсо, — щурясь в сомнении, сказал Тэхён. — Люди не догадываются, но, согласно статистике, в стране могут орудовать до десяти серийных маньяков. И больше сотни по миру, — сказал доктор Ким, глядя на Тэхёна слегка свысока. — Их невозможно обнаружить, потому что они убивают бессистемно, и их убийства на первый взгляд кажутся такими непохожими, что установить между ними взаимосвязь крайне сложно. Или же сами жертвы либо и вовсе не найдены, либо не могут претендовать на качественное расследование. Учитывая тот факт, что шанс оказаться убитой у проститутки в восемнадцать раз выше, чем у обычной женщины, большинство их смертей просто не попадает под статистику серийных убийств. — Согласен, в Дальсо хватает подонков, но всех самых отпетых ублюдков мы знаем по именам, — заговорил детектив Хван и тоже подошёл к доске, — и лично я глубоко сомневаюсь, что даже кто-то из них способен на такое. Серийник в Дальсо — это что-то немыслимое. — Не такое уж и немыслимое, — не согласился Сокджин. — Я не утверждаю, что это убийство не может быть единичным, но и в том, что через пару дней он не наберется смелости и не задушит ещё одну девочку, я быть уверенным не могу. Этот человек опасен — вот, в чём я не сомневаюсь. — Да мы искали её здесь всем светом, — продолжил спорить детектив Хван, багровея на глазах. — Нет, это невозможно, чтобы это был кто-то из наших. Всё началось с этого заброшенного приюта. Как только объявили о сносе здания, там стали околачиваться странные типы. Даже у охранника лицо, как у умственно отсталого. Думаю, девочка приглянулась одному из тех уродов, который гастролирует с этой строительной компанией по всей стране. — И думать так куда легче. Подобная интерпретация позволяет почувствовать облегчение. Людям нравится представлять, что убийца далёк от них, что это какой-то законченный маргинал или монстр, отвратительность которого сложно не заметить. А между тем, убийца может быть похож на вас целиком и полностью, вести общепринятый образ жизни, иметь работу и семью. Человеку, к сожалению, свойственно отталкивать от себя мысль о том, что существо подобное ему способно на такое. Отсюда и главное препятствие в процессе идентификации преступника. Он прозвучал печально. Но такова статистика: большинство убийц попадаются либо случайно, либо после грубой ошибки. И какие бы зверства ни творили эти люди, пожалуй, самым омерзительным является то, что внешне они совершенно нормальны. Убийцы ничем не отличаются от законопослушных граждан, и даже когда их деяния становятся достоянием гласности, их близкие и друзья ещё очень долго не могут в это поверить. И только если долго и упорно вдумываться в прошлое, можно заметить те самые «тревожные звоночки». Чимин осознавал эту ужасную правду. Это не какое-то скользкое чудовище или инопланетянин. Всё намного страшнее — это человек. Мужчина. И он ходит по улицам Дальсо. Живёт здесь, возможно даже где-то рядом с ним или ещё того хуже, рядом с семьёй убитой девочки. Быть может, он когда-то, когда был младше, учился в той же школе, что и Сон Дахи. Может, они покупали продукты в одном и том же супермаркете. Он, скорее всего, был на её похоронах, выражал соболезнования её матери и отцу, думая в тот самый момент о том, как убивал её. — Джин, ты смотрел дела из Тэгу? — спросил Юнги. Доктор кивнул и достал из своей папки фотографии с мест преступлений. Их было так много, что они покрыли почти всю доску. Снимки детских тел брошенных в лесу, крупные планы синяков на их тонких шеях, следы ножевого ранения в живот одной из девочек. В зале установилась гробовая тишина. — Сим Абель, двенадцать лет, — Ким Сокджин указал на тело первой убитой девочки. — Изнасилована, задушена, брошена в лесу, тело обнажено, вторая убитая — Пэк Гюён, девочка десяти лет, была изнасилована, задушена, обнажена и выставлена напоказ с ножевым ранением в области живота — отвратительное зрелище отражает настоящие фантазии убийцы. Сон Дахи — её позе искусственно придали аккуратность, есть факты, указывающие на его сожаление, и только в её случае убийца использовал огонь. Если суммировать все мелкие детали, то можно сделать вывод, что убийц двое. — А что если девочки из Тэгу были ему не знакомы, а Сон Дахи он знал и поэтому испытал после содеянного стыд и раскаяние? — предположил Мин. — Возможно, — согласился доктор Ким, — Как я и говорил, убийства могут быть бессистемными, но в подобном случае модус операнди всё равно будет иметь какие-то характерные черты. — Ладно, и кто же наш парень? — Мне практически не на что опереться в этом деле. Но я уверен, что убийца или пособник убийцы — мужчина. Крепкий. Молодой и сильный. Нужна немалая физическая сила пронести тело на руках такое большое расстояние. Он местный, участвовал в поисках и точно знал, куда и когда нужно отвезти тело. Цепочка с подвеской не повреждена, её не срывали, а аккуратно сняли, а после положили расстёгнутой на труп — он испытывает раскаяние, возможно, страдает от поведенческой расторможенности, — Сокджин снова задумчиво замолчал. — Слишком мало информации, чтобы составить более точный психологический портрет, пока мы имеем только одно тело. — А если опереться на твой личный опыт? — спросил Мин, неудовлетворённо хмурясь. — Какие мысли, Джин? — Мы не знаем, была ли она изнасилована, а это очень важная деталь. Мин разочарованно вздохнул. — Если он гедонист, то мы имеем дело с типичным набором: импульсивность, садизм над животными в прошлом, ему нравилось наблюдать за их смертью, а возможно приходилось наблюдать и смерть людей. Он имеет довольно близкие отношения с матерью. Скорее всего, был травмирован в детстве либо самой матерью, либо отцом. Наверняка состоит в связи с женщиной младшей по возрасту или даже имел и имеет сексуальные отношения с несовершеннолетними девочками. И это может быть следствием копирования чужой модели поведения, принятой им за норму, как это часто бывает внутри семьи. То есть, влечение к юным девочкам может быть обусловлено примером, скажем, отца или старшего брата. Мы не знаем, совершил ли он с ней половой акт, но выбор жертвы не случаен, он руководствовался личными предпочтениями. Убийца похитил её прямо у дома — это большой риск, — доктор Ким повернулся лицом к затихшим полицейским, — можете представить, каким огромным было его желание? — Чертов урод, — ответил за всех Чонгук. — А если нет? — спросил Мин, злясь на самого себя за то, что в таком важном деле ему приходится гадать. — А если нет, то всё это не имеет смысла. Убийцей могла быть и женщина, имеющая в сообщниках мужчину, способного избавиться от тела. Иными словами, пока у нас нет другого тела или новых улик, мы должны искать местного мужчину, средних лет, ранее вступавшего с ней в контакт. — Это половина мужского населения Дальсо, — поморщился недовольно Мин. — Тэхён, а что по Сент-Стилиану? Чимин ощутил, как ухнуло вдруг сердце, и глубоко вдохнул. Слово, что как гром среди ясного неба. — Да ничего особого. Был закрыт в 2011 году. Здание давно числилось ветхим. Только из-за каких-то бюрократических проволочек интернат не был расформирован раньше. Один из воспитанников погиб, упав с колокольной башни — несчастный случай, но это ускорило процесс. Прежде был ещё один мальчик — умер от эпилепсии. Больше ничего нет. Всё чисто, — доложил Тэхён. — А погибший воспитанник? Ты узнал что-нибудь о нём? Тэхён поднялся и подошёл, чтобы передать ему фотографию. Чимин мельком взглянул на снимок в его руках. Мальчики в одинаковой спортивной форме темно-синего цвета сидели на трибунах в три ряда. Слегка размытый фон — ряд зелёных кипарисов за футбольным полем. Чимин узнал себя за секунду. Это было не сложно. Он был одним из самых маленьких и сидел впереди, расправив плечи и выпрямив спину. Маленькие ладошки аккуратно лежали на прижатых друг к другу коленях. Палец Юнги лёг точно ему на плечо. Он узнал его? А другие? Чимин посмотрел тревожно на присутствующих. Наверняка. К счастью, из деликатности все молчали. — Ким Джунёль, шестнадцать лет, — третий слева во втором ряду, — подсказал Тэхён. — Монашка вышла на рассвете осмотреть территорию интерната и обнаружила одного из своих подопечных лежащим на асфальте у колокольной башни. Она подумала, что мальчишка просто напился и решила незамедлительно очистить его от скверны, но, оказалось, тот лежал в луже собственной крови и был уже холодным. Судя по показаниям, парень был со странностями и постоянно лазил, где не надо. Расследования не было, эксперты признали его смерть несчастным случаем, и дело закрыли, — Тэхён захлопнул свою папку с бумагами и со вздохом похлопал тихонько по ней ладонью. — Новый владелец — Шая Си Чань, семидесятилетняя уроженка Поднебесной. Бабуля решила построить китайский спа-салон на выкупленном участке. Хм… лучше местечка не нашла, конечно… — Найди мне кого-нибудь из последних воспитанников Сент-Стилиана, хочу поговорить с ними о том, что там случилось. — Зачем? — шёпотом спросил Чимин, впервые за всё утро пересилив себя и посмотрев на него прямым долгим взглядом. — Я могу сказать тебе, что там случилось — это был несчастный случай. — Ты заинтересованное лицо, я не могу официально принять твои показания, — так же тихо ответил Юнги, чуть подавшись к нему навстречу, но тут же отпрянул и поспешно отвёл взгляд. — Хосок, у тебя есть ещё что-нибудь? — заговорил он громко и, отложив в сторону фото, прижал трясущиеся ладони к стаканчику с кофе. — Да. Вы с детективом Паком хотели знать, когда он поджёг тело, — сказал Хосок, смотря на Чимина так, словно он улика, которую стоит упаковать и приклеить номерок — взгляд, характерный криминалистам. Только холод и предельная концентрация. — Так вот, девочка была убита в тот же день, что и исчезла — пятого сентября, но её тело подверглось возгоранию лишь через два дня. Чимин согласно кивнул, отводя взгляд. Он не смог заглушить собственных чувств и сделать вид, что ничего не случилось. От стыда хотелось провалиться сквозь землю. Против воли он снова вспомнил, как поцеловал на его глазах Мин Юнги прямо в губы и тут же почувствовал тупую боль в животе, как если бы кто-то столкнул его неожиданно с высоты. И зачем он только решил кому-то что-то доказывать? — Ботаники осмотрели предоставленные моими подчиненными сорняки, которые по пути к телу были так или иначе повреждены, — Хосок передал Мину несколько листов из своей папки, — специалисты сделали заключение, что отросшие побеги разных возрастов: одним тринадцать дней, а другим одиннадцать. — Чонгук? — не отрываясь от бумаг, спросил Мин. — Ничего, — поджал грустно губы Чонгук и развёл руками. — Никаких подозрительных переписок, постов или запросов. Она частенько сидела на фанатских сайтах всяких мальчиковых групп, но почти никогда ничего не писала в чатах, и уж тем более не упоминала там о личном. 16 ноября 2022 года она опубликовала в Инстаграме картинку с золотой птицей, пылающей огнём, и написала: «Я люблю феникса». Вот, — хлопнул себя по бёдрам парень. — Это единственное существующее упоминание о любви Сон Дахи в сети. Юнги недовольно цокнул языком. — Ладно… — вздохнул он. — Ладно… — Отпечатки из Сент-Стилиана, — детектив Хван покрутил в воздухе листком с заключением дактилоскописта. — Захватил по пути. — И что там? — спросил Мин, кивая на бумагу в его руке. — Да, в общем-то, ничего интересного. Отпечатки пальцев с клавиш пианино принадлежат Сон Дахи. Пальчики на одной из бутылок совпали с пальчиками Юн Минсан. Все отпечатки свежие. Так что нет смысла даже тратиться на ДНК-экспертизу, — сообщил Хван с плохо скрытой усмешкой, и хоть Чимин тоже работал над этим делом и был там, мысленно он поддержал детектива в его ехидстве над Мином. Повисла тишина. Главный инспектор стоял, сложив на груди руки, и выглядел как никогда хмуро. — Мы что-то упустили, — прервал наконец паузу Мин и подошёл к детективной доске. — Я что-то упустил… — сказал он тише и пробежался взглядом по прикрепленным фотографиям. — Нужно заново допросить всех подходящих под описания мужчин, проверить их дома, но в первую очередь машины. — Мы осмотрели все соседские дома и дома всех возможных подозреваемых ещё в первые дни, — мгновенно возразил Тэхён. — Да что ты, умник, спасибо, что напомнил, — продолжая рассматривать фотографии, съёрничал Мин. — Нужно проверить всех, кто подходит под описание Джина ещё раз. — Это невозможно, нет, — покачал головой Ким Намджун. — У меня нет столько людей и нет таких средств. И на каком основании мы это сделаем? — На основании смерти шестнадцатилетней девочки. — Ты собираешься обыскать каждый третий дом в Дальсо, Юнги? — Разумеется, нет. Он мог убить её и не в доме, но вот что точно — убийца привёз её тело в Сент-Стилиан на машине. Криминалистам придётся поработать с автомобилем каждого потенциального подозреваемого. — Ты сбрендил? — взялся за голову Намджун. — Ты хоть представляешь, какая это статья расходов? Я уже молчу про народные массы, волнений не избежать! — заговорил он строго, но только возразить у него не вышло, потому что переспорить Юнги всё равно что пытаться свистнуть с полным ртом риса. — Мы проверим все машины, какие я скажу, — гнул своё Мин. — Я изучу полицейские отчеты об осмотрах и опросники, отсею лишних и начнём от большего к малому. Старший инспектор возвёл руки к потолку: — О, спасибо, что пытаешься облегчить мне жизнь хоть немножко. — Хренов тебе в лукошко! У тебя есть другие предложения? — Займёмся известными нам педофилами. — Мы проверили их всех досконально, когда она исчезла, и ничего. Хочешь сделать это по второму и третьему кругу? Отлично. Давай. Давай потеряем оставшееся у нас время и дадим ему окончательно избавиться от всех улик. Намджун отвернулся, прикладывая ко лбу ладонь. — У нас ничего нет, — заговорил Юнги тише. — Совсем ничего. Единственное, что мы можем — быть рядом, пусть и неосознанно. Мы заставим его занервничать и совершить ошибку. Судя по тому, как он избавлялся от улик — он паникёр. — Ладно, — с неохотой согласился инспектор. — Но я не дам тебе ни одного ордера, пока ты не предоставишь мне реального подозреваемого, — сказал Ким Намджун, помахав указательным пальцем у него перед лицом. Мин Юнги сморщил нос, смотря на него так, будто собирался откусить ему руку. Тем не менее, он промолчал. Впервые на памяти Чимина последнее слово осталось не за ним, но так или иначе, Юнги всё равно добился своего. — За работу, — хлопнул он в ладоши. — Чимин, задержись. Чимин сосредоточился на складывании своих бумаг. Очевидно, просьба остаться не имела никакого отношения к рабочему процессу, и он не собирался её выполнять. Но как назло всё валилось из рук, листы бумаги рассыпались, папка не закрывалась. С ужасом он заметил, что Чонгук последний, кто, кроме них двоих, покидает совещательную. Юнги подошёл ближе и помог поднять упавшую на пол ручку. Чимин трудно сглотнул, почувствовав на себе его взгляд, стоявшая в горле оскомина медленно сползла к желудку. — Чимин, — позвал он снова. — Мне нужно поговорить с тобой. — К счастью для тебя, я сегодня не разговариваю, — сказал Чимин, намереваясь уйти, но Юнги разгадав его, подступил ближе, становясь почти вплотную. Глаза их встретились. Чимин заметил мелкие морщинки на его бледном лице и то, что он снова задержал дыхание. — Я переживаю за то, что так сильно обидел тебя, — сказал Мин, но голос его прозвучал на удивление ровно и спокойно. — Извини, мне не интересно, — Чимин демонстративно отвернулся, но Юнги не сдвинулся с места. — Дай пройти, — сказал он серьёзно. — Но тебе придётся меня послушать. Ярость прихлынула к горлу Чимина. Нет, невыносимо! Мин Юнги хватило наглости протянуть руку и успокаивающе погладить его по плечу. — Никто из местных полицейских на самом деле не думает о тебе плохо, — начал Юнги. — Никто, кроме тебя, — со злостью подметил Чимин. — Нет, это не так. Я знаю, что я грубый, нечуткий и злой, но я всегда признаю свои ошибки. Я прошу у тебя прощения за то, что случилось в баре. Я хотел лишь подлить масла в огонь, заставить тебя засомневаться в правильности принятых тобой решений, позлить, раззадорить… Я и понятия не имел, что ты так остро отреагируешь, я не думал, что эта глупость так обидит тебя. Мне жаль. — О, тебе жаль?! — Чимин не сдержался и толкнул его ладонью в плечо, Юнги же, как ни в чём ни бывало, смахнул упавшие на лоб пряди волос и взглянул на него с разрывающей сердце мягкостью. Но Чимин быстро подавил в себе это чувство сострадания, подумав о пятничном вечере. — Я не верю тебе! Не верю ни одному твоему слову! С чего бы тебе сожалеть?! Конечно, ты не думал, что можешь обидеть меня, ты ведь вообще никогда не думаешь о чужих чувствах. Ты выставил меня болваном. Ты сделал мне больно. Ты унизил меня. Неожиданно Юнги дрогнул. Он неровно выдохнул и погладил себя по лицу, отступая на шаг назад. — Унизил, назвав геем? — спросил он. — Педиком. Да какая разница… — Чимин осекся, улавливая ту самою секундную горечь, что Мин имел слабость проявить. — Или разница есть? Для тебя это важно, Юнги? — На что это ты намекаешь? — прищурился Мин, чуть склоняя голову набок. — А на что, по-твоему? Есть вещи, которые могли бы задеть меня куда сильнее, но ты выбрал именно это. Тебе уже тридцать пять, а ты всё ещё не женат. У тебя есть подружка? Готов поспорить, что нет. — Подружки могут быть у тебя, Пак Чимин. У людей моего возраста — партнёры. — И почему у тебя нет партнёра? Ты не хочешь семьи и детей? — Так бывает. Это не значит, что со мной что-то не так. — Я не сказал, что с тобой что-то не так. Я спросил почему. — Это не твоё дело. — Ох, значит, моя жизнь и принятые мной решения — твоё дело, а твоя жизнь — не моё дело? Юнги только тихо вздохнул. Он не поддавался на провокацию — одна из его черт, которая на самом деле очень Чимину импонировала. Но жгучая ненависть отчаянно искала выход, и он понял, что сейчас извергнет её из себя гадливо и примитивно. И пусть она заставит его пасть в чужих глазах, но терпению его пришёл конец. Разум его и плоть превратились в мутную смесь ярости, ненависти, боли, крови и слизи. — Сам ты педик, Юнги. Ты чертов педик и конченый алкоголик! Не мудрено, что ты что-то упустил в деле Дахи, ты же не расстаёшься с бутылкой. Все тут тебя восхваляют и терпят твои выходки, но знаешь, что? Ты дерьмовый коп! В воздухе расходились волны, как от брошенного в воду камня, большого и тяжёлого, и теперь этот камень повис у Чимина на шее. Внутренний голос вопил с дрожью раненного союзника, призывая его остановиться и утихомирить свою ярость, но он уже не мог нажать на тормоза, его слишком занесло. — Ты спиваешься. Тебя не было год, потому, что ты ушёл в запой. Ты и сейчас продолжаешь пороть водку прямо на работе, и все терпят тебя, потому что ты какой-то особенный. Что у тебя за связи? Тебе отстегивает местная преступность? Ты под крылом у какой-то банды, поэтому тебе всё дозволено? Что позволяет тебе считать себя пупом земли, лезть в чужую жизнь и творить всё, что тебе вздумается? Или ты так привык использовать чужое неравнодушие? О, бедный мальчик, потерявший отца… Ох, он так ранен, что даже стал полицейским в надежде однажды его отыскать… — скривился Чимин, изображая гипертрофированное сочувствие, его затрясло, бешенство мешало дышать, горячие волны накатывали одна за другой, не давая опомниться. — Ты просто не можешь признать того, что твой отец тебя бросил. А если не бросил — значит, он мёртв. Хватит прикрываться этим. Ты просто никчёмный. И это никак не оправдать. И один ты до сих пор потому, что полюбить тебя такого — невозможно. Ты гадкий. Никто и никогда не сможет этого сделать. Чимин замолчал и сделал глубокий вдох, чувствуя её — злобную сущность внутри себя. Она была реальна и совершено от него неотделима, как внутренний орган — сердце или лёгкие. Казалось, ткни его ножом — и она, тёмная и склизкая, отвратительно взвизгнув, вывалится на пол. Видимо, со всей его семьёй что-то не так, каждый Пак в их роду проклят. Юнги тоже молчал. Слышалось лишь его болезненное дыхание. Вот и всё. От толстокожего хама Мин Юнги ничего не осталось. Эту партию он выиграл. И враг его даже не сопротивлялся. Но если Юнги и заговорит с ним теперь, его голос будет звучать глухо и тихо, будто издалека, из той преисподней, куда он его только что вверг. Они стояли почти вплотную, пристально глядя друг на друга. Руки у Чимина дрожали, и он сжал их в кулаки. Это молчание было долгим и мучительным. Наконец, Юнги произнёс: — Сейчас ты видишь во мне только плохое. И да, наверное, я плохой, но у меня нет причин желать тебе зла. Я хотел объясниться, но вижу, что сейчас это не имеет никакого смысла. Он отвернулся и отошёл от него к детективной доске. Чимин растерянно посмотрел на его спину. Юнги поправил покосившуюся фотографию Сон Дахи, забрал свой недопитый кофе и вышел, оставив его одного.***
Чимин посмотрел на пустующее рабочее место перед собой и тяжело вздохнул, склоняясь и прижимаясь к столу лбом. Лицо продолжало гореть. Ещё хуже жгло в груди. — Ты в порядке? Чимин поднял голову, посмотрев на Тэхёна, взгромоздившего Юнги на стол целую гору толстых папок. Он утвердительно кивнул, но на самом деле чувствовал себя всё хуже с каждой минутой. Ненависть, которую он испытывал к Юнги, получив волю, перестала его мучить, но заветное облегчение так и не наступило. Потому что всё, что начинается со слепой ярости, заканчивается стыдом. Ему стоило бы об этом помнить. В отдел вошёл Юнги, а следом за ним мужчина, к которому остальные полицейские рванули точно дети к продавцу мороженого. И пока все жали ему руку, Чимин сидел, потупившись, и чувствовал, как к горлу подступает тошнота. Утром он испытывал стыд перед другими, и это было ужасное чувство, сейчас он ощущал стыд перед самим собой, и это было в миллион раз тяжелее. Это было хуже ненависти, хуже любой скверны. Ему не стоило так опускаться, не стоило говорить Юнги всё то, что он сказал, но чаша весов с разумом оказалась слишком лёгкой, чтобы уравновесить бушующие чувства. И теперь он чувствовал себя ужасно глупым. Глупым, слабым и отвратительным. — Со Донхён, — протянул мужчина руку, подходя к Чимину, и улыбнулся, оглядываясь по сторонам. — Раньше это было моё рабочее место. — Пак Чимин, — Чимин привстал, поклонившись, и вежливо пожал руку в ответ. — Тебе повезло, сынок. Мой Юнги — лучший напарник, — бывший полицейский похлопал Мина по плечу. Чимин молчаливо кивнул, припоминая, что уже однажды это слышал. Юнги присел на угол стола и сделал вид, что его очень заинтересовало содержимое верхней папки. Неловкость между ними можно было потрогать на ощупь. — Как тебе в Дальсо? — решил сменить тему Со Донхён, очевидно, он знал своего бывшего напарника как облупленного и сразу догадался, что между ними размолвка. — Прекрасно, — грустно улыбнулся Чимин. — Каждый день — подарок. Простите, — сказал он, поднялся и вышел из отдела, не в силах больше находиться с Юнги в такой близости. Ему необходимо было время, чтобы собраться с силами и суметь пережить этот день. Какими бы сложными ни были их с Юнги отношения, Чимин признавал, что в одном он абсолютно прав: родителей Сон Дахи не волнуют их личные переживания, они ждут результата от них и справедливости. Он был в уборной и уже собирался выйти из туалетной кабинки, как дверь в помещение снова хлопнула. — Видел, какого мальчишку Джун взял на твоё место? — сказал вошедший полицейский, и по его голосу Чимин мгновенно узнал в нём Мина. — Все с чего-то начинали, наберётся ещё опыта… — ответил Со Донхён. Чимин медленно убрал руку от дверной защёлки и, сев обратно на крышку унитаза, притих. Ему не хотелось подслушивать, но и выходить было слишком неловко, ведь он уже услышал, что они говорят о нём. — Наберётся, — согласился Юнги. — Но он и без этого хорош. Я с первого взгляда понял — из него выйдет хороший детектив. Мужчины закончили справлять нужду, и послышался звук льющейся воды, а затем снова стало тихо. — И почему тогда ты не можешь с ним поладить? — спросил Донхён. — Тоже языкастый попался? — Да брось ты, мне хуже чем есть, уже быть не может, и больнее не сделать, чего бы он там в сердцах ни наговорил. — Стало быть, человек он поганый? — Нет. Он замечательный. Он говорит всё, как есть, не боится быть собой и не боится выражать своё мнение. Он добрый, умный и чувствительный. На мой взгляд, всё это делает его прекрасным человеком. Но когда я увидел его впервые, мне захотелось расплакаться. Он ведь из Сеула приехал. В Дальсо. Я смотрю на него, у меня сердце кровью обливается. — Ты бы попробовал поговорить с ним по-хорошему. — Я хотел, но он даже не сказал мне, зачем приехал. Он так увлечён своими личными заморочками, что мнение со стороны для него — пустой звук. Я же не могу свои мозги ему в голову воткнуть. Это как с детьми, чёрт возьми: не пей холодное, мой руки, не облизывай пальцы, надень шапку, и что в итоге? — Что ж, может, у него есть весомая причина губить себя здесь… — печально произнёс Донхён. — О, не говори так, когда я думаю об этом, мне становится дурно. Я уйду, и Хван тут же загребёт его в свои клешни. Он ждёт, когда я ошибусь, поглядывает на моего мальчишку, и его рот сжимается плотнее, чем кошачья жопа. Ублюдок давно подсиживает меня, а теперь ему грех не постараться. Чимин будет тянуть его на своём горбу до пенсии, он даст ему раскрываемость, лучшие дела, спецгруппу и славу, а взамен получит пару грыж, геморрой и тёмный угол. — Ты собираешься уйти? Чимин закусил взволнованно губы. Молчание Юнги длилось слишком долго. — На нашей работе люди выгорают. Ты сам знаешь. Если пойманные проститутки завтра стоят на том же месте, только крышуются другим засранцем, а торчки скупают всё тот же мет у другого дилера — это привычное дело, то в нашем отделе отпущенный говнюк может стоить кому-то жизни. Ты понимаешь, что если не закрыл ублюдка, потенциальные жертвы в опасности. Это ответственность, которая давит, душит, изматывает, — он замолчал и до Чимина долетел его тихий стон. — Я очень устал. — Эй… сынок, ты это брось… — протянул Донхён. — Ты обещал мне держаться. Когда ты завяжешь с пойлом? Ты ведь не собираешься повторить своё алкогольное рандеву? — Я… — Юнги шумно вздохнул и замолчал. — Что? — Нет, ничего. — Юнги? Чимин услышал, как чиркнула зажигалка. Запахло сигаретным дымом. — Юнги? — повторил чуть тише Донхён. — Скажи мне, сынок… ну… — У меня… — снова стон и тягостная пауза. — У меня в груди будто осколки стекла. Мне больно. Каждый день. И каждую ночь. Я так устал от этой боли, что мне хочется уснуть на тысячу лет. Или вообще перестать существовать. Перестать чувствовать. Я не могу больше думать о том, кто я, откуда я и куда иду, не могу больше терпеть одиночество, не могу больше видеть страдания… это слишком много для меня. Я хочу, чтобы всё закончилось, хочу, чтобы всё перестало вращаться. И поэтому я пью. Юнги говорил так тихо и хрипло, словно слова эти с трудом пробивали себе путь из его груди. И Чимин совсем поник, представляя себе его печальный образ. — Знаешь, в чём твоя беда? Кто-то вбил тебе в голову, что мир строится на доброте и порядочности, а справедливость — одна из самых важных в жизни вещей. Сколько раз я тебе говорил, если продолжишь вестись на эту ересь, пиши пропало! Справедливости не существует, Юнги. Справедливость — это придуманный идеал, а не реальность. И на деле твоя надежда на то, что мир вдруг исправится, а все люди получат то, что заслуживают, сведёт тебя в могилу. — Знаю. Но к чему тогда всё, если даже не пытаться к этому идеалу приблизиться? — Перестань об этом думать. — Не могу. Особенно сейчас. Когда шестнадцатилетняя девочка, которую я знал, мертва. А прямо напротив меня сидит мальчишка, достойный в тысячу раз больше того, что может получить здесь. Проклятье… — выругался Юнги, и их с Донхёном шаги стали удаляться. — Он как соль на моих ранах. Дверь в уборную снова хлопнула, и наступила тишина, только капал монотонно заржавевший кран и гудела старая вытяжка. Чимин закрыл лицо руками. Он будто всё ещё слышал голос Юнги у себя в голове, рассказывающий обо всём так тихо, что ему хотелось заплакать, что он и сделал.***
Повторная проверка известных полиции сексуальных преступников ожидаемо ничего не дала. Чимин вызвался поехать с Тэхёном, чтобы убраться из отдела, и в итоге они только зря исколесили полгорода. — А что по тем делам, о которых ты говорил сегодня? Мы ещё успеем пообщаться с детективом, ведущим расследование? — спросил Чимин. — Они у Юнги, ему нужно время, чтобы понять. — Один ли человек их убил? Тэхён кивнул и постучал указательным пальцем по виску. — Понять ход мыслей. Наше дело отличается от первых двух. Даже если все три убийства совершил один человек, нужно понять, что пошло не так с Сон Дахи, — пояснил он. — Серийники меняются и приспосабливаются к ситуации. Они одержимы своими убийствами и их деталями, и чем увереннее они становятся, тем сильнее меняется их линия поведения и усложняется фантазия. Если разгадать, что и почему они поменяли, можно многое понять и определить ход их мыслей. Этим Юнги и занимается. — Я думал, это задача Ким Сокджина. — Способов поиска информации для расследования много, их выбор зависит от изучаемой темы. В одних случаях лучше обратиться к архивам, осведомителям или свидетелям, в других ключевые подсказки даёт профайлер, но зачастую это чистый инстинкт. И он у Юнги превосходный. Искать, копать, собирать любую крупицу информации, которая может оказаться полезной — всё это в его духе. Ты сам увидишь. С делом Сон Дахи он тоже будет двигаться на ощупь. Иначе здесь и не выйдет. — А мы не рискуем так упустить что-то важное? Что если Юнги ошибётся, и мы так и не подберемся к убийце? — Мы должны отработать всех, как он и сказал, но ресурс полиции ограничен и ценен. Поэтому мы и формируем опросник. Наши коллеги проводят опрос, ответы записываются, а потом обрабатываются особым образом. Сейчас вся документация с дополнениями в виде указаний на особые моменты у Юнги на столе. Он выберет то, что выглядит подозрительным и требует внимания, и далее мы пройдёмся по таким вот спорным нюансам. А потом, если будет глухо, проанализируем уже все стенограммы и интервью. — Когда я был стажёром в Сеуле, мы работали со статистикой, а потом методично проверяли всех подозреваемых, дифференцируя их на группы. — Здесь тебе не Сеул, Лапонька. Тэхён остановился на светофоре и взглянул на него. Его карие глаза были такими мягкими и такими жесткими одновременно, что Чимин задержал дыхание, погружаясь в их бездну и ощущая, как много на самом деле в этом человеке холода, профессиональной жестокости и расчёта. Он был умён. А умные люди по большей части всегда таковы. Чимин не ожидал, но сегодня в классическом дуэте плохой и хороший коп, именно Тэхён оказался плохишом. Он был таким жёстким и прямолинейным, что даже бывалые заключённые терялись под его напором. — Что? — повёл бровью Тэхён, замечая в его глазах удивление. — Ты так допрашивал этих людей, будто мы были в участке, — сказал Чимин и схватился неосознанно за ремень безопасности, увидев на светофоре желтый. — Терпеть не могу, когда кто-то пытается юлить, — ответил парень, трогаясь с места и резко выворачивая руль, чтобы повернуть направо, машину он водил ещё страшнее, чем Юнги. — Подвести тебя домой? Чимин взглянул на часы. Рабочий день закончился ещё час назад. Тэгу медленно погружался в сумерки, и к тому моменту, как они вернутся в Дальсо, совсем стемнеет. — Нет. Мне нужно в отдел. — В отделе уже никого нет, разве что только Мин, он один там до ночи сидит. — Я знаю. Мне тоже нужно задержаться, есть кое-какое дело. — Вы, ребята, будете идеальной парочкой, — хмыкнул Тэхён. Чимин улыбнулся в ответ, грустно и устало. В отделе стояла непривычная тишина. Телефоны молчали, чернели потухшие мониторы компьютеров, настольные лампы склонили свои тёмные головы над пустыми столами. Юнги не было на месте, но он всё ещё находился где-то в отделе. Его кожаная куртка висела на спинке стула, на столе стоял недопитый кофе, рядом — личный блокнот с пометками и целый ворох небрежно сложенных бумаг, вновь перевалившихся на его рабочее место. Чимин сел на свой стул и аккуратно сложил разлетевшиеся по столешнице страницы. Юнги изучал два дела об убийствах, анализировал их сходства и различия, пытался понять ход мыслей преступника, как и говорил Тэхён. Он перечислил все возможные причины, которые могли оправдать различия этих убийств. Занятие более чем бесполезное. Поэтому Юнги и бросил его, придумывая множество вариантов развития событий, он только всё усложнял. И, судя по небрежно брошенным бумагам, в конце концов, он склонился к выводам Ким Сокджина. Юнги появился через несколько минут и, мельком взглянув на него, вернулся к полицейским отчетам. Чимин потупился. Теперь-то гневный голос помалкивал. Надо же, неделю держался, и вот прорвало. В его жизни теперь полнейший, безнадёжный хаос. И он сам его учинил. Однако было и кое-что обнадеживающее. Глубоко внутри его тела, скрытая где-то под сердцем, всё ещё жила и другая, лучшая часть его. Он вновь её чувствовал. Она заставляла его оставаться тем, кто он есть, признавать ошибки и двигаться вперёд. Сегодня она уступила место злобной сущности, однако, в конце концов, после недолгой смуты, снова одержала верх. Чимин взглянул на молчавшего Юнги. Ему казалось, что в этой напряженной тишине его собственное дыхание стало слишком громким, и затаил его на мгновение, облизывая взволнованно губы, однако Юнги заговорил первым: — Чимин? — позвал он. — Я здесь… — тихим голосом ответил Чимин, поднимая голову, и повторил, — Я здесь. Мин сидел, сложив руки на животе, и лицо его было белым, как хрупкая фарфоровая маска, сплошь покрытая видимым только им двоим кракелюром. Чимину захотелось что-нибудь сделать, и чем глупее, тем лучше: взять все свои злые слова назад, вскочить и выбежать из отдела или отвернуть свой стул к стене, лишь бы не видеть его глаз. — Есть то, что мы должны сделать вместе, несмотря на наши разногласия, я думаю, ты и сам это понимаешь, — Юнги сделал паузу, смотря на него долгим пронзительным взглядом. — Поэтому, будь добр, если есть какие-то новости, скажи мне об этом сразу, не заставляй ждать твоего отчёта. — Ничего нет, — покачал головой Чимин. — Ясно, — прошептал Мин и что-то пометил в своём блокноте. — Я слышал твой разговор с Со Донхёном в уборной, — робко произнёс Пак и зажал вспотевшие ладони меж бёдер. Юнги поднял голову. Лицо его внезапно обмякло, и это могло означать что угодно — от глубокого разочарования до полной обречённости. — Мм… ладно, — сказал он почти шёпотом и опустил глаза, перелистывая страничку в открытой папке. — Я не хотел подслушивать, но вы зашли и заговорили обо мне, а мне не хотелось, чтобы было неловко и не хотелось снова ругаться с тобой, поэтому я решил тихо подождать. Это был личный разговор, я прошу прощения за это. Юнги слабо кивнул, перелистывая следующую страницу. Чимин зажевал нервно губы, не сводя с Юнги глаз. Как вывести его на откровенный разговор? Одно из двух: никак или никак. Разве что тот сам этого не захочет. Он сильнее сжал бёдрами ладони, не позволяя им задрожать. В конце концов, Тэхён прав, глупое юление только раздражает. — Юнги, прости меня за то, что я наговорил тебе сегодня, — сказал Чимин прямо. — Не нужно просить у меня прощения, Чимин, потому что ты услышал мои стенания в уборной, и тебе стало меня жаль, — неожиданно резко ответил Мин. — Нет, я делаю это не поэтому, — затряс головой Пак. — А потому что обидел тебя. — Я тоже тебя обидел. — Да, но ты сделал это не со зла, а я со зла. Это разное. Я попросил бы у тебя прощения даже если бы ничего не знал. Потому что, дело и не в тебе совсем и не в том, что ты сделал, а только во мне самом. Я просто выместил на тебе весь свой ад. Потому что… — Ему не хватило воздуха, и он вынужденно сделал в словах паузу, переводя дыхание. — Потому что меня не раз предавали, когда я был ребёнком. Предавали, бросали, унижали… И вот я снова здесь, в Дальсо, столько лет прошло, а оно всё по-прежнему болит во мне, оно всё так же живо. Я не хотел возвращаться сюда, но есть кое-что, что измучило меня, не хуже твоего, и оно точит меня день и ночь… И вдруг мне сообщают, что мой дед, однажды так жестоко избавившийся от меня, умер, оставив мне огромное наследство. Сначала я хотел от всего отказаться, продать всё его имущество и раздать деньги беднякам, чтобы он в гробу перевернулся. У него было столько возможностей, а он засунул меня в эту гнилую дыру, так что я не собирался его прощать, я собирался послать его к черту вместе с его скотобойней. Но потом я подумал, что возможно это мой последний и единственный шанс вернуться в Дальсо и суметь со всем разобраться. Но теперь я уже не знаю, правильно ли поступил, может, ты и прав, мне здесь не место. Мне теперь вообще нигде нет места. Он стиснул зубы, замолчав. Юнги отложил в сторону ручку и слегка подался вперёд, разглядывая его так пристально, что Чимин мгновенно вспыхнул от смущения. А потом Мин сделал нечто неожиданное. Он приподнялся, перегнулся через стол и взялся за его подбородок. Теперь Чимин казался себе маленьким непослушным мальчишкой, а в действиях Юнги, в том, как он с ним обращался, было что-то, что не позволяло ему от него уклониться. От тёплых пальцев Юнги к глазам подступили слёзы. — Пак Чимин, скажи-ка мне, а как звали твоего деда? — спросил он, не переставая на него смотреть. — Пак Джонхван. — Вот же срань Господня… Юнги обреченно прикрыл глаза, отпуская его и откидываясь обратно на спинку стула. — Что? — испуганно взглянул на него Пак. — Ничего, — потёр лицо ладонями Мин. — Нет, уж скажи. — Нечего говорить. — Тогда, что так удивило тебя? — Ты. Я видел тебя когда-то давно, когда ты был ещё ребёнком, и вот уж не думал, что ты вырос таким. — Каким? — Напрашиваешься опять на комплименты? — Опять? Ты называл меня говном собаки. — Всё-то ты помнишь… — усмехнулся грустно Юнги, и Чимин поймал себя на мысли, что ему хочется улыбнуться в ответ, но вместо этого он прижал к глазам манжеты рубашки, промакивая влагу в уголках глаз. — Так и что же? Юнги пожал плечами. — Я рад, Чимчим, что ты жив, здоров и не стал… — он вдруг растерялся и, смутившись, замолчал. — Не стал похожим на свою мать? — закончил за него Чимин. — Я хотел сказать: не стал таким же маргиналом как большинство твоих приютских соседей. — О, — Чимин стыдливо опустил взгляд и совсем поник, думая о том, что лучше бы промолчал. — Ничего личного. Это статистика. Ты из хорошей семьи. Со своими проблемами, но из хорошей. Ты воспитанный и умный. Ты не из большинства. Так что это точно не про тебя. — Спасибо, — прошептал Чимин, слабо кивнув. Глаза их встретились, но он отвёл взгляд, потому что слёзы снова были где-то близко. Оба молчали. Юнги провел рукой по лбу и приложил ладонь к щеке. На лице его появилась отрешенность. Какая-то мысль отвлекла его на несколько секунд, но затем он по какой-то причине отринул её в сторону и вернул своё внимание к Чимину. — Не расстраивайся, Лапонька, быть может, я — худшее, что случалось в твоей жизни, а ты ничего, держишься. — О, нет, — хмыкнул грустно Пак. — Точно не худшее. Юнги поджал губы в ответ, и они снова замолчали, глядя друг на друга. — Юнги, — робко заговорил Чимин и подался чуть вперёд. — Я говорил о тебе плохо. О тебе и о твоём профессионализме, мне не стоило этого делать. — Я ведь сказал тебе, что не нужно передо мной извиняться, Пак Чимин. — Но это важно. Ты сказал, что хочешь уйти… — Я не буду с тобой это обсуждать, — перебил его Мин и, взглянув на часы, принялся складывать бумаги, разбросанные по столу, в стопку. — Ты вообще не должен был этого слышать. — Понимаю, тебе нет дела до моего мнения, — Чимин поднял открытые ладони, слегка отпрянув. — Но я всё же скажу, чтобы ты знал, мне правда не хочется, чтобы ты уходил. Ты лучший детектив в отделе, каким бы дрянным, уж прости, ни был твой характер. Это всеобщее мнение, и оно складывалось годами. И, стало быть, так оно и есть. А я… я на самом деле ничего о тебе не знаю, и не имел права так говорить. Юнги закрыл блокнот и несогласно покачал головой, морща нос. — Я делал ошибки, которых можно было избежать, упускал то, что было у меня прямо перед глазами. Я тоже работал с лучшим детективом отдела и хотел быть на него похожим, но, к счастью, у меня хватило мозгов уяснить разницу между ним и мной. Я умён настолько, что смог понять, что достаточно глуп, — Юнги устало вздохнул и пожал плечами. — Это неприятно — осознавать, что в тебе нет ничего особенного, но нужно уметь жить с тем, что имеется. — Ты в специальной следственной группе, у тебя лучшая раскрываемость… — О, в этом нет никакой гениальности, — нахмурился Мин. — У этого всего две причины: первая — я работаю, как проклятый и вторая, самая важная — контроль. Ситуация, свидетели, подозреваемые, потерпевшие и, главное, я сам — всё должно быть под контролем. Остальное можно компенсировать. Но если ты не можешь совладать с самим собой и со своими чувствами, то ни один твой талант не имеет значения. Забудь про выглаженные рубашки, методы расследования и всё то, что учил во время стажировки в Сеуле. Нужно уметь докопаться до сути, выудить из чепухи главное, но если нет контроля, ситуация владеет тобой, а не ты ситуацией, и тогда всё бесполезно. Понимаешь, о чём я? — Да. — Ты всему научишься. И если останешься… — он резко замолчал и поднялся. — Уже поздно, рабочий день закончен. — Если останусь, то что? — переспросил Чимин. — Тоже стану лучшим? — Заменишь меня, — сказал Мин, набросив куртку, и взял со стола стопку папок. — Ты устал, тебе пора домой. Поехали, я подброшу тебя. Чимин растерялся, не зная, уместно ли это будет после такой отвратительной ссоры и можно ли считать их разговор примирением, но Юнги не дал ему времени для раздумий. — Ты идёшь или нет? — спросил он, нетерпеливо гремя ключами. Чимин, схватив сумку, выскочил следом за ним. Они ехали молча. Юнги щурился и тёр уставшие глаза. Чимин заметил, что руки его по-прежнему дрожат, в ночной темноте его бледное лицо выглядело совсем неважно. Чимин заметил вывеску «Отшельника» в окно и почувствовал, как связывается всё внутри в тугой узел. — До завтра, Пак Чимин, — сказал Юнги, останавливая машину у его дома. — До завтра, — кивнул, уходя, Пак, но, переборов в последнее мгновение свой стыд и смущение, обошёл торопливо машину и взглянул на Юнги в открытое окно. — И… за то, что я поцеловал тебя тогда… в «Отшельнике», прости меня. — Ничего, — ответил тихо Юнги, и уголок его губ приподнялся в полуулыбке. Она бы пронзила Чимина своей внезапной нежностью, если бы в ней не чувствовалось такое сильное эхо обречённости. — Я всё понимаю. Поцелуи-то, они ведь разные бывают, Лапонька. Иуда римлянам поцелуем на Христа указал. Он плавно выкрутил руль и выехал со двора. Ещё мгновение и красные огни его Челленджера померкли в темноте.