Обещай, что никому не скажешь

22 сентября, 2023 год. Скорбящие горожане плотной толпой заполнили небольшое помещение городской администрации. Местные телевизионщики и жадные до первых полос газетчики шныряли меж убитых горем родственников в попытках выведать хоть что-то новенькое. Но люди в Дальсо не любили чужаков и шли на контакт крайне плохо. Гроб с мертвой девочкой был закрыт по понятным всем причинам. Рядом стояла фотография юной Дахи, обрамлённая венком белых лилий. Живые цветы, увядая, мягко клонили головы во всеобщем трауре. Чимин огляделся по сторонам. Ким Сокджин кивнул ему с другого края зала. Затем он заметил стоящего к нему спиной Ким Тэхёна и наконец разглядел среди присутствующих Юнги. Он разговаривал с женщиной в чёрном облегающем платье и шляпке с вуалью. Женщина склонилась к нему, что-то шепнув на ухо, и ладонь её легла ему меж лопаток. Потом она поправила воротничок его рубашки и, коротко коснувшись темно-алыми губами его щеки, уверенно направилась в противоположную сторону зала к родителям Сон Дахи. Она прошла мимо Чимина, и на секунду их глаза встретились. Лицо её казалось смутно знакомым, но ему не удалось вспомнить, где и при каких обстоятельствах он мог бы её видеть. Красивая женщина. Даже слишком красивая для такого, как Юнги, решил он, а ещё слишком статная и слишком дорогая. Взрослая и богатая дама, по его мнению, Мину была совсем не под стать, он бы её не потянул. Хотя, подойдя ближе, Пак не мог не отметить, что сегодня тот выглядел абсолютно иначе. Уложенные волосы, приятный парфюм. Он пришёл на похороны в белой отглаженной рубашке, галстуке и чёрном костюме, на вид совсем не дешёвом и отлично подходящем к его дорогой машине. Ну ладно, может, и потянет… — нехотя допустил Чимин. — Ты опоздал, — сказал шёпотом Мин. — У меня под окнами, знаешь ли, не стоит Челленджер. Сегодня просто невозможно вызвать такси, я добирался на автобусе, — так же тихо прошептал Пак. Юнги посмотрел на него, но строгий взгляд его быстро смягчился. И глаза его тоже изменились, ясные и прозрачные, они были печальными, но такими добрыми, даже ласковыми… Должно быть, так казалось из-за освещения. Чимин взглянул на большую люстру в центре потолка. — В Библии сказано: «Око за око, зуб за зуб», — произнёс седовласый пастор, чем мгновенно привлёк к себе внимание. — И совершивший злое деяние ждёт от нас этого. Ждёт ненависти, мести и греха. Желает отвернуть нас от Бога. Но вспомним же слова апостола Павла из Послания к Римлянам: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? За Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание. Но всё сие преодолеваем силою Возлюбившего нас», — сказал он и вскинул руки вверх. — Вознесите свои сердца к Богу, проявите друг к другу больше тепла, только так можно справиться с обрушившимся на нас злом. Юнги громко вздохнул. И по выражению его лица Чимин догадался, что тот вот-вот выдаст что-нибудь ужасное. — Мне больше нравится: «Око за око, зуб за зуб», — пробормотал Юнги, к счастью, достаточно тихо. — Месть — плохое чувство. — Да ладно, Лапонька, давай начистоту, — он тихонько кивнул на мать Сон Дахи. — Видишь этого человека? Её единственного ребёнка задушили, бросили в кустах и пытались сжечь. Как думаешь, о чём она молит Бога? Неужто о мире во всём мире? — По-твоему, лучше вещать во всеуслышание о насилии? — Не о насилии, а о справедливом наказании. И, по-моему, он сам не верит в то, что говорит. — Считаешь, пастор неискренен? Юнги качнул головой. — Трагедия, страх и страдание — вот верные средства превратить ризу священника в одеяния спасителя, — сказал он, смотря на перешёптывающихся одноклассников Сон Дахи. — Но это иллюзия. А убийца вполне себе реальный. И он где-то здесь, прямо сейчас. В отличие от Юнги, Чимин не знал местных, поэтому руководствовался исключительно своим чутьём. Однако мужчины из Дальсо были таковы, что каждый второй из них казался ему подозрительным. — Парень в чёрной толстовке, кажется, он нервничает, — заметил Чимин. — Мимо. Это её кузен, приехал из Пусана сегодня утром, прежде здесь никогда не бывал. Исключаем всех, кто не был с ней близок. Нам нужен тот, кто мог слямзить её со двора, тот, за кем она пошла бы сама. Минсан, Миён, её родители, её парень, если он действительно был. Что мы о нём знаем: он кто-то из местных, у него есть машина, а значит, он взрослее. Возможно, у него уже есть пара или он даже женат, раз их отношения так тщательно скрывались, либо он старше настолько, что мог бы сойти за педофила. Каким бы заносчивым, раздражительным и невыносимым человеком ни был Мин, Чимин не мог поспорить с тем, что когда дело касалось расследования, в этом он был хорош. Он не строил странных гипотез и не занимался бестолковыми рассуждениями. Голова у него работала четко и быстро, как калькулятор. — Как ты узнал про кузена? — удивился Пак. — У меня свои источники, — хмыкнул Мин и посмотрел на женщину в шляпке. — Твоя подруга? — Нет, — ответил он отстранённо и прищурился, наблюдая за тем, как носильщики поднимают гроб с Сон Дахи, прощание закончилось. — Идём, — дёрнул его за руку Мин. Они сели в машину, и он тут же снял с себя пиджак и галстук, небрежно бросив их за сиденье. — Ты хорошо помнишь Сент-Стилиан? — спросил он, закатывая рукава рубашки. — Да… — протянул Пак, уже понимая, к чему тот ведёт. Юнги достал из папки план здания, раздобытый Тэхёном в бюро технической инвентаризации, и развернул его на коленях. — Где находится та комната, о которой ты говорил? — Тебе нужно пройти в западное крыло здания. Видишь? — Чимин склонился к нему и ткнул пальцем в карту. — Это рядом с колокольней. — Поедешь со мной, — он взглянул на Пака и усмехнулся. — Покажешь свои новейшие методы расследования и всё такое… — Ты будешь напоминать мне об этом до конца жизни? — Нет, только до конца твоей службы в нашем отделе, то есть, не так уж и долго. Чимин закатил глаза, отворачиваясь к окну. Вообще-то Юнги был на верном пути. Если он продолжит возить его в Сент-Стилиан, однажды он точно сядет на поезд, идущий в Сеул, и гори оно всё синим пламенем. Чимин дёрнулся, услышав дверной хлопок — Юнги вышел из машины и направился в супермаркет на другой стороне улицы. Карта здания, осталась лежать между сиденьями. Он взял её в руки. Помещения не были подписаны, но он всё равно помнил их все. Спальня для мальчиков — большая прямоугольная комната на втором этаже. Он прикрыл глаза, ведя кончиком пальца по пожелтевшей бумаге. Сразу за спальней умывальная, потом мужской туалет, кладовка. Конец коридора. Окно. Если смотреть в него днём — видно город, тонущий в сизой дымке, если ночью — яркие огни. Когда глаза влажные, огни расплываются и превращаются в большие яркие вспышки… Чимин снова вздрогнул, услышав хлопок. Но не вернувшийся Юнги был тому виной. Вздрагивать его заставлял Сент-Стилиан. — Держи, — сказал Мин, протягивая ему бутылку воды. — Спасибо, — улыбнулся Чимин, приятно было знать, что покупая воду себе, Юнги подумал в этот раз и о нём, и в этом жесте он углядел надежду на возможную дружбу. — Только попробуй мне там снова захиреть. — Ничего такого больше не повторится, — убедительно произнёс Чимин, но вздох Юнги всё равно выражал по этому поводу большие сомнения. До Сент-Стилиана было не больше получаса пути — мертвые земельные угодья раскинулись на самой окраине Тэгу. Местные заглядывали туда крайне редко, чтобы вытащить что-то из старого здания в основном. Ну или чтобы спрятать труп. Юнги выехал на пустую трассу и повысил передачу, позволяя Челленджеру разогнаться. Чимин украдкой поглядывал на спидометр, но ехали они с точно разрешённой скоростью. — Можно спросить? — заговорил он робко. — Попробуй, — пожал плечом Юнги. — Ким Намджун руководит расследованием, но по факту дело ведёшь ты. Только тебе с этого ничего. Все достижения и вся слава достаётся другому. Эта ситуация правда устраивает тебя? — Я не в восторге от громких дел. Дерьмо летит со всех сторон. А если дело уйдёт в «нераскрытые», каждый второй захочет плюнуть тебе в лицо, даже если ты хороший коп и сделал всё, что смог. Публичность не для меня. К черту звёзды и медали. Я могу выполнять свою работу хорошо, но при условии, что никто не будет пытаться ткнуть меня ножом в спину. — Но если заранее думать о том, что будет больно — это преждевременный проигрыш. Юнги глубоко вздохнул и сделал несколько глотков воды из бутылки. Его ощутимо передёрнуло. — А кто сказал, что я хочу быть победителем? — фыркнул он, и Чимин мгновенно опустил взгляд, замолчав. На подъезде к Сент-Стилиану колонной выстроилась техника. На воротах появился запрещающий въезд на территорию знак, который Юнги без колебаний проигнорировал. — Это частная территория… — начал было возмущаться выбежавший из вагончика охранник, но быстро умолк, увидев корочки детективов. — Нам нужно осмотреть здание, — сказал Мин. — Так ведь полиция уже была там. — Нужно осмотреть ещё раз, — терпеливо повторил Юнги. — Внутри что-то трогали? — Нет, детектив. Парни только вчера пригнали строительную технику. Юнги удовлетворенно кивнул. — Я сообщу, когда мы закончим. Они подошли к главному входу. Мин поднялся на каменные ступени и коснулся ладонью кованых перил. Что-то заставило его помедлить. Он ощутил масштабы окружавшей их тишины. Широту. И высоту. Он взглянул вверх на деревья, что были выше старого здания интерната. И старше. — Юнги, — шёпотом позвал Пак, отводя застывший взгляд от футбольного поля. Юнги толкнул огромную дверь рукой, а потом закрыл её за Чимином. Они оказались внутри. Стая ворон, сидевшая под витражным окном верхнего света, вспорхнула, приветствуя их громким хлопаньем крыльев. — Идём за мной, — махнул рукой Пак и направился быстрым шагом через холл к лестнице. В движениях его тела и осанке всё ещё отчётливо читалась мальчишеская сноровка. Юнги поймал себя на мысли, что смотря на него, испытывает одновременно и умиление, и печаль, и тоску. Ему вдруг стало ужасно жаль, что собственную юность он потратил на скорбь и разные нелепости. О себе юном он теперь думал почти как о совершенно другом человеке. Ему хотелось придушить того мальчишку, слабого и потерянного, мальчишку, у которого не было его нынешних мыслей и чувств. Иногда он представлял, как хватает шестнадцатилетнего Юнги и трясёт его, что есть сил. — Нам нужно попасть в западное крыло, — сказал Чимин, останавливаясь напротив тяжёлой двустворчатой двери. — Эту часть здания признали аварийной, ещё когда интернат работал, поэтому вход в неё был запрещён, но у учеников был ключ, и они всё равно пробирались туда из жилого крыла. — Чимин провёл указательным пальцем по дверному откосу со стороны стены, подковырнул кусок штукатурки и вытащил из углубления в стене ключ. — Девочки тоже нашли его. — А можно как-то ещё туда попасть? — С улицы, через черный вход. Должно быть, полиция так и вошла, иначе бы дверь была вскрыта. Чимин вставил ключ в замочную скважину и протяжный лязг открывающегося замка затухающим эхом пронёсся по задним комнатам здания. Чимин первым вошёл в коридор, шагая по разбитой плитке так медленно и осторожно, будто пол под ним в любой момент мог треснуть и разойтись. — И всё это только для того, чтобы нацарапать надпись на грёбаной доске? — Не только. Там можно было спрятать что-то запрещённое или выкурить сигарету, или… ну сам знаешь, чем обычно подростки занимаются. Но не каждый ученик мог попасть сюда, это было запретное место. — Запретное как киска монашки? Или можно было договориться? — Юнги! — раздраженно шикнул Чимин, и щеки его предательски порозовели. — Ну, пожалуйста! Несколько секунд Юнги смотрел на него, замерев, а потом губы его медленно растянулись в той самой ехидной полуулыбке, которую Чимин так ненавидел. — Господи Боже… — зашептал Пак обреченно и зашагал вперёд. Они повернули направо, коридор заканчивался двумя дверьми. Дверь прямо вела в колокольню, дверь справа — в музыкальный класс. Чимин присел на корточки и, отодвинув деревянный плинтус чуть в сторону, достал ещё один ключ. Но он не понадобился, старая деревянная дверь оказалась незапертой и отворилась с протяжным скрипом от лёгкого толчка. Юнги вошёл внутрь. Сквозняк, влетевший в разбитое окно, громко хлопнул дверью, Чимин крупно вздрогнул, неосознанно прижимая ладони к груди. — Ну и ну… И как можно было приблизиться к святому, когда поблизости такое дерьмо? — спросил Мин, оглядываясь. — Ты бывал здесь? — Пару раз. — Что-то изменилось? Чимин взглянул на кучу пожелтевших учебников, сваленную на пол, на сдвинутые к стене деревянные парты и, шаркнув ногой старый коробок из-под спичек, пожал плечами. — Окно было целым, — сказал он тихо. — Пианино было завалено всяким хламом, а теперь… — он настороженно взглянул на Юнги. — Нужно снять отпечатки. Юнги утвердительно кивнул и достал из сумки футляр, присаживаясь на корточки перед инструментом. — Что-то есть… — протянул он тихо, пыля магнитным порошком. Чимин подошёл к доске и сделал несколько фотографий. Последние откровения вычислить было легко, большая часть из них писалась маркёрами поверх старых царапин. «Губы Саён пахнут вишней», — прочёл он и улыбнулся. «Сонджо лучший», сердечко. Очень мелко синей ручкой: «Прошлым летом моя кузина показала мне грудь. Мне понравилось. Но она моя кузина, поэтому мне стыдно». Старая надпись: «Моя мама приедет за мной завтра». Чуть ниже, тот же почерк: «Она не приехала». Ещё ниже кто-то нацарапал: «Всё хорошо, но немножечко грустно». «Лисан — шлюха», рядом нарисован член. «У меня ВИЧ» — буквы тонкие и слабые, едва заметные. «Лиловый кролик Пак Чимин» — чёрным маркёром. Сердце забилось так сильно, что помутнело в глазах. Чимин услышал глубокие жёсткие вдохи и выдохи и лишь через какое-то время понял, что это было его собственное дыхание. Лиловый кролик… — повторил мысленно знакомый мальчишеский голос с мягкой хрипотцой. Он приложил к доске ладонь, касаясь кончиками пальцев надписи, и прикрыл глаза, вспоминая карие глаза, смотрящие на него с сожалением, прямые короткие ресницы, нос с кривоватой переносицей, тонкий шрамик под нижней губой… — Что-то нашёл? — спросил Юнги, становясь рядом. — Нет, — ответил Чимин, мгновенно отдёргивая руку. Юнги взглянул на него, и на губах его промелькнула улыбка, однако он промолчал. Чимин прошёлся туда-сюда, дыша медленно и ритмично, чтобы успокоить свою боль. Но это не сработало. Старые шрамы снова своевольничали. Тогда он стал мысленно молиться, чтобы этот кошмар закончился как можно скорее. Но Юнги не испытывал таких чувств. Он делал то, что должен, спокойно и методично, и даже, кажется, что-то тихо насвистывал, фотографируя заинтересовавшие его откровения. «Лилового кролика» он, естественно, тоже запечатлел. — Чимин, если что-то произошло с тобой здесь, ты можешь мне рассказать, — сказал он вдруг. Чимин бросил в пакет для улик очередной окурок и медленно поднял на него взгляд. Он выглядел юным и растерянным, и когда его губы приоткрылись, Юнги понял, что он хочет сказать о чём-то очень печальном, но потом что-то в лице его изменилось, и он ответил: — Да ничего особенного, всё было как у всех. Я страдал, потому что моя мама умерла, но тут всем было непросто, не только мне. — Толпа подростков в замкнутом помещении, всякое может случиться, буллинг, например? Тебя никто не обижал? — Нет. — А ты кого-то? — Я похож на человека, который обижает людей? Юнги задумался. — Иногда то, как человек выглядит и как ведёт себя, не имеет ничего общего с тем, что у него внутри. — О, есть ли шанс, что это касается и тебя? — повёл бровью Чимин. — Ты сегодня красивый, хоть повод, конечно, и не радостный, но, тем не менее, это было очень уважительно с твоей стороны. Может, ты и не ненавидишь всех людей. Только некоторых. Меня, например. Юнги посмотрел себе под ноги, прикусив губу. За всё время их знакомства Чимин впервые увидел его смущённым, и внутри у него тут же всё сжалось. — Я тебя не ненавижу. Ты не на своём месте, и меня это злит, — сказал Мин таким тихим голосом, каким обычно ведут душевные разговоры в маленьких уютных кухнях. Чимин обреченно вздохнул. — Ну да, я слишком глуп, чтобы стать твоим напарником, а ещё слишком молод и… что ещё? Христианин? Не ругаюсь, как сапожник? — Ты не глупый, ясно? Я так не думаю. Просто считаю, что эта работа не для тебя. Но если уж тебе так хочется лицезреть размазанные по полу кровь и мозги, то тогда хотя бы не здесь, наш отдел — компостная яма, занимающаяся самоперевариванием. А что касается меня … как там говорится… прости, ничего личного, мы просто друг другу не подходим. — А что же в этой компостной яме делаешь ты? Всё ещё надеешься отыскать однажды отца? — сказал Чимин и тут же испуганно замолчал. Юнги замер, держа в руке ещё один окурок, но головы не поднял. — Детектив Хван рассказал мне… — робко продолжил Чимин. — Козёл спит и видит, как бы подсидеть меня. — Он не сказал ничего плохого. Только то, что тебе было четырнадцать, когда твой отец пропал и то, что его так и не нашли. И что ты в полиции из-за него. Но дело так и не продвинулось, — Пак снова замолчал, ожидая реакции Юнги, но тот молчал и только смотрел на него нечитаемым взглядом. — Мм… — произнёс наконец Мин, и снова повисла тишина. В заброшенном саду без устали каркала ворона. Юнги подошел к разбитому окну. Небо начинало нависать и хмуриться. После того, как Чимин коснулся его прошлого, внутри как-то странно онемело. Он опустил взгляд. Спокойной ночи, мамочка, — нацарапал кто-то на подоконнике. — Я вот о чём подумал, — заговорил за спиной Чимин. — Дахи убили в другом месте, но мы пока не знаем, когда именно убийца перенёс её тело на поле. Теоретически он мог прятать её какое-то время, например, в подвале. Криминалисты осматривали его? — Да, ничего. — А в храме? — В храме есть подвал? — Есть, да. Монашки хранили там кагор, — хихикнул Чимин. Юнги огляделся напоследок по сторонам и вздохнул. — Что ж, тогда пойдём, взглянем. Дверь, которая вела прямо, имела за собой лестницу. По ней можно было подняться вверх на башню с колокольней и спуститься вниз в храм. Многолетняя грязь на ступенях была почти стёрта чужими следами — работа команды криминалистов, но в пролетах сохранилась паутина, перья и птичий помёт, на оконных рамах трепыхались хлопья пыли. Юнги заметил сгущающуюся темноту в конце лестницы и, замедлив шаг, остановился. Он смотрел в темноту, темнота смотрела на него. — Зачем они закрыли ставни, тут ведь всё равно всё нараспашку, — сказал Чимин, голос его прозвучал совсем рядом, и Юнги дрогнул. Он прошёл вперёд, Юнги вынужденно ступил за ним. Слабый голубой проблеск, исходивший от телефонного фонарика, позволял разглядеть лишь малую часть того, что было вокруг. Их обступила плотная стена мрака. И только шум их шагов нарушал окружающее безмолвие. Чимин узнал по смутным очертаниям аналои и киоты. Им нужно было осторожно пройти мимо алтаря. И всё же Пак натолкнулся на один из подсвечников, свалив его на пол. Грохот падающей утвари, усиленный эхом, был почти оглушающим. — Прости, — шепнул он, дотрагиваясь в темноте до ладони Юнги, но тот отдёрнул руку. — Срань Господня! Ты ещё… чёрт тебя дери! — Юнги! — зашипел Пак. — Ну хотя бы не здесь! — Ты как гребаный слон в посудной лавке, — прорычал он раздраженно. Наконец Чимин заметил что-то на полу и, присев на корточки, нащупал складную ручку подвального люка. Потянув за неё, он с тихим скрежетом, но без особого труда, открыл вымощенную плиткой крышку. Они увидели проход, продолжающийся винтовой лестницей, что вела вниз. Юнги нерешительно ступил на скользкие от времени и сырости ступени. Воздух внизу был спертый, тяжёлый и холодный. Пахло медью и илом. Юнги почувствовал, как его зазнобило. Озноб зарождался где-то в груди и волнами распространялся по всему телу, прорываясь наружу мелкой дрожью. Вот как оно, когда сердце стынет от ужаса. Ноги подкосились, дыхание замерло, он схватился рукой за склизкую стену и посмотрел широко распахнутыми глазами во мрак. В нём начинало расти тёмное, уродливое чувство. И он ничего не мог с этим поделать. — Что? — спросил Чимин, посветив телефоном ему в лицо. — Иди… — тяжело выдохнул Мин. — Иди вперёд… — Тебе плохо? — Иди… — Я помогу тебе подняться обратно… — Иди же! — надломлено произнёс Юнги. — Я за тобой… — добавил он шёпотом. Однако, как только Чимин шагнул вперёд, Юнги понял, что не способен отпустить стену, колени его сделались слишком слабыми и дрожали. Он тряхнул головой. Проклятье. Ему уже тридцать пять, он давно не ребёнок, так когда его воспоминания поблекнут? Мягкая тёплая ладошка неожиданно легла на его кисть, скользнула выше и крепко обхватила предплечье под локтем. — Я понимаю, — сказал Чимин, потянув его за собой, и Юнги вынужденно шагнул вперёд, отрывая руку от стены. Хватка Чимина тут же стала ощутимо сильнее. — Я тоже боюсь темноты. Будь у Юнги в лёгких больше воздуха, он непременно возразил бы ему, Чимин не казался ему искренним. Пока не продолжил: — Я тебе солгал. Меня заперли однажды в том классе наверху, и я провёл там всю ночь. Мне следовало быть тихим. Но я не был тихим. Я вопил и бился об дверь, — он горько усмехнулся. — Глупый, это ведь нежилое крыло… Чимин замолчал, но его признание всё ещё витало во влажном затхлом воздухе, и Юнги подумал, что лучше бы тот молчал. Всё внутри него совсем сбилось в какой-то болезненный, плотный ком. Дышать, ходить и говорить стало сложно, но он не мог позволить себе подчиниться страху и опустить руки. Он не имел права останавливаться. Они шарили по подвалу, выискивая в густом мраке следы совершенного убийства. Темнота плотно сомкнулась вокруг слабого фонарика на телефоне. Неразумно, но её словно было намного больше, чем это казалось возможным. Будто кто-то нарочно опустил непроглядно-чёрную завесу над этим местом. — Здесь ничего нет, — констатировал Юнги, осматривая крайний от входа стеллаж. Чимин выпустил его руку у лестницы, на нетвёрдых ногах он поднялся наверх, но, только оказавшись на улице, смог сделать глубокий вдох полной грудью. Он взглянул на Пака и понял, что тот чувствует тоже самое — казалось, его сейчас стошнит. — Уходим, — скомандовал Мин. Охранник прохаживался вокруг Челленджера. — В полиции нынче платят неплохо, — хмыкнул мужчина. — Мы закончили, — сказал Юнги и сел в машину. Пак взглянул на него украдкой. Мин был не в порядке, не только физически. Его мысли находились где-то не здесь, как и он сам, будь он в здравом сознании, охранник Сент-Стилиана уже бы шёл нахрен присвистывая. — Приедем в участок, оформи все вещдоки и займись отпечатками, вызови к дактилоскописту девчонок, — он сделал выдох, долгий и шумный, как порыв ветра. — Мне нужно отлучиться по личным делам. Юнги положил руки на руль и задумчиво посмотрел куда-то вперёд. Но потом Чимин понял, он вцепился в руль не потому что готов трогаться с места, а чтобы скрыть свою дрожь. Мин прикрыл глаза и погладил сам себя по лицу. Крупная ладонь задержалась на бледной щеке, и пальцы его продолжали трястись. Несколько секунд они сидели в тишине, потом он сделал глубокий вдох и всё же завёл двигатель. Но, видимо, ему была нужна ещё минутка, и он закурил. Небрежно отброшенная им в сторону бутылка с водой упала Чимину под ноги, он поднял её и какое-то время просто держал в руках. Потом откинулся на спинку сиденья и тоже попил воды, слишком поздно понимая, что хлебнул, не задумываясь, из бутылки Юнги, и ещё позднее, что это не вода. Первый глоток обжёг горло с некоторым опозданием, так что второй едва не проскочил следом. Водка во рту вызывала рвотный позыв, и Чимин не придумал ничего лучше, чем просто выплюнуть ее. — Я сейчас убью тебя, — процедил сквозь зубы Юнги, переводя свой взгляд с забрызганной автомобильной панели на Чимина. — Это что, водка? — вытаращил глаза Пак. — Быстро убирай это, — он вырвал из его руки бутылку и дотянулся до бардачка, доставая салфетки. — Мы не сдвинемся с места, пока ты не сотрёшь все свои слюни. — Ты пьёшь водку как воду?! — глаза Чимина распахнулись ещё шире, и он застыл, прижав к себе салфетки. — Водку с тоником. — Нет там никакого тоника. — Три слюни, Пак Чимин, иначе я вытру их тобой. Клянусь, я так и сделаю, маленький ты засранец. — Ты пьёшь водку каждый день на работе и даже за рулём… — несколько секунд он молчал, а потом до него дошёл смысл собственных слов. — Ха-а… — приложил он к губам ладонь, испуганно вжимаясь в дверь. — Ещё и за рулём… — И ничего не стряслось, все вокруг живы и почти счастливы. — Пока не стряслось, — поправил его Чимин. — Это опасно. И плохо. Очень плохо. Ты должен перестать так делать. Юнги вздёрнул подбородок и посмотрел на него со злой насмешливостью. — О, да что ты! Я так рад узнать твоё мнение, Лапонька. Хочу слышать его, знаешь ли, с нашей первой встречи. И каждую ночь, как ложусь спать, только и думаю: «А что бы об этом сказал Пак Чимин?» Шок на лице Чимина стремительно менялся на злость. Он достал из пачки салфетку и отвернулся к передней панели. — Ты просто нечто… — Три слюни молча. — Заливать глаза худший из способов справиться со стрессом. — Молча, Лапонька. Иначе я оставлю тебя здесь. Чимин бросил на него взгляд, полный обиды и непринятия, но, стиснув зубы, промолчал, продолжая тереть забрызганную водкой панель.

***

В комнате было душно и тесно, лампа в пыльном плафоне светила слишком тускло. Чимин открыл форточку и сделал глубокий вдох, но ожидания не оправдались. Свежий воздух отказывался проникать в его убогое жилище. Вечер выдался удивительно спокойным, отдел опустел ещё до конца смены, Юнги, уехав решать свои личные дела, так и не вернулся, а он, впервые оказавшись дома ещё засветло, бродил как кошка из угла в угол, не зная, чем себя занять. Неделю он продержался. Но отчаяние — оно неумолимо и коварно, может захлестнуть в любой момент. А ведь сейчас он должен был быть особенно стойким и сильным. Тишина и безопасные стены — казалось, в этом заключена благодать, но Чимин в равной мере ощущал в этом и иную силу — дикое горе и разложение. Он набросил куртку и вышел на улицу с твёрдым намерением избавиться от своего смятения в каком-нибудь пабе. Эта часть Дальсо была ему совершенно незнакома. Она ни капли не походила на тот район, где он раньше жил, с кленами, белыми фасадами особняков и кустовыми розами в палисадниках. Это был разбомбленный лабиринт серых хибар, покосившихся фонарных столбов, разбитых тротуаров и ржавых навесов торговых палаток. Вдалеке виднелись безжизненные элеваторы. Всё выглядело так, будто простояло заброшенным сотню лет. Всё, за исключением неоновых вывесок магазинов и заведений, смотрящихся на старых фасадах крайне нелепо. Он замедлил шаг, проходя мимо неоновой вывески, изображающей кружку пива и заглянул в окно. Бар был полон народу и выглядел так, словно являлся главным эпицентром всех совершенных в Дальсо преступлений: поножовщин, грабежей и изнасилований. Пожалуй, это было не то место, куда мог зайти новичок полицейский. Чуть дальше по улице ему попался ещё один бар. Чимин с неким сомнением взглянул на деревянную вывеску с кривовато выбитым на ней словом «Отшельник». Ну хоть не «Свиное корыто»… — подумал он, окидывая взглядом здание, не слишком удачно стилизованное под деревянную лачугу. Чимин вошёл внутрь с некоторой опаской, но был удивлён. То был маленький уютный бар. Вполне обычный. Несколько круглых желтых ламп на длинных шнурах плавно покачивались в потоке воздуха, выдуваемого потолочным кондиционером. Свет их мягко отражался на лакированной деревянной стойке. Народу было немного. Из четырёх столиков, занятыми оставались всего два, парочка человек рассиживалась у стойки со стаканами пива и стопками, и небольшая компания заняла бильярдный стол. Чимин взглянул на них и мгновенно узнал даже тех, кто стоял к нему спиной, а именно Чон Хосока и Ким Намджуна. Ким Тэхён присел на угол бильярдного стола, покручивая в руке кий, за его спиной с бутылкой пива в руках стоял Мин. Они посмотрели друг на друга, затем и остальные заметили его, но никто из них никак не выразил желания, чтобы он присоединился, поэтому Чимин остался сидеть на своём месте. — Пиво, — попросил он. Бармен был пьян. Пошатываясь, он развернулся, чтобы выполнить свои обязанности, но отвлёкся на заржавших у стойки парней и вклинился в их разговор. Отлично… — вздохнул он недовольно и заёрзал на стуле, подбирая момент, чтобы обратить внимание бармена на себя, и невольно прислушался к чужому разговору. Один из мужчин, видимо, работал фельдшером. — Вызов. Диспетчер сказала, пациент жалуется на то, что ноги посинели. Я, честно, к худшему приготовился, — из мужчины вырвался нервный смешок. — Приезжаем, ноги — реально синие, но других жалоб нет. Я его спросил, носил ли он новые носки или обувь, и тут он выдаёт: «А ну да, я ездил на рыбалку в новых резиновых сапогах синего цвета». «Я забыл», — говорит и сидит, смотрит на свои синие ноги. Некоторые люди такие тупые… — Можно пива? — повторил Чимин. Бармен упёрся в полку с ровненько выставленными зелёными бутылками и взглянул на него мутным взглядом. — Чего? — переспросил он. — Пива! — громко произнёс оказавшийся вдруг рядом Юнги. — Тёмный бархат, — добавил он, глядя на Чимина, в глазах его отражались огоньки гирлянд. Бармен нахмурился и что-то забормотал себе под нос, наполняя стакан, а затем толкнул его в сторону Чимина. Юнги бросил на стойку мелочь быстрее, чем он успел достать свой кошелёк, и сел на стул рядом. — Почему ты не вернулся в отдел? — Не твоего ума дело. Чимин подался вперёд и упёрся локтями в барную стойку, закрыв лицо ладонями. Глаза щипало от дыма. От шума разболелась голова. Он пожалел, что пришёл. От чувства, что он испытывал, избавиться таким образом оказалось невозможно. Это не одиночество, и не скорбь, и не обида, это просто тяжесть, которая давила без продыху. И это так утомляло… — Я ездил домой, чтобы узнать у матери местные сплетни, — сказал Юнги, неожиданно коснувшись его руки, и заглянул ему в лицо. — Просто дым, — зажмурился Чимин. — И что она сказала? — Ничего интересного, — качнул головой Мин. Он был нетрезв. Чимин не мог определить насколько сильно, поскольку не знал, видел ли его вообще когда-то трезвым, но сделал вывод, что достаточно. Юнги не хмурился и не смотрел на него своим взглядом, пронизывающим точно рентген, в глазах его снова была та самая непривычная ласка. Чимин неосознанно посмотрел на желтые светильники над их головами, а когда вернул свой взгляд к Юнги, тот сделал нечто такое, чего он никак не мог от него ожидать: притянулся ближе и приложил свою ладонь к его щеке. Рука у него была большая, горячая и… очень нежная. Чимин почувствовал, как сдавливает сердце. В это тепло невозможно было поверить. Оно было таким приятным и заразительным, что часть его, испугавшись, тут же приняла ласку за обман и захотела от неё защититься. Но Юнги взглянул на него так, будто только что разглядел в нём что-то новое и погладил пальцем по щеке. И Чимин просто закрыл глаза. И в это же мгновение понял, что ничего не чувствует — тяжесть исчезла. — Чимин… — позвал тихо Мин, и рука его замерла. Чимин открыл глаза. Юнги сделал глубокий вдох и замер, зрачки его были размером с монету. — Нет, — прошептал он едва слышно, и рука медленно соскользнула вниз. — Что? — переспросил Чимин. Юнги отвернулся и отпил из своей бутылки. — Вот что, Пак Чимин… — облизал он взволнованно губы. — Мы, честно сказать, кое на что поспорили, но что-то не заладилось, поэтому давай-ка ты мне просто подыграешь. — Поспорили?! Поспорили на что? — спросил Пак, чувствуя, как пробежал по спине неприятный холодок. — На двадцатку. — Нет, в чём суть? — В том, что… что тебе нравятся парни или вроде того… — Чего?! — удивленно вскинул брови Чимин, но тут же не выдержал и рассмеялся. — Ты совсем с ума сошёл? Или настолько пьян? — Я почти продул двадцать баксов из-за тебя, — без тени улыбки произнёс Мин. — Не понимаю, — покачал головой Чимин. — В отделе все поговаривают, что ты по мальчикам, но мне показалось, это не так. Я рискнул поспорить, но ты что-то не очень-то торопился меня отталкивать… — Ты это серьёзно? — перебил его Пак. — Сам посмотри, — сказал Мин и положил ладонь ему на бедро, Чимин вздрогнул, услышав смех полицейских, и робко взглянул на парней у бильярдного стола. Вспышка горького отчаяния на его лице болью отозвалась в душе Юнги. — Я не брезгливый, мне плевать на твои предпочтения, но заиметь в напарники парня, которого в глаза будут звать сеульским гомиком, так себе перспектива. А ещё я не люблю проигрывать. Поэтому давай, подыграй мне. — Подыграть? — зло переспросил Чимин, обида в его глазах была так глубока, что Юнги пришлось отвернуться — он испугался, что прямо сейчас перед ним разверзнется огромная чёрная пропасть. — Можешь ударить меня, — он сделал несколько глотков из бутылки, прежде чем вновь отважиться посмотреть на него. — Бей в лицо, не бойся. К тому же тебе, наверняка, уже давно этого хочется. Чимин крепче сжал пальцами ручку пивной кружки. Ему и правда хотелось плеснуть тёмной жижей ему прямо в лицо, а затем треснуть по морде толстой стеклянной тарой так сильно, чтобы навсегда стереть с него это хамское выражение. Но в нём ещё не умерло чувство собственного достоинства, пусть и местами побитого, поэтому он не стал поддаваться гневным порывам, а молча поднялся и ушёл. Накрыло его уже в уборной. Сначала Чимин подумал, что вдобавок ко всему ещё и заболел, что своим возвращением навлёк на себя проклятие и оттого ему сейчас так плохо. Он давно не испытывал ничего подобного, поэтому не сразу узнал захватившее его чувство. Раньше оно было тёмным, густым и неподвижным, как свернувшаяся кровь, а теперь это была кислота, жгучая и шипящая, разъедающая слой за слоем сердце. Это была обида. Время неумолимо движется вперёд, меняются взгляды, история, климат… Прежними остаются только предательства, которым люди подвергают друг друга. Проклятый Мин Юнги и проклятый ублюдок двенадцатилетней давности, чьё имя он не мог произнести даже мысленно. Проклятый Сент-Стилиан и проклятый Дальсо. Проклятые местные копы, которые смотрят на него как на глупого ребёнка. Проклятая снисходительность. Проклятые сплетни. Глаза застелили злые слёзы, и Чимин смахнул их ладонью. Глубокий вдох закончился икотой, а следующий дрожал и прерывался. Ладно, я заслужил эту боль, — подумал он, всхлипывая. — Страдание — это урок. Позади Мин тихо позвал его по имени. Чимин не обернулся, но потом понял, что тот всё равно видит его отражение в зеркале. — Оставь меня в покое. — Я перегнул, надо было знать, что назови я тебя педиком, ты разрыдаешься… — произнёс он за его спиной. Пак резко развернулся. Он был готов сеять пламя. — Ты отвратительный! Ты грубый, неотесанный мужлан! Старый коп, трусливый и никчёмный! Сидишь десять лет на одном месте. Ни звания, ни карьеры. Тебя не волнует ничего в этой жизни, кроме тебя самого и водки. Ты спиваешься, у тебя алкоголизм. Ты мерзкий и мелкий человечишка. Так что, пошёл ты, Юнги! — Всё сказал? — Что у вас тут произошло? — вошёл в уборную Чон Хосок. Чимин взглянул на Хосока, потом шагнул решительно к Юнги, схватил его за грудки и прижался своими губами к его губам. Помедлил секунду, чтобы это могло сойти за поцелуй, и отстранился, брезгливо вытирая плотно сомкнутые губы ладонью. — Пусть отдаст вам двадцатку, — сказал он Хосоку. — Но… мы не на это спорили… — протянул Хосок, обращая свой тёмный холодный взгляд на Чимина. — Он сказал, ты уйдёшь из отдела на следующей неделе. — О… — выдохнул Чимин, ресницы его дрогнули, он провёл по лицу ладонью и попятился от Юнги. — Да ты ещё хуже, чем я думал, — прошептал он, покачав разочарованно головой. Отворачиваясь, он успел заметить, как Юнги сделал к нему шаг, позвав по имени, но не остановился. Выходя, он нарочно задел плечом Хосока, сам не зная зачем. Наверное, потому, что слишком злился, а парень стоял у него на пути. — Чимин, постой! — вновь окликнул его Мин. Чимин открыл дверь и вышел из бара, зашагав быстро по тротуару. Но дверь снова хлопнула, и он услышал приближающиеся шаги, торопливые и шаркающие, и чужое сбитое дыхание. Юнги догнал его в несколько секунд и, схватив за предплечье, остановил, заставив против воли развернуться. — Постой же! — прорычал он и выпустил его руку, глаза его были чернее ночи. — Прости. Неправильно было говорить тебе такое и доводить до слёз. Я этого не хотел. Но по-другому ты не понимаешь! Я не знаю, как ещё донести до тебя, что тебе здесь не место. Руки чесались влепить Юнги пощёчину. Чимин глубоко и часто задышал, но слюна во рту стала горькой, а злобно стиснутые зубы смогли разжаться лишь спустя несколько секунд. — Боже, ну почему ты так ненавидишь меня?! — выкрикнул ему в лицо Пак. — Да не ненавижу я тебя! — мгновенно возразил Юнги. — У меня сердце за тебя болит! — Сердце?! — голос его взмыл ввысь, непокорно, как сорванный ветром кленовый листок. — Твоё сердце пусто, как гнездо погибшей птицы, — произнёс он, отталкивая его от себя двумя руками. Слишком сильно. Он слышал, как вышел со стоном воздух из чужих лёгких. Юнги отступил, прикладывая ладонь к груди, взгляд у него был как у раненой лани. Воцарилось болезненное безмолвие, знаменующее конец. Странный был вечер. Удушливо тёплый и невыносимо тихий. Чимин слышал собственные шаги и своё дыхание. Он шёл быстро и без оглядки, ему всё казалось, что если он обернётся, то увидит, что Юнги по-прежнему там — стоит посреди дороги, прижав к груди руку, и смотрит ему вслед. Чимин спустился вниз по улице, но прежде чем свернуть в проулок, не выдержал и обернулся. Юнги не было.