Любовь и осла научит танцевать

Снег укрывал город, мелкие снежинки падали на лицо и сразу таяли, некоторые оставались на одежде. Городской шум разбавляет звон колоколов, утренняя служба только началась, но все равно людей на улице много, бегут куда то, спешат, переговариваются. А Нил не отстает, он в максимально быстрые сроки закончил дела и несется домой. Главное по пути зайти в аптеку, Эндрю заболел и так не вовремя, хотя и отрицает это, шмыгая носом. На улице хорошо, прогуляться бы, закутать Миньярда в шарф, натянув шапку пониже, и ловить снежинки языком. Белое одеяло под ногами приятно скрипело, в воздухе витал запах наступающих праздников, а витрины вовсю пестрили предновогодними декорациями. Холод не жалил кожу, а аккуратно покалывал, оставался легкой краснотой на носу и щеках, но руки все равно потихоньку немели. Небольшой аптечный пакет шуршал, а изо рта вылетали облачка пара, пока парень бежал к серым панелькам, скрывающими за собой воспоминания, навевающие ностальгию. Смех детей и подростков, что радуются первому снегу, грели душу, мамочки вокруг них улыбались. Писк домофона, дверь открывается и впускает Нила и тепло подъезда окутывает, словно теплое покрывало, позволяя вздохнуть спертый воздух полной грудью. Ноги прыгают через ступеньки, молниеносно поднимая Джостена на пятый этаж. Поворот ключа в замочной скважине отдается эхом в подъездной тишине. В квартире прохладно, на кухне, что находится сразу напротив входной двери, открыто окно, а занавески развиваются от порывов зимнего ветра. Выпрыгнув из ботинок и оставив их валяться на пороге в «творческом беспорядке», Джостен кидает туда же пакет с лекарствами. Нил добегает до кухни, шлепая ступнями, и закрывает злосчастного нарушителя порядка и понизителя температуры в доме. На подоконнике валяется пачка Винстона, пепельница, к которой ведет дорожка из остатков сигареты. Парень ставит чайник и смахивает полоску на пол. — Ты и так простыл, а еще оставляешь окно нараспашку. — хмурит брови, подставляя лицо под пару смазанных поцелуев. — носки бы хоть надел. — Я недавно курил — Эндрю разбирает лекарства, сразу же выуживая гематоген, прячет его в бездонный карман домашних штанов, и усаживается на стул. На столе дымятся две кружки с чаем. Одна из них с ударной дозой меда и лимоном, а вторая простая, с крепким напитком, без ничего. Миньярд не любит «траву в воде», но сейчас не отказывается, горлу от этого легче. Солнце уже не греет так сильно, как раньше, но яркими лучами падает на стол, прыгая мелкими пятнами, расплываясь по поверхностям, обтекая углы и выжигая тени. Один из таких наглецов падает Эндрю на лицо, высветляя и без того янтарные, практически медовые, глаза. Такие любимые. Те, за которыми можно наблюдать вечно. Кожа приобретает более теплый - солнечный - оттенок, приятный, подходящий такому домашнему Миньярду. — Не смотри так на меня. — морщит нос Эндрю. Отворачивается к окну, открывая прелестный вид на его профиль. И шею. — Дрю, да или нет? — Нил отталкивается бедрами от столешницы и подходит ближе. — Да. — четкое и ясное, тот самый - желанный - ответ. Джостен припадает губами к вене на фарфоровой шее. Оставляет кучу мелких поцелуев к уху, ведет мокрую дорожку по скулам. О да. И наконец губы. Любимые, немного суховатые, но самые вкусные, такие нужные, словно кислород. Завершает это слюнявое нападение чмок в лоб, который оказывается горячее, чем стоило бы. Так что приходится уговаривать Эндрю выпить жаропонижающие и противовирусные. (Он сопротивляется только для вида) Вместо того, чтобы остаться на кухне, парни уходят в комнату, укутываясь в ватные, толстые шерстяные одеяла. Нил горячий - во всех смыслах - с ним комфортно сидеть в обнимку, соорудив из их ног причудливый узел. Под тихие рассказы Джостена о прошедшем дне, разморенный теплом любимого человека, Миньярд засыпает и последняя мысль, мелькнувшая перед отключением усталого, больного мозга о любви: любви к Нилу, к их неказистой квартире, к их общей жизни.