«Если в детстве моя плотская оболочка возникла в виде абстракции, изъеденной ржавчиной Слова, то нельзя ли обратить этот процесс вспять: взять идею и перенести ее из духа в плоть, выковать из собственной души стальные доспехи для тела?»
«Sun & Steel» — гласила обложка книги. На ней изображался загорелый мужчина с сильным телом. Все его тело казалось непоколебимой монолитной статуей. Идеальная скульптура в музее. Но если скульптуры зачастую такие хрупкие и охраняются от людей, которые могут случайно или намеренно ее изуродовать, огороженные красной лентой, стеклом или решеткой, то мужчина на обложке будто и правда состоял из стали и казался непобедимым. Ханме даже казалось, что мужчина подвижен: его мышцы словно перекатывались под золотистой кожей, обмазанной маслом и покрытой блестящим потом. Это был Юкио Мисима. В одной из своих книг он рассказывал про мальчика, который любил мужчин. Его фантазии были необычными, он любил героически погибших мужчин, сильных мужчин, мужчин, которые умерли от стрел, мужчин, которые совершили сеппуку. И тогда Шуджи понял, что теперь не был один. Ханма осматривал свое тело в зеркале. Шуджи нечасто болел, а его удар был мощным и сильным, и никогда он не переживал, что может оказаться слабым мальчуганом. Однако иногда Ханме казалось, что он будет бесконечно удлиняться. Многие сверстники и дети помладше его сторонились, а девчонки и вовсе пугались. Ханма осознавал, что выглядел жутко. В один зимний день, когда прогуливал урок по физкультуре в школе, Ханма зашел в женский туалет. В отличие от мужского, в женских туалетах висели зеркала над раковинами. Он достал из рюкзака ножницы, которые отобрал у Казуторы. В тот день ему довелось увидеть, как прямо на уроке, словно бы не осознавая, где находился, Тора резал ими кожу на своих запястьях, а затем и вовсе принялся расковыривать ранку кончиками. И после урока Ханма тут же отобрал у мальчика эти чертовы ножницы, глянув не по-доброму. Шуджи ужасно хотелось, чтобы Казутора проснулся. Он помыл ножницы и намочил волосы. К тому моменту черные лохмы Ханмы отросли до лопаток, а выкрашенная в соломенный цвет челка потеряла цвет. Он состриг волосы, оставив длину до плеч, и выбелил прядь волос спереди перекисью, которую взял у мамы из домашней аптечки. Затем намешал краску на картонке и быстро покрасил волосы. Получилось неаккуратно, но Ханме нравилась эта небрежность. Завидев Ханму в коридоре школы, Харучиё смерил его презрительным взглядом. — Почему каждый ебанный раз ты делаешь это настолько плохо? — Меня все устраивает, — проговорил Ханма, пожав плечами. Его волосы все еще были мокрые, и капельки воды капали на школьный пиджак. — Поэтому все боятся тебя, Ханма, — он взъерошил и без того лохматые волосы Ханмы. — Идем ко мне домой? Харучиё постарался исправить эту плачевную ситуацию: постриг кончики поровнее и, аккуратно отделив расческой прядку спереди, осветлил ее еще раз, затем выкрасив в блонд. Волосы у Ханмы были сухими и ломкими, это ужасало Хару. Акаши привык тщательно ухаживать за своими волосами и по-настоящему был помешан на мысли, что его волосы тонкие, да и объема им не хватало, поэтому подбор ухода казался настоящей мукой, а в ванной комнате уже не оставалось места на полочках, потому что они были заставлены незаконченными баночками с шампунями, масками и кондиционерами. Но Ханме нравилось, когда Харучиё наклоняется близко к нему: мальчик мог чувствовать приятный аромат, тянущийся от кончиков волос лучшего друга. Когда Хару высушил волосы Ханмы и аккуратно расчесал, незаметно для мальчика сфотографировал его и послал фото Чифую по электронной почте. Чифую написал ему: «Спасибо». В феврале Ханма отправился в спортивный зал и по заветам «Солнца и стали» начал заниматься своим телом. Однако всё больше его ненавидел. А с увеличением количества и сложности упражнений аппетит Ханмы становился неуемным. Весна ознаменовалась неудовлетворенностью. Тело никак не подчинялось Ханме и не желало становиться рельефным и сильным, а руки и ноги не становились шире, оставаясь несуразными и тонкими. Голод был теперь неотъемлемой частью его будней. А еще Шуджи не мог усмирить свое сексуальное желание. Ханме часто снился Чифую. И по нескольку раз в день он открывал секретную фотографию на своем телефоне, однако в конце концов это фото и вовсе перестало его удовлетворять. Тогда он стал искать изображения голых хрупких мужчин, вырывая странички из журналов в комиссионном магазине, и прятал листочки под матрасом. Чифую писал ему: «Доброе утро. Сегодня после школы я иду на айкидо, а затем на дополнительные по английскому. Хорошего дня, я люблю тебя». Он писал: «Я скучаю». А Ханма был преисполнен вины за то, какие фантазии о Чифую переполняли его голову, в то время как сам Мацуно писал это нежное и милое «я люблю тебя». Мерзость. Этот склизкий огромный монстр уже вырвался на свободу. Он рычал и был голоден. Фантазии Ханмы пугали его же. В конце концов он больше не думал о том, как Чифую просит сделать ему приятно, нет, он начал фантазировать о том, как Мацуно просит прекратить. Как Ханма связывает его руки за спиной и заставляет встать на колени, как глушит его крик рукой, а Чифую мычит от безысходности и брыкается, но Ханма не унимается. В начале февраля они начали переписываться стабильно и часто. Мальчики писали друг другу утром, практически в одно и то же время присылая «Доброе утро», и у Ханмы появилось желание начинать новый день. Просыпаясь, он видел сообщение Чифую, и чувство предвкушения, а затем и удовольствия было неописуемым. Это была каждодневная эйфория в крошечной дозировке, которая распространялась по телу Ханмы приятной негой и вместе с тем возбуждала, но неизбежно вызывала зависимость. И когда Чифую не отвечал утром на сообщение Ханмы, мальчик вмиг становился взвинченным. На уроке он думал не об учебе, а лишь о том, что в это время Мацуно увлеченно переписывается или болтает с кем-то другим. У него мог быть разряжен телефон или же попросту отключен звук, но все эти реальные причины меркли перед яркой вспышкой необъяснимой ревности. В марте, когда облака рассеивались, и яркое солнце все чаще выглядывало согревать землю, Чифую прислал фото. Это фото свело Ханму с ума. Ничего необычного на картинке не было: лишь улыбчивый Чифую, на румяный нос которого падают лучи солнца, и кот, положивший мягкие лапы на плечо мальчика. Мацуно, по всей видимости, сидел на кровати дома и сфотографировался с помощью таймера. Мальчик был одет в майку, которая оголяла его острые плечи, а через неплотную ткань одежды просвечивались розовые соски. Закрыв фото и спрятав телефон, Ханма стыдливо уткнулся в подушку. Его интересовало вовсе не миловидное лицо Чифую и не его черный кот, которого доселе Ханма видел лишь на неумелом рисунке мальчика на стене заброшенной больницы, нет. Его заинтересовало лишь только, что под майкой Чифую скрывались розовые горошины сосков, словно бы в этом был какой-то секрет. И казалось бы, что и раньше Шуджи видел его почти нагим, в плавательных шортах, когда они купались на море, но тогда монстр внутри Ханмы лишь пробуждался. «Почему не отвечаешь?» — вечером написал Чифую. «Был немного занят, — спустя еще небольшое количество времени ответил Ханма. Проблема была в том, что ему не хотелось врать Мацуно. — Почему два кота на фото», — добавил он. Чифую отправил ему смущенный смайлик. Ханма лежал в кровати, мама уже спала, а отец в очередной раз пропадал где-то в пабах города, потому что недавно получил зарплату. А Шуджи всё не спалось. Он стыдливо вспоминал его смуглые плечи и розовые соски. В конце концов он написал: «Можно тебя попросить отправить еще какое-нибудь твое фото снова?», затем стер и написал то, что было на уме: «Сфотографируй себя голым». Сердце бешено стучало. Ему совсем не хотелось разочаровывать Чифую. Это был единственный человек, которого Ханма боялся разочаровать, боялся быть отвергнутым им, и что тогда? Как выжил бы он без редкого внимания Чифую, без ласкового взгляда его кошачьих глаз? Через некоторое время пришло сообщение, Ханма с трепетом уставился в экран телефона. Чифую написал: «Вот так?» и приложил фото: на нем он и правда был голым, без домашней майки, только пах его едва ли прикрывало одеяло. Фото было сделано при свете лампы, похоже, Чифую тоже ложился спать, но включил свет у кровати, чтобы сделать снимок. Его лица практически не было видно, лишь подбородок и пухлые розовые губы, а ниже… ниже было нагое туловище, его розовые соски приковали к себе внимание, но затем Ханма заметил острые ключицы, а еще через минуту разглядывания обратил внимание на впалый живот, от пупка же шла едва заметная дорожка завихренных черных волос. Все внутри Ханмы клокотало, он ощущал, как пылали щеки; потрогал их — действительно были горячими. «Вот так?» — словно издеваясь, наивно спрашивал Чифую. Мемори вернулся. Ночью Ханма не мог заставить тело проснуться, но его глаза были широко распахнуты; попытался пошевелить хотя бы пальцем, но ничего не получалось. Мемори нависал над ним ярким месяцем, он молчал, лишь улыбался развязно. А Ханма пытался шевелить губами, но из его горла никак не выходили слова. Шуджи хотел приказать ему не улыбаться, но луноликий улыбался всегда. И тогда Мемори сказал: «Кажется, ты не понимаешь, ребенок. Все эти желания и чувства низменны. Они делают тебя слабым. Тебе нужно прекратить с ним общаться». Ханма шептал одними губами: «Н-е-х-о-ч-у» и повторял: «не хочу, не хочу», пока не дернулся резко, прошептал громко: «Не хочу тебя слушать!» и занес руку для удара, но Мемори испарился. В поту Ханма лег обратно и укрылся одеялом, он написал Чифую: «Я всегда буду любить тебя», но Чифую уже спал.***
«Я всегда буду любить тебя», — наутро прочитал Чифую. Теперь он проверял электронную почту, стоило только проснуться, а иногда вовсе просыпался около четырех утра, зная, что Ханма внезапно может написать ему, потому что часто не спал ночью. Чифую протер глаза и перечитал еще раз. Что-то теплое разливалось по его телу, это было похоже на беспробудный приятный сон от усталости. Через несколько секунд, окончательно проснувшись, Чифую вспомнил, что накануне отправил фото своего тела Ханме, и на всякий случай удалил его, пусть даже мама не имела привычку проверять телефон Мацуно. Сердце заколотилось при воспоминании о произошедшем событии. Мацуно подумал следом, что Ханма мастурбировал на это фото, и тут же тряхнул головой, словно желая таким образом избавиться от навязчивой мысли. Теперь Мацуно уговаривал себя, что его тело было недостаточно мужественным, а плечи все еще совсем узкими. Поэтому он занялся спортом, чтобы поскорее повзрослеть. Но все же Ханма попросил это фото, значит, эти плечи ему нравились… Чифую ужасно хотелось спросить, зачем ему так необходим снимок. Может быть, глубоко внутри себя мальчик хорошо знал ответ на мучительный вопрос, но ему хотелось подтверждения в действительности и от самого Ханмы. Он поднялся и умылся, за завтраком ответил на сообщение Ханмы: «Я люблю тебя тогда, сейчас и всегда буду». Невмоготу было скрыть улыбку. Мама спросила его, хитро сощурив глаза, почему он улыбается, и Чифую ответил: — Пересматриваю фото Пеке Джея. Она разочарованно махнула рукой, вероятно надеясь, что Чифую расскажет ей про какую-нибудь девочку. Время в школе всегда тянулось особенно долго. Еще дольше оно растягивалось, когда на уроке Мацуно вспоминал о Ханме. Грёзы о нем должны были скрасить нудный урок, но этого не происходило, и Чифую лишь возвращался к мысли, как долго еще осталось до их встречи. Казалось, они не были так уж далеко друг от друга, по крайней мере ведь не жили на разных континентах или в разных странах. Но ехать предстояло около трех часов. Вместе с тем Чифую опасался, что Ханма его не ждет, и грёзы о любви надуманы. Он часто замечал себя излишне мечтательным. Чифую не влюблялся в Ханму с первой их встречи. И поначалу он совсем не думал о Шуджи, как об объекте любви, и вовсе не находил его красивым. Но стоило только откусить кусочек и попробовать — Ханма стал самым желанным, но не самым доступным десертом. Он не был из тех, кто зачаровывает своей красотой, напротив — что-то было в нем отталкивающее, пугающее. Но Чифую в силу мечтательности это лишь привлекало. За окном уже оттаивал мир. Через щелочку приоткрытого окошка проникал свежий запах капели. Может быть, навестить его? Хотя бы на денечек увидеть. Чифую порою открывал фото, которое прислал однажды Харучиё: Ханма сидел на дверном выступе балкона и курил свои толстые дешевые сигареты. Полуденное весеннее солнце освещало его лицо, похоже, Харучиё его постриг и покрасил, и теперь Ханма казался совсем другим, непривычным и оттого — немного чужим. Черты его лица стали острее с последней встречи, а плечи, казалось, были теперь крупнее или же Чифую просто почудилось? Мацуно боялся, что однажды забудет, как выглядит его лицо. После уроков он отправился на занятия по айкидо, а прежде немного позанимался во дворе школы. Он поглядел в телефон, но сообщений от Ханмы больше не приходило. И все же Чифую сходил с ума, и это ему нравилось. Он перечитал утреннее сообщение Ханмы вновь, затем снова, когда сел в автобус и направился на занятия. Однако мечтательность его сменилась сомнением. Ханма писал: «я всегда буду любить тебя», так просто разбрасываясь словами, уверенный в том, что их любовь будет длиться вечно, да и сам Чифую ответил тем же. Подруги Мацуно постоянно расставались и сходились с мальчиками и каждый раз говорили, что эта любовь — самая главная любовь в их жизни. И теперь Чифую не был уверен, в том, что это будет «всегда». Понимал ли Ханма, что именно вкладывает в это сообщение, или написал его от переизбытка чувств? Сам Чифую мало понимал, почему Шуджи так ему нравился. Это было необъяснимо. Но голова его была забита сумасшедшими мыслями о Ханме вот уже столько времени. После занятий он пришел домой, поцеловал кота в лоб и помылся в душе. Мама еще находилась на работе. Чифую закрыл дверь в свою комнату и укрылся одеялом. Он достал из-под матраса с первого взгляда обычный журнал, но между его страничками были спрятаны вырезки из другого. На листочке изображался высокий худощавый парень, он был настолько высок, что, казалось, едва ли помещался на страничке и норовил ожить, вылезая за ее пределы и тут же приняться ласкать Чифую. Глаза молодого парня подведены черным, торс был голый, а в брюках виднелся бугорок его эрегированного большого члена. Он недолго рассматривал картинку. Она всегда возбуждала его. Воображает ли Ханма о нем? Чифую порою пугала его мечтательность. После его секретного занятия Мацуно некоторое время было стыдно писать Ханме, и обычно он писал чуть позже. Однако в этот раз Чифую совсем не был удовлетворен. Хотелось написать что-то откровенное, провокационное или тоже попросить фото, хотелось слышать от Ханмы признания вновь и вновь, хотелось утвердиться в своих извращенных догадках. Чифую написал: «Тебе понравилось фото, которое я тебе отправил вечером?» Ханма ответил лишь: «Да, очень», и Чифую немного обиделся от такой немногословности, но следом ему пришло новое сообщение: «Я хочу увидеть тебя таким перед собой». Он помыл руки. В ногах все еще осталось томное ощущение приятной слабости. Мутная вода стекала в раковину, Чифую умылся и посмотрел в зеркало — его лицо было румяным, а в глаза самому себе смотреть было стыдно, хотя он часто занимался этим. Время шло так медленно теперь, с момента зимних каникул, Чифую словно бы с каждым днем чувствовал себя все более голодным, и голод этот не утолялся ни его сообщениями, ни фотографиями, ни фантазиями. Будни были тягостны, но при мысли о Ханме на спине Чифую будто бы с каждым днем прорезались белоснежные большие крылья. Как больно они прорезались на его лопатках. Чифую слушал музыку и делал домашнюю работу. В наушниках играла «When the sun hits», он вмиг почувствовал себя грустным. Ханма делал его уязвимым даже когда они не находились рядом.