У Сына Человеческого только одно лицо

Всего один месяц лета, всего несколько совместных походов, всего лишь обычные мальчишеские разговоры. Все было, как с каждым новым знакомым мальчиком, но почему эти постыдные мысли и чувства были теперь о Чифую? Разве должно быть так. Да и разве может мальчик о мальчике мечтать? Сначала Ханма не находил ответов, но произошло еще несколько важных событий, которые привели Шуджи к обескураживающему осознанию. Стояла непогода, но Ханма всё равно отправился гулять. Дома мальчику было неуютно. Он чувствовал себя чужеродным, будто бы вклеенным нелепо в картину. Отец отдыхал от работы. Когда они перемежались на кухне, он пристально-сурово поглядывал на сына. Ханму это смешило: отец, оказывается, никак не мог отыскать иной способ воздействия на сына; прежде, конечно, помогали суровые взгляды и крики, но Ханма в один момент, смотря в эти глаза, подумал, что это и его оружие тоже. Оружие, доставшееся от папы, и папа за это поплатился. Крики теперь не действовали, Ханма просто мог уйти из дома, делая это нарочито неспеша, показательно. У папы оставалось одно лишь оружие — провод от утюга, которым он бил Ханму по спине, но прибегал к этому способу нечасто. Возможно, понимал, что сын в будущем все это непременно припомнит. И все же присутствие отца было ему неприятно. Поэтому Ханма поспешил взять рюкзак и тихонько прошмыгнул из комнаты в коридор, обув быстро кеды и закрыв дверь. Спускаясь вниз по лестничной клетке, он тут же почувствовал облегчение. Подобное облегчение он никогда не чувствовал дома. В квартире, называемой его домом, даже воздух был, казалось, накален до предела. Чувствовала ли это мама? Иногда причиной ее хорошего настроения и являлся папа, она всегда становилась нежной и веселой, когда он приносил шоколадки и цветы, и Ханма в этот момент задумывался, разве она не забыла, как он с ними обращался. Накрапывал дождь. Вот бы сгустилась большая черная туча, подумал Ханма, чтобы после продолжительного дождя вышло яркое солнце. Шуджи бесцельно шагал по дворам, погрузившись в раздумья. Он думал, что деньги на сигареты кончались, и нужно срочно подзаработать. Ханма не всегда зарабатывал, собирая металл, он, бывало, уезжал в другой район подальше, а то и вовсе садился на электропоезд, добираясь до следующего ближайшего города, и захаживал в лавки и магазины, спрашивая, не требуется ли помощь за деньги. Они часто делали это вместе с Шионом, Казуторой и Харучиё, но именно Ханме везло больше всех. Он был худощавым, но уже в тринадцать высоченным, выше любой бабушки и женщины, они давали мальчику всякую работу, например, залезть на крышу и подлатать ее, помыть плафоны на люстре и убрать паутину. Его друзья получали меньше денег, потому что и работу бездарям не доверяли, но Харучиё отличался тем, как старательно делал уборку и обычно доводил её до идеала. Сам мальчишка, в отличие от остальных, выглядел совсем миловидным, точно ангел, и всякие бабули и женщины за тридцать не могли устоять и непременно трепали его по белой щеке, отчего она сильно краснела. Уезжать в другой район или город было необходимо, чтобы не набрести на знакомых лиц — они могли бы доложить родителям или брату Харучиё. И тогда все пути их заработка будут отрезаны. До сих они не попадались. Ханма подумал, что нужно найти парней и предложить им остановиться в соседнем городе. Он отправился по короткому пути к морю. Сбежал вниз по холму к песочному пляжу и посмотрел вдаль: мальчики были на море, чутье не подвело, но среди их макушек он заметил желтенькую, цыплячью. Это был Чифую. Внутри разлилось какое-то жгучее чувство, словно бы кто-то разлил бензин и чиркнул зажигалкой, и яркое опасное пламя тотчас же распространилось по всему телу мальчика. Он сжал кулаки и выдохнул. Мальчик умело натянул равнодушие на лицо. Только приблизившись, Ханма тотчас же обратил внимание на взгляд Шиона, смотрящего в упор. Брови сведены, и на лице ухмылка. У Шуджи забилось бешено сердце, ему показалось, что Шион знает, но что он знает? Ханма сам толком не понимал, что именно боялся раскрыть. Они поздоровались, Ханма поздоровался и с Чифую тоже. Мацуно переглянулся с Шуджи. Ханма с неудовольствием уловил на лице мальчика улыбку. Неужели ему нравились эти придурки? Они болтают о всякой ерунде без умолку и громко гогочут. У Шиона вообще была самая тупая морда на свете, а жажда крови и приключений порою делала его сумасшедшим, и Ханме казалось, что он был просто опасен для общества. — А почему ты нас со своим новым другом не познакомил? — в голосе Казуторы слышался упрек. В последнее время он вел себя слишком вызывающе, то и дело нарываясь на драки и этим лишь навязывая друзьям проблемы. Вот и сейчас его вопрос был подан с укоризной, Ханме это ужасно не понравилось. Мальчику хотелось взять Чифую под руку и увести против его воли. Ханма закатил глаза: — Вы все равно познакомились, какая, блять, разница? — тотчас же из горла вырвалась совсем не равнодушная фраза. Ханму затошнило от внезапного осознания: Чифую теперь знал его друзей, таких же, как и он, почти бездомных детей улиц, грубых и невоспитанных мальчиков. Ему вдруг подумалось, что Чифую в нем разочаруется, и тут же выловил взгляд Мацуно: тот смотрел с интересом, улыбнувшись одним уголком губ. — Значит, теперь будем тусоваться вместе, — проговорил Чифую, переведя взгляд на Казутору. Это предложение совсем не понравилось Ханме — потому что мир дома, мир улицы и мир Чифую были разделены, и в каждом из миров Шуджи вел себя по-разному. С Чифую он тоже не был настоящим, но не хотел показывать, какую маску натягивает перед остальными парнями. — Чем вы обычно занимаетесь на каникулах? — Гуляем и еще деньги зарабатываем! — проговорил громко Шион, деловито вздернув подбородок. — Хочешь с нами? Нужно что-то срочно придумать. Ханма совсем не хотел, чтобы Чифую вместе с ними ходил зарабатывать деньги. Да и зачем ему деньги: Чифую не курил, был хорошо одет и всегда носил с собой наличные, а значит, отец давал ему на карманные расходы. С охотой за наличнымии парни вечно перегибали и зажимали местных мальчишек по углам, вымогая деньги. Ханма не занимался подобным заработком, для него это было унизительно: зачем пользоваться своей силой в отношении слабых, если можно подраться с сильным и просто быть крутым в глазах мальчиков любых возрастов. Но у этих парней давно принципов не было, и Ханме, в общем-то, было все равно, но, как оказалось, единственное, чего боялся Ханма, это то, что Чифую подумает о нем плохо. Нет, Ханма бы этого не выдержал. Начавшийся дождь внес свои коррективы, мальчики отвлеклись, перекидываясь скорыми фразами, предположив, что стоило бы где-то укрыться. Они добежали до пролеска, скрываясь под навесом ветвей с густой листвой. Дождь и гром остались где-то позади, до них лишь доходил шум волн, и капельки дождя бились о листья раскидистых деревьев. Чифую снял капюшон и махнул головой, взъерошивая мокрые непослушные прядки, налегшие на лицо. Ханму пробрал холод несмотря на то, что он был в свитере, но в тот момент мальчик почему-то подумал вовсе не о себе, а о Чифую. Он волновался, что Чифую было холодно. Ханма хотел задать этот вопрос, но прикусил губу, шагнул назад. Были б они наедине, может, и нашел бы в себе силы спросить, но что тогда? Какие бы действия он предпринял? Неужто отдал свой свитер или обнял его? Это было невозможно, даже если бы они остались наедине. Нет, это невозможно ни при каких обстоятельствах. Необходимо было что-то предпринять. Ханме не хотелось, чтобы парни утягивали Чифую в свою компанию, не хотел вместе отправляться за деньгами, ведь тогда Чифую узнал бы, что Ханма дружит с мальчишками, которые вымогают деньги у других. Дождь отрезал их от остального мира. — Чиф, до твоего дома ближе, добежим? Чифую опешил: кажется, такой наглости он не ожидал, но лучше уж Мацуно подумает о нем, как о наглеце, навязывающемся в гости, чем о хулигане, обидчике слабых. Взгляды друзей вмиг устремились на Ханму, один лишь Харучиё оставался невозмутимым и наблюдал. Нет, он точно знал. Он вечно лез в голову к Ханме. Он делал это молча, незаметно и все же ковырялся вилкой в его мозгах, Хару уже знал очень много. Ханму затошнило. — Чиф, ну? Я есть хочу. Чифую нахмурился, но произнес: — Ладно, пойдем. Дождь еще долго, кажется, не кончится. Ханма бежал. Он бежал от своих прежних друзей, но смог бы он скрыться от этого мира? Нет, он уже был частью мира плохих людей и хулиганов, и теперь не отмылся бы никогда, не открестился. Но он бежал упорно, и вода застилала ему глаза, он видел впереди силуэт Чифую, и образ этот казался таким недосягаемым. Они забежали в дом, на лестничной площадке раздавалось их частое дыхание. Ханма отправился за Чифую, они взобрались на четвертый этаж по лестнице, к тому моменту Шуджи уже осознал, что прямо сейчас окажется наедине с Чифую. Это вовсе не был его настоящий дом, и Ханма хотел бы посмотреть на комнату Мацуно. Какие плакаты висят на стене, какую мангу он читает и что валяется на столе без дела. Заправляет ли он кровать? Носит ли он тапочки? Шуджи хотелось узнать даже те незначительные мелочи, которые не ведут к каким-то выводам и заключениям. И все-таки Чифую быстро забыл, что Ханма напросился в гости. Складочки на его лбу разгладились, и он пригласил друга к себе. Дома у отца Чифую пахло чайной заваркой и сигаретами. — Извините за вторжение, — ради приличия сказал Ханма. Чифую усадил его за столик, Ханма сел на подушку и наблюдал. Чифую включил чайник, достал из холодильника сыр и хлеб и стал нарезать. Почему-то неторопливые, осторожные действия Чифую наводили на Ханму сонливость, попутно он подумал, что дело просто в пасмурной погоде, давящей, усыпляющей. Они попили чаю, Ханма буркнул невпопад между будничным разговором: — Кстати, прости, что напросился в гости, — и тотчас же перевел разговор в иное русло. Делать было нечего. Чифую не привез свой ноутбук, у папы его тоже не было. На подоконнике стояли книжки, в выдвижном шкафчике стола Чифую нашел карты, и они немного поиграли. Ханма совсем не расстроился, что проиграл, он всё думал, что Чифую находился рядом с ним сейчас. Порою мысли наивные перебивались мыслями пошлыми, Ханма думал игриво предложить поиграть на раздевание и тотчас же ужаснулся от своей же идеи; Чифую переоделся в шорты, и Ханма то и дело переводил взгляд на его поцарапанную худую коленку. Шорты Чифую были слишком короткие, Ханма же носил длинные, почти до колен, чтобы скрыть свои костлявые ноги. Они легли на прохладный пол, Ханма прикоснулся к нему щекой и почувствовал себя чуть лучше. Они лежали в полуметре друг от друга, это действовало на Ханму самым отвратительным образом. Он повернулся к Чифую спиной, чтобы друг не успел что-либо заметить. Они оба заснули. В полудреме Ханме казалось, что кто-то шепчет ему на ухо и щекочет дыханием, он пытался пошевелить телом, но не мог, получилось только лишь титаническим усилием открыть глаза. Ханма испугался: Мемори нависал над ним, улыбался отвратительно огромной улыбкой. Это он шептал. Что он шептал, что он шептал? Ханма никак не мог вспомнить, но сейчас он молчал. Значит, Мемори существовал в реальности? Был не только лишь плодом его воображения, появляющимся во снах? Ханма хотел потрогать Мемори, но тело заснуло. Он сделал огромное усилие прежде, чем смог пошевелить мизинцем, а затем, собрав всю силу в правой руке, резко поднял ее, она прошла сквозь Мемори — луноликий испарился. И Ханма проснулся. Чифую спал почти рядом, он был теперь в паре десятков сантиметров. Во сне ему стало холодно, он подобрал к себе ноги и сопел. Ханма задержал взгляд на шортах. Из-под шорт виднелась часть его нижнего белья, и отчетливо — линия незагоревшей белой кожи. Футболка задралась к груди, Ханма задержал дыхание. Он достал телефон и выключил звук. Затем навел камеру на Чифую и сфотографировал его ноги, тотчас же убрал телефон обратно в карман. Сердце бешено колотилось, нет, это сделал ненастоящий Ханма, это случилось во сне, и сон этот был очень реалистичный. Ханма быстро лег на пол и постарался заснуть. Сердце все еще колотилось, и ему казалось, что грохот раздается на всю комнату, а после Чифую проснется и непременно все узнает. Он думал, как оправдаться за фотографию. Одновременно с этим Ханме ужасно хотелось взглянуть на фотографию вновь, он даже не знал, получилась она смазанной или четкой, что именно он запечатлел, может быть, на фотографии Чифую не такой уж и красивый? Очень часто Ханма фотографировал закат, котов, свои граффити, но от фотографий оставалось лишь разочарование. Дождь кончался, и расступились тучи, настойчивый солнечный свет проникал в комнату через кружевные занавески, Ханма не двигался, пусть и очень хотел зашторить плотно окна, чтобы Чифую не проснулся. Но что он скажет? Скажет: «Ох, ты не спал… почему?» И Ханма сознается. Уже тогда он знал, что никогда не сможет соврать Чифую. В конце концов Мацуно вздрогнул, перевернулся на другой бок и проснулся окончательно. Шуджи чувствовал, что он открыл глаза и смотрел на затылок друга, Мемори… потому что он смотрел на Чифую глазами Мемори, и Мемори видел этот взгляд Мацуно. — Ханма. Дождь закончился. Просыпайся. Шуджи перевернулся на левый бок, лицом к Чифую, он только лишь молчал, глядя в глаза мальчика. Шуджи хотелось сбежать вместе с чудовищной тайной на телефоне. Но Ханма смотрел на Чифую, и за его спиной видел улыбающегося Мемори, в этот момент был страшен не его хитрый, всезнающий взгляд, не широта и уродливость улыбки, а то, что улыбка эта была заразительна. Мемори улыбался. Ханме хотелось улыбнуться тоже. Мемори протянул черную руку с едва отличимыми человеческими очертаниями к плечу Чифую. Он провел рукой от плеча, к талии, затем по бедру, медленно, неспешно, смотря в глаза Ханме. Мальчику сделалось ужасно страшно, это видение было так реально, что хотелось подорваться, замахать руками, развеять эфемерного монстра. Не трогай его. Не трогай его. Ханма поднялся, проговорил: — Я плохо себя чувствую, Чиф. Пойду домой. — Ты заболел? Из-за дождя, наверное… Ханма быстро обул кеды и запихал под пятки шнурки, не в силах больше оставаться здесь, рядом с Чифую. Мемори стоял за спиной Мацуно и все еще улыбался; что, если он существовал в реальности и нашептывал мальчику правду? Что тогда? Как объясниться, как не разочаровать Чифую. Если убежит Ханма, значит, и Мемори не сможет оставаться здесь, привязанный к Ханме? — Мы скоро увидимся? Звони, если тебе будет скучно. Ханма ничего не ответил. Мемори действительно спускался за ним по лестнице. У Мемори не было ног, только тело его видоизменялось, из туловища исходили дымчатые отростки, волочащиеся по бетонной лестнице. По пути Ханме встретился мужчина с зелеными глазами. Он поднимался по лестнице и даже не взглянул на мальчика и того, кто идет позади него. Шуджи осознавал, что Мемори видит только он, ведь иначе еще Чифую заметил бы его присутствие, но ощущение луноликого было настолько реальным, что мальчику приходилось сомневаться. К счастью, мужчина исчез на следующем лестничном пролете, а Ханма выбежал на улицу. Там стояла приятная прохлада после дождя, летний ветер обдувал горячие щеки, Ханма бежал, не оборачиваясь, и старался не думать о Мемори. Он думал, что Мемори в таком случае должен ослабеть и в конце концов исчезнуть. Мемори будто смеялся ему вслед, он говорил: «Беги, беги. Но я-то знаю. Я знаю, что ты сделал». Он улыбался, Ханма не оборачивался, но знал это. Мемори улыбался почти всегда, а сейчас его улыбка была огромной, как второй, выросший поперёк месяц. Мемори был частью его, и Ханма видел эту улыбку, слышал, что он говорит, не шевеля губами. Ханма закрыл дверь в комнату и залез под одеяло, его затрясло. Мальчика знобило, как при простуде; он стал убеждать себя, что заболел, пока скрывался от дождя. Его рука потянулась к карману шорт, он достал телефон и дрожащими руками открыл его, ища фото. Демон был близко. Звук его отвратительно-склизких босых ног, шлепающих по коридору сознания, раздавался всё отчетливее. Монстр был огромный, в сто крат больше Мемори и не вмещался в теле Ханмы. Ханма не мог его удержать, он не стал удалять фотографию. Он сунул руку под одеяло. «Почему ты убегаешь от меня, мальчик? Я — это часть тебя, огромная часть, убегать от меня все равно, что убегать от себя». «Я ненавижу тебя. Я не стану смотреть в твои глаза, — проговорил Ханма. — Я никогда не посмотрю в твои глаза». «Когда тебе будет плохо, ты придешь ко мне и посмотришь в мои глаза. И я спасу тебя. Все, что тебе нужно, это посмотреть в мои глаза». Несмотря на то, что большую часть сна Ханма забыл, он отчетливо запомнил совет Мемори. Шуджи не хотел пользоваться им. Проснувшись, Шуджи побежал к заброшенной больнице. Среди груды мусора он откопал свой грязный рюкзак и, найдя баллон с едкой фиолетовой краской, тотчас же принялся перекрывать граффити Мемори, которое рисовал несколько дней. Он не жалел, что потратил на него свое время и деньги на баллоны, ему теперь было плевать, он знал, что в глаза Мемори смотреть опасно, а заигрывать с ним нельзя тоже. К тому же, он боялся теперь, что Мемори может появиться в реальности, материализоваться, и хоть это было невозможно, страх сдавливал горло мальчика. — Ханма, ну зачем ты?.. — послышалось позади. Ханма не различал посторонние звуки, лихорадочно перекрывая рисунок Мемори. И только теперь Чифую вывел его из этого состояния, он сказал: — Мемори был такой красивый. — Я ненавижу Мемори, — отчеканил он. — Забудь о нём. — Вот как. Прости, если я что-то не так сказал. Но его улыбка была в точности, как твоя. Он вдруг вспомнил, что произошло накануне: о фотографии спящего Чифую, о своем проступке. Смотреть в глаза Чифую совсем не получалось, Ханма совершил огромное усилие, чтобы повернуться к нему лицом. Он улыбнулся с трудом. — Просто забудь о Мемори. — Я больше ничего не скажу о Мемори. Ханма… — проговорил он и снял свой рюкзачок. Чифую покопался в нем пару секунд и выудил пластмассовый контейнер. — Я придумал, чем мы сегодня займемся. Ты умеешь огонь разжигать? Ханма часто ловил моллюсков. Он умело открывал их раковины и отделял белое мясо, затем разжигал огонь и дожидался тления. Мясо моллюсков он ел нечасто, только когда очень хотелось есть, но не было денег и не хотелось идти домой после ссоры с родителями. Когда он варил мясо моллюсков, то ел их без соли и соуса, оно было пресным и безвкусным, именно поэтому такой обед не совсем нравился мальчику. Но Чифую взял сосиски и деревянные палочки для них, а еще — немного риса, который уже стал холодным, но это несильно заботило Ханму. На стене больницы теперь располагалось огромное фиолетовое пятно, оно было за спиной мальчика, и Ханма выдохнул. Ему казалось, что теперь Мемори не появится никогда, и этот портал для него Ханма уничтожил. — Умею! — улыбнулся Ханма. Они набрали сухих веток и расчистили землю от листьев. Ханма поджег бумагу из старой тетрадки в рюкзаке Чифую своей зажигалкой. Он все еще не мог смотреть в глаза друга, будто бы боясь, что только всмотревшись в глаза напротив, Чифую всё узнает. Но Мацуно казался веселым и находился в блаженном неведении, Ханма чувствовал стыд вперемешку с ликованием. Желание посмотреть на фото исчезало, когда Чифую был рядом. — У тебя хорошее настроение, кажется. Выспался? — А? Угу. Знаешь, Ханма, мне кое-что нужно тебе сказать. Хотя нет, немного попозже. Ханма не стал настаивать, хоть ему и было ужасно интересно. Вместе с тем он боялся, что Чифую заведет разговор о фотографии или о том случае в больнице, оттого и не стал выпрашивать. Будет лучше, если Чифую позабудет. Вместе с тем Ханме с каждой минутой чудилось, что улыбка на лице мальчика хоть и искренняя, но грустная. Его брови то и дело жалостливо раздвигались, и он как-то совсем не хотел глядеть на Ханму: только взглянув, тотчас же переводил его на что угодно. — Очень вкусно, Чиф, — сказал Ханма. Он не говорил этого, даже когда мама готовила любимую еду. Весь оставшийся день они провели в заброшенной больнице, сидя на старом матрасе и читая вместе комикс, который Чифую принес с собой. Ханма пытался представить их голоса, то понижая, то повышая тембр голоса и повторял реплики героев. Они долго сидели на матрасе. Его упругость заставляла немного скатываться, соприкасаясь коленками, но никто из друзей за все время не отпрянул друг от друга. Ханме это прикосновение казалось каким-то личным, он постоянно возвращался к этому ощущению на коленке и всё убеждал себя, что Чифую попросту не замечает это прикосновение. Комикс закончился. Они какое-то время болтали, затем замолкли. Чифую несколько раз порывался проговорить то, что хотел, но постоянно одергивал себя и переводил разговор в другое русло. Когда он говорил, Ханме хотелось спать. Он чувствовал вину за это, потому что совсем не понимал, в чем дело. Мацуно не был скучным, и его голос был обыкновенным мальчишеским голосом, но Ханму неудержимо клонило в сон. Он опустил голову и позволил себе уткнуться носом в шею Чифую. Чифую замер. Замолчал. Ханма понял, что это была ошибка. Все внутри задрожало, он прикасался самым кончиком носа к его коже и вел им вниз, к ложбинке между ключицами. Затем повел носом по кадыку, иногда неосторожными движениями едва касаясь губами, Чифую, казалось, не дышал, он застыл в той же позе и не смел пошевелить и пальцем. Ханма, как завороженный, поднялся к его лицу, коснувшись кончиком носа скулы, ресниц. И тут он заметил, что Чифую закрыл глаза и приоткрыл рот. Он испугался, осознав, что Мацуно ждал поцелуй. Поцелуй был невозможен, он не случится никогда, точно не в этой жизни, когда Чифую не девчонка. Он вскочил с матраса, Чифую вскочил следом. — Увидимся, — бросил Ханма и побежал к лестницам. — Ханма, — крикнул Чифую. — Я хотел сказать, что завтра у меня электричка в Токио. В семь вечера! Не увидимся мы больше, ясно?! В голосе Чифую звучала обида вперемешку с угрозой. Впервые его голос сорвался. — Ясно, — громко сказал Ханма. Придя домой, он закрыл тяжелые веки. Ему хотелось спать, но из горла вырывался надрыв. Он сдержался, не заплакал. С ужасом осознал, что хочет вновь взглянуть на фотографию и не смог противиться своему желанию. Ханме приснилось, что глаза Мемори он забыл закрасить фиолетовой краской. Они отчетливо выделялись ужасающей чернотой среди фиалкового цвета. От этого сна его бросило в пот. Утром он проснулся с липким ощущением по всему телу. Ханма помылся полностью, прежде завесив зеркало — ему сегодня особенно не хотелось смотреть на себя, — но от ощущения избавиться не смог. Тело казалось сырым, словно полено, долго лежавшее под дождем, безбожно мокрое, наступи на него, и вода выльется наружу, как из губки, а само полено развалится. На ресницах он чувствовал тяжесть, будто на них осели маленькие капельки воды. Он вышел из дома еще утром, но с Чифую встретился лишь в середине дня, прежде ходил по городу без дела и покурил несколько раз. Когда они увиделись, Ханма закурил вновь. А ведь деньги на сигареты кончались, как и сами сигареты, но ему ужасно хотелось прикрыться курением, лишь бы ничего не говорить Чифую. Они встретились недалеко от берега моря. Дул сильный ветер, и это место не подходило для разговора и даже для молчаливого прощания, море обличало, обезоруживало, оно обветривало кожу, смахивая лживые эмоции. Чифую не поздоровался, глядел на него только снизу вверх, испуганно-злой кот или цыпленок, который старается быть похожим на хищную птицу. Ханма закурил. Он молчал и не смотрел в сторону Чифую. В ушах звенело, Шуджи глубоко дышал, внутри у него была теперь неприятная пустота. А может, это была вовсе не пустота, а, наоборот, сгустился плотный комок тьмы, Ханма не совсем понимал, что чувствует. Он и сказать не мог, потому что не удавалось сформулировать, простого «мне так паршиво» было мало, как и «я буду скучать» и «я не могу поверить в это». — Ты мне совсем ничего не скажешь? Ханма и рад бы сказать, что сказать он просто не мог. Не было такого слова, чтобы описать, как сильно он разочарован, как сильно он хочет повернуть время вспять и просто повторить все приключения, даже если не будет возможности сделать что-то другое, и он просто войдет в бесконечный повторяющийся цикл событий. И даже тогда он будет рад больше, чем когда-либо. Поэтому Ханма молчал, он докурил сигарету и потушил окурок мыском кроссовка. — И ничего не сделаешь? — что он должен был сделать, что же? Ханма очень хотел его поцеловать прямо в губы, очень крепко и так неловко, чтобы Чифую запомнил на всю жизнь и так же всю жизнь пересказывал всем эту историю. Шуджи хотел поднять его над землей, обнять, хотел его задушить, все равно тогда Чифую останется с ним. Ханма решил уйти и больше не оборачиваться. — Трус! К горлу подступила обида, щеки у Ханмы налились кровью, и стало вмиг жарко, он повернулся и быстро преодолел расстояние между ними, хотел поцеловать, но остановился в нескольких сантиметрах. Чифую замер, на этот раз испугался так, что не смог закрыть глаза, но чуда не случилось, Ханма, повернувшись, отправился прочь. — Трус, трус! — говорил Чифую, но вскоре его вопли загасились сильным морским ветром. Может быть, он даже плакал, но Шуджи не слышал. Шуджи впредь ничего не слышал и ничего не хотел знать. Он долго бродил по району, заглянул на площадку и сел в трубу в детском лабиринте. Давно пробило семь часов, и Чифую уехал в Токио. Ханма закрыл рот рукой, в следующую секунду из него вырвался громкий стон, и он заплакал. Горячие слезы так остро ощущались на холодной коже щек, мальчик плотно прикрывал рот рукой и плакал беззвучно, он знал: стоило убрать руку, как его плачь раздастся на всю детскую площадку, и непременно кто-то прибежит. Его ресницы стали еще тяжелее и, наплакавшись, Ханма отправился домой и тут же лег спать. Ханма долго шел по коридору в поисках Мемори, но оказалось, луноликий все это время шел за мальчиком. Шуджи колебался, но затем поднял глаза и взглянул прямо на Мемори. Луноликий широко улыбнулся, и Ханма улыбнулся тоже, подражая. Наступил сентябрь. Ханма все больше спал. В своих снах он встречался с Мемори. Луноликий провожал его в мир снов и воспоминаний, мир несбывшихся событий. И вскоре внешний мир стал ему скучен. Конец первой части.